Журнал «Золотой Лев» № 124-126 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Национализм и демократия

«Круглый стол» клуба «Товарищ» и Русского общественного движения

 

Виктор Милитарев:

 

Наша история устроена так, что все противоречия общественной жизни в ту или иную эпоху часто концентрируются в нескольких ключевых вопросах. Весь «большой XIX век» в России прошел под знаком «Земли и Воли». Нерешенность этого вопроса, в конечном счете, привела к революции 1905- 1921 гг.

Последние два десятилетия нашей истории прошли под знаком «Свободы, Справедливости и Солидарности». Вся сегодняшняя повестка дня сводится к этим трем вопросам – социальному, национальному и вопросу о демократии.

Наш народ чувствует себя социально угнетенным, национально униженным и лишенным возможности демократического волеизъявления.

При этом, к сожалению, нельзя сказать, что этот социальный заказ находит адекватное идеологическое воплощение. Вопрос о социальной справедливости, вопрос о политической свободе и вопрос о национальном возрождении русского народа редко ставятся совместно одними и теми же политическими силами. Единственное исключение за все эти годы – это партия «Родина».

В целом же, сторонники национализма зачастую игнорируют вопросы о социальной справедливости и политической свободе, защитники социальной справедливости часто не думают ни о нации, ни о политической свободе, а апологеты демократии нередко с искренней неприязнью относятся как к социальной справедливости, так и к национализму.

Таким образом, отсутствие идеологии демократически и социально ориентированного национализма, могущей ответить на массовый общественный запрос, является, может быть, важнейшей проблемой сегодняшней российской политики.

Я рассчитываю на то, что наши семинары и круглые столы помогут нам продвинуться в решении этой проблемы.

Однако перед тем, как делать шаги в направлении содержательного синтеза национал- и социал-демократии, полезно разобраться в исходных понятиях.

О соотношении национализма и социальной справедливости я рассчитываю поговорить на одном из ближайших наших круглых столов, специально  посвященному этой проблеме. Сегодня же я хотел бы поговорить о соотношении понятий «национализм» и «демократия».

Я уже довольно подробно попытался обрисовать свое видение понятия национализма в статье «Введение в социал-консерватизм: что такое национализм?» http://www.apn.ru/publications/article1592.htm

Не буду пересказывать этот текст в подробностях, но основная идея мне кажется довольно простой:  "быть националистом — это значит: любить свою страну и свой народ, ставить интересы своей страны и своего народа выше интересов других стран и народов, бороться за суверенитет и свободу своей страны, за справедливое место своей страны в международном распределении статуса и ресурсов, добиваться национальной солидарности внутри своей страны по вопросам, затрагивающим весь народ." 

Если сказать еще проще, то национализм – это вполне естественная для любого человека любовь к своему народу и к своей стране, устроенная так, как любовь к своей семье, то есть как отчетливое преимущество своей семьи перед не-родственниками. Так же отчетливо преимущество своего народа и своей страны, если эта страна моего народа, по отношению к чужим народам и чужим странам.

В этом нет никакого макиавеллизма или сверхвыраженного коллективного эгоизма. Очень точно знаменитое высказывание Ле Пена: «Я люблю дочку больше, чем племянницу, а французов – больше, чем немцев».

В наших условиях это можно проиллюстрировать ситуацией, что в Африке до сих пор дети умирают от голода, а у нас в стране, несмотря на все несчастья, которые постигли ее с 1992 года, такое происходит гораздо реже. Однако у нас очень много стариков, которые недоедают. И любой нормальный националист скажет, что сначала мы накормим своих стариков и только потом будем думать, как помочь голодающим детям Африки.

В этом смысле национализм выступает как рамочная идеология, внутри которой могут формулироваться более конкретные политические утверждения. Например, нации и национальные государства являются очевидной минимальной внешней рамкой, внутри которой выполняется категорический императив Канта.

В этом смысле национализм является феноменом той эпохи в истории человечества, когда нация и государство находятся в ситуации конкуренции, причем конкуренции жесткой. Ситуации, когда международные отношения построены по принципу гоббсовского «естественного состояния».

Возможно, когда (или лучше сказать – если) наступит мир между народами, национализм обретет более мягкие формы, то есть будет защищать в первую очередь культурное своеобразие, которое, как я понимаю, останется характеристикой едино-многообразного человечества во веки веков.

В этом смысле национализм есть форма солидарности народа. Той минимальной солидарности, которая делает возможными конкуренцию, борьбу за интересы и переговорный процесс между сословиями и корпорациями. Только национальная солидарность позволяет конституировать правила игры, благодаря которым конкуренция сводится к балансу интересов и переговорному процессу, а не к балансу сил, при котором сильные просто делают со слабыми всё, что желают.

И в этом смысле из политического национализма естественным образом вытекает национализм экономический, то есть желание того, чтобы уровень и качество жизни моего народа по возможности были максимальными – по крайней мере, до тех пределов, которые задает реальное состояние экономики, а социально-экономическое и социально-культурное неравенство минимизировались до уровня, приемлемого для культуры данной нации.

В этом смысле я сомневаюсь, чтобы внутри националистического рамочного мировоззрения было возможно осуществлять формы крайнего либерализма, не ограниченного социальной ответственностью, то есть хотя бы мягкими консервативными или социал-демократическими ограничениями.

И, естественно, вопрос о национализме подразумевает и вопрос о нации. Я думаю, об этом гораздо подробнее будет говорить Олег Борисович Неменский, я же скажу только, что нам известен постоянный спор о нации, который ведется между тремя мировоззрениями. Это гражданская концепция нации - и, соответственно, гражданский национализм; этническая концепция нации – и, соответственно, этнический национализм; наконец, биологическая концепция нации – и, соответственно, биологический национализм, который также можно назвать «мягким нацизмом».

Гражданская концепция нации имеет в виду, что национальная солидарность присуща всем гражданам данной страны. Эта концепция спорна, потому что она подразумевает весьма сильную однородность в этническом плане населения данной страны; подразумевает, что государство в этом смысле является национальным и/или подразумевает, что у государствообразующего этноса настолько сильный ассимиляционный потенциал, что этнические меньшинства либо ассимилируются, либо легко входят как младшие братья в семью народов, которую создает государствообразующий народ. В иных условиях гражданская концепция нации и гражданский национализм оказываются достаточно контрпродуктивными, поскольку прикрывают собой этнические конфликты и часто достаточно вредную для государствообразующего народа  интернационалистическую политику.

Противоположностью гражданского национализма является национализм биологический, который из справедливого предположения о том, что любой этнос имеет, в  конечном счете, определенную расовую – конечно, в контексте малых рас, а не больших рас –  генетическую идентичность, делает вывод, что эта идентичность не только образует ядро этноса, но и остается полностью конституирующий этот этнос на всем протяжении его истории. То есть биологический национализм практически запрещает ассимиляцию и тем самым либо призывает к очень жестким методам решения этнических противоречий, либо ведет к расколу страны по этническому признаку, вызывая запретом ассимиляции противодействие тех этнических меньшинств, которые в условиях разумной этнической политики с легкостью бы ассимилировались, а в такой ситуации искусственно делаются врагами.

В этом смысле лично я склонен к так называемому этнонационализму, то есть к концепции, которая, признавая биогенетическое ядро любого этноса, тем не менее признает, что это ядро выращивает свою периферию на базе культурного и языкового единства, единства национального этнического самосознания, то есть расширяет биологический национализм за счет процессов ассимиляции и аккультурации. И этого, по-моему, достаточно, чтобы дать характеристику национализму, если не заниматься вопросами внешней политики, геополитики и геоэкономики. Ведь мы сейчас обсуждаем внутреннюю политику.

Естественно, такое понимание национализма предполагает довольно жесткую миграционную политику. Ведь ассимилировать, и даже просто сожительствовать, можно только с теми этническими группами, которые культурно и поведенчески совместимы с государствообразующим народом и которые согласны на ассимилиляцию или, по крайней мере на доминирование в национальном государстве культуры государствообразующего народа.

Теперь два слова о демократии.  Я полагаю, что демократией можно назвать политику, в процедурах которой участвует большинство населения, то есть политику, субъектом которой и источником легитимности является народ, то есть, в конечном счете, нация.

Под политикой же, вслед за Александром Панариным я понимаю  возможность конституирования в том или ином обществе групп, консолидированных по общим интересам, возможность борьбы этих групп интересов и наличие правил борьбы.

Таким образом, сама возможность политики предполагает национальную солидарность, а переход от политике к демократии, можно сказать предполагает эту солидарность в еще более сильном смысле.

И вот, я заканчиваю свое рассуждение. Легко увидеть, что если так понимать национализм и так понимать демократию, то они почти совпадают.

Потому что национализм конституирует некую национальную солидарность, без которой невозможен суверенитет и борьба за свободу, являющиеся основой демократии; конституирует справедливость для своего народа, создает рамочные условия наличия тех самых правил разрешения конфликтов, которые и образуют механизм демократии.

И в этом смысле однозначно можно сказать, что без национализма демократия оказывается нефункциональной и неполноценной.

Но и национализм без демократии оказывается проигрышным – потому что, если нация, как в свое время говорил Ренан, это ежедневный референдум, то без демократических процедур механизм этого референдума остается только в сфере воспроизводства повседневной культуры, отсутствует обратная связь и воля нации начинает профанироваться.

То есть без демократии мы имеем высокую вероятность того, что те или иные чиновничьи или олигархические группы будут либо бороться с государствообразующей нацией, либо постоянно лгать, утверждая, что выражают ее интересы, реально же проводя политику ей враждебную.

И, по большому счету, этого вводного представления мне вполне достаточно для того, чтобы начать нашу дискуссию. На этом я свое выступление заканчиваю и передаю слово Олегу Борисовичу Неменскому.

 

Олег Неменский:

 

Русократия

В сознании современного российского общества сложились очень странные оппозиции. Я бы сказал прямо – ложные. И надо это кому-то очень хитрому – ведь власть принадлежит тому, кто владеет нашей речью. Вот перед обществом ставят выбор между национализмом и демократией, между русским и российским, навязывают альтернативу гражданского национализма и нацизма. Где-то выбор надуманный, а где-то и ложный. Национализм и демократия – когда-либо они вообще шли порознь? Обе идеи: и система современной демократии, и национальная государственность, – появляются одновременно в Новое время. Обе появляются на Западе. Их всемирная декларация – это Великая Французская революция. Везде, куда эти идеи приходили, они являлись вместе, и не как оппозиция, а как неразрывные сёстры. И только в современной России их додумались развести по углам надуманного ринга.

Сущность демократической идеи – в руководстве властью через общественное волеизъявление. Но может ли быть волеизъявление у населения, ничем, кроме как верховной властью, не связанного? Воля и её изъявление – это свойства субъекта. Субъекта, обладающего самосознанием, то есть определённым представлением о себе, о своём имени, своих свойствах, своих интересах, обладающего представлением о своей судьбе, а в случае с социальным субъектом – о своей истории. Это ли характеристика многоэтничного населения империи? Это ли характеристика случайного в своих границах осколка этой империи?

В ту эпоху, когда верховная власть оказалась вынуждена считаться не только с мнением имущей верхушки общества, но и с мнением масс, эти массы стали приобретать субъектность, складываться в цельности. Эти крупные социальные субъекты, в которых каждый человек причастен к общему самоуправлению, и были названы нациями. Нация возникла из необходимости обрести субъект демократии, обрести не просто голосующее на выборах население на какой-то территории, а субъект общественного волеизъявления, знающий себя и имеющий понятия о своих интересах. Если население оказывалось слишком разношёрстным, чтобы стать единым, то государство распадалось на меньшие, более однородные политические единицы. А чуждые остатки подвергались ассимиляции через систему стандартного общего образования, через СМИ, через участие в гражданском обществе.

