Журнал «Золотой Лев» № 138-139 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Е.Ф. Морозов

 

Современная ордынская дань[1]

 

Кавказская проблема

 

Эта проблема в Российской Федерации стоит достаточно остро. Ее можно было бы разделить на две проблемы: трения кавказской диаспоры и русского населения и проблема горской государственности в РФ, если бы эти два аспекта проблемы не были так тесно связаны.

Для российского обывателя (я не вкладываю в это слово ничего уничижительного; все мы — обыватели, если отвлечься от нашей профессиональной деятельности), конечно, наиболее остро стоит контакт с кавказской диаспорой. Кавказские торговцы на рынках, дерущие несусветные деньги за товары и услуги более чем низкого качества и удерживающие свои рабочие места только за счет развращения взятками коррумпированных чиновников и руководства рынков; дети кавказцев, все в большем количестве появляющиеся в школьных классах, объясняющиеся исключительно с помощью матерных слов и обучающие русских детей употреблению наркотиков; этнические кавказские группировки в воинских частях, организующие «этнодедовщину» и прочие явления подобного рода создают все более сильное напряжение в обществе на уровне рядового обывателя.

Более широкий, социальный взгляд в первую очередь спотыкается на кавказских клановых группировках, орудующих в сфере организованной преступности и в «серых» областях экономики. Не так давно один высокопоставленный чиновник обмолвился, что 40% всех преступлений в РФ совершается преступными группировками, организованными по этническому признаку. По Москве эта цифра, по данным независимых журналистов, доходит до 70%. Стоит ли долго говорить — каждый видит и воспринимает поведение кавказцев как разгул бандитов, захвативших город. Не удержусь привести пример: в прошлом году в Сальске группа дагестанцев устроила стрельбу на главной улице города — без какой-либо причины, просто так, показать русским их место. Результат — один убитый и восемь раненых прохожих. Средства массовой информации об этом не сообщали, уголовное дело, скорее всего, вообще не возбуждалось, милиция, надо полагать, стояла с руками под козырек, пока дагестанцы так мило развлекались. О причинах подобной реакции властей мы еще поговорим, а пока давайте в очередной раз изумимся терпимости и терпеливости русского народа — все-таки события, подобные кондопожским, достаточно редки, хотя, скажем прямо, закономерны, как естественная реакция на уголовное насилие.

Немалую социальную проблему представляют собой и террористические кампании, проводимые кавказскими экстремистами на просторах России. Я не обмолвился — именно «социальную», потому что этот террор носит весьма необычный избирательный характер. Если на Северном Кавказе не редкость террористические акты против войск и представителей органов правопорядка, то в России они совершаются исключительно против населения. Припомните обстоятельства всех терактов в городах Центральной России, и вам станет ясно, что объектом их в любом случае были мы с вами, обыватели. Фактически единственный погибший при теракте в Москве представитель органов правопорядка — специалист-взрывник, подорвавшийся при обезвреживании пояса шахида (точнее шахидки Заремы Мужихоевой) в 2004 году. Объектами терактов были театр, стадион, городской транспорт, уличные переходы, жилые дома, но никак не муниципальные и государственные учреждения; обыватели, не чиновники и не военнослужащие. О причинах этой новации в богатой практике мирового терроризма мы тоже поговорим ниже.

Еще более широкий взгляд — в масштабе государства в целом — сразу останавливается на кавказских автономиях в составе РФ. Государственные мужи Федерации, судя по всему, воспринимают все, что там творится, как должное, но обществу никак не удается переварить эту «государственность». Восстания, партизанские войны, этноцид, непрекращающийся терроризм, массы беженцев и мигрантов, чудовищная коррупция — подобный беспредел можно найти только в странах Экваториальной Африки.

Совсем уже широкий взгляд — финансово-экономический — упрощает всю эту неприглядную картину до предела. Горцы попросту всеми правдами и неправдами рвут из тела России как можно больше денег. «Трудовые мигранты» через коррумпированных чиновников (вообще-то, на наш взгляд, термин «коррумпированный чиновник» в России звучит как явная тавтология — просто «чиновник», и этим все сказано) добиваются монопольного положения в сфере торговли и обслуживания, после чего до предела взвинчивают цены на скверные турецкие товары и предельно низкокачественное обслуживание. Деятели «серого рынка» и организованной преступности (обычно это одни и те же лица) заколачивают огромные деньги на «паленой» водке, самопальном бензине, торговле проститутками и прямо — рабами, а то и «живыми складами органов для имплантаций», хорошо организованном воровстве и, конечно, в первую и главную очередь — на торговле наркотиками. Президенты и министры кавказских автономий растаскивают по карманам федеральные дотации. Даже террористы и те финансируются за наш с вами счет, уважаемый читатель. Нам все пытаются «впарить», что-де для них собирает средства мировая исламская умма, но вот вам свидетельство человека, владеющего информацией. Специальный представитель президента РФ по вопросам международного сотрудничества в борьбе с терроризмом и транснациональной преступностью Анатолий Софронов в 2006 году сообщил, что если ранее зарубежная помощь северокавказским сепаратистам исчислялась миллионами долларов, то «сегодня это уже тысячи, в лучшем случае — десятки тысяч»*. Значит, эти деньги сепаратисты находят в России. Так что и теракты против нас же мы с вами, уважаемый читатель, также оплачиваем из своего кармана.

В результате всего этого в социальном сознании прочно сформировался облик Кавказа, как злокачественной опухоли, разъедающей тело России. Теоретически все и каждый понимают, что толпы дикарей, разносящих по стране физические и социальные болезни, не могут представлять Кавказ в целом, что мигранты и бандиты — в массе своей просто социальный мусор, оказавшийся неспособным встроиться даже в свой собственный горский социум. Однако поскольку личный контакт с Кавказом обыватель перманентно осуществляет именно через этот мусор, он подсознательно переносит его свойства на все горское население кавказского региона.

 

Откуда что берется?

 

Проблема Северного Кавказа есть прежде всего проблема цивилизационного контакта. В цивилизационном отношении Северный Кавказ — зона контакта мировой русской цивилизации с десятками предцивилизационных островков племенных изолятов самого различного происхождения. Естественным социальным строем на этой ступени для горцев является родовой строй. Различие культурных основ мировой цивилизации и этих изолятов настолько велико, что взаимопонимание между ее представителями возможно только по очень незначительному количеству вопросов общения

Например, по свидетельству тонкого знатока Кавказа Ростислава Фадеева, в период Кавказской войны XIX века горцы воспринимали русские войска как бродячую орду, живущую грабежом горских селений. Таких орд за свою историю Кавказ повидал немало, и хотя горцам рассказывали о существовании Российской империи, декларировали ее политические и культурные цели на Кавказе, они попросту не могли осмыслить саму возможность существования такой империи. Многотысячелетняя школа выживания сузила кругозор горцев до границ своей долины, за которыми находился враг — кто бы он ни был и как бы себя ни называл, он всегда был врагом. Горец до сих пор не представляет себе возможности какой-то совместной деятельности с людьми, не принадлежащими к его роду, — вот почему горские автономии существуют только политически, будучи созданы внешними силами, но не имеют социального измерения, что мы постараемся показать в дальнейшем изложении.

Малое количество пригодной для обработки и выпаса скота земли держало горские племена в жесточайших тисках естественного отбора и естественного регулирования численности населения. В этих условиях единственным способом выживания стали отхожие промыслы в их кавказском варианте — набеги, похищения людей для обращения в рабство или получения выкупа. Приход на Кавказ Российской империи принес определенные экономические преимущества, стали возможными отходничество для найма на работы — уход из своей долины уже не означал рабство и торговлю. Но сформировавшийся за тысячи лет горский менталитет брал свое, и в наши дни, как и тысячелетие назад, в горах обычная насмешка над односельчанином звучит так: «Он даже барана не сможет украсть».

И еще одно последствие контакта с империей, весьма неожиданный ответ горских обществ на вызов мировой цивилизации — исламизация Северного Кавказа. Северный Кавказ был христианизирован еще в первые века христианства, исламские общества в его пределах были в явном меньшинстве. Во второй половине XVIII — первой половине XIX века Северный Кавказ повально исламизируется, причем в наиболее радикальной на тот момент форме суфийских учений. Это произошло прежде всего потому, что имперские администраторы вводили на завоеванных землях шариат в противовес горскому адату, что и дало преимущества исламским деятелям. Повсеместно возникла новая, стоящая над родами форма объединения усилий горцев в виде суфийских тарикатов, то есть религиозных орденов, к которым можно было принадлежать, не изменяя своему роду.

Это в свою очередь породило революционный процесс. Движение мюридов, от Кази-Магомы до Шамиля, имело не только антирусское измерение. Основным моментом мюридизма было свержение власти горных владетелей и истребление родовой аристократии. Этот процесс завершился только в 20-х годах прошлого, XX века.

