Журнал «Золотой Лев» № 63-64 - издание русской консервативной мысли (www.zlev.ru)

 

А. Радчук

кандидат технических наук,

профессор Академии военных наук

 

 

ЯДЕРНЫЙ ФАКТОР ГЕОПОЛИТИКИ

 

ОТВЕЧАЕТ ЛИ ТРЕБОВАНИЯМ ВРЕМЕНИ НЫНЕШНЯЯ МОДЕЛЬ "ВЗАИМНОГО ЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ" США И РОССИИ?

 

После выхода в свет в 2004 г. аналитического доклада, подготовленного сотрудниками Института США и Канады Российской академии наук (ИСКРАН) о проблеме снижения взаимных ядерных рисков между Россией и США и поиска новой модели отношений между нашими странами дискуссия по вопросам, связанным с ядерным оружием и стратегическими вооружениями вообще, развернулась в СМИ с новой силой. На страницах "ВПК" также появился ряд публикаций указанной проблематики (№50 за 2004 г., №№ 2, 6, 10 за 2005 г.). Но и после них тема остается далеко не исчерпанной. Отметим, что свою специфику имел и недавний визит в Россию "железной леди" США Кондолизы Райс, которая пыталась добиться от политического руководства РФ согласия на американские инспекции ядерных объектов.

Пожалуй, впервые за последние годы разговор идет не столько о ядерных боеголовках, пусковых установках стратегических ракет, забрасываемом весе и тому подобных конкретных количественных параметрах систем стратегических вооружений, сколько, в первую очередь, о качественных характеристиках - системе планирования и принципах применения ядерного оружия, т.е. фактически об идеологии и доктринальных положениях отношений государств в ядерной сфере. Сущность ядерного сдерживания, облик перспективной группировки СЯС, роль и место ядерного оружия в обеспечении национальной безопасности, история и перспективы создания ракетных комплексов и многое другое стали предметом пристального анализа многочисленных экспертов. При этом главный акцент делается на оценку стратегий сторон, особенности их взаимоотношений в ядерной сфере и концептуальных положений ядерной политики.

Напомню: последний раз проблемы, связанные со стратегическими вооружениями России и США, широко обсуждались общественностью в 2001-2002 гг. в связи с приходом к власти в США республиканской администрации и подготовкой нового российско-американского договора по стратегическим наступательным вооружениям. В тот момент остро встал вопрос о судьбах действующего Договора СНВ-1, нератифицированного Договора СНВ-2 и о дальнейших путях сокращений ядерных арсеналов. Такая ситуация была обусловлена рядом существенных факторов. В первую очередь объявлением США о выходе из Договора по ПРО 1972 г. и о реализации уже в ближайшей перспективе планов широкомасштабного развертывания противоракетных систем. Это напрямую ставило под удар Договор СНВ-1, увязанный с Договором по ПРО.

С другой стороны, в тот же период появился обзор состояния и перспектив развития ядерных сил США (фактически новая ядерная стратегия Соединенных Штатов), провозгласивший создание качественно новой стратегической триады, включающей, помимо традиционных стратегических наступательных сил, ударные неядерные вооружения и стратегические оборонительные системы. В то же время сложное экономическое положение России, трудности и проблемы ее Вооруженных Сил и оборонно-промышленного комплекса требовали четкого понимания траектории развития СЯС, их количественных и качественных параметров как с точки зрения обеспечения национальной безопасности, так и с точки зрения оценки реальных экономических возможностей страны в данной сфере.

В этих условиях в ходе достаточно непростых переговоров Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (ДСНП) все-таки был заключен в Москве в мае 2002 г. Он определил количественные (1700-2200 стратегических ядерных боезарядов) и временные (до 31 декабря 2012 г.) параметры дальнейших сокращений стратегических наступательных потенциалов сторон, сохранивших свои обязательства по Договору СНВ-1, в том числе в сфере верификации и контроля стратегических наступательных вооружений.

