Журнал «Золотой Лев» № 83-84- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

В.Л. Акулов,

доктор философских наук, профессор

В.В. Чертович,

академик Русской Академии

г. Минск

 

МИФОЛОГИЯ РУСОФОБИИ

 

Государство и Церковь, нация и вера, самодержавие и абсолютизм – путаница в этих важнейших понятиях мешает возрождению России, отдаляет от нас час долгожданной Русской Победы

Стало общим местом, что демократия требует «отделения Церкви от государства». В этом либералы усматривают реализацию «права человека на свободу совести». А между тем, доктрина сия, несмотря на ее почтенный возраст и всеобщее признание, представляет собой такой букет несуразностей, что не знаешь, с какой стороны за нее взяться. Она извращает как понятие государства, так и понятие Церкви. Суть этого извращения состоит в том, что государство отождествляется с государственной властью (органами управления государства), Церковь — со священством.

 

ГОСУДАРСТВО И ЦЕРКОВЬ

 

Такое отождествление не только ошибочно с научной и вероисповедальной точек зрения. Гораздо хуже то, что оно необходимо влечет за собой бюрократизацию государства и клерикализацию Церкви, порождает ситуацию, при которой гражданин и верующий человек из единственного субъекта права и возлюбленного чада своего Отца Небесного превращается в безгласного раба государственного и церковного чиновника. Последствия подобной метаморфозы, как свидетельствует исторический опыт, бывают самые трагические — и для страны, и для Церкви.

Для начала надо четко определиться с понятиями, которыми станем оперировать. Итак, что такое государство? Государство есть форма политической самоорганизации общества, т.е. такой самоорганизации, которая основана на взаимно взятых на себя гражданами обязательствах и вытекающих из этих обязательств правах, закрепленных в Законе.

Не Левиафан, пожирающий своих граждан, как думал Гоббс, не некое «орудие угнетения», стоящее вне общества и над обществом и диктующее ему свою волю, как думал Маркс, а одна из форм организации самого общества, наряду с такими его формами, как род и племя. Государство — это мы, граждане, организовавшиеся на своей территории для совместной жизни.

На каком-то этапе структуризации общества отношения между людьми становятся настолько многообразными, сложными и противоречивыми, что их невозможно уже регулировать традиционными методами родоплеменной организации. Возникает новый тип самоорганизации общества – государство, в котором отношения между людьми обретают форму политических отношений, т.е. отношений принуждения. Не в том смысле, что они кем-то навязываются обществу извне, а в том, что они базируются на самоограничении. На такое добровольное самоограничение люди вынуждены были пойти, дабы избежать «войны всех против всех» (Гоббс).

Гарантом соблюдения условий этого самоограничения и является органы государственной власти (государственные институты). Государственные институты, таким образом, – это не государство, как продолжают твердить политология и правоведение[1], а формируемые гражданами органы управления государством, наделенные полномочиями (именно полномочиями, а не правами) стоять на страже этих добровольно взятых на себя гражданами обязательств и вытекающих из этих обязательств прав. Таково реальное соотношение государства и органов управления государства, если смотреть на проблему глазами науки, а не косоглазить гоббсами, локками, марксами, лениными.

Поистине наша доверчивость безгранична. Ни один здравомыслящий человек не согласится с тем, что правление акционерного общества — это и есть само акционерное общество. Ни один здравомыслящий человек не думает, что, нанимая управляющего, он передает ему тем самым свое право собственности[2].

Но как только речь заходит о государстве, здравомыслие тут же покидает нас. И мы смиренно соглашаемся, что государство — это чиновники, сидящие в органах законодательной, исполнительной и судебной власти. Киваем одурманенной головушкой, когда какой-нибудь чиновный прыщ нагло заявляет, что он Людовик ХIV. Мы безропотно взираем на то, как эти чиновники, рассевшись на «ветвях власти», делят наши права. Ибо – даже с точки зрения нынешней убогой демократии – именно мы и только мы, граждане государства, являемся не только источником власти, но и единственным суверенным субъектом права на своей территории.