Российская империя строила отношения с горцами по своей обычной методике — предоставив им право местного самоуправления и выстроив казачьи кордоны на границах горских обществ. Само русское завоевание Кавказа стало возможным только тогда, когда империя ввела в стратегические планы планомерное заселение ключевых горских территорий казачьими общинами. Так, завоевание Чечни в 1858 году было осуществлено путем основания четырех казачьих станиц по Сунже; завоевание Черкесии проводилось путем поэтапного выхода войск на речные рубежи, после чего эти рубежи заселялись казаками, а затем войска выдвигались на следующий рубеж. Так или иначе, казачьи войска стали неким межцивилизационным средостением и создали на Северном Кавказе определенное межнациональное равновесие. Эту стабилизирующую роль казачьи войска играли на всех границах Российской империи, и совершенно справедливо выразился Лев Толстой в том смысле, что казаки создали Россию. Не говоря о боевой службе казачества, оно всегда успешно выполняло задачу нахождения цивилизационного компромисса, и это само по себе было одной из уникальных особенностей русской цивилизации. Казачья колонизация несла с собой прежде всего цивилизационную перестройку забытых Богом горских территорий, но она продлилась очень недолго (в историческом плане).

 

Советское наследство

 

Советская власть[2] в координатах цивилизационного учения была попыткой вестернизации России, ее насильственного втягивания в Европейскую цивилизацию. Несмотря на великие открытия славянофилов, Данилевского и Леонтьева, раскрывшие факт существования самостоятельной Русской цивилизации (сейчас этот факт не подвергают сомнению даже западные геополитики), в российском общественном мнении, в котором господствовала вестернизированная интеллигенция, всегда преобладала концепция принадлежности России к Европейской цивилизации. И даже такой глубокий геополитик, как тот же Ростислав Фадеев, мог выразиться, например, так: «Россия раздвинула границы Европы до Тихого океана». Поэтому определенные цивилизационные влияния Европы на кавказскую границу — хотя бы применение принципа национальностей — отмечались и во времена империи. Но при советской власти они стали господствующими. Прежде всего был сломан такой специфический цивилизационный инструмент, как казачество, затем введены все постулаты европейской демократии в форме радикального либерализма — а только такое определение и можно дать российскому большевизму. На все эти новации горский менталитет мог отреагировать и отреагировал однозначно: «Резать русских!». Советская власть пыталась использовать это в своих интересах в ходе Гражданской войны и последующего политического подавления русского народа. Например, чеченцы за свои «заслуги» в деле установления советской власти получили долину Сунжи, из которой были выселены (а в наибольшей степени истреблены) терские казаки. Казачьей кровью советская власть расплатилась за лояльность Чечни, которой не получила, поскольку мятежи в Чечне продолжались непрерывно до 1943 года, когда И.В. Сталин выселил наиболее воинственные горские племена с Кавказа.

Этот акт обычно трактуют как одно из тяжелейших преступлений сталинского режима. На самом деле здесь совершается обычная ошибка — или обычное передергивание — когда концепции и реалии своего времени осуждающий переносит на дела иных времен. Сталин на самом деле проявил изрядную и необычную для него гуманность — вообще-то покойник пощады не знал, но, видимо, с земляками старался обойтись помягче. В то время с народами, втянутыми в партизанскую борьбу, диктаторы поступали круче. Чан Кайши, например, чтобы ликвидировать базу Китайской Красной армии к югу от Янцзы, за время своего шестого карательного похода уничтожил от 30 до 40 миллионов китайских крестьян (кстати сказать, крупнейший геноцид в истории). Гитлеровцы в ходе карательных операций в Белоруссии уничтожили каждого четвертого жителя, а в Ленинградской области — каждого шестого. Да и ужасно демократичные англичане в 1954–1956 годах в ходе подавления кенийского восстания «мау-мау» не только переселили миллионное племя кикуйю из родных мест в пустыни, но и уничтожили примерно треть этого племени.

Так или иначе, но возвращение репрессированных народов на Кавказ в 1957 году советская власть тоже постаралась организовать в наиболее выгодном для них варианте. Например, в состав Чечено-Ингушетии были переданы районы к северу от Терека, населенные казаками и русскими. Эти районы никогда не принадлежали ни чеченцам, ни каким-либо другим горцам, казаки в них впервые упоминаются в XVI веке, а жили они по северному берегу Терека, по некоторым данным, со времен Аланского царства (IV век). Но советская власть решила, что Чечено-Ингушетии требуется собственная продовольственная база, и закабалила казаков чеченцам в качестве крепостных. Чечено-Ингушетии были переданы Грозненские нефтепромыслы с уникальными месторождениями — до 1991 года грозненская нефть использовалась исключительно для производства авиационных смазочных масел. Например, в 1990 году на Грозненских нефтепромыслах было добыто более 4 млн тонн нефти и поставлено с других месторождений 16 млн тонн. Из всего этого объема на Грозненском нефтеперерабатывающем комплексе было переработано 3,5 млн тонн — следовательно, остальное ЧИАССР перепродала. Впервые за всю историю кавказских племен Чечня имела экспортный товар.

Но это недолгое экономическое процветание было основано на труде русских людей, а сами чеченцы в производственный процесс не спешили включаться. В том же 1990 году «избыток трудоспособного населения» составил 300 тыс. человек, то есть более 80% трудовых ресурсов чеченской и ингушской части населения ЧИАССР. Представители этих этносов предпочитали жить за счет русского народа, поскольку века хищничества сделали для них используемым ландшафтом другие этносы. Об этом, явно гордясь, писал один из чеченских публицистов (Рустам Чабиев): «отвергая колхозное рабство, тысячи людей зарабатывали деньги на просторах страны» — «шабашничали», по выражению того времени, в строительных бригадах, большей частью. А впрочем, Чечню мы здесь приводим только как яркий пример — те же процессы шли и в остальных автономных республиках Северного Кавказа.

 

Горский менталитет

 

В Чечне строятся настоящие замки, занимающие целые кварталы, — это вопрос престижа, и даже не личного, а тайпового (при этом обязательным элементом архитектуры этих замков является подземная тюрьма). Разграбление федерального и личного имущества невайнахов в Чечне удовлетворило только первые аппетиты. Поэтому чеченский криминалитет при полном одобрении всего чеченского социума давно вышел за пределы республики. Не раз сообщалось, что в Москве чеченская мафия контролирует финансовые аферы, махинации с недвижимостью, киднэппинг, в Тольятти — торговлю автомобилями, Омске — финансовые аферы и т.д. В «Независимой газете» неоднократно описывалось внедрение чеченской мафии в экономику Волгоградской и других областей: полный контроль над нефтяным бизнесом, автомобильными рынками и автозаправочными станциями, производство и сбыт водки, ну, конечно, и киднэппинг, разбои, сбыт огромных количеств фальшивой валюты и прочее «кавказское свободолюбие и законы чести» (как умилялся некий Д.Фурман). Волгоградский регион при этом вовсе не относится к числу самых чеченизированных в России — Астраханская область, например, в гораздо большей степени колонизована чеченцами.

Но не будем нападать на одну Чечню. Обратимся к крупнейшей из северокавказских автономий — Дагестану. Дагестан, самый благополучный субъект Федерации в демографическом отношении, одновременно является и самым нищим в отношении экономическом. Ежегодные дотации федерального центра в бюджет Дагестана дошли до 18 млрд руб. и составляют около 85% республиканского бюджета. Дагестан живет за счет федерации. При этом живет еще очень скромно. Чечня, например, на 2007 год получила дотации в 12 млрд руб., плюс незапланированные 3,8 млрд. Весь бюджет Чечни на 2007 год равнялся 28,7 млрд, следовательно, федеральные трансферты составляют 55%.

Видимо, Р. Кадыров посчитал 85% дагестанского бюджета вдохновляющим примером, потому что в 2006 году представил проект Федеральной целевой программы, по которой Чечня должна получить в 2008–2010 годах из федерального бюджета 142,3 млрд руб. — по 47,3 млрд руб. в год в среднем (те же самые 85%). Думаете кто-нибудь ему намекнул, что объевшись можно лопнуть? Никак нет. ФЦП по Чечне принята, вот только объемы ее не вполне ясны. Одна газета сообщает* , что ФЦП утверждена в объеме 64,66 млрд руб. (по 21,5 млрд в год в среднем), другая** — что в объеме 111 млрд (37 млрд руб. в год в среднем). Красиво жить не запретишь. Особенно за наш с вами счет.