Понимание демократии как системы власти большинства при гарантированных правах меньшинств, как её пытаются у нас представлять либералы, принципиально ущербно. Давайте объединим Россию с Китаем и посмотрим, как эта страна будет управляться волеизъявлением большинства? А то, что большинство будет всегда ханьским – это фраза недопустимая, неполиткорректная, так как при чём вообще здесь этничность? Однако вряд ли такая система просуществует долго – она закончится либо уничтожением русских, либо их восстанием. И всё потому, что в ней не было целостного субъекта демократии – народа, ставшего нацией.

Залог демократической системы – формирование цельной внутри государства нации. Без националистического проекта о перспективах демократии в России говорить просто абсурдно. А ведь в России нет нации. Нет, но есть различные проекты по её созданию. И здесь очень важно вглядеться в те основания, которые они предлагают.

Проект гражданского национализма заявляет, что, мол, а давайте всех жителей этого огрызка большой империи, что нынче РФ зовётся, назовём «россиянами» и слепим новую нацию, которая и будет субъектом российской демократии. Проект нацистский говорит, что давайте-ка слепим нацию из тех граждан России, у которых достаточный процент русской крови – это будет Русская нация, хозяйка страны. Выросшие на советском социо-биологическом понятии национальности наши журналисты и политики любят политкорректно называть этот проект  «этнонационализмом», как будто такая ретушёвка как-то изменит его сущность. Но давайте посмотрим: главное свойство нации – субъектность волеизъявления, то есть она формируется на каких-то таких свойствах населения, которые ему самому имманентно присущи. Она основывается на реальных свойствах самого населения, а не на навязываемых ему внешних критериях. Гражданский национализм предлагает людей объединять по паспорту. Скажите, много ли для нашего самосознания значит паспорт, да ещё и паспорт страны, возникшей полтора десятка лет назад? Наверное, культура, язык, историческая память для нас значат больше.

Нацизм предлагает объединять на основе этнических долей нашей крови. Ещё более надуманная навязываемая извне характеристика. Паспорт хотя бы в руках подержать можно, а долевую этничность крови не устанавливают даже её медицинские анализы. По сути, этничности в крови наука до сих пор не обнаружила. Есть факт биологического разнообразия человечества, несомненно и наличие у разных народов преобладающих фенотипов, наиболее распространённых физических свойств. И несомненно также, что физические свойства оказывают некоторое влияние на формирование этничности (впрочем, чаще всего довольно незначительное). Однако увязывание этничности с биологическими характеристиками – ложный шаг, спутывающий понятия совершенно разного уровня, разных типов. И всё потому, что этничность (в отличие от расовых признаков) – понятие не биологическое, а социально-историческое. А социальный опыт свидетельствует, что для самосознания человека «этничность» крови определяющей не является. В истории немало примеров, когда этнос сильнейшим образом менял свои физические характеристики, расовые свойства, однако сохранял свою этничность, своё самоназвание и свою культуру. И ни одна нация до сих пор не складывалась на основе биологического критерия. Вот русские дети, усыновлённые в других странах, не становятся, как ни странно, русскими. И всё потому, что кровь не бьёт им в голову с криками «Ты, мол, русский!», а бьёт в голову та культура, в которой они вырастают. Я как-то имел возможность наблюдать душевные терзания одного молодого русского нациста (по его терминологии – «этнонационалиста»), узнавшего вдруг, что «по крови» он скорее еврей. В системе его понятий он наткнулся на неразрешимое противоречие. И выход нашёл в осознании иных оснований своей русскости.

Проекты строительства нации на основе гражданства и на основе крови – родные братья, союзники по антирусскому делу. И тот и другой пытаются навязать нашему обществу какие-то внешние, самому ему не свойственные признаки, и на их основе что-то такое склеить. В этом смысле они принципиально недемократичны. А всё только для того, чтобы обойти реально значимые для общества критерии, критерии этничности, то есть самосознания, языка, культуры, бытовых привычек, исторической памяти. Всего того, что в любой момент позволяет нам подсознательно отличить своего от чужого, русского от нерусского. Оба проекта игнорируют русскую этничность, и дополняют друг друга как ложная альтернатива, закрывающая перспективы обретения нашим обществом своей реальной субъектности, своего русского волеизъявления. Закрывают путь к демократии.

Этничность, будучи формой самосознания культурно-языкового сообщества, имеющего своё имя, память о своей общности, своей судьбе, своеобразия своей культуры, является необходимым источником национального самосознания, его основой и его обоснованием. Даже нации, мыслящие себя как гражданственно-территориальные, не созданы вне неё и без культурно-языковой целостности существовать не могут. Да, это этнонационализм, само имя на который отнято у нас нацистами, но именно он может дать аморфным массам населения с русским самосознанием основания для национального бытия, для политической субъектности. Без формирования русской политики, структур выявления русских проблем и русских интересов, русские просто не выживут в современном мире, они окажутся неконкурентоспособными.

Русская этничность – это форма самосознания каждого из нас, это основа мотиваций и любых политических действий, если мы только решаемся быть субъектом и строить демократическую систему управления. В России нет демократии, её и не может быть. Есть бутафорские инвалидные демократические институты и формально-демократическая риторика, которые не могут скрыть главного – отсутствия субъекта демократии, отсутствия демоса. А россиянский национализм и русский нацизм призваны быть той ложной альтернативой, которая не позволяет русским обрести свой солидарный голос. Это идеологический механизм уничтожения русской демократии. В этих условиях власть руководствуется не интересами русского населения, а своими личными и корпоративными интересами, далёкими от чаяний большинства.

Пока русский народ не станет субъектом политики, он не обретёт свою власть, и у нас не будет того демоса, который способен править Россией. Пока политика Кремля будет оправдываться мнимой волей «молчаливого большинства»,  власть будет смотреть на русских как на пасомое быдло, в отношении которого есть только одна задача – давать минимум пищи и удерживать под контролем. Только перестав быть безмолвными, только создав своё гражданское общество, русские могут изменить своё положение. И тогда громкий русский голос будет звучать и в кабинетах Кремля, и на мировой арене.

 

Михаил Денисов:

 

Человек приходит в этот мир не в виде сформировавшегося разумного существа на манер нового сотрудника предприятия. И до взрослого состояния его, как правило, доводит семья, а не государство и тем более не ООН или какая-нибудь ЮНЕСКО. Это связано как с биологическими факторами, так и с историческими. Даже если бы кто-то и хотел, чтобы детей сплошь воспитывали одинаковые по всему миру организации, этого не выйдет и в связи с недостатком ресурсов, и из-за противодействия сторонников семейного воспитания.

Заменив семью на народ можно с соответствующими модификациями повторить то же самое. Я полагаю, что используемая Виктором Милитаревым для характеризации народов «семейная» аналогия вполне хороша.

Так что человек не только один против остальных людей, а человек и вместе с народом, коллективом, корпорацией, семьей против других народов, коллективов, корпораций, семей и т.д. Хотя семья или народ пока не стали в реальном смысле слова разумными существами с полной мерой вменения, но состоят-то они из разумных существ, уже своей личной историей, как правило, объективно обязанных больше своей семье и своему народу. И поэтому и семья, и народ выступают как моральные субъекты, взаимодействующие с другими моральными субъектами.

Никакого другого последнего основания, кроме морального, во взаимоотношениях разумных существ (сколь бы могущественны они ни были) я рассматривать не согласен. Это, разумеется, предмет веры.

Враги русского национализма хотели бы заставить людей думать, что тема национализма и интернационализма касается только межличностных и межуровневых проблем. Но реально она возникает при рассмотрении отношений народа с другими народами. Большинство присутствующих здесь, полагаю, согласны с тем, что интернационализм есть доктрина несправедливости, по крайней мере, на данном историческом этапе, потому что он специально не учитывает реального положения дел и, абстрактно ставя индивида напротив остальных индивидов, подсуживает более благополучным и более влиятельным народам или просто более агрессивным народам.

Но и национализм не обязательно есть доктрина справедливости. Бывает и чисто эгоистический национализм, а также разного рода сочетания эгоизма и справедливости. Я полагаю, что концепция национализма, твёрдо стоящего на почве справедливости, нужна и тем, кто искренне выступает за справедливость, и тем, кто хотел бы использовать её инструментально. Так как я сам выступаю за справедливый национализм, то такое положение дел мне не нравится, потому что несёт угрозу нереализации целей сторонников справедливости в случае победы рядящихся в чужую шкуру националистов национального эгоизма.

В нашей истории имеются отчасти похожие примеры. В одном только двадцатом веке две большие попытки учредить в России ротацию верховной власти закончились неудачей. Вначале большевики, хоть и не очень рьяно, но всё же достаточно долго притворялись сторонниками демократии и республики, а, захватив власть, всех других от неё с кровью оттеснили. Потом через семьдесят лет так называемые «демократы» под лозунгами борьбы за демократию проложили дорогу режиму опять без ротации верховной власти..

Правда, эгоистический национализм может установить демократию для своего народа, как это имеет место в Израиле. Но этот пример как раз и показывает, что эгоистический национализм может ввести народ в иные, возможно, не менее напряжённые проблемы.

Бывают и иные случаи, как в англо-саксонском национализме в США. Казалось бы, он может служить русским националистам предметом для подражания. Но, не говоря уж о том, что на американского типа гнусности (такие как рабовладение или сохраняющееся по сей день оттеснение от власти этнических немцев) я не согласен, я уверен, что русским, в отличие от американцев, не позволят процветать на основе несчастья других.

Структура же справедливости в отношениях между народами, если рассматривать её в первом приближении, достаточно проста и полностью совпадает со структурой справедливости в отношениях между индивидами. Она двухступенчата. Во-первых, она требует обеспечения всем субъектам минимума благ, необходимых для достойной жизни. Во-вторых, она требует делить остальные блага в соответствии с винами и заслугами и в соответствии с вкладом субъекта в создание новых благ, доступных всем субъектам.

Если мы рассмотрим настоящее положение мировых дел, то увидим, что базисная компонента справедливости до сих пор не реализована. Слишком уж бедно живёт черная Африка и некоторые народы Азии. И, тем не менее, солидаризируясь с Виктором Милитаревым, я не считаю проблему отсталых народов главной и даже актуальной и для неэгоистического русского национализма.

Почему? Очень просто: чтобы поднять благосостояние этих бедных народов более богатым народам пришлось бы перенести почти все ресурсы, направленные на создание благ для себя и для большинства других народов, на неблагодарную работу культурно-технического и политического подтягивания отставших. И отставшие не особо подтянулись бы, и другие уменьшили бы свой уровень жизни в несколько раз. Но саму эту задачу забывать не стоит: если бедные народы сами не выберутся из бедности (учитывая возможно растущую помощь со стороны остальных народов) и если народы-лидеры создадут более справедливые и менее конфликтные отношения между собой, то эта задача может стать и актуальной.

Не реализована базисная компонента справедливости и в более конфликтном смысле. В ряде не обязательно бедных в целом стран значительные массы населения живут чрезвычайно бедно и бесправно. Там, где режим можно считать оккупационным, как в России и ряде латиноамериканских стран, это относится к титульным народам. Там, где правит эгоистический национализм, как в Израиле и ряде африканских стран, притесняются другие народы.

Самый тяжёлый случай в смысле попрания обеих ступеней межнациональной справедливости представляет собой Российская Федерация – и притом в отношении главного народа, её населяющего, русского народа. И это даже очень легко доказать.

Во-первых, даже по всем официальным данным относительная бедность бедных слоёв русского населения монотонно увеличивается. В этом отношении путинские годы ничуть не лучше ельцинских. А среди богатых, то есть среди бюрократов и так называемых бизнесменов, доля этнически нерусских значительно превосходит их долю в населении. Больше того, среди сравнительно богатых людей, постоянно живущих в Российской Федерации, очень много граждан других государств либо иноэтнических новых граждан РФ.

