Журнал «Золотой Лев» № 277-278 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

С.П. Пыхтин

 

Дух времени, власть и оппозиция

 

 

Мыслитель должен довести свои рассуждения до конца, чтобы знать, где находится; администратор обязан предвидеть результаты своих мер, чтобы знать, куда он идёт. (Перифраза из Сийеса)

 

Ипотечно-финансовый кризис в США прошлого года, быстро переросший в кризис мировой экономической системы, который Вашингтон старательно пытается вытеснить в Европу, а Азию и в Африку, на территории России (в Великороссии и Сибири, объединённых в так называемую «Российскую Федерацию») не может не обернуться кризисом политической системы. Именно поэтому бюрократия, не имея ни желания, ни способности осуществлять квалифицированное управление, обеспечивая национальные интересы, пытается сбить растущее стихийное недовольство результатами своей деятельности созданием очередной порции словесной ерунды о реформе политической системы, которую одно время стали озвучивать первые лица режима. Обычная и достаточно примитивная уловка чиновников: придумывать изменения, за которыми скрывается желание всё поменять, ничего не меняя.

 

I. Кризисы и реформы

 

В русской истории таких «реформ» было довольно много. Обычно они заканчивались крушением самой системы и такими издержками и утратами, которые не уступали разрушениям и жертвам военного времени. Между тем, в России общественная история имеет тенденцию повторяться. Современный общероссийский политический кризис в своих главных чертах подобен двум кризисам политического строя Государства Российского в начале XX столетия и в его завершении. В обоих случаях власть попадала в руки бюрократии и каждый раз её узурпация происходила вопреки народным чаяниям и существующим законоположениям. Не составляет исключения и кризис, который разворачивается теперь на наших глазах.

В конце концов, первой жертвой противоречия между действиями властей и ожиданиями общества, когда последнее приходит в движение, сметая всё на своём пути, становилась политическая система. По известному выражению Василия Розанова, если, конечно, его понимать правильно, в феврале 1917 года она «слиняла в три дня».

В августе 1991 её постигла в буквальном смысле слова «та же участь».

Как показывает опыт прошедшего столетия, невозможно реформировать изжившую себя политическую систему. Любая попытка такого рода обречена на неудачу, лишь ускоряя её гибель в виде разрушительного ниспровержения. Причина не в непрофессионализме или в отсутствии воли у государственных институтов и руководства, не способных её усовершенствовать, а в её принципиальной непригодности к какому бы то ни было изменению..

Катастрофические разрушения политической системы в 1917 и 1991 годах сводились, при всей их внешней непохожести, к активному участию граждан в публичной политике, когда они начинали в той или мной форме формировать институты власти, когда как обе эти системы создавались при непременном условии неучастия населения в политике, при их отчуждении от властных институтов. И монархический, и большевистский образы правления были авторитарны и старательно обходились без участия масс. Массам отводилась роль массовки. Но если в царский и императорский периоды суть такой политической системы была декларирована открыто, войдя в основные государственные законы, то при большевиках на первых порах её выдали за временную «диктатуру пролетариата». То есть диктатуру коммунистической партии. Такая форма властвования стала ядром правовой системы лишь с 1936 года, в т.н. «сталинской конституции». В 1977 году её сменила «брежневская конституция» с известной 6-й статьёй, невразумительное содержание которой через десять лет оказавшаяся в центре публичных дебатов и оголтелого мошенничества и вранья в прессе[1]. Но стоило поставить эти декларации под сомнение и сделать предметом «реформирования», как политический строй, теряя прочность, превращался, в конце концов, в груду развалин, погружая страну в мировоззренческий, государственный и экономический хаос.

И наоборот, преодоление системного кризиса, наведение порядка, восстановление целостности государства и дееспособности её хозяйственного и военного потенциала обеспечивалось, несмотря на разные эпохи, авторитарным режимом: в 1613 году восстановлением после смуты 1606-1612 годов монархической политической системы, в 1920 году – установлением, в результате гражданской войны, партийно-деспотической политической системы.