Что такое Церковь Христова? Церковь Христова — это Тело Христово, т.е. все воцерковленные в ней чада Отца Небесного. Не священство и тем более не священноначалие, как склонен трактовать Ватикан, а все, кто искренне исповедуют христианский Символ Веры. В ортодоксальном (истинном) христианстве, каковым является Православие, нет догмата о непогрешимости кого бы то ни было, и все верующие равно ответственны за чистоту Храма Божиего, т.е. за исполнение Закона и Заветов Божиего Мессии. Потому-то Церковь Христова и зовется Церковью Соборной, а её Главой является Сам Христос. Он же является для нас и единственным Учителем.

Мы вынуждены напоминать об этих прописных истинах Православия потому, что, оказывается, у нас есть немало иерархов, которые, на манер Папы Римского, мнят себя наместниками Бога на земле. В чиновничьем своем раже они считают, что они и только они являются держателями всей полноты Божественной Истины, что они и только они наделены всей полнотой Божьей Благодати.

 

НАЦИЯ И ВЕРА

 

Но если все это так, если государство есть одна из форм самоорганизации общества, если Церковь есть то же сообщество людей, только объединенное не политическими отношениями, а духовной связью, то как можно отделить Церковь от государства? Разве не очевидна вся нелепость этой доктрины? Отделить Церковь от государства означало бы отделить государство от общества, т.е. лишить государство его граждан, превратить государство в пустую мыслимую абстракцию. Отделить Церковь от государства означало бы отделить человека от его Создателя. Идея не только нелепая, но и дьявольская. К счастью, сие от власти не зависит. Что и доказали большевики за семьдесят лет своего всевластия.

Обратимся к не менее важной в контексте нашего разговора проблеме соотношения государства и нации. Что такое нация? Нация — это самоорганизовавшийся в государство этнос[3]. Нации существуют только в государственной форме, и государство существует и может существовать только как национальное государство.

Это верно даже применительно к так называемым многонациональным государствам[4], ибо в любом таком государстве всегда есть государствообразующая нация[5]. Не «титульная» — нелепый неологизм, измышленный глобалистами, — а именно государствообразующая. И это не спор о словах. Выискивая всякие причины трагического развала СССР[6], наши политики почему-то самой дальней тропкой обходят главную причину: превращение государствообразующего русского народа в изгоя в своем собственном государственном доме. Русский народ не пожелал встать на защиту государства, в котором он был превращен в дойную корову, на эксплуатации которой строили своё благополучие и Прибалтика, и Средняя Азия, и Кавказ.

Тост Сталина за великий русский народ — это не просто дань признательности за заслуги в Великой Отечественной войне. Он имел более глубокий политический смысл. Не в пример нынешним политикам, будучи человеком теоретически грамотным, Сталин прекрасно понимал, что, сменив название, Россия не перестала быть Россией. Созданное русским народом, это государство им и держится. Перестав быть русским, оно уйдет в политическое небытие.

И если Путин действительно хочет сохранить хотя бы тот геополитический огрызок, который зовется ныне Россией, он должен крепить его не чиновничьими вертикальными скрепами, а радикальным пересмотром в нем статуса русского народа. В противном случае нынешняя Российская Федерация так же расползется по административным швам, как расползся СССР. Впрочем, может быть, в том и состоит истинный смысл политики Путина?..

Далее. Если нация есть самоорганизовавшийся в государство этнос, то отсюда следует, что государственной религией России является Православие. Данные социологических исследований показывают, что около 90 процентов русских людей считают себя православными. Даже по современным международно-правовым нормам (если они еще что-то стоят) Россия не поликонфессионное, а моноконфессионное государство[7].