Таким образом на сегодняшний день и, как минимум, на ближайшие 7 лет облик стратегических сил России и США определен рамками минимальной достаточности. Дополнительно к этому было официально объявлено о новых стратегических отношениях наших стран, которые юридически зафиксированы принятой одновременно с ДСНП "Совместной декларацией президента В. Путина и президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки". Декларация признала, что "нынешняя ситуация в области безопасности коренным образом отличается от эпохи "холодной войны", а "эпоха, когда Россия и США рассматривали друг друга как врага или стратегическую угрозу, закончилась". Этот документ декларировал основы "сотрудничества ради продвижения стабильности, безопасности, экономической интеграции, противодействия глобальным вызовам и содействия решению региональных конфликтов". Другими словами, определил новые правила игры двух стран на гораздо более широком "стратегическом поле", чем то, какое сложилось в годы холодной войны и существует до сих пор в общественном сознании в "классическом" его понимании: стратегические отношения - это отношения только в сфере стратегических вооружений.

Казалось бы: рамки новых стратегических отношений или, как любят говорить многие эксперты, новая модель стратегических отношений между Россией и США создана. При этом данная чисто политическая модель (назовем ее условно "модель стратегического сотрудничества" - МСС), созданная в Москве три года назад, гораздо шире старых, по сути, военно-технических моделей межгосударственных отношений. Поскольку впервые базируется не только на количественных характеристиках СНВ сторон, но и на качественных параметрах, связанных с политическими, экономическими и гуманитарными аспектами отношений двух стран.

Тем самым новая модель обрела принципиально иное качество: из стратегической в чисто военном смысле, когда стратегической целью государства является победа в войне, она стала стратегической в смысле решения задач "высшей стратегии" (по терминологии русского военного мыслителя начала ХХ в. В.Я. Новицкого), целью которой является "обеспечение самостоятельного существования и дальнейшего развития государства, в соответствии с его политическими, экономическими, историческими и культурными интересами".

Более того, данная модель родилась не просто в научных или экспертных кругах как инструмент теоретизирования и абстрактных исследований, а разработана и официально утверждена на высшем государственном уровне как руководство к действию. Однако нам настойчиво твердят о том, что ничего этого нет, что все осталось по-старому, как во времена холодной войны, и что необходимо срочно предпринимать меры по скорейшей разработке какой-то иной модели отношений двух стран. В качестве таковой - "модели взаимной безопасности" (МВБ) - предлагается детальная военно-техническая модель с массой конкретных параметров и ограничений. Хотя именно подобные модели и соответствуют в наибольшей степени временам холодной войны - временам конфронтации и недоверия, когда обилие контролируемых договорами параметров было призвано компенсировать взаимные опасения.

При этом, судя по всему, именно Россия, которая словами и делами подтверждает отказ от стереотипов холодной войны и призывает все страны к тому же, должна всеми силами эту модель МВБ создавать, делая "семимильные шаги" навстречу своему партнеру и сдавая фактически одну позицию за другой. В то время как у партнера ни стремления к организации своей деятельности по такой модели, ни желания делать аналогичные шаги, увы, не проглядывается.

 

ПЕРЕЖИТОК ПРОШЛОГО ИЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ?

 

Одним из ключевых, "идеологических" тезисов рассматриваемого доклада ИСКРАН является следующий: "Сохраняющееся взаимное ядерное сдерживание России и США противоречит новому уровню российско-американских стратегических отношений, не требующих опоры на мощь ядерных арсеналов. Национальные интересы и России, и США диктуют необходимость выхода из состояния взаимного ядерного сдерживания или, по крайней мере, минимизации рисков дальнейшего нахождения сторон в этом состоянии".

При некотором размышлении данный тезис сразу же вызывает вполне естественные вопросы. Могут ли ядерные державы по собственному желанию выйти из состояния ядерного сдерживания, а их отношения - не "опираться на ядерные арсеналы"? Противоречит ли наличие состояния ядерного сдерживания возможности налаживания положительных стратегических отношений? Если новые стратегические отношения России и США, как может видеть непредвзятый читатель, сложились, то в чем их суть и на что они в действительности "опираются"? И, наконец, самый главный вопрос: что же такое ядерное сдерживание вообще и какова его роль в межгосударственных отношениях?