Попытка реформировать политическую систему в 1989-1993 годах обернулась очередным системным кризисом, а точнее - радикальной революцией, уже овладевшей массовым сознанием. Система была обречена погибнуть, унося вместе с собой в могилу забвения и общественный строй, и прежнее государственное устройство, и господствующую идеологию.

Бюрократия и манипулируемые ею либеральные ниспровергатели, объявив в 1990 году суверенитет РСФСР и тем самым провоцируя русофобский сепаратизм в «этнических республиках» на окраинах страны и в её центре, тем не менее в «конституции 1993 года» провозгласили восстановление российской государственности в виде «Российской Федерации», пояснив, что само понятие Россия ограничивается одной только её территорией. И хотя эти события были возведены в ранг государственных праздников, это не помешало Путину в 2005 году назвать их «геополитической катастрофой, заметив, что режим не собирается ничего предпринимать, чтобы восстанавливать разрушенное.

 

II. Структура общества и предпочтения электората

 

С тех пор прошло два десятилетия. Есть ли основание сказать, что кризис преодолён и в стране восстановлен или хотя бы установлен порядок? И что следует считать порядком? Ответ на этот вопрос даёт возможность определиться с мировоззрением и идеологией существующих в России – в данном случае на территории РФ - политических движений.

Объективно Российское государство продолжает находиться в состоянии политического распада, хотя сохраняются пока что его внешние границы[2]. Но в этих пределах существуют около сотни правительств, возникших в начале 90-х годов XX века с клеймом самопровозглашенного суверенитета, ими взаимно признанного. Около полутора десятков из них имеют внешнеполитические отношения и представительства в межгосударственных организациях. Но они не обладают реальным суверенитетом за отсутствием ресурсов, чтобы его обеспечивать, и поэтому вынуждены подчиняться политике великих держав и крупных космополитических финансовых концернов. Между тем, хозяйственный потенциал, создававшийся веками в едином и неделимом русском государстве, раздроблен и подвергся расхищению, ликвидации и утилизации. Отрасли высоких технологий и машиностроения, фундаментальная и прикладная наука, даже аграрное производство практически уничтожены. В итоге совокупная мощь страны уменьшена на порядок, техническое строение хозяйства примитивизировано, обширные регионы деградируют и вымирают. Оставим в стороне бюрократически-олигархический класс, которого все устраивает: бюрократия овладела властью, олигархия присвоила большую часть материальных активов – те и другие купаются в роскоши. Но 9/10 населения, подобно чеховскому герою, остаётся лишь наследовать идеи и долги.

Проблема в том, как долго может продолжаться подобное положение. Что касается населения, то от 40 до 60 процентов его, по данным экономической статистики, находится в состоянии бедности и нищеты и, таким образом, лишено возможности оказывать какое-либо активное влияние на политику. Оно выживает. Как и древнеримские пролетарии, эта часть жителей зависит от милостей и подачек правящего класса и, несмотря на постоянное брюзжание, послушна его воле. На какие-либо активные действия – даже на участие в выборах - она вообще не способна. Получая от бюрократии или «новых собственников» пищу и зрелища, причем самого низкого качества, люмпен доволен. Примерно 1-1,5% – это правящий класс: бюрократы-карьеристы, дельцы-спекулянты, выбившийся в люди криминалитет, еще 10-15% так или иначе кормится от щедрот правящего класса (чиновничество, судьи, милицейские-полицейские, офицерство, аффелированное предпринимательство и т.д.)[3].

Остается 25-30 процентов населения. В целом это не менее 70-80 миллионов. В пределах Российской Федерации - около 30-40 миллионов, из которых до 10 миллионов относительно самодеятельны и все еще потенциально дееспособны, а их настроение по отношению к существующему порядку в определенной степени активно-критично и реально-оппозиционно. В политологическом смысле это демос.