Нам могут возразить: а как быть с русскими-атеистами? Не вдаваясь в детали, отметим, что нужно делать различие между атеистом и человеком не воцерковленным. К сожалению, многие русские люди не посещают (или эпизодически посещают) церковь, не исповедуются, не причащаются — семьдесят лет большевистского мракобесия принесли свои ядовитые плоды. Но атеист — это сегодня экзотика. Тем паче «научный атеист», от имени которого так храбро выступает академик Гинзбург.

Да, в парадигме научного способа мышления[8] бытие Бога, говоря языком физики, «принципиально не наблюдаемо». Но это еще ровным счетом ни о чем не говорит и ничего не доказывает. Истиной и заблуждением в науке принято считать лишь то, что либо доказуемо, либо опровержимо. Ни доказать, ни опровергнуть бытие Бога наука не в состоянии. И, следовательно, разница между теистом и атеистом состоит в том, что теист верит, что Бог есть, а атеист верит, что Бога нет. Только и всего. Иначе говоря, подобного рода вопросы вне компетенции науки. Вот почему наука и философия не занимаются богоборчеством. Богоборчеством занимаются шарлатаны от науки и философии.

Говоря о том, что государственной религией России является Православие, что Россия — Православное государство, мы в сущности лишь констатируем тот факт, что государствообразующей нацией в России является русская нация. Факт, который ни коим образом и ни в коей мере не может быть истолкован как ущемление прав граждан России иных вероисповеданий. Свидетель тому — вся история царской России.

В Российской Империи проживало «двунадесять языков», исповедовавших самые разные конфессии. И русская власть не вмешивалась в религиозную жизнь своих иноверных граждан. Разумеется, если не нарушались законы государства. Не было у власти никаких трений ни с языческом, ни с исламом, ни с буддизмом — традиционными для России конфессиями. Даже еврейский кагал жил по своим законам, хотя иудаизм никогда не был для России традиционной религией. Правда, власть сурово обошлась с «ересью жидовствующих», не жаловала и католицизм. Но то была борьба не с иудаизмом и католицизмом как таковыми. То была борьба за чистоту Православной веры, борьба с прозелитизмом Ватикана, его религиозной экспансией.

Если Церковь отделена от государства, то по логике вещей и государство должно быть отделено от Церкви. Тогда почему же большевики, «отделившие» Церковь от государства, рушили православные храмы, католические костелы, лютеранские кирхи, исламские мечети, буддийские пагоды, еврейские синагоги и языческие капища? Почему отправили на гулаговскую Голгофу десятки тысяч православных священнослужителей и мирян?

В том-то и дело, что отделить Церковь от государства невозможно никакими ни физическими, ни химическими, ни прочими средствами. Сама эта идея, родившаяся в головах французских «светочей разума» XVIII века, есть результат их превышающего все допустимые нормы невежества в вопросах как религии, так и теории государства[9].

 

ХРИСТИАНСКИЙ СМЫСЛ МОНАРХИИ

 

Но если было бы нелепостью отделять Церковь от государства, то не меньшей нелепостью было бы отделять Церковь от власти, хотя и по другим основаниям: власть противопоказана Церкви Христовой самой сутью и всем содержанием христианского вероучения.

«Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13, 1). Эти слова из послания апостола Павла стали основанием для легитимации любой власти. Власть дается Богом: хорошая — за наши добродетели, плохая — за наши прегрешения. Поэтому непокорность властям — не только государственное преступление, но и грех перед Богом.

Однако такая легитимация любой власти основана не на духе и букве Святого Писания, а на произвольно вырванных и столь же произвольно истолкованных цитатах. В послании апостола Павла вовсе не говорится, что любая власть — от Бога. Речь в нем о другом: о власти как таковой, о власти как феномене земной жизни. И именно она, т. е. власть как феномен мирской жизни, установлена (!) Богом.