Попробуем на них ответить.

Для начала постараемся разобраться в самом понятии "ядерное сдерживание". В рассматриваемом контексте термин сдерживание определяет категорию, характеризующую поведение одной из конфликтующих сторон, целью которого является формирование у другой стороны (других сторон) однозначного решения об отказе от применения военной силы в ходе каких-либо конфликтов. При этом, как гласит "Военная энциклопедия", "ядерное сдерживание" - это особая форма, основа военно-политического сдерживания, представляющего собой совокупность военно-политических мер, предпринимаемых государством (коалицией государств) для предотвращения агрессии, угрозы мирному развитию или жизненно важным интересам. В основе этих мер лежит косвенное, опосредованное использование ядерного оружия в качестве политического средства принуждения потенциального противника к отказу от применения вооруженного насилия под угрозой неприемлемых последствий. (Фактически ядерное сдерживание - это яркий пример современной реализации классической "стратегии непрямых действий" древнекитайского полководца Сунь-Цзы.)

Таким образом, ядерное оружие играет важнейшую роль не только во время войны, но и в мирное время. При этом приходится признать однозначным и неизбежным тот факт, что, однажды возникнув, ядерное оружие уже никогда не исчезнет из арсенала политических и военных средств, будет присутствовать и учитываться в отношениях между великими державами и остальным миром еще неопределенно долгое время. Особенно эта роль начинает проявляться сегодня, когда мы наблюдаем попытки радикальной трансформации геополитической картины мира, стремление отдельных государств изменить глобальный и региональные балансы сил, все более откровенную силовую борьбу за доступ к природным ресурсам. Данная ситуация привела к тому, что, хотя борьба мирового сообщества за ядерное нераспространение все усиливается, для многих стран ("изгоев" или нет - второй вопрос) обладание ядерным оружием стало, по их мнению, жизненно необходимым условием собственного выживания.

Многие научные и технические секреты создания ядерного оружия, пусть и простейшего, давно раскрыты и распространены по миру. "Закрыть" их обратно вряд ли удастся. Тем более что уровень развития ряда государств, не позволяя производить современные высокотехнологичные системы вооружения, вполне позволяет создать ядерное оружие.

Поэтому вполне естественно, что каждая из сегодняшних де-юре ядерных держав в таких условиях никогда не откажется от своего ядерного оружия. Ведь этого требует не только стремление сохранить высокий статус в мировой табели о рангах, но и элементарное чувство государственного самосохранения. Пока существует военная сила, она существует именно для устрашения потенциальных противников. Никуда от этого не деться и никакими искусственными моделями и методиками этого не отменить.

Сущность новой американской ядерной стратегии и высказывания, а главное, действия американских политиков позволяют сделать вывод о том, что ядерное оружие, а, следовательно, и ядерное сдерживание никуда не ушли и из списка инструментов внешней политики США. Так, один из идеологических архитекторов политики Соединенных Штатов последних десятилетий, бывший советник по национальной безопасности президента США Збигнев Бжезинский в своей книге "Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство", вышедшей в 2004 г., пишет о том, что "в предстоящие годы одной из главных задач американского политического руководства в области безопасности будет оставаться сохранение стабильности взаимного ядерного сдерживания США и России". При этом он подчеркивает, что прежняя доктрина "взаимного гарантированного уничтожения" (известная под аббревиатурой MAD - mutual assured destruction) сменилась новой концепцией "единоличного гарантированного уничтожения" (solitary assured destruction - SAD). А учитывая его более раннее высказывание о том, что на пространствах бывшего СССР в самом центре Евразии образовалась "черная дыра", способная помешать осуществлению американской геостратегической цели формирования более крупной евроатлантической системы, становится вполне понятно, какое государство должно обладать этой единоличной способностью.