Во всяком случае, события общественной жизни 2003-2005 годов, число голосов, поданных на парламентских выборах за КПРФ, «Родину», либеральные партии – тех, кто оппонировал тогда «партиям власти» - убеждает в наличии значительного протестного потенциала. Даже по официальным данным он составлял тогда 34,6% - треть электората[4]. И это в условиях относительной экономической стабильности, которую обеспечивали высокие цены на экспортируемые нефть и газ. Именно этот очевидный факт заставил бюрократию, считавшую, что она навсегда захватила власть, принять меры эгоистической самозащиты: в течение 2005-2007 годов ей пришлось разложить изнутри оппозиционные партии, ликвидировать реальную многопартийность (ни одна партия в этот период не получила госрегистрации, когда как около 40 партий было запрещено, слито с другими партиями или «самораспущено»), создать партии-ловушки, вроде «гражданской силы», «патриотов» или «правого дела», развернуть уголовное преследование оппозиционных активистов под предлогом борьбы с «русским фашизмом и экстремизмом». Нужные результаты не заставили себя ждать на парламентских выборах 2007 года: все партии, которым было позволено в них участвовать, уже не представляли для режима никакой опасности. Официально «Единая Россия» имела 64,3% голосов, КПРФ 11,6%, ЛДПР 8,1%, «Справедливая Россия» 7,7%. Но мало кто верит этим процентам. В отличие от статистики выборов 2003 года, в 2007 году она уже не представляла интереса, это результат не реальных голосований, а продукт системной фальсификации[5]. К политической картине, разумеется, данные голосований не имеют отношения, разве что им может заняться криминалистика, изучающая приемы мошенничества.

 

III. Бюрократия и новое третье сословие

 

Можно ли считать современную революцию в России достигшей своих целей, а потому завершенной? Овладела ли она теми рубежами, о которых грезили тогда взбудораженные народные массы? Стряхнула ли страна в этот период со своих ног прах ненавистного прошлого? Прошлого, связанного с идеей построения в России денационализированного, антирусского, атеистического, безгосударственного коммунистического общества, для создания которого было сделано не так уж и мало[6]. Да, с этим прошлым Россия рассталась, что потребовало непомерных издержек. Но не одно только разрушение является целью революции. Любая революция имеет историческое оправдание лишь тогда, когда, очистив страну от отживших отношений, ставших невыносимым бременем, она создает новую, более развитую политическую систему, которая имеет своей целью - строить, восстанавливать, реконструировать, реставрировать, развивать, наконец.

Уничтожив государство-поместье, русская революция 1917 года, крестьянская по своей главной движущей силе, создала то, что не решилась или не успела свершить предыдущая политическая система – создать государство-фабрику. Между тем именно в этой форме производственных отношений заключена тайна возникновение на месте России с сохой и телегой - всего лишь за 25 лет - России с ракетно-атомной промышленностью.

Революции 1991 года, буржуазной или, по-русски, мещанской по своей природе, разметавшей государство-фабрику, пока что не удается создать ничего, что могло бы вывести страну на новую, более высокую ступень развития. Наоборот, вместо развития её поразили деградация, разложение и вымирание, вместо подъема она скатилась вниз. Известные статистические данные удручающи. В чём причина? Есть два демонических «контрреволюционных» фактора – бюрократия во власти и олигархия в экономике[7]. Именно они выступили тормозом созидательного этапа революции, задача которого, как и в предыдущую эпоху, заключалась в создании новой системы отношений – назовём их государством-корпорацией. Подчеркнём– не нового или иного государства, а новой формации в Государстве Российском, непрерывно существующем двенадцатое столетие. Формации меняются, а государственность неизменна, тем более неизменна цивилизация, в лоне которого она существует.