Весьма примечательно, что в Святом Писании говорится лишь об одной форме власти — монархической. Традиционно это объясняют тем, что земные царства создаются по образу и подобию Царства Божиего. Однако с таким объяснением невозможно согласиться. Во-первых, оно противоречит исторической истине. Ко времени пришествия на землю Божиего Мессии человечество знало и иные формы государственного устройства. С их реестром можно познакомиться, например, у Платона и Аристотеля.

Почему же о них нет даже упоминания в Святом Писании? Не потому ли, что истинное христианство признает богоданной лишь одну форму власти — монархическую? Такой вывод очевиден. Он следует хотя бы из того, что только такая власть дается через Таинство Миропомазания. Таким образом, в словах апостола Павла содержится смысл, диаметрально противоположный тому, который в него вкладывают, а именно: легитимна лишь та власть, что от Бога.

Во-вторых, неверно и то, что земные царства, даже монархические, подобны Царству Божиему. Земные царства основаны на принуждении. Но Бог и принуждение — несовместимы. Бог дарует власть, но не властвует. На вопрос Пилата, он ли царь иудейский, Христос говорит: «Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда» (Ин. 18, 36).

То есть Царство Божие — это не царство власти. И войти в это Царство можно не по принуждению, а только по своей свободной воле. Не было бы греха на иудеях, если бы они не были свободны в своем выборе. По свободной своей воле они отвергли Христа, и именно в этом их великий грех перед Богом. Промыслительно, что и судить людей на Страшном Суде будет Богочеловек, Сын Человеческий.

Так называемая религиозная философия много усилий приложила к тому, чтобы совместить идею свободы человека с идеей всемогущества Бога, придав проблеме форму дилеммы: либо всемогущество Бога, либо свобода человека. Если человек обладает свободой воли, то Бог не всемогущ, ибо свобода воли человека есть ограничение всемогущества Бога. Если же не обладает, если земная жизнь человека всецело предопределена Богом, то он не может нести и ответственности за свои поступки. Понятие человеческой греховности теряет всякий смысл.

Однако эта дилемма основана на недоразумении. Суть недоразумения состоит в том, что мыслящие так не человека мыслят по образу и подобию Божиему, а, напротив, Бога по образу и подобию человека. Свобода воли — это сугубо человеческий атрибут и в качестве такового она относительна. Относительность свободы воли выражается в том, что она всегда сопряжена с возможностью и необходимостью выбора. Но перед какой необходимостью выбора может стоять всемогущий Бог?

Даровав человеку свободу воли, Господь предоставил ему возможность самому распоряжаться своей жизнью. Во что обратит человек эту дарованную Богом свободу — во зло или добро — зависит только от человека. Выберет путь добра, будет жить по Закону Божиему — обретет Царствие Небесное; изберет путь зла, станет исполнять похоти дьявола — обречет себя на муки в преисподней.

Нет ли, однако, противоречия в том, что всемилостивейший Господь дарует монарху власть, ограничивающую свободу человека? Поверхностный ум, склонный мерить промысел Божий мерками человеческими, несомненно, обнаружит здесь неразрешимое противоречие. И уподобится фарисеям, усмотревшим в богоизбранности еврейского народа право помыкать другими народами.

Власть монарха в ее истинно христианском, православном, понимании — это не ограничение свободы человека, а Божия благодать людям. Слаб человек перед властью дьявола. Дабы противостоять этой власти, Бог дарует власть монарху как своему избраннику. Дарует не как право насилия над людьми, а как особую милость служения людям. Ибо ведь и «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Лк. 10, 45).

Власть монарха — это не только Божия благодать, но и бремя. Ведь монарх тоже человек. И как человек он тоже обладает свободой воли. Эта свобода воли, будучи помножена на дарованную Богом власть, ставит монарха в особое положение. Он ответственен перед Богом не только за свою личную судьбу, но и за судьбы подвластного ему народа. Во что он употребит эту власть? Будет ли она споспешествовать людям в их противостоянии искушениям дьявола или, напротив, преумножит его власть? Послужит ли спасению людей или их падению? Организует ли монарх жизнь вверенного ему народа по Закону Божиему или по наущению дьявола — в его власти. Но за эту власть ему держать ответ перед Богом.