Следует отметить, что и в российском экспертном сообществе не все так однозначно, как авторы доклада ИСКРАН оценивают роль и место ядерного сдерживания в современном мире. В докладе "Ядерное оружие в современном мире и безопасность России", выпущенном еще в 2001 г. рабочей группой Совета по внешней и оборонной политике, среди участников которой были, кстати, и авторы рассматриваемого доклада, отмечалось, что ядерные державы обречены на взаимное сдерживание в сути своих стратегических взаимоотношений. Сдерживание может выйти на передний план в условиях кризиса или отступить за кулисы текущей политики в обстановке улучшения отношений, но оно остается объективной реальностью и незримо присутствует всегда. При этом сдерживание допускает широкий диапазон моделей как при равном, так и неравном положении сторон.

Для того же чтобы между ядерными державами могло не быть отношений взаимного ядерного сдерживания, необходимо соблюдение ряда условий. Во-первых, если державы являются военно-политическими союзниками. Во-вторых, если они - вне досягаемости своих ядерных носителей. В-третьих, если их ядерные средства явно направлены против третьей стороны. В-четвертых, если у одной из них есть подавляющее ядерное превосходство и потенциал разоружающего удара против другой. И, наконец, ядерное сдерживание в его традиционной модели может быть упразднено при создании эффективных систем противоракетной обороны и защиты от других видов ядерных носителей одной из сторон.

Так как сегодня стратегическое взаимодействие России и США вполне очевидно не удовлетворяет ни одному из этих исключений, то система взаимного ядерного сдерживания, по мнению авторов этого документа, естественно, сохраняется. Можно, конечно, сказать, что последний тезис о развертывании эффективной ПРО Соединенными Штатами отменяет модель взаимного ядерного сдерживания (ВЯС). Но поскольку, судя по всему, ни конкретный облик, ни сроки полного развертывания, ни реальные боевые возможности этой системы до конца не ясны даже самим американцам, то и говорить об исчезновении ядерного сдерживания из взаимоотношений наших стран в обозримом будущем вряд ли стоит.

В то же время следует согласиться с другим тезисом доклада ИСКРАН: "Модель гарантированного взаимного уничтожения или взаимного ядерного сдерживания, возникшая в определенный исторический период (т. е. в эпоху холодной войны), не может оставаться без изменений в новую эпоху".

Однако тождественны ли сами понятия "взаимное сдерживание" и "взаимное уничтожение" и в чем должны или могут заключаться изменения рассматриваемой модели?

 

МОДЕЛИ СДЕРЖИВАНИЯ: КАК ОНИ СТРОЯТСЯ И КЕМ?

 

Для начала постараемся разобраться в том, что же такое в данном контексте означает понятие "модель сдерживания" и какой она должна, а, скорее всего, может быть в сегодняшних условиях вообще и в российско-американских отношениях, в частности?

Попробуем сначала точнее определиться с терминологией, а затем и с сутью данного понятия. В самом общем виде модель представляет собой некий формальный аналог объекта (явления, системы, процесса), созданный методами научно-теоретического или научно-технического исследования в целях получения информации о реальной системе.

Процесс ядерного сдерживания как управляемая целенаправленная деятельность людей, направленная на достижение конкретной цели - отказа потенциального агрессора от развязывания военного конфликта, - представляет собой "операцию" в классическом ее понимании. Но для того чтобы построить модель ядерного сдерживания как модель операции, необходимо определить следующие основные ее компоненты: оперирующие стороны; лиц, принимающих решения (ЛПР) по выбору наилучших стратегий поведения сторон; многочисленные факторы и ограничения, обусловливающие условия принятия решений; степень осведомленности ЛПР о поведении контрпартнера; параметры стратегических вооружений сторон; возможные стратегии применения ядерного оружия. И, наконец, последний по списку, но не по сути главный элемент такой модели: критерий эффективности, характеризующий уровень достижения поставленной цели. В данном случае целью ядерного сдерживания является отказ противоположной стороны от применения военной силы, а тем более, ядерного оружия при разрешении тех или иных конфликтных ситуаций.