Где источник сложившегося положения? Если коротко – в сплочённости и организованности олигархо-бюрократии, завладевшей административным и финансовым ресурсами, с одной стороны, и в разобщенности «нового третьего сословия» - с другой[8]. Не имеющих ни общего мировоззрения, ни единой идеологии, ни способности и даже стремления к самоорганизации, эти 10 миллионов оказываются бессильными перед целеустремлённостью и единством армии бюрократии и олигархии, численностью не более 1,0 миллиона. Что может быть проще: объединить усилия и устранить общего врага – чуть ли не новоявленное «татаро-монгольское иго»? Оказалось, для «третьего сословия» единство недостижимо – даже перед перспективой гибели – он не может поступиться кошельком, мировоззрением и идеологией[9]. В лагере бюрократии и олигархии на этот счет всё проще – их сплачивает цинический аморализм – предпосылка и одновременно следствие запрета на какую бы то ни было официальную идеологию, что является духовной основой конституции 1993 года.

Если бюрократию, которую выводят из себя любые «измы», отличает сплочённость, то «третье сословие» разделяют враждующие между собой мировоззренческие фракции, - интернационализм, космополитизм и национализм - которых, в свою очередь, дробят внутренние страсти и противоречия, да так, что между собой им так и не удаётся договориться. Между тем мировоззрение связывает неразрывными узами гражданина и государство, индивида и нацию, семью и общество. В отличие от Европы, где процесс создания наций, начавшись еще в XVIII веке, уже завершен, в России он все ещё не может выбраться, говоря строительным языком, из «нулевого цикла». Прежде всего, ему мешал длительный период коммунистического правления, враждебного к созданию нации. Поэтому доля тех, кто не признаёт или чужд русскому национализму в «третьем сословии» достаточно велик. В идеологии, как и в науке, чтобы произошла смена парадигм, должны смениться поколения.

Именно теперь и наступает такой период.

Значительная часть «третьего сословия», не говоря о прочих классах, до конца не осознала, что объективная задача русской революции конца XX века, как и французской революции двумя столетиями ранее, - создание нации, и поэтому речь идёт о национальной революции. 200 лет назад во Франции создавалась французская нация, ныне в России – русская. Не нации создают государства, а государства, в конечном счете, создают нации, тем самым превращаясь в национальные государства[10]. Такова политологическая аксиома, которую время постоянно подтверждает. В средневековой Франции, когда условия созрели, этому процессу воспротивились Бурбоны, аристократия, крестьяне-шуаны и мятежники-вандейцы. В России созданию нации прежде мешали крестьянское доминирование и антирусская коммунистическая номенклатура, после раскрестьянивания и гибели коммунистического строя – бюрократия, олигархия и их разношерстные единомышленники – либеральная интеллигенция, сепаратисты «внутренних этно-республик» и сецессионисты окраин.

 

IV. Революция и мировоззрение

 

Революция во Франции действовала стремительно, потому что была последовательна, так как ее подготовили теоретически. Её развитие шло по восходящей. Французских горожан делили на части не мировоззрения, что обессиливает любые классы, а идеологии, что разные классы сплачивает. Кто бы ни становился во главе движения, главный лозунг был неизменным – «Франция единая и неделимая». Какая бы партия ни брала власть, – на несколько месяцев, лет или десятилетий – она не останавливалась ни перед чем - ни перед массовыми репрессиями, карательными операциями или перед войнами - если надо было устранить угрозы государственной целостности или национальному единству. Крамолу подавляли и уничтожали без снисхождения. Не только революция, но и государство только тогда чего-то стоят, когда они умеют и желают себя защищать. Истина, очевидная до банальности.

Иное дело русская революция. Оставим в стороне современную бюрократию, включая генералитет, поголовно исповедующих пацифизм и производящих оружие лишь в качестве товара, продажа которого приносит баснословные прибыли, и олигархию – ей выгоден не рост капитала, не умножение мощи страны, а их выгодная утилизация.

Посмотрим на «третье сословие», где мировоззрение имеет существенное значение.