Что ж, шли бы они еще в дело, эти деньги. Однако их использование ниже всякой критики. В Дагестане, например, здравоохранение финансируется на 60% от потребности, больницы и поликлиники стоят в полуразрушенном состоянии, обеспеченность врачами составляет 31,5% (на 26% ниже средней величины по РФ). Водопроводом обеспечены 26,3% населения, канализацией — 14,8%. Более 300 школ находятся в аварийном состоянии, вдвое больше — в предаварийном. Льготы на предоставление жилищно-коммунальных услуг оплачиваются на 50%. Большинство дагестанцев влачат жалкое существование, живут тяжелым физическим трудом и часто умирают от неестественных причин, в основном травм и отравлений. Добавим, что в 2002 году на одну тысячу населения 46,2 человека умерли насильственной смертью, а в 2004 году — 48,5. Так что на самом деле народные массы Дагестана существуют примерно в соответствии с долей усилий республики в республиканском бюджете.

Вопрос власти на Северном Кавказе — это в наше время прежде всего вопрос раздела федеральных дотаций. На чьи оффшорные счета, громадные особняки и неисчислимые стада пойдут русские деньги — вот в чем суть и смысл внутриполитической жизни горских автономий. Весь дотационный массив уходит в теневую экономику. В том же Дагестане самый высокий по РФ уровень закупки гражданами республики иностранной валюты — если в 2003 году на валюту «нищие» дагестанцы потратили 1,8 млрд руб., то в 2005 — уже 8,8 млрд. В 2004 году объем продаж на вещевых и продовольственных рынках составил 20,4 млрд руб. — в шесть раз больше оборота крупных и средних предприятий республики. Все в точном соответствии с размером бюджетных дотаций: дагестанцы тратят в шесть раз больше, чем производят. И рост подобных расходов также коррелирует с ростом федеральных дотаций: в Дагестане от 2 млрд руб. в 1999 году до 18 млрд руб. сейчас. В Ингушетии самый низкий уровень доходов на человека по РФ — 2900 руб., меньше среднего размера пенсий по РФ. В этой республике за последние пять лет введено в строй... аж 32 квартиры. А дотаций Ингушетия получает не меньше прочих. Жители Ингушетии жалуются на коррупцию и беззаконие, захлестнувшие республику. Следствием этого стали экономический спад и социальная незащищенность. Объем налоговых поступлений уменьшился по сравнению с 2001 годом на 1,8 млрд руб. Валовой национальный продукт на душу населения в ценах 2001 года сократился на 37%. За 2002–2005 годы построен лишь один промышленный объект — антенно-мачтовый завод. Нефтяная промышленность аккуратно подводится к банкротству, чтобы ее можно было приватизировать по дешевке.

Откуда же у населения деньги при такой нищете их автономий? Из теневого сектора, на который в том же Дагестане приходится минимум 50% оборота товаров и услуг. В Южном федеральном округе этот показатель составляет 26%, а по РФ в целом — 17%, так что Дагестан и тут чемпион. Но и легальный сектор экономики живет достаточно привольно. Доходы скрываются, налоговики коррумпированы и в результате при доходах граждан в 8,5 млрд руб. налогов в Дагестане собирается 750 млн руб. Особенно плохо собираются акцизные сборы за алкоголь и бензин, хотя дагестанские магазины забиты огромным количеством «паленой» водки по 20 руб. за бутылку, а бензозаправок в республике в пять раз больше на душу населения, чем по РФ в целом. Со столицей «нищего» Дагестана по количеству роскошных особняков, иномарок, небоскребов и вообще массового жилищного строительства не сравнится ни один из русских областных центров. Собственно, уже и Москва отстает от Махачкалы по этим показателям.

А еще в Дагестане и вообще на Северном Кавказе любят печатать деньги — эмиссия Дагестанского отделения Банка России в 4–5 раз выше, чем в субъектах федерации, входящих в Центральный федеральный округ. Так что и с этой стороны Дагестан вносит свой вклад в уровень инфляции.

Уровень коррупции прямо пропорционален уровню теневой экономики. Например, в Дагестане устройство в милицию рядовым милиционером стуит 5 тыс. долларов. Место главы администрации района — от 150 до 300 тыс. долларов. Министерский портфель — полмиллиона долларов. Наблюдатели давно обнаружили прямую связь между прибытием в Дагестан федеральных траншей и волнами покушений на чиновников.

Работу правоохранительных органов Дагестана лучше всего характеризует уровень преступности в республике — самый низкий среди субъектов федерации (и здесь Дагестан в чемпионах?). 215 преступлений на 100 тыс. населения (в целом в Южном федеральном округе этот показатель составляет 596, а по России в целом — 910). Уровень по особо тяжким преступлениям здесь тоже чрезвычайно низок — 63 на 100 тыс. населения (в ЮФО — 187, по РФ — 295).

Так хорошо работает милиция или настолько законопослушное население? Вряд ли. Более внимательное рассмотрение приводит к выводу, что дагестанские прокуратура, милиция и ФСБ занимаются не расследованием, а укрывательством преступлений. Например, в 2005 году отдел по борьбе с организованной преступностью не завел ни одного дела оперативного учета в отношении организованных преступных групп и сообществ (это при том, что «паленая» водка и «самопальный» бензин хлещут рекой). За первые пять месяцев 2005 года в республике выявлено 18 фактов взяточничества. Для сравнения — в Ростовской области за то же время выявлено их 197. Или такой пример: за 2004 год рыболовецкие хозяйства сдали предприятиям на реализацию 161 тонну рыбы, из которых на промышленную переработку поступили... аж 1,3 тонны. Куда делось 99% улова — прокуратуре неизвестно, как неизвестен, по-видимому, и сам факт его исчезновения.

 

Террор

 

А вот террористической деятельности не спрятать. Каждый пятый теракт на территории России совершается в Дагестане. Сообщения МВД по Дагестану уже давно напоминают фронтовые сводки. В 1996 году взорвали министра финансов республики, в 1998 — верховного муфтия, в 2001 расстреляли из засады вице-спикера парламента и председателя дагестанского отделения Промстройбанка. И дальше то же. 10 ноября 2004 года — штурм квартиры с боевиками в Махачкале; 15 января 2005 года — штурм квартиры с боевиками в Каспийске, трехдневный бой на окраине Махачкалы; 2 февраля 2005 года — покушение на исполняющего обязанности главы Хасавюртовского района А. Алхаматова и расстрел из засады заместителя министра внутренних дел республики генерала М. Омарова (это было уже второе покушение на него) и двух его охранников. Вообще, только за первые пять месяцев 2005 года в Дагестане было совершено 23 теракта — практически все против сотрудников правоохранительных органов: погибли 29 сотрудников МВД, один сотрудник ФСБ, один представитель органов государственной власти, семь гражданских лиц; ранены 41 сотрудник МВД, два сотрудника ФСБ, работник суда, 4 сотрудника прокуратуры, 21 гражданский.

И дальше не лучше. 3 ноября 2005 года — попытка подрыва бронированного «мерседеса» управляющего пенсионным фондом республики А. Амутинова. 14 марта 2006 года — штурм в Хасавюрте дома с боевиками, причем осажденные опять прорываются через ряды 200 спецназовцев и бронетехнику. 20 мая взорван автомобиль министра по делам национальной политики, информации и внешним связям З .Арухова (в 2003 году точно так же погиб его предшественник на этом посту М. Гусаев). 11 октября — застрелены два милиционера. 23 октября — опять нападение на наряд милиции в Хасавюрте. Всего в 2006 году — более 80 диверсий и покушений. 2007 год: 13 января убит командир отделения ОМОНа. 14 февраля убиты трое милиционеров в Махачкале, и т.д. и т.п.

Все убийства и покушения списываются на ваххабитов. Что ж, многочисленные подрывы газопроводов, диверсии на железных дорогах и обстрелы воинских колонн еще вписываются в их деятельность, но зачем им, например, убивать председателя Промстройбанка или устраивать подряд 15 покушений на мэра Махачкалы С. Амирова? Политические деятели национальных общин обвиняют в политических убийствах председателя Госсовета М.М. Магомедова, даргинца и главу даргинского этнополитического союза в республике. Рискнем предположить, что и сами оппозиционные деятели вряд ли выходят на митинги с чистыми руками.

Но главный двигатель террора — никак не политика. Может быть, на механизм кавказского террора прольет свет летняя террористическая кампания в Ингушетии. Напомним, что в начале июня 2007 года в Нальчике в результате спецоперации были убиты на месте известные террористы Руслан Одижев и Анзор Тенгизов. В ночь с 7 на 8 июня была взорвана машина сотрудника УБОП в райцентре «Эльбрус». 15 июля в станице Орджоникидзевской убиты учительница математики Людмила Терехина и двое ее детей. 19 июля во время похорон расстрелянной русской семьи на кладбище произошел взрыв — ранены 10 человек. 16 июля обстрелян дом членов семьи президента Ингушетии Мурата Зязикова. 21 июля огонь из стрелкового оружия велся по автомобильному кортежу самого главы республики, а 27 июля — по зданию ингушского Управления ФСБ в Магасе, при этом погиб солдат внутренних войск. Утром 31 июля в селе Ачалуки был расстрелян автобус с шестью милиционерами из Калмыкии (один милиционер погиб, трое ранены). Впрочем, теракты в Ингушетии летом 2007 года происходили практически ежедневно — то бросят гранату во двор сотруднику милиции, то метнут гранату в милицейский патруль. Очень часты были в течение лета обстрелы на дорогах милиционеров и военнослужащих. Резко возросло количество похищений людей. 40% терактов осуществлено против мирного населения. Интересно, что в значительном количестве терактов и похищений оказываются замешаны милиционеры и военнослужащие внутренних войск — местные, конечно.