Во-вторых, власти и бизнес сознательно поощряют въезд в Российскую Федерацию инородцев, причём в особенности более этнически сплочённых и культурно конфликтных по отношению к русским.

В-третьих, социально и экономически принижены традиционно русские профессии: конструктора, учёного, изобретателя, инженера, военного, учителя, квалифицированного рабочего. Зато подняты «профессии» бюрократа, казнокрада и торговца, а также их журналистской обслуги. При этом уже сам список «русских» профессий показывает, что именно русские вносили и вносят решающий вклад в создание общероссийского блага.

В-четвёртых, остриё своей пропаганды режим направил против русских националистов, стараясь преподносить их публике как человеконенавистников и главных врагов русского народа. С этой целью он пропагандистски выпячивает деятельность карликовых организаций крайнего толка. И даже её он грубо искажает. Кроме того, он принимает по названию «антиэкстремистские», а реально антирусские законы. В случае межнациональных конфликтов он неизменно становится на сторону нерусских. Даже когда отпор агрессивному этносу дают нерусские, он поддерживает агрессора. В этом режим и либеральные СМИ действуют в унисон. Взять хотя бы такой пример: во многих статьях любые русские националисты называются только и исключительно «ультранационалистами».

Это самое характерное. Список, разумеется, можно продолжить.

В Российской Федерации сложилась своеобразная «двухпартийная» или двухклановая система, унаследованная от Советского Союза. Власть делят две большие «партии», реальные партии власти (а не те, что в Думе): «еврейская» партия и партия бюрократов. Первая корнями уходит во времена евреев-большевиков, а пополняется в основном либеральной интеллигенцией. Корни второй в крестьянстве, участвовавшем в первой мировой и гражданской войнах. Пополняется эта партия людьми, согласными встраиваться в бюрократические вертикали. Конечно, в еврейской партии этнические евреи хоть и очень заметны, но не составляют в настоящее время большинства (в отличие от двадцатых и тридцатых годов), а в бюрократической партии не так уж и мало этнических евреев.

Если сравнить положение дел в РФ с Западной Европой и США, то легко увидеть, что на Западе нет массовой бедности базовых народов, но в ряде западных стран всё же есть поощрение вредительской иммиграции. И это показывает, что демократическое устройство государства, как правило, решает проблему бедности, но само по себе не решает проблему выживания народа.

Наиболее характерный пример даёт Франция, в которой после второй мировой войны власть между собой делят с течением времени всё более антифранцузские и всё более «французянские» партии. Они даже добились того, что большинство политически активных французов панически боятся умеренного «Национального фронта».

В этом отношении Франция представляет собой идеал для эрэфовского еврейско-бюрократического союза соперников.

Еврейская партия в России не столь ядовита, как в западных странах, потому что она открыто и прямо борется с русским народом: именно её представители наиболее рьяно настаивают на том, чтобы ни в коем случае не делиться с населением сырьевой рентой. Насчёт бюрократов, конечно, обманываться не стоит. Они настроены лишь слегка более патерналистски, а практические их действия почти не отличаются.

Так что, казалось бы, такой антинародный и антирусский союз должен быть легко уязвим для социал-националистической пропаганды. Но на деле социальная (правда, пока не национальная) пропаганда в западных странах гораздо легче находит понимание и поддержку в коренном населении, чем значительно более обоснованная социал-националистическая пропаганда – в русском населении.

Что делать, русские отстают от западных людей в сознании свободы и в тяге к солидарности. Почему это так, я уже неоднократно писал, хотя, конечно, тему не исчерпал. Но здесь её развивать нет времени.

Тема международной справедливости в её межстрановом компоненте весьма обширна, поэтому я не буду в неё углубляться, а лишь коротко укажу на ряд принципиальных аспектов. Нынешнее устройство всемирных экономических организаций выгодно США и Западу в целом и невыгодно России и Латинской Америке. ООН не стала действенным инструментом в пользу справедливости в первую очередь из-за того, что США не согласны с ней считаться.. Проект справедливого переустройства этих организаций и создания новых международных экономических и политических институтов можно посмотреть, например, в нашей с Милитарёвым статье о глобализации.

Последние два десятка лет, как и весь девятнадцатый век и начало двадцатого, в чистом виде свидетельствуют, что против русских направлено остриё неприязни западных народов. Русских они рассматривают как главных конкурентов в претензиях на мировое лидерство. И как раз в отношениях западных стран с правящим в Российской Федерации режимом специфическим образом проявляется тема демократии. Как показало поведение западных стран в последние лет двадцать и наиболее ярко в девяносто третьем году, больше всего они боятся создания у нас демократии по западному образцу (тут надо быть реалистами – перескочить через этап нам не удастся), которую справедливо рассматривают как объективное благо для русского народа на данном этапе истории. Поэтому они одновременно поддерживают правящий у нас режим – и именно за его недемократичность, потому что демократия может дать власть реальным представителям русского народа и, возможно, обеспечит быстрое развитие экономической и технологической мощи России, и критикуют этот режим из-за того, что он не передаёт монопольную власть еврейской партии, которая является главным антирусским союзником западных режимов и западных СМИ. При этом несогласие эрэфовского режима передать монопольную власть еврейской партии именуется ими нарушением демократии и прав человека.

При оценке этой ситуации нужно понимать, что западные политики достаточно реалистичны и поэтому вряд ли подвергнут эрэфовский режим реальному остракизму – главную-то задачу сдерживания русских он выполняет.

Что касается перспектив, то я предвижу третью русскую революцию (лет через двадцать – тридцать), если только нам не повезёт и к власти не проберётся прорусский правитель.

И вот почему. Требование ротации верховной власти как моральный императив достаточно глубоко проникло в политически активные слои населения России. Об этом свидетельствуют и две революции, и их базовые (но нереализованные) требования, в первую очередь, требование ответственного перед парламентом правительства. Можно также напомнить, какой широкой поддержкой пользовалась кампания за отмену шестой статьи Конституции СССР. И особенно важно, что сопротивление этой кампании со стороны капээсэсного начальства служило в глазах населения неопровержимым доводом в пользу злонамеренности этого самого начальства.. Почти то же следует сказать и об избрании Горбачёва президентом СССР не через всеобщее голосование, а съездом народных депутатов. Как и сейчас предложенная вождями КПРФ избирательная кампания с маяком в виде Фиделя Кастро служит доказательством их реального антидемократизма, сколько бы они ни объявляли себя демократами.

В русской истории и в истории западных стран не было человека, который настолько бы превосходил других реальных претендентов на верховную власть, что заслуживал бы быть бессменным главным начальником. А аргументы предотвращения катастрофической нестабильности на деле опровергнуты уже достаточно длительным опытом западных демократий. Кроме того, до сего времени не выработано никакого механизма, который мог бы привести к власти самых достойных. Наоборот, самые достойные почти никогда не попадают в верхние эшелоны власти.

Резюмируя всё это, следует как по моральным, так и по практическим основаниям решительно отвергнуть претензии на неизменное абсолютное лидерство отдельных индивидов.

Так что из того, что демократические требования (когда искренне, когда инструментально) выдвигала и либеральная интеллигенция, русским националистам ни в коем случае не следует делать вывод, что для русского народа они не подходят. Если русские националисты в своём большинстве этого не поймут и не станут главными поборниками демократии, то в ходе следующей революции, как и в двух предыдущих – и по той же самой причине, они останутся на обочине (слишком уж у них много внутренних и внешних врагов), и в России скорее всего установится режим, похожий на теперешний французский.

 

Владимир Винников:

 

Национализм связан с нацией, а демократия – с демосом. Ставить знак равенства между понятиями «нации» и «демоса», вряд ли возможно, хотя именно на этом, по умолчанию, стоит вся современная политология. По поводу того, что такое нация, как она соотносится с этносом, демосом и народом, существует множество концепций. Последнее время термин «нация» всё сильнее привлекает внимание всё большего числа людей, и лично я считаю это неслучайным. Любой национализм является процессом нациестроительства. Это не защита интересов нации как субъекта, а именно создание нации как проекта. Методы такого нациестроительства не имеют к публичной политике никакого отношения, они совершенно другие, поскольку развиваются на более высоком уровне бытия.

Грубо говоря, для меня нация является как раз деградировавшим до политического уровня народом, утерявшим сакральное, духовное измерение собственного бытия, а вместе с тем – свое троическое внутреннее устройство. Я этот тезис не намерен здесь ни развивать, ни доказывать, ни спорить с кем-то – просто выскажу его, чтобы он был.

Сегодня национализм – применительно к современной России и русскому государствообразующему народу – означает две взаимосвязанные вещи: главное и скрытое – окончательное уничтожение, расстройство его всё еще существующей троической народной структуры, перевод русских, условно говоря, из троичного в двоичный код, а второстепенное и явное – восстановление его уничтоженного военно-политического, властного сословия на новой, уже не народной, а национальной основе. То есть трансформацию русского народа в российскую нацию, превращение русских в россиян.

При этом, сопоставляя нынешний национальный проект в России с проектом советским, мы можем заметить, что до 1991 года власть – хотя бы формально – направляла свои усилия на создание нового, советского народа, поэтому, например, словосочетание «советская нация» до сих пор режет слух своей абсурдностью. А теперь речь идет именно о нации, о национальных интересах России и тому подобное.

Теперь о демократии. Должен заметить, что в данном термине «демос» по определению не является и не может являться субъектом власти. Отсюда расхожие конституционные фразы типа «власть принадлежит народу» или «народ является высшим источником власти» куда правильнее трактовать в прямо противоположном смысле. Система власти строится на совершенно определенных иерархических принципах, которые уводят нас к Дионисию (или Псевдо-Дионисию) Ареопагиту, где власти – один из чинов ангельских, над которым стоят (по мере нарастания) силы, господства, престолы, херувимы и серафимы. То есть власти подчинены силам, те – господствам, и так далее. В известной трактовке Мао Цзэдуна бесспорный, но частный феномен подчинения власти силам звучит так: «Винтовка рождает власть».

Отсюда следует, что демократия является всего лишь одной из форм подтверждения власти – подтверждения «демосом». Что же такое в данной трактовке «демос»? «Демос» - не народ и не нация. Это древнегреческое понятие наиболее близко к современному понятию «электората» - той части общества, которая допускается господствами-силами-властями, действующими в данном обществе, к подтверждению своего властного статуса. Для выделения этой части (партии) в истории использовались и продолжают использоваться разного рода специально устанавливаемые на уровне господств (в современных понятиях – властного дискурса) правовые цензы: например, гражданские, имущественные, собственно партийные, конфессиональные, языковые, возрастные, половые и так далее. Иными словами, какой «демос» - такая и «кратия». Впрочем, вполне справедливо и обратное: какая «кратия» - такой и «демос».

Демос-электорат платит «выборный налог» голосами своим властям точно так же, как платит обычные денежные налоги со своей собственности, или платит «налог крови», отправляясь служить в армию. Взамен демос-электорат получает от своих властей необходимый ему объем защиты прав собственности: как материальной, так и идеальной (статусной). То есть мы видим в демократии определенный тип осуществления власти в обществе, основанный на отношениях гражданства. Отношения гражданства как раз и предполагают определенное ограждение какой-то собственности, поскольку ограждать пустоту бессмысленно. Но в человеческих обществах, как известно из истории и теории, принципиально возможны совсем другие типы осуществления власти: монархические, основанные на отношениях подданства, и аристократические, основанные на отношениях вассалитета.

В монархических сообществах национализм как нациестроительство невозможен по определению, в аристократических же и демократических сообществах, напротив, его реализация вполне вероятна. Поэтому я бы не стал отождествлять национализм с демократией, хотя демократический национализм в системно-динамическом отношении куда стабильнее национализма аристократического, всегда имеющего переходный характер, а национальная демократия, соответственно, - национальной аристократии.