Из всех современных мировоззрений понятие «Россия» во всём его объёме положительно присуще только русскому национализму. Для космополитизма, наоборот, Россия не политическое, а географическое понятие. Русское имеет для него примерно такое же практическое значение, как и давно ставшее легендой «византийское». Для интернационализма Россия – навсегда исчезнувшее прошлое, на месте и вместо которой ими был создан «Советский Союз», а после 1991 года – на его месте два десятка «суверенных государств», легитимность, реальность, жизнеспособность которых не подвергаются им сомнению. Характерная деталь в названии партии коммунистов – «Российской Федерации», но не России.

Нация – фундаментальная категория для любой буржуазной или мещанской революции, которые более известны по событиям XIX века, революций, происходящих в государствах с преимущественно городским населением, строительство которых обуславливает и возникновение национализма как самостоятельной системы взглядов, как самосознания нации, как её теоретического отношения к самой себе. Для национализма нация – уникальный продукт политического развития – это не этнический, а политический социум. Между тем для космополитизма нация – химера, мешающая развитию; а для интернационализма – синоним народности и племени, в лучшем случае их более высокая культурная ступень.

Здесь нет необходимости давать подробную характеристику отношений этих двух последних форм мировоззрения к русской нации – достаточно указать, что те и другие вполне безразличны к политике русофобии, на чём возник и держится режим бюрократии в России.

Еще одна важнейшая категория– государство. Для современного космополитизма оно - совокупность политических институтов власти, организация насилия, зло, которое в лучшем случае терпимо, поскольку выполняет для личности и общества (космополитизм оперирует понятием «гражданское общество») ряд полезных функций. Интернационализм видит в государстве надстройку над обществом (здесь в ходу термин «классовое общество»); идеалом отношения между которыми он полагает минимизацию государственных функций с перераспределением полномочий в пользу общественных институтов. Русский национализм, напротив, считает государство исторически обусловленной высшей политической формой самоорганизации нации, и поэтому абсолютным благом.

Два столетия назад «просвещенная» Европа, восстав против традиции, увидела в религии «гадину», которую авторитетные гуманисты той эпохи призывали «раздавить», или «опиум народа», заслуживающий запрета под угрозой уголовного преследования. В России гонения на религию совпали с коммунистическим периодом правления: они прекратились вместе с его падением. Ныне православие восстанавливает свое общественное значение, возобновляя традиционные связи между религией и индивидом, верой и народом, церковью и государством, что принципиально отличает современную мещанскую русскую революцию от французской буржуазной, которая постоянно металась между атеизмом и агностицизмом.

Космополитизм и интернационализм, отрицая русскую национальную природу Российского государства, выступают за экуменизм, за формальное равенство всех «конфессий» и «юрисдикций», за несовместимость государственных установлений с церковными,. Они считают Россию многонациональной и многоконфессиональной страной. Для русского национализма, в противоположность этим взглядам, бесспорно, что христианская православная кафолическая вера восточного исповедания (формула основных законов Российской империи) в России - первенствующая и господствующая. Космополитизм и интернационализм стоят на принципе отделения государства от церкви и на отрицании положительного характера религиозного сознания, не делая разницы между светским и атеистическим характером государства; национализм же напротив, полагает церковь составной частью государственности, а религиозное просвещение неотъемлемым элементом образования и воспитания.

Отдельная тема – отношение различных мировоззрений к политической экономии, или – соотношение разных концепций политической экономии с разными мировоззрениями. Чтобы не углубляться в этот сложный предмет, отметим только, что политическую экономию космополитизма как науку создали Смит, Риккардо и их последователи, политическую экономию интернационализма - Маркс и его последователи, а политическую экономию национализма – Фихте, Фр. Лист, Витте, Менделеев и их последователи. Указанные формы политэкономии, по аналогии с формами политических систем, можно назвать «правильными», в отличие от неправильной формы, которая с 1991 года господствует в России как олигархическая политическая экономия, находящаяся в соответствии с бюрократическим политическим строем. Конечный его итог - разложение, ликвидацию и утилизация всех материальных и интеллектуальных активов страны. Между тем были периоды, когда национальная форма политической экономии являлась повседневной практикой - она реализовывалась в России дважды: в период правлений Александра III и Николая II (1881-1917), и с 1927 по 1956 год, в правление Сталина. Конечно, тогда, да и теперь, Лист и его теории в России мало кому известны.