Наименее определенными в рамках этой модели являются реальные стратегии противоположной стороны и ее критерии. Все переговоры, все соглашения снимают неопределенности лишь с количественных параметров модели. Критерии и стратегии, как наиболее субъективный элемент модели, остаются максимально закрытыми. Именно это и позволяет ядерному оружию "работать" в мирное время.

В то же время о целях, которые ставят перед собой ядерные державы, можно судить как по косвенным признакам, так и по официальным документам. При этом, однако, не следует путать политические и военно-технические требования к ядерному оружию, а следовательно, политические и военно-технические модели. Военно-технические требования конкретны: ядерное оружие должно уметь решать задачи достижения военной победы. Для этого оно должно обладать соответствующими тактико-техническими характеристиками и наличествовать в должном количестве. Политические требования формируются иначе: ядерное оружие должно обеспечивать безопасность, поднимать статус, сдерживать агрессию, обеспечивать возможность силового давления и т. п. Отсюда и модели могут быть совершенно разными: от строго формальных математических до максимально общих вербальных (т. е. словесных). Все зависит от того, кто, где и зачем эту модель применяет.

Однако, судя по тексту доклада ИСКРАН, авторы отождествляют военно-техническое требование о "взаимном уничтожении" и политическое - о "взаимном сдерживании", фактически играя нюансами перевода соответствующих английских терминов на русский язык.

При этом именно в искомую политическую модель российско-американских отношений (даже на сегодняшнем достаточно позитивном этапе их развития вряд ли следует говорить о военно-технической модели) авторы пытаются встроить массу конкретных технических деталей. Таких, как конфиденциальный обмен планами основных мероприятий боевой и оперативной подготовки; отказ от планов ответно-встречного удара с реализацией соответствующих технических мероприятий; построение совместной системы СПРН; контроль по периметру промышленных предприятий, где производится сборка и разборка ядерных боезарядов и т. п.

Одновременно поиски новой, более позитивной модели стратегического взаимодействия России и США авторы рассматривают только для двух вариантов условий: первый - при стремлении США добиться абсолютного военного превосходства, второй - при взаимном переходе государств к кооперационному взаимодействию в стратегической сфере. Хотя в такой сложной сфере, как межгосударственные отношения, вряд ли все может ограничиться лишь этими вариантами. Например, одна из сторон стремится к такому взаимодействию, а вторая явно не стремится. И также не понятно, почему более узкая модель безопасности лучше модели сотрудничества, целиком ее включающей?

В то же время не следует подгонять реальность под формальную модель, даже самую красивую, в соответствии с одним из "классических" принципов моделирования: что в модель заложишь, то и получишь!

Надо просто понять, что сначала возникло само ядерное оружие без всяких специальных стратегий и моделей его использования - как дальнейшее качественное развитие традиционных систем вооружений, как результат естественного стремления опередить фашистскую Германию. Судя по всему, военно-политическое руководство Соединенных Штатов, а затем и Советского Союза, рассматривало его как обычное оружие, только чрезвычайно большой разрушительной силы, способное однозначно решать стратегические задачи - т. е. задачи войны в целом. Подтверждение этому - и применение США атомных бомб для удара по Хиросиме и Нагасаки в 1945 г., и советские ядерные учения на Тоцком полигоне. Уже потом, во времена холодной войны, когда шла "виртуальная ядерная война" между СССР и США, шла в умах, моделях, концепциях, планах строительства Вооруженных Сил, начали создаваться различные стратегии и модели применения ядерного оружия. (В то же время, например, у Пакистана и сегодня, через 7 лет после ядерных испытаний, нет официальной ядерной доктрины.)