Самое непонятное для стороннего наблюдателя — причина этой вспышки террора. Несколько лет назад в Ингушетии действительно шли серьезные боевые действия, но против чеченских бандформирований. С ликвидацией лагерей чеченских беженцев исчезла и база партизанской войны чеченских моджахедов в Ингушетии. А сами ингушские экстремисты вроде бы никогда не поднимали вопроса ни о независимости, ни о «халифате». Вывод однозначен — местные политиканы подобным образом ведут борьбу за кормушки. Кто? Пожалуйста: в течение весны в Ингушетии сменены министр внутренних дел, председатель Верховного суда и два его заместителя. Не призвана ли летняя террористическая кампания попросту напомнить президенту Зязикову, что не надо было пускаться в кадровые перестановки?

Но кроме подобного псевдотеррора в регионе действуют и настоящие террористы. В той же Ингушетии существует «Кавказский фронт», включающий три бандформирования — «Баракат» (командир Добриев), «Назрань» (Ибрагим Манкиев) и «Талибан» (умар Цечоев) «кавказский фронт» возглавляет Али Тазиев (он же Магас, он же Магомед Евлоев, он же Полковник). Это он организовал нападение на Назрань в июне 2004 года. Его много раз объявляли убитым, но в июле Доку Умаров назначил его «военным амиром Вооруженных сил ЧРИ» (под новым именем — Ахмеда Евлоева). Кстати, в подтверждение нашего тезиса о псевдотерроре — «Кавказский фронт», по мнению криминалистов, в летней террористической кампании в Ингушетии никак не замешан.

По сообщению заместителя министра внутренних дел РФ генерал-полковника Аркадия Еделева, возглавляющего оперативный штаб на Северном Кавказе* , всего в прошлом году в этом регионе было убито 174 бандита и задержано 1171. Еделев заявил, что в Чечне осталось не более 450 боевиков. Что ж, Чечня в этом отношении уже не показатель. Со всех сторон нам твердят, что партизанская война и террористические действия переместились из Чечни в другие северокавказские регионы, а Р.Кадыров даже объявил Чечню «самым стабильным регионом на Северном Кавказе», а военные действия — завершенными «окончательно и бесповоротно». Министр внутренних дел ЧР Руслан Алханов, выступая на совещании в Грозном 26 июля, заявил: «Подводя итоги первого полугодия, мы можем однозначно заявить, что по остаткам бандформирований нанесен ощутимый удар, они практически разгромлены, полностью разрушена система управления». По словам Алханова, с начала года задержан 191 участник незаконных вооруженных формирований, 49 боевиков убиты. Но главное, подчеркнул министр, «за шесть месяцев бандитам не удалось совершить в Чеченской Республике ни одного теракта». И в 20 раз сократилось число похищений людей. Правда, этим заявлениям должностных лиц Чечни стоит доверять не больше, чем другим.

Ни одного теракта? 11 июня 2007 года в Чечне пропал без вести начальник отдела безопасности исправительной колонии Управления Федеральной службы исполнения наказания (УФСИН) старший лейтенант внутренней службы Захкиев. 13 июня в высокогорном Веденском районе группа боевиков совершила нападение на милицейскую колонну, в которой находились глава администрации Веденского района Синбаригов и исполняющий обязанности начальника РОВД Исаев. 9 июля в Веденском районе Чечни в результате подрыва бронетранспортера и обстрела автоколонны погибли трое военнослужащих Внутренних войск МВД РФ — командир отделения, водитель и сапер. Ранения различной степени тяжести получили пятеро солдат. В том же Веденском районе ранее было совершено несколько обстрелов военнослужащих и попыток подрыва фугасов. 6 июля в Шалинском районе в результате нападения на саперов, проводивших инженерную разведку местности, смертельное ранение получил военнослужащий-контрактник. На следующий день в ходе спецоперации по задержанию полевого командира («эмира Грозного») Юнуса Ахмадова погиб начальник Октябрьского РОВД майор Лорсанов.

Командующий Объединенной группировкой войск в Северо-Кавказском регионе генерал-лейтенант Недобитко отметил, что «в 2007 году только на территории Чеченской Республики по плану ОГВ проведено 50 специальных мероприятий и более 13,5 тысячи специальных мероприятий — по планам военных комендантов. Обнаружено и уничтожено более 180 баз боевиков, свыше 270 схронов с оружием, изъяты сотни единиц стрелкового оружия и боеприпасов к ним, более 4 тысяч артиллерийских снарядов, 200 килограммов взрывчатых веществ».

В Кабардино-Балкарии на учете в МВД состоит уже более полутысячи исламских экстремистов, большинство из которых скрывается в лесах. Среди лиц, обвиняемых в прошлогоднем нападении на Нальчик, 71 человек подследственных и 22 объявленных в международный розыск — жители Кабардино-Балкарии. Впрочем, часть из них уже амнистирована — до суда, которого еще не было.

Даже человек, с настолько предвзятым мнением, как известный деятель «Яблока» Сергей Митрохин, и тот прямо указывает на причастность властей горских автономий к террору, причем не только к «псевдотеррору», под который маскируется внутриполитическая борьба коррумпированных политиканов, но и к «большому террору» исламских экстремистов. Прежде всего это для них является средством подавления несогласия и проведения своих кандидатов на выборах всех уровней. Далее, новая война на Кавказе нужна не только ваххабитам, но и местным коррупционерам — будет на что списать украденное, а размеры дотаций на восстановление по примеру Чечни вообще приводят местных калымщиков в восторг. Ждут новую войну и профессиональные «правозащитники», живущие на зарубежные гранты, — в Чечне им работы практически не осталось. Нужна война и оппозиции — сейчас чемоданы (а то и коробки из-под ксероксов) беглые и еще держащиеся в России олигархи шлют именно в Ингушетию. Так что до президентских выборов террор на Кавказе будет только нарастать.

 

Междоусобная грызня

 

Однако не будем акцентировать внимание только на террористических действиях кавказских сепаратистов против федеральных властей и русского народа. То, что мы назвали «псевдотеррором» (название неудачное, но пусть пока остается), ведется не только в интересах подковерной борьбы тамошних политиканов. Значительную роль играют и межплеменные отношения. Попробуем рассмотреть этот вопрос на примере.

Раз уж мы взялись за Дагестан... Дагестан как государство был создан советской властью после подавления исламистского мятежа в 1920–1921 годах. Большевики сформировали республику на принципе баланса этнических интересов. Власть делилась по итогам кулуарных соглашений представителей крупнейших этнических групп. За аварцами, как наиболее многочисленной национальностью, был закреплен пост главы республики и все реальные рычаги управления (и, добавим, источники доходов). Милиция и милицейские начальники также набирались из аварских кланов. На вторых ролях были даргинцы, и основной торг за должности обычно шел между этими племенами. При этом без крови не обходилось и во времена развитого социализма. Политбюро ЦК КПСС занимало удобную роль арбитра над схваткой.

До 1991 года пост первого секретаря республиканского комитета КПСС был, как полагалось, за аварцем, а даргинец Магомедов играл вторую роль — предсовмина ДагАССР. Во времена Горбачева значение роли предсовмина возросло, и Магомедова переместили на декоративную роль председателя Верховного совета автономии. После развала СССР Кремлю было не до Дагестана, и он поддержал оказавшихся у власти даргинцев в лице нынешнего председателя Госсовета Магомедали Магомедова. Именно у него после 1991 года оказались в руках реальные рычаги управления, что в первую очередь означало передел власти и собственности в масштабах всего Дагестана. Без крови такие переделы не обходятся. А здесь кровь влечет за собой родовую кровную месть.

Однако подпирали и другие этнополитические группы, так что в конечном счете аварцы и даргинцы заключили довольно зыбкий мир и довольно условный союз против натиска оппозиции — «Северного блока» ногайцев и кумыков и Лезгинского национального фронта на юге. Политически республика разделилась на три крупных блока.