Точные численные характеристики распространения в населении того или иного мировоззрения в России отсутствуют. Предположительно их можно вычислить по результатам социологических исследований, референдумов и некоторых парламентских выборов. «За неимением гербовой приходится писать на простой». Но если предположить, что политически активная часть «третьего сословия» на территории Российской Федерации составляет ныне порядка 10 миллионов, то названные мировоззрения имеют приблизительно следующее количество сторонников: космополитизм – 3 млн., интернационализм – 2, национализм – 5 млн. С одной стороны, такие пропорции не соответствуют переживаемому историческому моменту, с другой, - в конечном счете именно они и оказываются причиной политического кризиса, из которого страна не может выбраться вот уже два десятилетия.

 

V. Структура идеологии

 

Существенные различия в фундаментальных мировоззренческих представлениях о России, русском государстве, русской нации и религии в «третьем сословии» предопределяют и состояние непрекращающейся вражды в господствующих идеологиях.

Предмет идеологии - политический режим, общественный строй, экономический уклад, государственное устройство, нравственная оценка прошлого, настоящего и будущего - в каждой из них – в консерватизме, либерализме, социализме/коммунизме – приобретают собственное и несовпадающее выражение. Подробно их описывать здесь нет необходимости. На этот счёт существует множество пространных трудов от учебников, словарей и энциклопедий до многотомных монографий. Даже на уровне обыденного сознания не составляет труда определиться в том, что является их сущностью. Но в данном случае нас интересует не теория, не категории идеологий, а их проявление в политической жизни России в годы революции, начавшейся в 1989 году, в деятельности политических организаций и общественных деятелей, в их отношении к действительности.

Конфедеративный «Советский Союз» вместо единой и неделимой России, советское вместо русского, открытые или скрытые формы русофобии вместо русификации, потребительство, шкурничество и карьеризм вместо традиционной морали, мир во что бы то ни стало - даже вредный, невыгодный или похабный - вместо русских побед, воинствующее атеистическое мракобесие вместо русской национальной культуры – таковы несмываемые родимые пятна коммунизма в его конкретном, предметном, запечатлённом виде. Именно такой коммунизм и был отвергнут массами, иначе трудно найти пристойное объяснение событиям двадцатилетней давности? Да, идеология коммунизма всё ещё существует, но как ностальгия по той реальности, что в прошлом коммунизмом не являлось. Имеет место тоска по стабильности в системе экономических отношений, по государству-фабрике, по сверхдержаве, по самоуважению, что было присуще подавляющему большинству. Именно эксплуатация воспоминаний о прошлом и спекуляция ими даёт возможность одной из «партий власти», именующей себя коммунистической, нейтрализовать часть «третьего сословия», превращая его в пассивную и не опасную для бюрократии массу.

Каждую идеологию отличает принципиальная ценность, лежащая в её основе и служащая стержнем всех её доктринальных положений.

Главной категорией коммунизма является «общество будущего», в котором «свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех». Вместе с тем для русского самосознания, жившего несколько десятилетий верой в то, что такие отношения возможны, эта доктрина утратила актуальность, поскольку в конце 80-х годов ее постигло сокрушительное поражение.

В отличие от теоретического коммунизма, в идеологии социализма такой ценностью является конкретное, сложившееся, устойчивое общество соответствующего государства, в его совершенствовании и развитии. Но у этой идеологии в современной России отсутствует почва для существования. По двум причинам: во-первых, за неимением самого общества: то общество, которое возникло в результате революции начала XX века, погибло вместе с падением предыдущей системы социально-экономических отношений, а нового – даже через два десятилетия - еще нет. И, скорее всего, для его создания – прочных, постоянно воспроизводимых социальных, экономических, духовных связей - потребуется много десятилетий; во-вторых, сама русская государственность находится в жесточайшем кризисе, что ставит под вопрос его существование, а вместе с тем и существование любого общества вообще.