 

АБСОЛЮТИЗМ И САМОДЕРЖАВИЕ

 

Государственная власть в России была организована в соответствии с христианским вероучением. Этой особенности русской государственности не в состоянии были понять ни западные интеллектуалы, ни отечественная «прогрессивная общественность», вскормленная масонским суемудрием вольтеров и дидеротов. Они мерили русскую монархическую власть мерками западноевропейского абсолютизма, с которым она не имела ничего общего.

Абсолютизм в том виде, в каком он утвердился на Западе, и Русское Православное Самодержавие имеют лишь внешнее сходство. В глубинной же своей сути они не только не тождественны, но прямо противоположны. Монархическая власть в Западной Европе явилась результатом сговора феодальной верхушки и была ограничена условиями этого сговора. Монарх был всего лишь первым среди равных. Поэтому западный абсолютизм конституировался в процессе длительной борьбы монархической власти с феодальной аристократией и католической церковью.

Ничего подобного в России не было. Русская монархическая власть всегда была абсолютной в том смысле, что не была ограничена никакими «условиями». В акте Миропомазания царь присягал пред лицем Бога служить Ему, служа народу. И народ пред лицем Бога присягал на верность своему царю. Царь и народ были повязаны, таким образом, сакральной связью, т. е. связью духовной, основанной не на сиюминутном корыстном интересе, а на взаимном служении Отцу Небесному, исполнении Его Закона.

Но власть Русского Самодержца не была абсолютной в точном понимании этого слова. Ибо абсолютная власть – это власть ни от кого не зависимая, в том числе и от Бога. Но такая власть есть власть бесовская, в какой бы форме она ни выступала — единоличной или коллективной.

Русские самодержцы всегда помнили и глубоко осознавали слова Вседержителя: «Сердце царя в руках Господа... Он направляет его» (Притч. 21, 1). Западный абсолютизм был взращен фарисейском понимании Божиего избранничества как привилегии властвовать над людьми. Это дьявольско-фарисейское понимание пустило такие глубокие корни, что легло в основу всей западноевропейской цивилизации. Сегодня оно выступает в форме особого права «цивилизованного общества» диктовать свою волю всему миру, силой навязывать свои жизненные стандарты — в экономике, политике, культуре.

Русское же самодержавие было основано на ортодоксально-христианском понимании Божиего избранничества как долга служения людям. Именно так понимали свое призвание и Иоанн Грозный, и Николай I, и Александр III, и царственный страстотерпец Николай II. Такую власть, т.е. власть, понимаемую как служение, нет необходимости ограничивать, ибо служение не может быть избыточным. Не нуждается она и в конституции, ибо нет и быть не может выше и справедливее закона, нежели Закон Божий, исполнять который и поставлен монарх.

Много вздора было наговорено и продолжает говориться по поводу «деспотической власти русского царя» и «рабского положения человека в царской России». Да, власть русского царя была самодержавной, но она не была деспотической. Да, русская монархия была неограниченной, но в каком смысле? В том и только в том, что она не была ограничена своеволием и произволом аристократической верхушки.

Когда эта верхушка при избрании на престол Михаила Романова попыталась ограничить власть царя, Земский Собор не позволил ей это сделать. Такая же попытка при избрании Бориса Годунова имела тот же результат. Русский человек хорошо понимал, что царь — Помазанник Божий, а не марионетка. И призван на царство, чтобы служить миру, а не ублажать своекорыстие людей, одержимых похотью власти и богатства. К сожалению, этого не произошло в начале ХХ века, когда русский народ позволил либерально-демократической милюковско-гучковской нечисти ограничить власть царя.