Привычное желание во всем превосходить своих соперников привело к гонке ядерных вооружений и к обеспечению возможности каждой из сверхдержав многократно уничтожить друг друга посредством нанесения массированных ядерных ударов. Однако даже в условиях острого идеологического противостояния холодная война не переросла в "горячую" именно потому, что каждая из сторон, самостоятельно оценивая потенциал противостоящей стороны, приходила к выводу о губительности обмена ядерными ударами даже в самых критических ситуациях. Военно-политическое руководство обеих стран создавало собственные модели поведения контрпартнера и модели своего собственного поведения. Без таких моделей было попросту не обойтись, поскольку "натурный ядерный экспериментальный конфликт" был абсолютно неприемлем для каждой из них.

Такая ситуация, по сути, и формировала теорию и политику (а также различные модели) ядерного сдерживания, основанные на самостоятельном понимании каждой из сторон невозможности одержать победу вследствие неприемлемости катастрофических последствий ядерной войны. Вместе с тем сама сущность ядерного сдерживания, базирующаяся на угрозе нанесения потенциальному агрессору абсолютно неприемлемого ущерба, а также количественный уровень неприемлемости, фактически не изменялись. По сути дела они основывались на сформулированном еще в 60-х гг. ХХ в. так называемом критерии Макнамары (с различными модификациями), в соответствии с которым для гарантированного уничтожения потенциального противника и нанесения ему неприемлемого ущерба достаточно доставить к объектам поражения на его территории около 400 ядерных боезарядов мегатонного класса.

Растущий ядерный потенциал, с одной стороны, все более тяжким бременем ложился на экономику, требовал все больше и больше ресурсов, а с другой - повышал риск возникновения ядерного конфликта. Именно с учетом осознания последствий данной ситуации СССР и США в начале 70-х гг. ХХ в. начали и более трех десятилетий вели многолетние детальные переговоры о сокращении СНВ на основе согласованных количественных показателей. При этом на каждом этапе переговоров, фиксируя те или иные ограничения, стороны фактически принимали односторонние решения о приемлемости для них новых ограничений с точки зрения решения задач ядерного сдерживания, то есть о достаточности уровня потенциала собственных СНВ. Фиксируемое в заключавшихся договорах (ОСВ-1, ОСВ-2, СНВ-1) постепенное снижение этих количественных уровней обусловливалось улучшением качественных параметров систем стратегических вооружений, развитием методической базы оценки боевых возможностей группировок СНВ, учетом все большего количества факторов при оценке возможных ущербов. А также пониманием избыточности наличия группировок СНВ, обладающих возможностью многократного нанесения неприемлемого ущерба потенциальному агрессору. В итоге при ведении переговоров и заключении тех или иных соглашений определяющим стал фактор оценки каждой из сторон уровней реализации как потенциала собственных СНВ, так и потенциала СНВ контрпартнера, зависящих и от наступательных, и от оборонительных систем стратегических вооружений.

Таким образом, только в результате эволюции собственных взглядов великих ядерных держав на роль и место ядерного оружия в мире, пересмотра целей и приоритетов внешней и внутренней политики своих государств возникла формальная модель взаимоотношений СССР и США в стратегической сфере, ограничивающая или сдерживающая стороны от дальнейшего количественного наращивания своих стратегических наступательных вооружений. (Подчеркнем: модель взаимных отношений, а не модель ядерного сдерживания!). Ее первые контуры обрисовались в 1972 г., в момент подписания первых советско-американских договоров в области ограничения стратегических вооружений: "Договора между СССР и США об ограничении систем противоракетной обороны" (Договор по ПРО) и "Временного соглашения между СССР и США о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений" (Договор ОСВ-1).