На все эти нестроения накладывается религиозная ситуация. В Дагестане сложилось сосуществование и соперничество нескольких направлений ислама — суфизм, школы шафиитских законников и салафийя (фундаменталисты). Наиболее сильны позиции сторонников суфийского направления. Суфийские шейхи пользуются наибольшим влиянием в органах власти, именно они потребовали законодательно запретить конкурирующий ваххабизм и объявить вне закона его сторонников. Фактически суфизм — государственная религия в Дагестане. Он представлен в республике тремя тарикатами (религиозными сообществами): накшбандийя, кадирийя и шазилийя.

Все это также увязано с национальным вопросом. Руководство республики сделало ставку на накшбандийский тарикат (к нему принадлежат аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, лакцы и табасаранцы), признавая его руководителей высшими духовными авторитетами в Дагестане. Весь состав Духовного управления республики укомплектован аварцами, почитающими высшим авторитетом суфийского шейха Саида Афанди Чиркейского (Ацаева). Это не случайно — именно на базе раздела административной и духовной власти и состоялся аваро-даргинский блок. Но Духовное управление оказывает правительству плохую услугу, периодически объявляя всех сторонников других направлений ваххабитами. В результате закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», принятый в сентябре 1999 года, стал попросту орудием борьбы с оппозицией.

Начались милицейские рейды, разгромы религиозных центров, избиения, пытки, аресты и убийства религиозных активистов, вследствие чего за оружие взялись даже ранее лояльные религиозные общины. Не обошлось и без политической демагогии. Лидеры религиозных общин начали подавать действия Махачкалы как «рабскую службу воров и плохих мусульман неверным из Москвы, истребляющим мусульман в Чечне». Внутренняя политическая борьба начала канализироваться в антирусское сопротивление. Мера вины в этом республиканских властей может оцениваться различно, но наличие этой вины несомненно.

В целом межэтнические противоречия в Дагестане за последние десятилетия резко усилились, причем на фоне обострения социально-экономических и политических проблем, уже зашкаливающих за критический уровень. Недовольство властью переходит в неповиновение. Именно это и произошло в конце 90-х годов в ваххабитском горном селе Карамахи. Жители села устали от постоянных поборов местной милиции и выгнали ее, потом выгнали и администрацию, установили блокпосты и стали жить по законам шариата, выпав из дагестанского и тем самым из российского правового пространства. Естественно, республиканские власти с этим не смирились и атаковали село силами МВД. Карамахинцы отбили первое нападение и призвали на помощь Басаева из Чечни. А раз появился Басаев с моджахедами — в дело включились Вооруженные силы, и пошла карусель, вылившаяся во вторую чеченскую кампанию. И все это стало результатом провоцирующих на войну дагестанских порядков. Вольной или невольной была провокация — пока не ясно.

Этнические и религиозные противоречия стали главным козырем экстремистов, борющихся за этническое размежевание Дагестана, а заодно и против федеральных властей России, поддерживающих дагестанское правительство. В конечном счете это выливается в лозунг «против русских».

А сепаратизм в Дагестане из заговорщических кружков уже перебрался во властные структуры. Приведем только один пример: не так давно дагестанский замминистра, по совместительству занимающий пост главного редактора официальной газеты, выступил на ее страницах с призывами к независимости от РФ. Самое интересное даже не это, а то, что эта выходка не встретила отпора ни из Москвы, ни из Махачкалы. Похоже, что прибой сепаратизма бьется уже о порог кабинета председателя Госсовета Дагестана Магомедали Магомедовича Магомедова, увешанного российскими и советскими орденами А может быть, уже захлестнул и этот кабинет?

Пока ясно одно: в Дагестане развитие социально-политической обстановки идет по чеченскому сценарию, и принесет те же плоды. Если кто-то надеется, что армия опять будет отдуваться за бездействие политиков, то сообщаем, что единственное боеготовое соединение ВС РФ в Дагестане — бригада морской пехоты в Каспийске — уже практически полностью укомплектована дагестанцами, от рядовых до командования бригады. Интересно также, что вместо того чтобы заниматься вопросами захвата плацдарма ударом с моря (как оно морской пехоте и положено), она отрабатывает ведение боевых действий в населенных пунктах и в горных условиях.

Формируется в Дагестане и еще одна бригада — 136-я горно-стрелковая в Ботлихе. Вот к ней отношение другое, острое. Строительство и формирование бригады идут под аккомпанемент обстрелов колонн и нападений на военные городки. Не далее как 10 февраля 2007 года по дороге на полигон подорван автомобиль, ранены шестеро военнослужащих, двое из них умерли в госпитале. Боевое напряжение еще не сформированной бригады выше, чем у войск в Чечне. Ну, ладно, это списывают на ваххабитов, но дело в том, что отношение местного населения к бригаде создает еще один фронт. Еще в начале строительства военного городка для бригады толпа местных жителей разгромила штаб строительства при демонстративном бездействии местных властей и органов правопорядка (точнее, тех, кто в Дагестане носит этот псевдоним). Год назад две тысячи жителей Ботлиха блокировали дорогу, ведущую к месту строительства, под лозунгом: «Не хотим, чтобы здесь были русские!». Всем в Дагестане мешает эта бригада.

Поскольку законы РФ не работают, население тянется к шариату. Закон, хотя бы и шариатский, лучше беззакония, вот и возникают (и продолжают возникать) шариатские анклавы в дагестанских горах.

В общем, в Дагестане идет непрекращающаяся дележка. Многочисленные кланы — этнические или родственные — рвут друг у друга собственность, государственные средства и территорию. Властные структуры, правоохранительные органы и суды являются орудиями кланов в этой борьбе и, по сути, боевыми бригадами преступных сообществ. Финансирует непрекращающуюся грызню федеральный центр, исправно вкладывая в этот змеиный клубок те самые 85% бюджета республики.

Можно сказать, что Дагестан управляется множеством преступных группировок, и нет в нем группировки, достаточно сильной, чтобы захватить полную власть. Пока ее нет, нестабильность будет расти, ваххабизм и терроризм — укрепляться, разочарование властью и неподчинение ей — углубляться. Закономерный конец данной ситуации — гражданская война, распад Дагестана и выход его распавшихся частей из состава России. Ну и, разумеется, безнаказанная резня русского населения. Как в Чечне.

Как же реально функционирует такая власть? Ну, в Чечне, например, реальной властью по-прежнему являются военные комендатуры, которые занимаются и заменой паспортов, и постановкой граждан на учет для получения пособий, и трудоустройством, и поиском пропавших людей. Кроме этого, они занимаются доставкой и распределением гуманитарной помощи, выдают зарплату бюджетникам, пенсии, пособия и прочие выплаты населению республики. Так что поневоле встает вопрос — на что именно получил Р.Кадыров в этом году 28 с лишним млрд рублей? Комендатуры-то существуют на средства своих министерств.

 

Еще о горском менталитете

 

Наше мнение о причинах положения, сложившегося на Северном Кавказе, смыкается с выводами известного этнолога А.М. Бойкова, который живет в Дагестане и знает всю этнополитическую кухню этой республики изнутри. Бойков считает, что сущность всех дагестанских настроений — в плоскости непродуманного и стихийного цивилизационного контакта.

Мы не собираемся повторять модные сейчас в Дагестане рассуждения о некоей особой дагестанской цивилизации. Цивилизационный подход непосредственно к Дагестану вряд ли применим, поскольку и до сих пор Дагестан существует не как единый геополитический организм, а только в виде очерченной на карте территории, ограниченной произвольно установленными в советское время границами. Напомним, что мы говорим о контакте русской цивилизации с кавказской зоной традиционных доиндустриальных обществ, частью которой является и Дагестан.

Какой-то прогресс в этой зоне был достигнут за счет искусственного, порой почти насильственного дотирования их советским центром и, естественно, за счет эксплуатации цивилизационного ресурса российской цивилизации. Когда этот ресурс снизился до определенного предела, произошел распад СССР. Однако на Северном Кавказе ничего не изменилось — искусственное псевдоразвитие продолжается и все за тот же счет. Цивилизационная вторичность северокавказских этнополитических образований уже достаточно ясна российскому обществу, но, по-видимому, не правящим кругам РФ и их бледной тени — правящим кругам национальных автономий Северного Кавказа.

Между тем набирает темпы процесс маргинализации постсоветского дагестанского социума, плохо скопированного с ушедшего в историю социума советского. Федеральный центр необычайно щедр на наши с вами деньги, но он не в состоянии восстановить единое интеллектуальное и идеологическое поле советских времен. Поэтому псевдосоветский социум Дагестана с каждым годом и, пожалуй, с каждым месяцем уступает позиции традициональным социальным укладам.