 

ИОАНН ГРОЗНЫЙ И ПЕТР I

 

В качестве примера деспотизма русских царей приводят обычно царствование Иоанна Грозного. Да, Иоанн Васильевич рубил головы тем, кто мечтал обустроить Русь на манер «польского хозяйства». Вынужден был рубить — слишком дорогую цену заплатила Русская земля за княжеские междоусобицы. И, как показало Смутное время, мало рубил. Однако западные и доморощенные — прошлые и нынешние — старатели на ниве «прав человека» почему-то умалчивают о том, что все «зверства» Иоанна Грозного не идут ни в какое сравнение с той вакханалией насилия, которая свирепствовала в это же время в Западной Европе.

Кроме того, беда западных любомудров и их российских эпигонов заключается в том, что, не понимая сути противостояния Иоанна Грозного и его противников, они смотрели и продолжают смотреть на него глазами обывателя, т.е. все дело сводили и сводят к личным взаимоотношениям царя и бояр. Хотя достаточно сколько-нибудь внимательно вчитаться в переписку царя с Курбским, чтобы понять: речь шла о куда более серьезной вещи — столкнулись два несовместимых взгляда на природу власти.

Иоанн смотрит на свою власть глазами православного человека. Его противники — глазами впавшего в фарисейскую ересь Запада. Спор, таким образом, носил не юридический, а вероисповедный характер. От его решения, от того, кто победит в этом противостоянии, зависела не судьба Иоанна и не судьба его противников. На карту была поставлена судьба России. Отсюда — и бескомпромиссность.

Как уже было отмечено, власть монарха в ее ортодоксально-православном понимании неделима, неотчуждаема и в этом смысле абсолютна. При всем своем желании монарх не может «поделиться» властью, не может быть она и кем-то или чем-то ограничена (соглашением, конституцией и т.д.). Вот эту ортодоксально-христианскую идею власти и защищал Иоанн Грозный. Будучи православным человеком и русским царем, иначе поступить он просто не мог. Это означало бы тягчайший грех перед Богом и было бы нарушением священного долга перед народом Божиим. То есть, уступив притязаниям боярства, Иоанн Грозный поставил бы себя тем самым вне Церкви Христовой. Реализуйся мечта курбских, Россию постигла бы судьба Польши, которая служила для наших курбских образцом. Положение исправил русский мужик, решительно вставший на сторону царя Иоанна.

Начало превращения свободного русского человека в «крещенную собственность» было положено Петром I. Завершено «матушкой Екатериной», раздарившей своим фаворитам за альковные услуги сотни тысяч русских крестьян — великороссов, белороссов, малороссов. За что и Петр и Екатерина удостоены либеральной интеллигенцией — этой защитницей всех и всяческих свобод — звания «великих». Воспитанный Кукуйской слободой, Петр был чужд духу православной России. Поэтому свою реформаторскую деятельность, а точнее — разрушение уклада русской национальной жизни, начал с ревизии традиций русской государственности[10].

Именно Петр ввел в России абсолютизм в его западном понимании, действуя по принципу: что хочу, то и ворочу. Захотел устроить молодой супруге свадебное путешествие на Прут — и устроил. В какую цену обошлась русскому народу эта прихоть царя — известно. Речь, конечно, не о драгоценностях новобрачной, которыми пришлось пожертвовать, чтобы ублажить турецких чиновников. Речь о моральном и политическом ущербе, понесенном Россией. Захотел изменить порядок престолонаследия — и изменил. Эта новация «великого реформатора» и позволила усадить на русский престол под именем Екатерины I чухонскую блудницу, подобранную Петром в солдатском обозе и нареченную женой, а далее вообще передать царскую корону гвардейской казарме.

Захотел упразднить патриаршество — и упразднил, образовав вместо него так называемый Святейший Правительствующий Синод — нечто вроде Министерства по делам православия. Новация эта и аукнулась в 1917 году, когда учрежденный Петром Синод богохульно предал царя, освятив именем Церкви Христовой власть масонского Временного правительства. Забыли иерархи завет Господа: «Не прикасайтесь к помазанникам Моим» (Пс. 104, 15).