Временное соглашение предусматривало лишь некоторые меры в области ограничения СНВ и имело сравнительно короткий срок действия - пять лет. При этом были очерчены только некоторые контуры предельного количественного развития ядерных сил сторон, первые качественные ограничения на развитие ПРО. И хотя в момент подписания Соглашение и Договор хорошо вписывались в советско-американский военно-стратегический баланс и на долгие годы стали "краеугольными камнями стратегической стабильности", было ясно, что с каждым последующим годом они все в меньшей мере будут ограничивать возможности сторон по изменению этого баланса. Оставшиеся за рамками Соглашения стратегическая авиация, ядерные средства передового базирования и, особенно, разделяющиеся головные части с боеголовками индивидуального наведения (РГЧ ИН) стратегических баллистических ракет неизбежно должны были привести к тому, что значение Временного соглашения как стабилизатора военно-стратегического баланса сойдет на нет.

Именно с целью сохранения сложившегося стратегического баланса стороны продолжили переговоры в сфере стратегических наступательных вооружений. Далее были заключены Договор ОСВ-2, так и не вступивший в силу, хотя стороны на протяжении семи лет (1979-1985 гг.) придерживались его положений в одностороннем порядке, и классический "Договор между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений" (Договор СНВ-1), предусматривавший уже не просто ограничение, а сокращение стратегических вооружений с достигнутого к тому моменту уровня более 10000 ядерных боезарядов у каждой из сторон до 6000 боезарядов в течение семилетнего периода с момента вступления его в силу. Затем были подписаны еще один нератифицированный Договор СНВ-2 и, наконец, действующий параллельно с Договором СНВ-1 Договор о СНП.

Каждый последующий договор вносил новые штрихи в эту модель отношений в сфере СНВ, дополнял ее конкретным содержанием, расширял понимание сторонами возможностей и характеристик стратегических ядерных сил друг друга. Но можно ли говорить о том, что стороны действительно формировали единую "взаимную" модель ядерного сдерживания? Где, в каких двусторонних документах говорится о взаимном принятии такой модели для использования в двусторонних отношениях?

Действительно, любая модель ядерного сдерживания - это односторонний продукт. До сих пор модель и механизм ее реализации каждая ядерная держава определяла и определяет для себя самостоятельно, используя для собственной внутренней оценки действий противоположной стороны и своих собственных. В самом деле, не согласовывал же Роберт Макнамара параметры неприемлемого ущерба для своей модели сдерживания СССР с советским военно-политическим руководством!

Так что призывы отказаться от учета ядерного сдерживания в модели отношений ядерных держав сегодня вряд ли осуществимы.

Скорее всего, следует говорить о трансформации "классической" советско-американской военно-технической модели "ядерного сдерживания" в новых военно-политических условиях, о ее переходе в некое новое качество - политическое. И в этом смысле действительно можно говорить о создании новой модели стратегических отношений.

Однако нам, по сути дела, говорят, что, несмотря на наличие "модели МСС", ничего в российско-американских отношениях фактически не изменилось. А поскольку старая модель "взаимного ядерного сдерживания" уже неактуальна и не отвечает веяниям времени, то нужна ее срочная замена моделью "взаимной безопасности", судя по описанию явно более узкой, чем уже созданная МСС. При этом главной целью разработки такой модели объявляется "эволюция российско-американских отношений в сфере ядерных вооружений - переход от ядерного соперничества к военно-политическому взаимодействию на принципах сотрудничества".

Только вот в чем вопрос: неужели же не видно, что такая эволюция произошла? И произошла именно благодаря России. Так нужно ли создавать эту новую военно-техническую модель взаимной безопасности заново, если она уже заменена другой - политической моделью? И вообще: возможна ли сегодня единая военно-техническая модель поведения в сфере ядерных вооружений для России и США?

 

ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ НА "ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ" ГЕОПОЛИТИКИ

 

Ответ, скорее всего, один: вряд ли, пока есть разные цели и задачи у наших государств, различные схемы принятия решений, критерии, ментальность и т. п. По единой военно-технической модели можно работать только в случае, когда стороны являются абсолютными военно-политическими союзниками или обеими сторонами руководит одно ЛПР, т. е. один из самостоятельных субъектов политики фактически исчезает.