 

Валерий Соловей:

 

При всей теоретической изощренности нашей дискуссии она несколько тавтологична. Не существует непреодолимого противоречия между демократией и национализмом, в истории они чаще всего не разведены, а тесно сопряжены. В большинстве случаев демократические преобразования осуществлялись в националистических формах. В свою очередь, чтобы оказаться успешной националистическая мобилизация также должна быть эгалитарной и демократической. Я не говорю уже, что любой национализм выступает от имени национальной общности как целого и, значит, он демократичен по самой своей субстанции.

И это пересечение демократии и национализма наглядно проявляется в нашей сегодняшней дискуссии. Я не услышал мнений, которые были бы принципиально против демократии или национализма, обсуждались лишь те или иные конкретные варианты их сопряжения. Можно сказать, что теоретический консенсус у нас достигнут. Поэтому лично меня больше занимает практическая проблема, а именно: как реструктурировать националистический дискурс, который явно устарел. На сей счет у меня есть несколько конкретных предложений.

Первое касается изменения отношения к самому термину «национализм». Дело даже не в его реабилитации, а том, чтобы придать понятию национализма статус психической, моральной и экзистенциальной нормы. Национализм как любовь к своему народу – это хорошо и благо, это – отправная точка любой идеологии: коммунистической, либеральной и пр. Поэтому наша позиция простая: любой, кто выступает против национализма, либо не понимает, что это такое, либо ненавидит русский народ и Россию.

Второе. Необходимо изменить систему самопрезентации русского национализма, и вот в каком направлении. Русский национализм – либерален, ибо он выступает за свободу национальной жизни и свободу личности; он – демократичен, ибо выступает от имени большого народа и требует демократизации политической и экономической жизни; русский национализм – правозащитное движение, ибо защищает права русского народа; русский национализм – это настоящее гражданское общество, ибо он вырос сам, снизу, а не сформирован сверху, по указке Кремля.

Третье. Необходимо изменить систему идеологической аргументации. Поменьше благоглупостей о «соборности», «катехоне» и проч. Во главу угла должно выдвинуть конкретные социальные интересы масс населения: доступ к здравоохранению, образованию, жилью, свободу мелкому и среднему бизнесу, перераспределение сверхдоходов и проч. Главное содержание русского вопроса – социальное, поэтому успех национализма абсолютно невозможен без апелляции к социальным интересам. Думаю, на знамени националистического движения могла бы быть написана трехчленная формула, лозунг «Нация, Свобода, Справедливость» (в любой последовательности).

И четвертое. Никогда и никоим образом правящий класс не подпустит русских националистов к власти даже на пушечный выстрел. Поэтому любой приход националистов к власти будет по своей сути революцией. Пора называть вещи своими именами и перестать бояться слова «революция». Ему надо не просто вернуть право гражданства, но и осуществить важный дискурсивный сдвиг. А для начала – инициировать дискуссию о революции.

Моя позиция (которую я неоднократно излагал в своих научных публикациях) по этому вопросу следующая: революция, которая началась в СССР конца 1980-х гг., еще не завершилась; путинский режим - лишь временная пауза между двумя революционными волнами, подобно паузе между революцией 1905-1907 гг. и революцией 1917 г. Сейчас мы живем фактически в предреволюционной России, из чего и надо исходить в оценке ситуации и в действиях.

 

Алексей Черняев:

 

Национализм и демократия: как совместить теорию с реальностью.

На сегодняшний день в русском националистическом движении ценность демократии стала едва ли не общепризнанной догмой. Представители самого широкого спектра националистических взглядов рассматривают демократию как инструмент, который позволит подавляющему русскому большинству населения Российской Федерации обеспечить свои права и интересы легальным и мирным путем.

В принципе, теоретически этот взгляд бесспорен. Очевидно, что при условии существования в современной России процедурной демократии европейского типа русский национализм, как минимум, стал бы очень серьезной политической силой, по праву занимающей первое или второе место.

Однако тут начинаются «но». Во-первых, становление русского национализма в форме легальной парламентской партии, участвующей в выборах и претендующей на власть, требует определенного времени. Чтобы русские националисты из нынешнего слабо структурированного в организационном плане движения стали нормальной устойчивой политической партией, потребуется не менее 2-3 электоральных циклов.

А будет ли у русских националистов эти 2-3 электоральных цикла? Достаточно сомнительно. Возможность подобного развития наметилась было в 2003-2005 годах, но с началом гонений на «Родину» в конце 2005 года этот вариант развития, видимо, стал нереальным. Сейчас русскому национализму целенаправленно противодействуют в его попытках стать легальной политической силой и принять участие в выборах. Как представляется, такая политическая линия является основополагающей для российской власти (это ярко показало, например, дело Ульмана) и питать надежды на изменение данного политического курса в обозримом будущем не приходится.

Во-вторых, соотношение русского национализма с демократией будет определяться в итоге не теорией, а конкретными обстоятельствами заката нынешнего режима. Надо понимать, что политический режим такого типа, который существует в России, рано или поздно умрет. Это может произойти через 10, 20, 30 лет, но это неизбежно. Истории не известны режимы такого типа, которые устойчиво существовали хотя бы на протяжении столетия.

Весь вопрос в том, по какому именно сценарию будет проходить смена существующего политического режима. Первый сценарий (условно назовем его испанским) предполагает переход к демократии европейского типа, с наличием свободных, честных и конкурентных выборов. В этом случае у русских националистов будут неплохие шансы на эволюционное развитие и превращение при помощи демократии в одну из ключевых легальных политических сил России. Впрочем, сейчас этот вариант кажется почти невероятным, хотя в принципе нельзя исключать ни один вариант развития событий.

Второй сценарий (условно назовем его латиноамериканским) предполагает переход к квазидемократии, когда существующие элиты по договоренности создают на смену открытому авторитаризму систему сильно ограниченной политической конкуренции. По сути дела, речь идет о такой ситуации, при которой Россия уже находилась в период правления Ельцина. Существование формальных демократических процедур и норм на практике «корректируется» набором формальных и неформальных мер по исключению из политики неугодных элитам участников политической конкуренции.

Возврат к системе квазидемократии в современной России в результате сговора нынешних элит приведет к тому, что русских националистов будут жестко вытеснять за пределы легальной политики. В этом случае русские националисты окажутся в тяжелой ситуации, когда им придется вести борьбу в условиях формально провозглашенной, но реально не соблюдаемой демократии. Станет ли эта борьба борьбой за расширение демократии или же, напротив, борьбой за ее ликвидацию и замену некой иной политической системой, зависит от состояния сознания самих русских националистов.

Наконец, третий сценарий предполагает коллапс нынешнего режима по типу Февральской революции и переход к «катастрофической демократии». Ситуация такого типа будет крайне неустойчивой, к власти будут стремиться любой ценой самые разнообразные силы, в том числе и крайне антирусские. В этих условиях русским националистам придется действовать очень оперативно и энергично, играть на опережение, а не рассчитывать на постепенное развитие демократии. В этом случае приверженность демократической догме может оказаться губительным фактором для националистов. Вместо оперативных шагов по овладению власти они могут потратить выпавший шанс на попытку действовать демократически в неподходящих для того условиях.

Поэтому нужно четко разделять две проблемы. С теоретической точки зрения, демократия как таковая в условиях Российской Федерации – полезный и выгодный инструмент для укрепления русского национального движения. Борьба за расширение демократии, за реальную демократизацию российского политического процесса должна быть одним из главных направлений политической активности русских националистов.

Но в настоящее время действующий политический режим практически блокирует использование возможностей демократии в целях развития русского национализма. Рассчитывать на изменение этой позиции очень сложно, так как не видно никаких реальных оснований для этого. Поэтому соотношение русского национализма и демократии может стать проблемой практической политики лишь в период заката нынешнего режима.

И решение этой проблемы будет зависеть, в первую очередь, от обстоятельств заката режима. Тогда безусловная, слепая, некритическая приверженность демократической (равно как и антидемократической) догме может стать для русских националистов роковой.

 

Борис Межуев:

 

Под термином «национал-демократия» понимаются две совершенно разные вещи. Это следует уточнить – просто чтобы не путаться в терминологии.

Во-первых, под термином «национал-демократия» исторически понимается соединение двух требований. Первое требование – это требование собственно демократии, и второе – требование национальной независимости. Когда они соединяются вместе, это становится национал-демократией. При этом национальная независимость не просто понимается как установление формальной независимости, то есть одного государства, находящегося в составе другого государства. Национальная независимость – конечно, более широкое понятие. Оно включает элементы экономической независимости – которую, кстати, подавляет глобализация; реальной политической независимости - чтобы власть не осуществляли, как говорили в 90-е годы, «агенты влияния» другого государства. И все эти моменты национал-демократия предусматривает. В какой-то мере ее представителями являются левые популистские диктатуры или демократии в латиноамериканских странах. Можно назвать Чавеса национал-демократом. Моралеса можно назвать национал-демократом. Смотря в какой степени они демократы. Это одна национал-демократия.

Но чаще всего речь идет не об этом. Более того, выступать с этой национал-демократией сегодня в России означает ломиться в открытую дверь. В какой-то степени под термином «суверенная демократия» фактически легитимирована примерно эта идеология. Поэтому, естественно, здесь можно критиковать ее за недемократичность, за лицемерие, за всё, что угодно. Я говорю сейчас об идеологии, а не о реальной путинской России, насколько она суверенна. Но идеология утверждает именно это: Россия должна быть независимой, она должна самостоятельно распоряжаться своими ресурсами, своими доходами и так далее. Всё это вполне в духе времени, и здесь нет никакого идеологического вызова.

Но чаще речь идет о другом, и здесь большая часть людей говорила о другом. Вот эта другая национал-демократия – это утверждение некоего соединения демократических требований с требованиями каких-то особых прав этническому большинству. За этим стоит идея, что политический социум должен быть без остатка сведен к социуму этнокультурному.

Собственно говоря, доктрина этого этнонационализма, о котором проникновенно говорил здесь Олег Неменский, на самом деле заключается не в утверждении, вполне очевидном, хотя не всегда аксиоматически верном, но, как правило, соответствующем действительности, что за любой политической нацией, как правило, стоит предшествующая этой нации определенная этнокультурная историческая традиция, некая этническая общность, не сводящаяся к политическому единству. Наоборот, этнонационализм говорит другое, и вот с этим другим я, собственно говоря, и спорю. А именно с тем, что политическое можно свести к этническому. Не обязательно к биологически этническому, а именно к этнокультурно-этническому. Что политическое не представляет собой ничего иного, кроме приобретшего политическую форму этнокультурного, приобретшего в политике некие оперативные инструменты для защиты этнокультурности.

Собственно говоря, вот это утверждение и эта мысль стоят за постоянными и, честно говоря, несколько надоедливыми утверждениями о том, что вообще надо забыть слово «россияне» и вспомнить слово «русские». То есть надо забыть о существовании двух разных слов, относящихся соответственно к государству и к этнокультурной группе, и утвердить некое одно. То есть на самом деле подоплека этой борьбы против «Россиянии» заключается именно в том, чтобы сказать: нет ничего политического отдельно от этнокультурного.

В этой связи мне представляется, что главный недостаток русской интеллектуальной культуры, начиная с XVIII века, заключается в постоянном редукционизме. В постоянном сведении всех сущностей к другим. Ну, классическим таким редукционизмом является характерный для всего ХХ века: и в либеральной его ипостаси, и в социалистической его ипостаси, - экономический редукционизм, сведение всех политических форм и сущностей исключительно к экономическим отношениям. Это мышление, крайне характерное для нынешней либеральной российской элиты: нет ничего, кроме экономических отношений, а всё остальное – производное от них. И на самом деле в этнонационализме проявляется ровно такой же редукционизм – сведение политического к чему-то первичному, относительно чего политическое является вторичным.