Социальный регресс Дагестана налицо. В общественном сознании населения республики воскрешаются одиозные архаические традиции прошлого, в том числе «набеговая система», рабовладение и работорговля. С мусульманского Востока внедряются архаико-консервативные заимствования, прежде всего салафийя и ваххабизм. Устойчивость такого общества ниже допустимого предела, и в постсоветскую эпоху республика дважды стояла на пороге распада. В первый раз помешала инерция советского периода, во второй — российские войска, восстановившие (хотя бы условно) конституционный порядок в Чечне и горном Дагестане. Вывод один — северокавказское (в том числе и дагестанское) этническое сообщество не имеет собственного цивилизационного ресурса, то есть не обладает потенциалом саморазвития без внешних заимствований. Еще проще — держится на русских рублях и штыках.

Подобное положение породило систему двойных стандартов в этносоциокультурной доминанте «лиц кавказской национальности». Эти этнические сообщества имеют как минимум две степени свободы в социальном поле по сравнению с нормальным, цельным «одностандартным» русским этносом. Пользуясь этим, кавказские сообщества, перемещаясь в русскую среду, получают возможность опосредованной этнической эксплуатации в паразитировании на русском поведенческом стереотипе, утверждающем традиционную русскую утопию «соборного» полиэтнизма, сами ему отнюдь не следуя. Это обеспечивает им огромные преимущества в достижении своей приоритетной цели — достижения материального благосостояния. Это же порождает антагонизмы и дисбаланс национальных отношений в России.

Например, значительное количество дагестанцев занимает прочные позиции в ключевых сферах жизнедеятельности русских регионов федерации. Однако для русских в Дагестане вследствие дагестанского этнического протекционизма эти сферы закрыты, как и вообще мало-мальски серьезные жизненные перспективы. Русский этнос уже сознательно, на уровне руководства, воспринимается как объект эксплуатации. Это лежит в русле политики федерального центра, проводящего такую же политику этнической эксплуатации и расплачивающегося за все свои эксперименты не только русскими деньгами, обнищанием русских регионов, но и русской кровью. Так, во время чеченских кампаний в качестве «пушечного мяса» использовались русские солдаты, в то время как Дагестан и Татарстан объявили о своем «нейтралитете» и неучастии своих призывников в военных действиях. Каких-либо комментариев президента и правительства РФ, не говоря уж о принятии каких-нибудь мер, не последовало. Значит, с их точки зрения все правильно...

Но Дагестан и прочие горские республики оказались в зоне контакта не только с русской цивилизацией, но и с западной цивилизацией, настырно внедряющей в РФ свои либеральные ценности. Поэтому дагестанец, для которого труд не имеет самоценности, а является лишь средством приобретения материальных благ, в отличие от русского вполне вписывается в современный, карикатурно скопированный с Запада, либерально-«демократический» строй РФ. Дагестанская диаспора в России процветает и растет с каждым годом (эмиграция из республики растет лавинообразно). Вот почему власти города Сальска (и многих других) становятся навытяжку, когда дагестанцам вздумается попугать русских пальбой на центральных улицах.

Конечно, попадание в контактную зону западной цивилизации вызывает еще более стремительную деградацию морали. Наркомания и проституция растут более высокими темпами, чем в целом по РФ. Взрывы и убийства (в среднем по два—три в неделю) воспринимаются, как нечто обыденное. Молодежные газеты настойчиво пропагандируют гомосексуализм (по опросам, им уже в той или иной степени заражены 60% дагестанского студенчества).

 

Этноцид по-кавказски

 

Кавказские нестроения больнее всего ударили по русскому населению Северного Кавказа, оказавшемуся под юрисдикцией горских автономий. Наиболее ярким является пример Чечни после предоставления республике определенной экономической и политической свободы в 1991 году. Кстати, это стало последствием очередного углубления вестернизации по итогам 1991 года. Тогда из Москвы был произведен целый десант самых оголтелых демократов в Грозный, который свалил прежнее правительство ЧИАССР и привел к власти Дудаева — «экспорт демократической революции», так сказать. Все это обернулось прежде всего возвратом чеченцев к асоциальному образу жизни. Вместо того чтобы продолжать поддерживать сложный механизм экономики, основанный на функционировании Грозненского комплекса нефтедобычи и нефтепереработки, они принялись мастерить тысячи кустарных установок по перегонке нефти — «бесхозной», как писал тот же Рустам Чабиев, видимо, действительно воспринимая нефть, откачиваемую из нефтепроводов, как бесхозную. В этом очень ясно сказался чеченский и, шире, горский менталитет — отсутствие осознания единства своего народа и восприятие единства в лучшем случае на тайповом уровне. Развал нефтедобычи и нефтепереработки лишил средств к существованию почти все русское население Чечни напрямую, и чеченское — косвенно. В результате русские сами оказались средством к существованию для их чеченских соседей.

Чеченская государственность и социум Чечни очень быстро приняли вид, соответствующий горскому менталитету и тяжелой экономической ситуации, к которой этот менталитет привел. Туманные представления о некоем величии в прошлом, о никогда не существовавшей многотысячелетней чеченской государственности, мнения о Чечне как о родине ариев (и даже о чеченском происхождении кроманьонцев), создательнице истинного ислама и древнейшей демократии и т. п., антиамериканизм и антисемитизм — таковы основные чеченские мифы для внутреннего употребления и до сего времени. С этим сочетаются антидемократизм, стремление построить государство, как сочетание системы тайпов (лозунг Х.-А. Нухаева — «Будущее Чечни — это ее далекое прошлое»), а так называемые «прогрессивные фашисты» вообще намерены заменить в Чечне государство всеобъемлющей политической организацией (Л. Вакаев). И, конечно, образ врага — России, которая «пыталась в течение 400 лет уничтожить Чечню», но, не добившись успеха, намерена ни больше ни меньше, как... продать ее Америке. При этом чеченские политические деятели всерьез планировали, а скорее всего и сейчас планируют расчленение России: Шамиль Басаев в бытность его в правительстве «Ичкерии» без малейшей улыбки, которую, казалось бы, естественно было ожидать от этого кровавого политического клоуна, заявлял, что «китайцам отдадим Сибирь, Японии — Дальний Восток, Финляндии — Карелию».

Подобные тенденции внутри чеченского социума привели к самому настоящему террору против невайнахского населения. Поскольку подавляющее большинство его — русские, то и основная тяжесть этого террора легла на них. По данным министерства национальностей РФ (заведомо заниженным, по нашим сведениям), не считая погибших в ходе военных действий, в Чечне в 1991–1996 годах было убито более 21 тыс. русских, захвачено более 100 тыс. квартир и домов, принадлежащих представителям иных этносов, более 46 тыс. человек было обращено в рабство, причем не только в частном, но и государственном порядке (принудительные работы по постройке шоссе в Грузию). Рабовладение и работорговля — существенный элемент экономики по-чеченски. И даже сейчас на территории вроде бы возвращенной в российское конституционное поле Чечни удерживается в ожидании выкупа от 800 до 3000 человек, по различным оценкам. До начала первой чеченской кампании, в 1991–1994 годах, Чечню покинуло более 200 тыс. беженцев. Впоследствии на нас обрушили уйму печатных страданий о тяжкой доле чеченских беженцев, но никто и никогда ни словом не обмолвился о 260 тысячах беженцев периода 1991–1994 годов — в подавляющем большинстве русских людей. К началу второй чеченской кампании на территории Чечни находилось 29 тыс. русских (из 350 тыс., зафиксированных переписью 1989 года), из них более 17 тыс. беспомощных стариков. Они жили в нечеловеческих условиях: избиения, убийства, грабежи, изнасилования, захват заложников, взломы и насильственное выселение из квартир и домов давно стали в «республике» обыденностью, и повторное изгнание «моджахедов» в горы ничего не изменило — разве что раньше насильники предъявляли удостоверения «шариатской госбезопасности», а теперь — МВД или охраны «президента» Кадырова. Русские в Чечне находятся на грани полного уничтожения. Этноцид — единственный термин, отвечающий ситуации.

Не лучше и положение терских казаков, хотя на уровне официальной пропаганды чеченцы их отделяли от русских и даже декларировали создание федерации с ними (в будущем). Но это было только лживой пропагандой, на практике против казаков велся такой же террор, как и против русских и других невайнахов. Только за 1992 год — первый год «чеченской государственности» — из Наурского, Шелковского и Сунженского районов была вынуждена бежать половина их населения или, иначе, все казачье население. Вооруженные отряды громили станицы примерно так же, как это делали гитлеровские каратели в Белоруссии. Казачество практически полностью вытеснено с земель своих предков.

А чтобы нам не сказали, что-де не стоит переваливать чеченские грехи на весь Кавказ, напомним об истреблении русских, корейских и цыганских семей в Ингушетии летом 2007 года.

В Дагестане русское население также оказалось отрезанным республиканским «суверенитетом» от цивилизационного уровня русского этноса. Ввиду вторичности характера своего развития Дагестан принципиально не смог предложить русскому населению ничего настолько значимого, что оно смогло бы компенсировать разрыв этнических связей. Главное — ликвидация возможностей для становления молодежи. Этому препятствует традиционный кланово-племенной протекционизм, пронизывающий все дагестанское общество, вплоть до образования племенных политических партий. Родоплеменной принцип формирования дагестанской общности вошел в противоречие с традиционным русским территориальным принципом общинного формирования. Оказалось, что у русских нет никакой этнической структуры. Нет ее и до сих пор.