О подобной единой "взаимной" модели договориться, в принципе, можно только в случае полного открытия друг другу всех ядерных секретов, принципов и критериев планирования и применения систем стратегических вооружений, технических параметров и т. п. - то есть полного снятия сторонами всех количественных и качественных неопределенностей не только в ядерных силах, но и в государстве в целом.

Сегодня же говорить о тесном военно-политическом союзе между Россией и США, например, таком, как между США и Великобританией, едва ли возможно. Слишком много у наших стран проблем и сложностей в двусторонних отношениях. Различаются также цели, решаемые задачи и методы их решения.

Следовательно, для перехода к предлагаемой "новой модели" остается лишь два варианта: или одному из партнеров полностью подчинить себе руководство другого (путем задействования тех или иных механизмов), или привести его, говоря шахматным языком, в состояние "цугцванга". В котором позиция позволяет этому игроку делать только строго определенный единственный ход, неизбежно ведущий к проигрышу партии. Но если в шахматах такое положение дел определяется строгими правилами и размерами шахматной доски, то в геополитике другие правила, другая цена победы и поражения.

В геополитике каждый игрок старается максимально использовать свой потенциал для того, чтобы "дожать" соперника. Поэтому у стороны, не желающей ограничивать себя какими-либо условиями, а играющей только по собственным правилам, возникает вполне естественное стремление сузить "шахматную доску", системой жестких требований и ограничений ввергнуть соперника в "цугцванг". А для этого все средства хороши. Можно лишить соперника возможности принимать самостоятельные решения или привлекать ресурсы извне (финансовые, технические, людские и т. п.), заставить тратить собственные ресурсы неэффективно. Можно, фигурально говоря, придумать и где-нибудь, например, в обществе филателистов, "официально" утвердить новые правила шахматной игры. Но особенно эффективно, играя в шахматы, держать у виска противника пистолет. В этом случае реакция другой стороны и результаты игры будут такими, какие нужны автору модели.

И все же следует признать, что за последние годы мир изменился. В реальности начало ядерной войны определяется не просто нажатием одной из сторон "ядерной кнопки". Прежде всего необходимы наличие для этого политической воли и желания именно таким способом решить накопившиеся противоречия, готовность понести определенные потери.

Однако для любого непредвзятого наблюдателя, а тем более аналитика и эксперта, должно быть ясно, что для разрешения двусторонних проблем военно-политические руководства России и Соединенных Штатов не собираются эту кнопку нажимать ни сегодня, ни в каком-либо реально обозримом будущем. Хотя, например, во времена Карибского кризиса 1962 г. они были очень близки к этому.

Почему же произошли такие изменения?

На мой взгляд, это связано с тем, что количественный рост запасов ядерного оружия привел к качественным сдвигам в понимании его роли и места. Во времена холодной войны сдерживание обеспечивалось внешним давлением со стороны ядерных арсеналов противоположной стороны. Сегодня на первый план выступает самосдерживание ядерных держав, обусловленное, с одной стороны, их пониманием губительности любого военного конфликта с применением ядерного оружия, с другой - готовностью и способностью решать спорные вопросы не силовыми средствами.

Ядерное сдерживание внешних угроз и противников и самосдерживание от применения ядерного оружия - в их соотношении и кроется сущность сегодняшней ядерной политики государств, обладающих как таким оружием, так и ядерным потенциалом вообще! При этом чем "взрослее" и "разумнее" ядерное государство, чем больше у него опыта, тем больше значение именно внутренних факторов, сдерживающих от применения ядерного оружия в качестве инструмента своей политики.

Таким образом, именно с этих позиций действительно можно говорить о новой модели сдерживания как о политической модели, точнее как об одном из элементов "модели стратегического сотрудничества" России и США. Только в следовании такой модели можно говорить о взаимности - по целям и задачам совместной политики.

Конечно, принципиальная новизна подобной модели требует тщательной проработки множества конкретных вопросов сотрудничества, технических и организационных деталей. Вот на их решение и следует обратить самое серьезное внимание специалистов.

 

ВПК № 17/2005