 

НЕ МИР, НО МЕЧ

 

Совершенно верная, отвечающая духу христианства, идея отделения Церкви от государственной власти с шулерской руки «защитников вольности и прав» была трансформирована в нечто совершенно нелепое — идею отделения Церкви от государства. А эта последняя, в свою очередь, трансформировалась в не менее нелепый лозунг: «Церковь — вне политики».

Однако в сей земной юдоли человек есть «животное политическое» (Аристотель). Все общественные отношения, в которые он вступает на этой грешной земле — экономические, этно-национальные, семейно-брачные и т.д. и т.п. — все они прямо или косвенно носят политический характер. И иными быть не могут. А раз так, то может ли православный человек быть безразличен к тому, как обустроена его земная жизнь?

Устраниться от политики — не означало ли бы полностью отдать мирскую жизнь человека на откуп дьяволу и его челяди? И не являются ли призывы к верующим и клиру «держаться подальше от политики» в сущности своей не чем иным, как призывом к дезертирству от исполнения не только гражданского, но и вероисповедального своего долга? Осознают ли это те, от кого исходят эти призывы?

Разве глумление над нашей православной верой, заветами, оставленными над Божьим Мессией для руководства в земной жизни, которое мы зрим на экранах телевизоров, эстрадных подмостках, в кино и на театральных сценах, — разве это не есть политика в ее самом что ни на есть рафинированном, химически чистом виде? Дело доходит уже до того, что даже молитвенное обращение православного человека к Отцу Небесному кое-кто хотел бы сделать предметом судебного разбирательства. И сделают, если будем молчать. Само Святое Писание отредактируют в духе «общечеловеческих ценностей». Приведут в соответствие с доктриной «прав человека».

Не может не обратить на себя внимание следующий факт. Ни для кого не является уже секретом, что идеология и политика глобализации, взятые на вооружение США и стоящей за ними «мировой закулисой» (Ильин), имеют в качестве одного из слагаемых экуменизм. Для православного человека очевидно, что идея объединения церквей в единую вселенскую церковь — идея антихристианская, сатанинская. И в этой связи возникает вопрос: кому служат те, кто исповедует и проводит в жизнь идеи экуменизма, — своей стране или «мировой закулисе»? Богу или сатане?

Почему, прикрываясь фальшивым лозунгом «Церковь — вне политики», они сами проводят политику глобализации? Сколько таких иерархов обретается ныне в лоне Православной Церкви? Множество. Потому-то Московская Патриархия до сих пор не вышла – как того требуют и православные миряне, и большинство православных священников, и монашествующих – из так называемого Всемирного Совета Церквей, этого логова глобалистов и капища Сатаны. По этой же причине, в нарушение основополагающих норм церковной жизни до сих пор не созван Поместный Собор (согласно нынешнему церковному Уставу этот высший орган Русской Православной Церкви и вовсе подменен Архиерейским Собором).

Гражданин и патриот формируется в лоне национальной культуры, это аксиома. Русская же культура глубинными своими корнями уходит в Православие. Политика, которая игнорирует этот факт, по необходимости носит антинациональный, антирусский, русофобский характер. Формирует не русского человека, а манкурта, этнического гермофродита, «нового кочевника», по определению мондиалиста Жака Аттали.

Спрашивается: может ли в таких условиях Православная Церковь, не изменяя себе, не изменяя заветам Христа, оставаться в стороне от государственной политики? И может ли политика государства быть эффективной без опоры на Православную Церковь?

Напутствуя своих учеников, Христос сказал: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10, 34). Будем ли мы следовать завету Господа нашего или, руководствуясь ложно понятым христианским смирением, станем и далее безучастно взирать на то, как воинство дьявола правит на Святой Руси свой бесовский шабаш?