И в этой ситуации, хотя на первый взгляд национал-демократия в первом смысле исторически часто выступает вместе с этнонационал-демократией, между ними очень часто образуется определенный зазор – связанный именно с редукционизмом. По одной простой причине: если политическое до конца сводится к этнокультурному, то, в принципе, это этнокультурное может прекрасно существовать и процветать – условно говоря, в некой такой резервации. То есть нация не будет политически самостоятельной, она будет зависима черт знает от чего и черт знает от кого, но при этом ей будут даны некоторые возможности, она будет пить водку, наслаждаться женщинами и, в общем, демографически воспроизводить себя.

Крайней формой этого является любовь к нацистскому проекту. Речь идет даже не о любви к российскому нацистскому проекту, а о любви к немецкому нацистскому проекту, который, освободив русский народ от бремени непосильной для него империи, мог бы дать замечательную возможность для сытого, спокойного и нормального существования – без еврейской партии, без бюрократической партии, только с овцами, козами и замечательными органическими удобрениями.

Вы знаете, как я и предполагал еще в прошлом году, когда всё это, собственно говоря, и началось, вся эта свистопляска вокруг этнонационализма, что этим всё и кончится. Этим всё и кончилось – более того, я по-прежнему считаю, что ничем другим это кончиться не может. Всякая попытка играть в игры этнонационализма в России – при том, что сами по себе этнонационалисты выдвигают очень многие правильные требования, но как только выступает суть их идеологии, которая ярко проявляется во всей критике «Россиянии», в стремлении избавиться от этого ужасного слова, - всё кончается одним и тем же: политическим ничтожеством и культурным распадом.

 

Илья Лазаренко:

 

Необходимо определить точку зрения относительно вот этой разницы между гражданским, этническим и биологическим национализмом. Конечно, проблема эта сейчас действительно очень важна. Поскольку мы наблюдаем, что происходит в интересах правящего режима, который ведет какое-то свое малопонятное так называемое государственное строительство. Мы наблюдаем, как гражданский национализм, который здесь был подвергнут определенной критике, не может служить основой для создания какой-то национальной государственности.

Так вот, действительно, это не более чем инструмент для того, чтобы продолжать антирусскую, антинациональную политику государственного строительства. В истории России, к сожалению, за последние, по крайней мере, семьсот лет, не наблюдали такого феномена, как национальное государство. Это существенная проблема, и именно об этом нужно говорить в первую очередь. С тех пор, как началось строительство многонациональной империи, идеологической базой которой было восточное христианство, ортодоксия, собственно говоря, так называемый русский вопрос отошел далеко на задний план. Мы знаем, например, что идентификация в Российской империи производилась по религиозному признаку, что уже является зачатком своеобразного гражданского национализма.

В данном случае я не буду подвергать эту идентификацию уничтожающей критике, поскольку, по-моему, всё достаточно очевидно. Разумеется, речь не идет о том, чтобы говорить о гражданском национализме как о базе для создания национального государства. Но так же, естественно, мы не можем говорить о том, что биологический национализм может стать такой базой. На данный момент было бы полным безумием утверждать, что возможно какое-либо выделение генетически или расово однородного ядра и объявление его каким-то специально русским, отторгая при этом всё остальное русское население.

Однако та концепция этнического национализма, которая была озвучена в самом начале нашей встречи, мне кажется тоже недостаточной. Поскольку то этническое ядро, которое, безусловно, может стать основой для создания российской политической нации, имеет и генетическое, и расовое измерение. Разумеется, что существуют комплиментарные в культурном, комплиментарные в генетическом отношении народы, которые, безусловно, легко ассимилируются и легко становятся частью русской нации. В то же время некомплиментарные этносы не могут быть ассимилированы без ущерба для, собственно говоря, генетического ядра русских. А для этих этносов – просто катастрофа. Потому что для них начинается, собственно говоря, культурный геноцид. Которого допустить, по-моему, ни они не хотят, ни русским это совершенно не нужно.

Поэтому нужно обязательно говорить о том, что при определенной ассимиляции, при включении в русскую политическую нацию других этносов ядру русского этноса необходимо учитывать их генетическую и культурную комплиментарность. То есть все-таки, с моей точки зрения, необходимо уточнить этнический национализм – но, разумеется, не в смысле его абсолютной биологизации. Это нечто абсолютно немыслимое и на самом деле не только ненужное, но и невозможное.

Что касается демократии, я хотел бы здесь уточнить, что сама по себе демократия не является абсолютной ценностью – это всего лишь инструмент, политический механизм, который призван в определенной форме обеспечить участие граждан в управлении государством. И, как следствие, защитить их непосредственные интересы: личные, корпоративные и так далее. Вот эта задача защиты интересов мне кажется гораздо более важной, чем, допустим, любовь к своей нации или тому подобные трудно определяемые категории.

Поэтому, когда говорят, что национализм – это всего-навсего любовь к своей культуре и к своему народу, мне кажется, это не только не исчерпывающая, но и крайне недостаточная установка. В первую очередь нужно говорить о защите интересов. Когда эти интересы защищены, строго говоря, можно забыть о «любви» или «нелюбви». Интересы соблюдаются, защищаются: начиная от интересов индивидуума через интересы какой-либо корпорации и заканчивая интересами нации в целом, - значит, демократия выполняет свою функцию.

Теперь что касается проблемы взаимодействия национализма и демократии. Безусловно, что нации и демократии – вещи жестко взаимосвязанные. Более того, могу сказать, что демократия как самоуправление и свобода личности – а это, кстати, не одно и то же – глубочайшие архетипы европейских народов в принципе.

Может быть, сейчас не очень уместно, но я напомню, что один из древнейших документов европейских народов, «Хроника Ролинды»(?), совершенно четко этот архетип представляет. Думаю, что желающие смогут ознакомиться с текстом. Главная заповедь этой хроники звучит так: все добродетели без свободы не имеют смысла.

Поэтому на самом деле мы поднимаем сейчас совершенно архетипические пласты сознания европейских народов. Именно поэтому русский политический национализм – не этнический, не какой-то гражданский, а русский политический национализм – должен ставить своей целью безусловное возвращение в колыбель русского народа, в Европу. В широком и в глубинном смысле этого слова. Ни в какой не Евросоюз, разумеется.

Поэтому без принципиального выбора европопредпочтения политический русский национализм состояться не может. Евразийство – это величайший грех, который только может быть для русской нации. Поэтому мы утверждаем совершенно четко: процесс формирования гражданского общества, процесс обретения субъектности нации – это и есть задача национал-демократии.

 

Сергей Пыхтин:

 

Национализм – в любом смысле этого слова – сегодня нуждается в России в интеллектуальной реабилитации. Имея в виду тот факт, что на протяжении почти всего ХХ века, благодаря официальной идеологии, которая у нас господствовала, это слово в самых разных смыслах дискриминировалось, опошлялось, обвинялось и так далее. И я думаю, что национализм как идеология, а национализм – это и есть идеология, по своему смыслу чужд не только коммунистической идеологии, но так же чужд и либеральной идеологии. Поэтому в русской истории, не беру все остальное, между национализмом, коммунизмом и либерализмом, к сожалению, мира не будет – слишком много всего, так сказать, наворочено.

С другой стороны, без определения понятия нации тоже не обойтись, потому что национализм без нации беспредметен. Что же есть нация? Нация – это политически организованное коренное население великого государства. Этнография насчитывает примерно две тысячи этнических единиц на земном шаре. Ныне существует почти двести формально суверенных государств. В середине прошлого века – менее 60. Значит ли это, что в современном мире две тысячи или хотя бы двести наций, и что народы и нации – это синонимы? Мне кажется, что это ошибка.

Современная нация – это может быть только коренное население великого государства. Признаки такой нации - высокая культура мирового уровня, колоссальная военная, технологическая, промышленная, какая угодно мощь. Тогда это нация. В противном случае – это народ, который по прихоти политической истории оказался владельцем какого-то политического субъекта в виде государства – типа Люксембурга, Дании или Непала. Но жители такого государства - не нации, а этнос, или, на худой конец, народ с квази-национальными признаками.

На сегодняшний день поэтому существуют десять-пятнадцать наций, на которых держится история человечества. Именно они определяют магистральный путь развития. В том числе таким государством и такой нацией является Россия, русская нация.

К сожалению, у нас это обстоятельство отрицалось, и, я думаю, мы сейчас пожинаем плоды этого идеологического отрицания.

Между тем национализм – это самосознание нации, совокупность взглядов нации на самое себя и на свои святыни, идеалы и интересы. Вот что такое национализм в широком смысле. И поэтому за отрицанием национализма, что сейчас делают либеральная идеология и бюрократическая власть, - скрывается отрицание права русской нации на существование. Существовать великая держава в современных условиях может только при господстве национализма в самосознании ее населения. В противном случае нация и государство рано или поздно должны развалиться или подвергнутся разложению.

Что, собственно говоря, сейчас у нас и происходит. По крайней мере, это одна из существенных сторон жизни страны, крайне опасной для ее настоящего и будущего.

Я согласен с предыдущими выступающими – мы живем в условиях революции, которая началась в середине 80-х годов. В России, огромном государственном пространстве, революции обычно имеют сорокалетний цикл, не меньше.

Пять столетий, с момента прекращения татаро-монгольского господства, история русской державности чередует шесть десятилетий взлета, которому предшествует сорок лет глубокого кризиса и переворота всех социальных отношений – экономических, духовных, политических, государственных. Но наши революции не сводятся к разрушению отживших форм, они всегда созидательны. Революции в России – предпосылка и условие развития, которые оказываются невозможными, если ограничиваться одними лишь эволюционными методами. Эволюции чужды русской природе, русскому характеру, русским пространствам и русскому способу производства.

Что создает революция, которая началась почти 20 лет тому назад? Она создает новое социальное качество из жителей страны – русскую нацию и, следовательно, русское национальное государство.

Русские как этнос существуют второе тысячелетие. Как и русская государственность. Но создание русской нации в самом разгаре. Её становление было задержано благодаря особенностям двадцатого столетия, в том числе и вследствие природы предыдущей русской революции, крестьянской по сути, и то, что сейчас происходит, - это не только создание русской нации, но и создание русского национализма. Это объективный процесс, и все мы в нем участвуем независимо от того, как к нему субъективно относимся. Во всяком случае, вполне естественно, что то и другое вдохновляет всех друзей России и очень не нравится всем её врагам.

Как и во всех остальных частях земли, когда происходил процесс становление наций, будь то во Франции, в Испании или на Британских островах, это не всем нравилось. Речь идет не о сословиях, а об этно-социальных группах. Процесс строительства нации, зачастую болезненный, поглощает народы, неумолимо растворяя в этой нации множество этнических элементов.

Когда мелкие, малочисленные этносы, у которых нет и не может быть ресурсов и условий для превращения в нации, и им суждено быть вовлеченными в жизнь крупных наций, негативно реагируют на этот процесс – примерно так, как прибалты или грузины на создание русской нации и на поглощение их вмещающего ландшафта, если использовать термин Гумилева, государством Российским, - то это более чем естественная реакция, и мы ее можем объяснить и понять. Но принять и согласиться с нею мы не можем ни при каких условиях.

Для нас все враждебные частности мелких этносов, тем более что они касаются нескольких этносов из более чем 150, не могут иметь определяющего значения, так как такое поглощение есть элемент и эпизод создания великой державы, но уже на новом историческом уровне – как великого национального русского государства.