Напомним, что русские проживают в республике далеко не только как мигранты. В свое время «дорогой Никита Сергеевич» Хрущев сделал Дагестану ценный подарок за счет России — включил в его состав районы к северу от Терека, в которых ранее дагестанцы бывали только проездом и в которых коренным населением как минимум с XVI века были терские казаки.

Сразу после этого щедрого дара, по данным переписи 1959 года, русские в Дагестане составляли 20,1% его населения. В 1970 году русские составили уже 14,7% (219 тыс. человек). В 1979 году — уже 198 тыс. человек, в 1989 году — 176 тыс., в 1993-м — 163 тыс., в 2002-м — 120 тыс. (4,7% населения республики). Сейчас у нас 2007 год, и русских в Дагестане осталось не более 100 тыс. человек. Миграция русских из республики идет с постоянным темпом 4–5 тыс. человек в год. К примеру, в Хасавюрте из 30 тыс. русского населения осталась только тысяча «русскоязычных».

Русских целенаправленно и методично вытесняют из Дагестана с самого 1959 года, и в сельской местности этот процесс идет опережающими темпами (в 1957 году среди русских доля городского населения составляла 68%, в 2002-м — 86%). С конца 80-х годов дагестанские власти взяли курс на полное изгнание русских. В республике творилась та же вакханалия, что и в Чечне: угрозы детям на улице и в школе, оскорбления на рынках и в магазинах, увольнения, подбрасывание записок с угрозами, тексты которых были стандартны: «Русские, уезжайте в Россию!»; «Русские, не уезжайте — нам нужны рабы!». Людей вынуждали продавать квартиры и дома за бесценок — это даже официально считалось вполне нормальным и безопасным бизнесом, за которым стояла власть. А именно: было принято решение, устанавливавшее, что дома и квартиры выезжающих из республики русских могут быть приобретены исключительно в собственность райгорсоветов. Что это означало на практике? Только одно: диктат цены, узаконенной монополистом-покупателем. Райгорсоветы установили цены, в несколько раз ниже рыночных. И приобретение ими домов и квартир вылилось в плохо прикрытую конфискацию личной собственности русского населения, покидающего республику. По сути, эта акция 1993 года была скопирована с указа Дудаева, устанавливавшего предельную цену на продажу уезжающими из Чечни гражданами своих квартир — 10% от рыночной цены.

Сейчас положение не изменилось. Проведенные в Кизляре исследования показали, что в большинстве случаев выезды русских носят вынужденный характер. В качестве причин на первом месте указывается разгул преступности (97% опрошенных), затем опасение выхода Дагестана из состава РФ (30%), притеснения и оскорбления детей в школе и на улице по национальному признаку (28%) и т.п. И это — в «русском» Кизляре. Что же происходит в Махачкале, в которой за последние 15 лет процент русского населения снизился с 30 до 14%? Русофобская политическая линия правительства Дагестана в сочетании с местным этнонационализмом делает русское население республики заложниками национальной политики федерального центра и местного сепаратизма.

 

Национальная политика центра

 

Обострение обстановки на Северном Кавказе обусловлено ростом вестернизации российского государства и общества. Чем дальше продвигается на Восток Европейская цивилизация, тем более острые кризисы она формирует на своем пути. Северный Кавказ, Косово и Босния, Ирак, Афганистан — кто следующий? Северокавказский кризис не является специфически российским явлением, он всего лишь одно из выражений общего кризиса Западной цивилизации. Общий кризис постсоветской Российской Федерации, саморазрушающейся вследствие взятой ею на себя роли подавления национальных стремлений русского народа, прослеживается во всех сферах общественной жизни, и особенно остро — в кавказской политике.

Можно ли вообще назвать «политикой» действия московских правящих кругов в Чечне? «Референдум», от которого были отстранены беженцы; глухое молчание об их возврате или хотя бы возмещении ущерба; бесконечные амнистии — по итогам чеченской войны возбуждены сотни уголовных дел против русских солдат, но можно по пальцам пересчитать уголовные дела против чеченских бандитов; формирование органов внутренних дел все из тех же бандитов; назначение главарей бандитов на высшие административные посты Чечни, и, наконец, денежный поток, хлещущий в Чечню, как в «черную дыру». Получается, что так же, как в 1921 году, советская власть заплатила чеченцам за лояльность кровью сунженских казаков, постсоветская власть платит им кровью русского населения Чечни. Впрочем, нынешняя администрация внесла прогресс и в это дело — платит просто деньгами. Да больше уже и нечем. Несложно понять, что, как только денежный поток хотя бы слегка обмелеет, все эти «президенты» и «блюстители порядка» восстанут против России так же дружно, как в 1996 году.

Так, мы опасаемся (впрочем, лучше сказать — уверены), что именно на базе нежелания даже слышать об этноциде русских людей и казаков в Чечне и существует единство позиций кадыровской и «эрэфовской» администраций. А раз так — умиротворение Чечни превращается в обычные бюрократические игры с восточным колоритом. Переведем — это означает, что очень высока вероятность такого положения, при котором, закончив военные действия против отрядов Масхадова, придется начинать военные действия против Кадырова и его сторонников. В истории Чечни в советский период такое бывало не раз. В Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии идет вялотекущая гражданская война, и при любом, даже самом незначительном изменении во внутриполитической ситуации она превратится в «бурнотекущую», типа обеих чеченских войн. Нет, для реального политического решения должны быть другие подходы.

Русский народ и его выработанные тысячелетиями цивилизационные принципы подавлялись в советские времена и в еще большей степени подавляются во времена постсоветские. Дело дошло до того, что в названиях общественных организаций запрещено применение слов «русский» и «национальный». Мало того, даже применение этих терминов стало трактоваться как преступление или правонарушение, преследуемое законом об экстремизме.

Именно попустительством Центра сформировано отношение администрации северокавказских республик к русскому вопросу. Этноцид на Северном Кавказе — следствие его политики, местная администрация (там, как мы убедились, между администрацией, исламистскими сепаратистами и просто бандитами невозможно провести границу) — всего лишь исполнители.

Между тем я утверждаю, что только русская национальная политика способна принести умиротворение Северному Кавказу.

Но есть ведь еще и проблема горской диаспоры в самой России. В нашей стране идет настоящая горская агрессия, которая базируется на сложившемся в Российской Федерации союзе коррумпированных властных структур и общин горских переселенцев, направленном против русского большинства.

Кавказцам в русских городах позволяется все. Напомню, что о возмутительном инциденте в Сальске СМИ не сообщили ни слова, «демократические» прокуратуры не возбудили ни одного уголовного дела. Зато какая свистопляска поднялась, когда в Кондопоге народ ответил стихийным возмущением на подобный же этнотеррор! Заметьте, первыми были осуждены русские «зачинщики», потом осудили чеченских убийц. Снято с должностей и отдано под суд несколько представителей власти — не за то, что они сформировали в городе этническую преступную общину, а за то, что не сумели предотвратить выступления народных масс против нее.

Оказавшись в ситуации постепенного развертывания гражданской войны на Северном Кавказе, федеральное правительство преступно закрывает на это глаза, предоставляя делам идти так, как они идут. Унижения и массовая гибель русских людей, потоки русских беженцев с Северного Кавказа совершенно не интересуют наших государственных мужей.

 

Оптимальное политическое решение

 

Вам ничего не напоминает изложенная в этой работе картина? Ну, поднапрягитесь, вспомните четвертый класс, уроки истории... «У кого денег нет, у того коня возьмет. У кого коня нет, у того жену возьмет. У кого жены нет — того самого возьмет». Ордынская дань.

Москва платила ее до 1769 года, когда, наконец, управилась с крымским грабежом. Во второй половине XIX века, когда к империи были присоединены Кавказ и Туркестан, они оказались настолько дефицитны для имперского бюджета, что тот же Ростислав Фадеев (что-то все время он приходит на ум) писал о замаскированной дани, которую России приходится платить этим новым имперским территориям. Советская власть в этом вопросе размахнулась так широко, как императорам и не снилось. А в наши дни?

К сожалению, никто не подсчитал, сколько средств выкачивают из России «трудовые» мигранты, бандитские и «серые» экономические кавказские группировки. А если кто-то и подсчитал, то будьте уверены — на его подсчетах уже стоит гриф «Особой важности». Но умолчанием проблему решить невозможно.