Теоретически надо все-таки отделять понятие "русский народ" от понятия "русской нации". Русский народ и русская нация – это и количественно, и качественно совершенно разные явления. К сожалению, эта известная тавтология, ошибочная практически, нам всегда мешает. Между тем, по крайней мере в науке, в отличие от публицистики, нет никакой путаницы. Русский народ изучается этнографией и этнологией, а русская нация -политологией. В чем-то эти явления напоминают русскую матрешку. В цельном виде это русская нация. Примерно 300 миллионов. В сердцевине – великороссы, около 150 миллионов. Между ними – русские как народ, как некая уникальная целостность, состоящая из великороссов, малороссов и белорусов. Это более чем 200 миллионов. Разница между 300 и 200 миллионами – примерно 150 этнических единиц – народов, народностей и мелких этнических групп, вовлеченных в орбиту русского национального, культурного и государственного строительства. Ничего необычного для государства мирового уровня. В Китае и Индии происходит то же самое. Уникален не процесс сам по себе, а сами нации, которые рождаются в результате.

Несколько слов о демократии. Эта форма не есть власть народа. Демократия – власть демоса, то есть власть политически активного меньшинства, в современных условиях власть наиболее развитой, сознательной части нации. Всегда и везде, начиная с античности. Демократия – это никогда не власть большинства. К тому же большинство даже никогда не претендует на то, чтобы быть властным элементом.

Что касается современной ситуации в России, то самый главный противник или самое главное препятствие на пути создания русской нации – это узурпация власти бюрократией.

Бюрократия – это чиновничество, организовавшееся в клан или касту, которая узурпирует власть в государстве. Вот главная проблема с точки зрения власти лучшей части нации.

На пути к демократии у нас встала воинствующая бюрократия. Вот главный, первый пункт текущей повестки дня. Как он будет решаться, я не знаю, но, на мой взгляд, здесь без столкновения интересов не обойтись. Потому что власть бюрократии уже трижды на протяжении русской истории приводила Россию к политической катастрофе. Это происходило и с царизмом, и Николай I говорил, что "Россией правлю не я, а сорок тысяч столоначальников". В конце концов, бюрократия съела коммунистический режим – это происходило уже на наших глазах. В современном состоянии бюрократия просто узурпировала власть в результате двух государственных переворотов – в 1991 и 1993 годах - и пожирает страну, словно саранча. Еще не съела до основания, потому что Россия – все-таки по размерам несколько больше Монако или Люксембурга, но вполне может с этой задачей справиться, если все останется в неизменном состоянии несколько лет.

В этой сложной ситуации все стороны жизни не могут не обостриться до крайней степени. Вопрос стоит так: быть или не быть? Либо Россия, либо бюрократия. Какого-то компромисса между ними не получается.

 

Сергей Жаворонков:

 

Кризис, в котором оказался русский национализм сегодня, на мой взгляд, связан прежде всего с тем, что идеологическая программа того национализма, который существовал в 90-е годы, сегодня выполнена.

То есть, о чем говорили националисты в широком смысле этого слова, национал-патриоты, в 90-е годы? Что не нравилось им в ельцинском режиме? Они говорили, что – ну, во-первых, демократия должна быть ограничена какими-то высшими ценностями.

Что просто когда люди голосуют, как проголосовали – это деньги, подкуп, телевидение, это всё неправильно. Должны быть какие-то кшатрии национальные, которые в случае чего эту демократию немножко подожмут, руководствуясь интересами русского народа, которые они выражают.

Второе. Ну, националисты 90-х говорили о необходимости ограничения частной собственности. Что это неправильно, когда какое-то мурло выиграло залоговый аукцион и говорит, что оно – хозяин. Потому что так теперь по закону. Нет, говорили националисты, власть должна сама решать – по крайней мере, по важным предприятиям – что кому принадлежит. И дело здесь даже не в приоритете государственной собственности, хотя националисты к этому склоняются, а в самом принципе, согласно которому националисты 90-х считали: правильно, когда именно власть определяет, что кому принадлежит в соответствии с национальными интересами.

Ну и, наконец, третье. Националисты 90-х говорили, что нам не хватает мессианства. Империя – это более узкое, как бы, понятие, но вот мессианство, которое можно перевести словами: «Русскому человеку всё можно, а жиду – ничего нельзя». Нас никто не имеет права учить, а мы всех будем учить.

Всё это реализовано, друзья!

Да, у нас ликвидирована частная собственность, она сверху донизу заменена феодальным институтом условного держания. По крупной собственности – решает президент, на более низких уровнях – губернаторы, мэры, прокуроры, начальники МВД и так далее.

Да, у нас ликвидирована демократия, у нас остались какие-то процедуры, но власть корректирует их так, как это необходимо.

Да, власть говорит, что нас никто не должен учить, а мы – наоборот, страдаем мессианством, то Америку поучаем, то с Чавесом братаемся, реализовывая старую, еще в 90-е годы поражавшую меня идею Проханова, когда он публиковал в газете «Завтра» передовицы под заголовками «Арафат – вождь палестинцев и русских».

Всё реализовано, друзья! Но вот счастье почему-то не настало.

И, вот, собственно, здесь мы и подошли к той проблеме, что диктатура, выясняется, может быть не только в интересах русского большинства, но и вовсе против этих интересов. И что делать тогда, возникает вопрос? Вот, собственно, отсюда и родилась идея синтеза национализма и демократии. Без демократии невозможно демонтировать нынешний режим и заменить его на что-то похожее. Более того, идея переворота с заменой одной диктатуры другой безнадежно дискредитирована путинской диктатурой. А чем будущая национальная диктатура – какой-нибудь просвещенный Сечин, например, – окажется лучше? Люди, которые его видели, говорят, что это очень приятный собеседник, неглупый человек – примерно так выглядят те «крестные отцы», которых мы знаем по американским фильмам.

Значит, какие основные задачи стоят сейчас перед националистическим движением? Идеологически – прекращение нелегальной иммиграции. Что это значит? В нынешнем режиме эта задача нерешаема, потому что нелегальная иммиграция – это часть криминальной цепочки обогащения власть имущих.

Вторая задача – это прекращение спонсорства русским большинством этнических меньшинств внутри России, а также иностранных государств: то есть спонсорство Северного Кавказа, Татарстана, всевозможных дотаций – от Таджикистана до Белоруссии и так далее.

Ну и, наконец, третья задача, которая стоит, - это, собственно, возврат себе права решать, потому что если мы посмотрим на состав наших крупнейших собственников, который так в свое время возмущал патриотов по «семибанкирщине» 90-х годов, и сопоставим с составом нынешних строительных олигархов – ну, там пропорции если и изменились, то не в пользу русских. Без демократии это всё не решается.

 

Владимир Горюнов:

 

Есть несколько заблуждений, которыми пугают общество противники националистов, и эти мифы я бы хотел развеять. Так, этнонационализм, на мой взгляд, отнюдь не подразумевает отказа от империи. А неприязнь к слову «Россияния» проистекает не от каких-то идеологических построений, а, наоборот, от любви к русскому языку. Простите, «россияне» живут в «Россиянии». Простите, я такой страны не знаю. Всегда русские жили в России. А на Руси – поляне, древляне, кривичи и прочие новгородцы.

Замечаю еще одну некую болезнь. Я помню, что в конце 80-х-начале 90-х годов, вне зависимости от политической ориентации всяких экспертов-политологов, у них всегда была панацея от всех бед, которая называлась «рынок». Вот «рынок» придет – и «рынок» всё построит. За последние пять лет о «рынке» забыли, и у нас теперь такой же панацеей становится «гражданское общество». Причем все, независимо – от либералов до этого самого – ратуют за построение гражданского общества. Я уже говорил здесь неоднократно и повторяю еще раз – опять-таки, это можно доказывать – в условиях слабого государства построение «гражданского общества» вырождается в криминальный бандитский беспредел. Просто ничего другого не бывает. Это проходили и Соединенные Штаты в свое время.

Вторая панацея – все бюрократов ругают. Когда это делают либералы, я их понимаю: бюрократы мешают либералам заниматься тем, чем либералы занимались все 90-е годы. Когда их начинают ругать патриоты – я не понимаю. Проблема для патриотов – не в том, что есть бюрократы. А в том, что они, прошу прощения, не русские бюрократы. Я имею в виду не по национальности, не по этносу, а по функциям. Это оккупационные бюрократы – вот за что их нужно критиковать, а не за то, что они – бюрократы.

И, собственно говоря, последнее. Сочетание национализма и демократии – тема нашей встречи. Здесь очень много и очень правильно, на мой взгляд, говорили академически, по теории. А я вот как некий практик, не столько политолог, сколько политконсультант, спрошу: что такое демократия на сегодняшний момент? На сегодняшний момент под демократией, благодаря тотальному господству либеральных СМИ, во всем мире, не только у нас, подразумевается либеральная демократия. Более того, именно поэтому она на Западе называется эталонной.

Вот, на мой взгляд, концепция либеральной демократии никак не сочетается с концепцией национализма – потому что подразумевает такие идеологические построения либерализма, как транспарентность, политкорректность, толерантность и тому подобное, что в принципе делает невозможным существование такой идеологии, как национализм. Не только русский, но и любой другой. Даже в теории не может.

Национализм как идеология частично способен осуществляться демократическими инструментами, но это не будет признано демократией на современном уровне никем и никогда. Но, на мой взгляд, она может, а при некоторых условиях даже и должна осуществляться отнюдь не демократическими методами. И вот в таких условиях, как у нас сейчас. Невозможно демократическими методами снести оккупационную власть. Более того, сменить оккупационные элиты, сверху донизу и снизу до середины. Демократическим путем это сделать не-воз-мож-но! Поэтому, по крайней мере, уж на какой-то период национализм должен опираться отнюдь не на демократические метод.

 

Часть вторая. Общая дискуссия

 

Виктор Милитарёв:

 

Перед перерывом я скажу еще полслова о том, что меня порадовало. Практически у нас сложился почти полный консенсус. И, на самом деле, Володя Горюнов именно этот консенсус и выразил, подвергая критике многие формулировки, но на самом деле соглашаясь с большинством выступавших почти во всем. В консенсус не захотел войти Борис Межуев, и определенные расхождения с консенсусом можно было найти в  выступлениях Ильи Лазаренко и Сергея Жаворонкова. Это при том, что на самом деле, хотя по формулировкам они могут показаться не совпадающими с остальными, Илья вовсе не выступал с позиций чистого биологического, расистского национализма, а говорил о том, что этнос имеет биологическое ядро. Я совершенно с этим согласен – русский этнос имеет биологическое ядро в 95%, поскольку он генетически и антропологически очень сильно однороден. Другой острый вопрос, который поднял Илья, - это вопрос о комплиментарных и некомплиментарных меньшинствах. Я лично не удивлюсь тому, что если выяснится, что евреи и городские армяне комплиментарны русским, а чеченцы некомплиментарны, то, грубо говоря, городская интеллигенция успокоится и готова будет вполне это мировоззрение воспринять.

Конечно, большая часть из нас не согласна с начальными формулировками Сергея Жаворонкова, поскольку в них слышно что-то такое ельцинистское, но при этом вторая часть выступления Сергея абсолютно вкладывается в наши общие взгляды, и вот в этом смысле я действительно всегда считал, что и в электорате СПС, и в самой партии СПС всегда присутствовала националистическая составляющая. И в этом смысле мне приятно, что московскую организацию исключили из СПС, как в свое время исключили московскую организацию ДПР – потому что в принципе у русского либерализма, который может сложиться в том числе и на базе исключенных из СПС москвичей, есть большое будущее. Внутри националистического консенсуса. У СПС нет будущего не потому, что он либерален, а потому что он жестко связал идеалы русского либерализма с Ельциным, Гайдаром и Чубайсом. То есть с определенными способами проведения экономических реформ, которые большинством народа признаны незаконными и пагубными. И антинациональными, и несправедливыми, и глубоко антилиберальными, кстати.

Здесь я вижу определенные очаги дискуссии. Благодаря жесткому ведению регламента,  у нас есть еще полчасика, так что я с удовольствием предлагаю желающим еще немного поспорить под запись, кого-то за три минутки обматерить и получить такую же обматеру в ответ.

 

(перерыв)

 

Виктор Милитарёв:

 

Есть конкретные механизмы, препятствующие ассимиляции. У армян и евреев это прежде всего устойчивый национальный миф. Это миф холокостного типа. Причем они стали очень похожи, уже скоро чечены начнут холокостом торговать... Евреи сейчас держатся не иудаизмом, а рассказками про то, что мы – талантливый народ, который неизвестно почему все ненавидят и преследуют. Пока они придерживаются этой гиперэгоцентрической глупой мифологии, им не ассимилироваться. Но в этом смысле, кстати, очень полезно выкрещивание, потому что традиционный православный антисемитизм и множество других культурных механизмов, как к христианству ни относись,  у очень многих евреев все эти жидовские сказки вытравляет – хотя и не у всех, но у многих. И они становятся пластичными. То же происходит и с армянами, поскольку – особенно после турецкого геноцида – они двинуты на той же самой сказке. Плюс безумные разговоры, что мы, мол, особенно талантливы в сфере бизнеса – вот это чисто культурные механизмы.

 

С места. А русские подвергались массовому геноциду со стороны евреев во время революции?

 

Виктор Милитарёв:

 

Русские подвергались массовому геноциду во время революции со стороны интернационального сброда, в котором евреи и латыши играли роль первых скрипок, в течение первых двадцати лет советской власти. В провинции нормальные инженеры затыкают рот евреям именно этим аргументом: «Ребята, давайте не будем... А то мы вам расскажем про русский холокост, и вам мало не покажется». На умных провинциальных евреев это действует, а на глупых московских, да еще в либеральной тусовке – не действует. Они в истерику впадают.

 

С места. Одного мэра в Германии уволили за слова о том, что русские в России подвергаются геноциду со стороны евреев и большевиков.

 

Виктор Милитарёв:

 

Этого уволенного мэра нужно сделать почетным членом какой-то нашей организации.

Возвращаясь к проблемам ассимиляции, должен сказать, что у чечен механизм неассимиляции гораздо более острый, потому что он держится не на культурном мифе, а на стереотипах культурного поведения. На стереотипах поведения, которое было свойственно, вы уж извините, Илья, тем самым викингам. Чечены похожи на нормальных арийско-кшатрийских бандитов варварского периода с сильно укоренившейся арийско-кшатрийской психологией, и в этом качестве они являются архаическим реликтом. Мы, русские, сегодня как народ гораздо более миролюбивы и трусливы, мы-то и были тысячу лет в крестьянском большинстве миролюбивым народом, почему всякие кшатрии и имели нас во все дырки. Поэтому сейчас почему русские боятся чеченцев – потому что русские знают: миллион чеченцев способен завоевать сто миллионов русских и сто лет держать их в рабстве. Дай Бог, чтобы этого не было, и этого не будет, но это возможно. Именно поэтому чеченец как немирный индеец – извиняюсь за терминологию английских колонизаторов – должен жить в резервации, если хочет сохранить жизнь, и преступлением правящего режима является выращивание зверей-предпринимателей, потому что они, становясь сильными предпринимателями, остаются зверьми. Хотя слово «зверь» вообще-то обозначает белокурую бестию – и здесь я иду против арийской мифологии, хотя уважаемый мною историк Сергей Нефёдов называет рабовладельческий и работорговый строй «арийским порядком».

Другое дело, я  вполне согласен с Петром Хомяковым, что все империи были концлагерем – при том, что в них был элемент социальной справедливости. В принципе, мы имеем три лика зверя: рабовладельческий захватнический порядок, концлагерь в национальных империях и торгашескую плутократию морских народов. Все три хуже. И поиск нормальной, социально ориентированной национальной демократии, кажется, дает нам шанс впервые начать историю после столетий рабства.

 

Олег Неменский:

 

Я хочу проотноситься немножко к некоторым выступлениям. Во-первых, почти везде сквозным образом звучала одна важная тема, которая специально здесь не поставлена. Это противоречие русского национализма с русской традицией, с русской историей и, может быть, вообще с русской культурой. Тема эта очень важная, и ее надо специально поднимать. Тем более, что если мы здесь в большей части рассматриваем себя как часть консервативного движения, то для нас это противоречие национализма и консерватизма оказывается принципиально важным. Это проблема, которую надо дискутировать. Поскольку я ограничен во времени, просто сделаю ссылку на свою статью, полтора года назад опубликованную на сайте АПН и посвященную тому, с какой русской традицией рвет русский национализм и как он может быть вплетен в венок русского консерватизма.

Далее, звучало такое утверждение, что русская нация – это будет уже не русский народ. Я всё-таки историк, и занимаюсь русским этническим, историческим самосознанием – в основном, правда, Западной Руси, но и Восточной тоже. Я могу сказать, что под русским в разные века всегда понимались очень разные вещи. При этом в разных частях Русской земли и в разных, называемых русскими, обществах. Отсюда как-то детерминировать понятие «русский» невозможно вообще. Оно всегда и во времени, и в пространстве, и в социальном измерении очень разное. Оно всё время изменяется. И в этом смысле русская нация XXI века не будет тем же самым, что было русским в XIX  веке, да еще там-то и сям-то. Это нормально, и этого не надо бояться. Это жизнь русскости. Она еще тысячу раз изменится.

Нация, если создавать русскую нацию, то не надо к этому относиться, как к какому-то венку русского бытия. Нация – это идея, это довольно технологичная идея, которую мы видим на Западе, пытаемся как-то перенять и использовать, чтобы русскость выжила. Мы ее используем на то время, когда она актуальна. Нация может перестать быть актуальной – и тогда нам лучше перестать быть нацией. И, скорее всего, раз евроатлантическое сообщество движется к постнациональному миру, мы можем не успеть реализовать проект русской нации. Потому что само понятие нации в XXI веке, возможно, к концу этого века, будет отмирать и становиться просто неактуальным.

Я думаю, нам стоило бы успеть создать русскую нацию и хотя бы несколько десятков лет успеть пожить национальной жизнью. Потом, в постнациональной общности, будет другая русскость, в других формах. Есть много мыслей насчет этих форм, но, по большому счету, всё это нам еще не близко и непонятно, что это будет.

Нация – это технология, нам надо ее использовать и не надо ее мистифицировать. Ничего священного в нации нет. Для нас по-настоящему важна не нация, а русскость.

Я еще на одном моменте остановлюсь – ближе к выступлению Бориса Межуева. По сути, на наших ранних этапах национального движения вполне самодостаточен лозунг равенства народов России. Народы России – все, кроме русского – имеют кучу прав, которые бы неплохо приобрести русским. Нам достаточно просто бороться за равенство народов внутри России, за равенство русских с татарами – и всё.

 

С места. Это очень слабая позиция. Попытка уравнять РСФСР с другими союзными республиками привела к распаду Советского Союза, не забывайте.

 

Олег Неменский:

 

Тут можно различать две вещи: с одной стороны, что мы хотим, какова наша желаемая цель. Она может быть гораздо больше. Другое дело – тот лозунг, который мы вбрасываем в общество. Власть и господство русских – это лозунг, который русское общество сейчас не принимает, не приемлет его.

 

С места. Вы ошибаетесь. 60% разделяет лозунг «Россия для русских», а 70% считают, что президентом РФ должен быть русский. Это данность.

 

Виктор Милитарёв:

 

Это данность, которая делится на несколько половин. В одной половине головы, на уровне суждения – да, 56 или 60% населения поддерживает лозунг «Россия для русских». Но в той половине головы, где Иван боится власти, любит власть и поддается власти, он будет действовать не так, как считает правильным, а так, как ему рекомендуют власти. Поэтому оба вы по-своему правы, а вопрос заключается в том, можно ли технологически вывести первую половину из сферы суждения в реальность.

 

С места. Еще одно дополнение – в том числе и по еврейскому вопросу. У нас очень часто русофобию почему-то увязывают с еврейством. А по-моему, русофобия – это очень русское, внутрирусское явление. Русским свойственна русофобия – с этим надо считаться.

 

С места. Как евреям – антисемитизм. Но русофобия тоже евреям свойственна.

 

С места. Большинство евреев в России – это вполне русские люди, которым стали говорить, что они – евреи. Они не знают ни еврейских языков, ни иудаизма. Это русские люди, которые думают, что у них есть пятая графа.

 

Виктор Милитарёв:

 

Как этнический еврей по происхождению, еще раз повторю: еврейская идентичность держится на культурном мифе, и в этом смысле евреи – действительно люди, которых заставили считать себя евреями. Заставили вместе: советские чиновники с графой «национальность» и еврейские мамаши, воспроизводящие этот миф. Но этот еврейский миф заключается не только в том, что, мол, мы, евреи, - великий и талантливый народ, а нас все почему-то ненавидят и всё время мучают. Вместе с ним присутствует еще и миф про коренной народ. Еврейский миф в России обветшал, но русофобский элемент в нем присутствует. В виде целого ряда бытовых суждений, которые, по крайней мере, пожилые евреи до сих пор произносят. Это: «у русских руки не из того места растут», «русские пьяные в луже лежат» и «зачем вы так не любите этих черных?»

 

С места. Я совершенно с этим согласен. Но эта русофобия как миф – она вполне русская.

 

Виктор Милитарёв:

 

Это русская интеллигенция и евреи вступили в некую алхимическую свадьбу еще на рубеже XIX-XX века. Два мифа: русской интеллигенции как антисистемного малого народа и еврейский национальный миф, - нашли друг друга. Так сказать, награда нашла героя, встретились два одиночества, и с тех пор интеллигенция превратила еврейскую русофобию в собственную истерику. Так они вместе живут и, дай Бог, умрут в одночасье.

 

С места. Они не умрут в одночасье, и это – реальность, с которой надо считаться.

 

Валерий Соловей:

 

Анализ крови – еще в начале века Мануйловым было показано, что кислотная реакция крови у евреев и русских отличается.

 

С места. И к чему это ведет?

 

Валерий Соловей:

 

Например, гастрономические предпочтения разные. Рыба-фиш там – и водка с соленым огурцом...

 

Борис Межуев:

Мне кажется, вообще в ближайшее время национальная тема для нас перестанет быть очень значимой. Я имею в виду прежде всего её специфически-этническое толкование, но и другие тоже. Потому что основная проблема сейчас – не этническая, а расовая. Расовая интеграция действительно не сработала. Это по многим ситуациям видно. Расовая проблема будет явно выходить на первый план в XXI веке. Либеральное и политкорректное общество на Западе явно пытается как-то этим ужасам противостоять. Потому что когда видно, как это прорывается, - в некоторых моментах, которые даже не хочется в этой аудитории обсуждать, - видно, насколько всё серьезно.

В такой ситуации для России вопрос, кто русские, а кто нерусские – уйдет на второй план, этническая тематика сменится расовой. Именно по этой причине расистская идеология всё в большей и большей степени обретает легитимность – в том числе даже в России и даже в значительной степени благодаря тем же евреям. Особенно евреям «третьей эмиграции», которые приехав туда и столкнувшись с несколько иным обществом, стали самыми неполиткорректными людьми с близкими к расистским взглядами.