Вот в чем она, суть кавказской проблемы, поднятой в этой работе, — в небывалой дефицитности Северного Кавказа для российского бюджета. Полагаю, что не ошибусь, заявив, что Кавказ обходится России дороже, чем ее Вооруженные силы. Но если вложения в Вооруженные силы — это страхование будущего и гарантия развития, то для финансирования Кавказа давно уже найден емкий образ «черной дыры». Государство есть средство управления народным хозяйством, и разумный хозяин не сможет терпеть далее подобное растранжиривание средств народа, финансово-экономической системы и государственного бюджета.

Таким образом, на повестке дня стоит упорядочение управления Северным Кавказом. Нет, появляются, конечно, мнения, что от него надо отделаться одним махом, как от Средней Азии и Закавказья, но ведь жизнь в конечном счете показала, что и тут мы поторопились со слишком простым решением. Северный Кавказ бросать нельзя — это единственный регион устойчивого земледелия, важный источник ценных полезных ископаемых, наконец, ценнейшая геостратегическая позиция. Бросить его будет таким же разбазариванием средств, как и оставить все в нынешнем виде. Так что от упорядочения Северного Кавказа никуда не уйти.

Какое решение оптимально в данном случае? Во-первых, по нашему мнению, следует официально признать, что племена Северного Кавказа оказались не готовы к созданию индустриальных, демократических и гуманитарных государств современного типа. Напротив, они последовательно разрушили все предпосылки для создания таких государств, сложившиеся в советский период. И это стало не результатом цепи ошибок, а закономерным следствием предоставления племенам, живущим в родовом строе, возможностей неконтролируемого государственного строительства. В результате разрушены экономика, социальная система, образование, медицинское обслуживание... да попросту все, что дает обществу и человеку государство современного типа. Поэтому система управления Северным Кавказом в последующем должна характеризоваться наличием такой степени федерального контроля, который бы обеспечил хотя бы минимум социальных гарантий для его населения.

В июне 2005 года Дмитрий Козак докладывал президенту: «Руководство северокавказских республик оторвалось от общества, превратилось в закрытую касту. Произвол властей порождает у большей части населения социальную апатию». Еще год спустя он предлагал пакет антикоррупционных предложений, рекомендуя обязать судей и сотрудников МВД, ФСБ и прокуратуры декларировать доходы. Но пока никакой финансовый контроль не введен. И вряд ли будет введен, а почему — см. раздел «Национальная политика центра».

Во-вторых, разрушение общенациональной собственности — Грозненского комплекса нефтедобычи и нефтепереработки, крупных заводов Дагестана, горнопромышленных центров Осетии и Кабарды — явно демонстрирует неспособность любой местной администрации к решению экономических задач общегосударственного и даже собственно этнического порядка. Нет иного выхода, кроме передачи этих комплексов в федеральную собственность, с выделением некоторой (далеко не основной) части прибыли на решение социальных нужд местных племен. А для того, чтобы в будущем гарантировать разрушительное вмешательство местных политических сил в управление ими, промышленные районы должны получить экстерриториальный статус и быть выведены из-под местного управления.

В-третьих, поскольку большинство горских племен слишком убедительно доказало свою неспособность жить совместно с другими народами (в том числе и с соседними племенами), под управлением горской администрации должны находиться в той или иной мере только чисто горские территории. На практике это должно выразиться в выделении из состава Чечни Наурского, Шелковского и Сунженского районов, из состава Дагестана — Кизлярского района; в остальных национальных автономиях должен быть проведен плебисцит. Одна из целей любой войны — возвращение беженцев к местам постоянного проживания. Но русские и казаки, бежавшие от террора, не вернутся под управление никакой горской администрации. Далее, надлежит разделить враждующие горские племена, поэтому лезгины, кумыки, балкарцы, ногайцы должны быть выведены из-под власти Дагестана, Чечни и Кабарды. Они должны получить автономный политический статус.

В конечном итоге можно говорить только о разделении районов проживания русских (и вообще славян) и горцев. Мы считаем неизбежным включение русско-славянских районов в границы Краснодарского и Ставропольского краев и, возможно, воссоздание существовавшей до 1957 года Терской области. Что же касается горских регионов, мы считаем логичным объединение их в ту самую Горскую конфедерацию, о которой они так мечтают. При этом конфедерация должна стать регионом Российской Федерации, а входящие в нее горские регионы — утратить этот статус. Управление конфедерацией, естественно, должно проводиться представительством центра.

Изгонять горцев, проживающих на территориях, долженствующих выйти из административного подчинения горских республик, никто не будет. Они будут всего лишь лишены возможности травить русское население, опираясь на этнические административные органы, и начнут долгую процедуру вхождения в цивилизацию.

Перекраивание административных границ не носит политического характера, поэтому мы не видим препятствий к формированию единой территории терских казаков — условно можно назвать ее Терской областью. Тем более что имеется прецедент постсоветского времени — выделение Ингушетии из состава ЧИАССР. Не видим мы и внутриполитических препятствий к внесению соответствующих изменений в Конституцию — кроме деятельности прокавказских лоббистов, закулисная возня которых может быть прекращена, если это будет необходимо, всенародным референдумом. Общественное мнение страны на стороне русского и казачьего населения Северного Кавказа, и подвижки в нем по этому вопросу вряд ли возможны.

Однако невозможность совместного проживания распространяется не только на Северный Кавказ, но и на всю Россию. Мы помним, что органы, управлявшие внутренними иммиграционными процессами в РФ, возлагали свои надежды на то, что горцы заполнят рабочие места, не занятые русскими. Полагаем, что даже самый тугодумный бюрократ уже понял: люди, желающие работать, остаются на родине, а в Россию едут в большом числе террористы, бандиты и всевозможное жулье. Новый режим на Северном Кавказе мало что даст, если не будет дополнен строгим административным контролем на границе горских регионов. Поскольку в политическом плане вопрос создания такого контроля практически невозможен, то контроль этот должен носить общественный характер. Наиболее подходит к нашей проблеме такая форма действий, как казачий кордон.

Подобные действия дадут существенный выигрыш, не только политический, но и военно-политический. Дело в том, что современная контрпартизанская война немыслима без параполицейских сил, то есть полувоенных формирований из местного населения. Только такие силы обеспечивают плотную военную блокаду и политическую изоляцию партизанских районов. Казачество давно предлагает свои услуги правительству в этом плане, но наши стратеги, к сожалению, игнорируют мировой опыт, предпочитая раз за разом наступать все на те же грабли. Создание органов внутренних дел из горцев проводилось ведь и в первой чеченской кампании. Напомним, что в августе 1996 года эти органы внутренних дел дружно встали под командование сепаратистов и вместе с ними штурмовали город, который должны были охранять. Мы видели также, что представляют собой органы внутренних дел Дагестана и Ингушетии. В остальных республиках Северного Кавказа положение ничуть не лучше.

Между тем — и это главный результат использования параполицейских сил — они обеспечивают существенную экономию сил и средств силовых структур, а также значительное снижение расходов на ведение противопартизанских действий. Терская область, будучи созданной, стала бы базой таких сил и надежным заслоном России против ваххабитского и, к сожалению, — это уже реальность на Северном Кавказе — глобального терроризма.

В-четвертых, совершенно необходимо использование мирового опыта и в вопросе ограничения финансовой (в нашей ситуации — криминальной) деятельности горской диаспоры в России. Это — экономическая база сепаратистов, и она должна быть разрушена. Необходим комплекс временных правовых актов, направленных на разрушение систем организованной преступности, созданных по этническому принципу.

Конечно, вообще необходимо бороться с организованной преступностью, да и с преступностью в целом, но этнические системы организованной преступности непосредственно или потенциально имеют политический характер, и поэтому они должны быть разрушены в первую очередь.

Точно так же должна быть прекращена политика содержания горских племен за счет всей России. На Северном Кавказе необходимы не дотации, а капитальные вложения, подлежащие возврату, — иначе говоря, «кавказский заем». У нас много радетелей горских сепаратистов и внутри страны, и за границей — что ж, пусть радеют, но под правительственным контролем. Хотят поддерживать ваххабитов — пусть покупают облигации, подлежащие оплате лет этак через пятьдесят (раньше никакому кредитору не на что надеяться).

Последнее и самое главное — возмещение ущерба. Конечно, уже не поднять убитых и не восстановить психику изнасилованных, но ущерб, поддающийся измерению в денежном выражении, должен быть возмещен. Вот чем должны заниматься в Чечне и вообще на Кавказе финансовые органы РФ, вместо того чтобы возить туда деньги вагонами. И только тогда, когда эти «республики» рассчитаются с последним русским беженцем, закончится Кавказская война.

 

Автор родился в 1948 году в Волгограде. С 1967 года — в Вооруженных силах, в 1999 году уволен в запас в звании полковника с должности преподавателя Военной академии им. М.В. Фрунзе. Специализируется по геополитическим, военным и социальным проблемам. Постоянный автор журнала «Москва».

 

Москва, декабрь 2007 г.