Второй момент – насчет революции. Есть, мне кажется, главный недостаток всего национального движения – это некая демонизация путинского режима. Оккупационная власть, еще черт те что. На самом деле, что такое путинский режим? Это нормальный бонапартистский режим, возникший в ситуации революции и лишенный всякого идеологического проекта. Революция 80-х годов была проведена на основе такой простой шариковской идеи «взять всё и поделить». В данном случае – всё, что было у этой партократии. Популярность Ельцина, главной фигуры той революции, возникла на отсылке к конкретным социальным интересам. После такой революции желудка, а не революции духа, неизбежно приходит такой режим. Потому что возникает две партии: партия равенства и партия либеральной свободы. Я захапал, и теперь частная собственность – святая, так что не лезьте ко мне. В ситуации такого фундаментального раскола общества неизбежно побеждает режим, который устанавливает какую-то видимость баланса между сытыми и голодными, богатыми и обделенными. При этом он отодвигает самые одиозные фигуры из лагеря «сытых», показывает фигу лагерю «голодных» и опирается на силовые структуры. Главная трагедия путинского режима – что он опирается на спецслужбы, на тайную полицию. Лучше была бы военная диктатура, но ее возможность уничтожили чеченской войной. Но кастинг генералов всё равно, если помните, был: Лебедь, Громов, Рохлин...

И в этой ситуации революция под лозунгом «всё взять и поделить» приведет на следующем этапе ровно к тому же результату.

 

Виктор Милитарёв:

 

А почему мы не можем получить русского Чавеса или Моралеса?

 

Борис Межуев:

 

Что значит – не можете? Во-первых, вы не хотите. Здесь хотят другого. Даже не Лукашенко, а человека, который в еще большей степени поделится с еще большим количеством людей, Путина в квадрате. Такая вот логика истории. Нужна апелляция не к простым материальным интересам, а к неким сверхматериальным ценностям. Как прекрасно сказал Георгий Федотов, французская революция – эта самая мерзостная вещь, которую можно себе представить. Потому что она деградировала французов из нации великих воинов, художников и политиков в нацию спекулянтов и сутенеров. А почему? Да потому что эта революция была нерелигиозной.

 

С места. А что в путинской России является основной идеей? Конкурентоспособность. А конкурируют не нации, а национальные элиты.

 

Борис Межуев:

 

Мне кажется, главная идея Путина – стабильность. И он ее достиг.

Мысль моя завершена, а идея заключается в том, что ходить по пути социальной революции – бесперспективно и самоубийственно для России.

 

Виктор Милитарёв:

 

А какой путь не бесперспективен и не самоубийственен, по-твоему?

 

Борис Межуев:

 

Это путь цивилизационной изоляции.

 

Валерий Соловей:

 

Я бы хотел как раз Бориса поблагодарить за то, что он заговорил о революции. Эта тема еще будет обсуждаться в разных аудиториях. Понятно, что спусковой механизм революции – это всегда конкретные социальные интересы. И вот я был в начале июня на одной высокопоставленной конференции, русско-американо-германской. И вот там мною был зафиксирован важный семантический сдвиг. Единого постсоветского пространства больше не существует. И скоро вы все увидите, что из этого последует. Настало время говорить о реальности.

Второе. Не существует ни одной этнической группы, не имеющей генетического основания. Это абсолютно точно установленный факт. Все этнические группы друг от друга антропологически отличаются по такому множеству параметров, что вы даже представить себе не можете. Если вы обратитесь к медицинской генетике, то обнаружите, что наукой этот вопрос давным-давно решен. Есть даже болезни, передающиеся на этническом уровне. Это означает, что на генетическом уровне между этническими группами существуют различия, причем очень серьезные. На самом деле не существует культуры, не привязанной к биологии. Представьте себе православного эфиопа, выучившего русский язык за то, что им разговаривал Пушкин, освоившего русскую культуру – что, он станет от этого русским? Нет, конечно! Другое дело, что культурная ассимиляции обычно сопровождается ассимиляцией генетической, через брак. Одно-два поколения – и всё. Когда вам говорят: мол, во мне течет смешанная кровь – это полная чепуха, потому что законы Менделя такого не велят. Течет только одна кровь: либо кровь папы, либо кровь мамы.

Теперь третий пункт, по поводу расы. Действительно, вся история мира была историей расовых проблем, историей войн между этническими группами, создавшими свои государства. Пока так было – я не говорю, что так будет и дальше. Главные войны последних двух веков были в основном войнами внутри европеоидного типа. Но на Западе русских никогда не будут считать людьми белой расы, всегда русские будут отчуждены. Разве что на последнем издыхании, когда им будет нужно пушечное мясо для спасения – только тогда они признают нас за «своих». 89% рождаемости в Европе дают иммигранты. О чем тут говорить?

 

С места. Русских в Европе считают белой нацией. Но не могут понять, почему эта белая нация ведет себя как азиаты.

 

Сергей Пыхтин:

 

Я всё-таки еще раз хотел бы обратить внимание присутствующих на принципиальную разницу между этносом и нацией. Биологическая там основа, ядро иногда совпадает, но это вовсе не одно и то же. Не только с точки зрения изучения, но и с точки зрения качества. Этнос – явление естественно-историческое, а нация – политическое. Нация не создает государство, только государство имеет возможность создать нацию. Всё-таки общепризнанно, что русские как народ вышли из победы на Куликовом поле. Собрались разные народности, а победителем стал русский народ. Мне кажется, что русская нация вышла из Победы 1945 года. Были созданы все предпосылки, и тот процесс, который мы сейчас переживаем, - это как раз становление русской нации. И для России очень важный момент состоит в том, что 85-90% русской нации – это русский этнос. И этнические русские – не просто нациообразующее этническое ядро русской нации, оно еще и её доминирующее ядро. Есть еще одно наблюдение – тут я ссылаюсь на моего друга Андрея Савельева, он тоже увлекается этими расовыми, этническими и прочими вещами – он обнаружил массу материалов об огромной ассимиляционной силе русских на территории России. Еще одно поколение – и на территории Российской Федерации всё остальное превращается в этническую пыль.

Но, кроме этого этногенеза, идет еще и процесс политической ассимиляции, которой занимается растущая нация. И вот когда мелкие этносы попадают под колесо этого нациостроительства, они, естественно, начинают возражать – по крайней мере, его элиты: там, эстонские, чеченские, какие угодно. Это – последние залпы, на которых всё кончается. Я думаю, мы должны быть более оптимистичны и по поводу перспектив русского национализма, и по поводу вырастающей на этой почве русской демократии.

 

Вадим Солохин:

 

Прекрасно было замечено: растерянность внутри националистического движения связана с тем, что простые и явные рецепты, которые оно предлагало в 90-х годах, исполнились, но исполнились не так.

В чем они не исполнились? Я думаю, что русскому народу в том состоянии, в котором он сейчас находится, идеи равенства и социальной справедливости очень мало подходят. Что нужно русскому народу и почему он требует этой социальной справедливости? Он столкнулся с простой вещью: что народы, организованные немножко иным образом, чем русский народ, а русский народ на самом деле очень сильно раздроблен и индивидуалистичен, - они имеют возможность привлекать для своего социально-экономического роста некие ресурсы, которые русский индивидуалист в силу своего положения привлечь не может. И единственно кто может защитить его в этой проигранной им конкуренции – против кавказских народов в первую очередь – это власть, которая предпочитает этого не делать. Почему? Потому что занимается сговором с этими народами. Я считаю, что наиболее адекватной этим глубинным и, может быть, не вполне осознаваемым побуждениям русского народа является то, что вступило в вашу партию под названием ДПНИ. Главный рефрен ДПНИ – избавьте нас от конкурентов.

Точно так же, как нынешние кавказцы, действовали в старой России старообрядцы, пока они еще были. Когда всей деревней старообрядцы сбрасывались, человек превращался в купца, но нёс определенные обязательства перед «своими», в результате чего происходил очень быстрый рост старообрядческого капитала. Сейчас русские не имеют институтов, которые дают им возможность это равенство прав завоевать.

Не потому, что русский имеет желание социальной справедливости с таким же русским, как он. А потому что он понимает свою слабость и беззащитность перед лицом тех «лиц кавказской национальности», которые перед ним стоят единой стеной. Именно в этом, на мой взгляд, главное внутреннее побуждение русского национализма.

Да, русский пытается вырваться из этого положения и понимает, что он проигрывает. Потому что доступ к образованию и медицине блокируется государством, которое делает это всё платным. Как говорил классик, если у вас нет денег – значит, вы неспособны к образованию. Если у вас нет денег – значит, вы и лечиться неспособны. А доступ к возможности заняться каким-то производительным трудом блокируется очень быстро и оперативно занявшими эти ниши национальными диаспорами. И заметим, что инициатива по привлечению нелегальных мигрантов всё время возникает со стороны российского бизнеса. Лучше платить таджикам поменьше, а можно им совсем не платить, забрать у них паспорта и так далее. 

Понимаете, мы здесь сталкиваемся с ситуацией сложнейшего переплетения национального и социального вопроса – причем не в социал-демократическом плане, а именно в либеральном.

 

С места. Ты всерьез полагаешь, что масса русского населения отрицательно относится к нелегальным мигрантам потому что те создают им конкуренцию? Ошибаетесь, ребята! Просто нравы аулов переносятся сюда, где это всё не принято. Вот за что не любят. Эта масса из ДПНИ, которая ходит, - они никаким бизнесом не занимаются. Им никто не мешает по работе. Массовые профессии Ивана: инженер, учитель, слесарь, - девальвированы. А профессии, в которых Иван не силен: мелкого рыночного торговца, - стала более уважаемой, чем инженер.

 

С места. Слово «конкуренция» почему-то воспринимается вами как конкуренция за рабочие места. А я говорю о конкуренции за жизненное пространство, за женщин, например. Кавказец в российской провинции – это уже социальный статус. Который автоматически предполагает более высокий уровень доходов и безопасности.

 

С места. А по какому праву белые поселенцы в Америке уничтожали индейцев?

 

С места. Партия «Родина» с ее националистическими лозунгами была угрозой для нынешней власти, а интернациональная КПРФ – нет. Потому «Родину» и сняли с выборов в Москве.

 

Сергей Пыхтин:

 

Я бы хотел дать маленькую справку, что «Родину» - светлая ей память! – за «корки» никто не наказывал. В решении суда о «корках» вообще ни слова нет. Это провокация. Вы что, не знаете, за что ее снимали? Ее сняли за то, что один из депутатов-«родинцев» Мосгордумы указал в каком-то листочке свой служебный телефон. И всё! Никаких «корок» в решении суда не было.

 

С места. Более того, если я правильно помню, была экспертиза специальная, которая не нашла там никаких призывов к межнациональной розни.

 

Богдан Беспалько:

 

Дело в том, что миграционная политика, какой бы они ни была, всё равно будет допускать сюда представителей комплиментарных этносов, которые будут оседать здесь в качестве граждан. ДПНИ – это эвфемизм. Они выступают против определенных этносов, и неважно, приехали сюда их представители легально или нелегально. А Чечню фактически пытались отделить, но когда ее уже почти отделили, она сама пришла в Россию. И будет приходить дальше.

 

С места. В царской России чеченцев не брали в армию. И в Великую Отечественную тоже. В 1943 году было принято решение не призывать ни кавказцев, ни азиатов, воевали только русские и добровольцы – по статистике потерь это хорошо видно.

 

Виктор Милитарёв:

Хорошо бы, если чеченцев США взяли к себе в качестве политэмигрантов. Коллеги, на этом очередное заседание клуба «Товарищ» я объявляю закрытым. С вашего разрешения, клуб «Товарищ» собирается дальше с периодичностью примерно раз в месяц проводить «круглые столы» на тему «Национализм и...» консерватизм, социальная справедливость и так далее…

Всем спасибо. Я очень надеюсь, что из этих милых посиделок возникнет что-то более брутальное и политическое, чтобы к моменту, когда оно всё грохнется, мы бы уже друг друга хорошо знали.

 

Сайт клуба «Товарищ», август 2007,

уточнённая расшифровка стенограммы 2.09.07