Для идеологии либерализма высшая ценность – личность, его права и свободы. Что собой представляет реальный либерализм, показывают результаты деятельности либеральных правительств, возникавших в Российском государстве. Это «временное правительство» 1917 года и союзное правительство 1989-1991 годов и «правительства РСФСР и РФ» 1990-1993 годах[11] В обоих случаях имел место распад государственности, развал экономики, крах финансов, эпидемия сепаратизма и, как естественное следствие такого хаоса, - вымирание населения. Реализация либеральных идей в России, какие бы формы она ни имели в теории, на практике эквивалентна её разрушению. То же самое происходит от деятельности власти, стоящей на почве абсолютной безыдейности, алчности, наглости и цинизма.

Что же остаётся? Из позитивных идеологий - лишь консерватизм. Его высшие ценности – традиции, нация и государство.

Разобравшись в своих политических убеждениях, читатели сами могут решить, какая идеология им ближе. Другое дело – определиться в том, какая из всех возможных идеологий была бы наиболее эффективной для настоящего исторического периода при формировании русской политической стратегии[12].

Из сказанного выше следует, что на данном историческом этапе лучше всего на эту роль из всех возможных подходит русский консерватизм. Причем доказывает такой вывод, как бы ни казалось странным, политика самой правящей прозападной бюрократии. Из всех мировоззрений, ей одинаково чуждых, она преследует, дискриминирует, дискредитирует только национализм, из всех идеологий, которые она не может не презирать, – только русский консерватизм. Два десятилетия она ведёт с ними войну, которую до этого семь десятилетий вели сначала фанатики коммунизма, а потом подавившая их коммунистическая бюрократия. Следовательно, бюрократия, какой бы период истории России ни взять, видит в русском национализме и консерватизме – и надо сказать: не без основания – принципиальных, последовательных и непримиримых противников[13]. Поэтому она изобретает для него экстремистскую и даже террористическую биографию, создает мнимое тождество между национализмом и разного рода сепаратизмами, экстремизмами, фашизмами или нацизмами, между организованным политическим национализмом и шайками хулиганствующей шпаны и уголовных банд, паразитирующих на обострении межэтнических или экономических конфликтов и зачастую специально создаваемых самой властью в провокационных целях[14].

За последние десять лет только один раз – на парламентских выборах 2003 года – умеренно-консервативному избирательному блоку «Родина» было позволено, да и то благодаря случайности, получить в Госдуме небольшую фракцию. Когда же на выборах гордумы в Москве осенью 2005 года - вследствие безумной миграционной политики - популярность «Родины» превысила 40%, что угрожало подорвать монополию «партий власти» в столичном представительном органе, бюрократия предприняла срочные меры, чтобы её развалить, не допустить регистрации для участия в выборах и заблокировать создание из её членов консервативной партии. Кремлёвская интрига в этот раз удалась, и с 2006 года в стране нет национально-консервативной партии, которая вправе принимать участие в выборах. Но из этого не следует, что из-за такого запрета подобных партий нет вообще и что отсутствует социальный ресурс для их самоорганизации.

 

VI. Имитация партийного строительства

 

Если верить казённым регистраторам, многопартийность Российской Федерации подтверждена семью политическими партиями[15]. Именно их правящая бюрократия допускает до участия в выборах, точнее говоря – она разрешает им их изображать[16]. Эти организации можно было бы признать за действительные партии, если бы одновременно под разными предлогами не были лишены регистрации – и права участвовать в выборах - примерно три или четыре десятка других партий. И поэтому, сколько бы ни пытались партии-регистранты опровергать свою фиктивность, - рядясь в партию власти или играя роль партии оппозиции, - у них мало что получается. Во всяком случае, начиная с 2003 года, общая численность граждан, реально участвующих в актах голосования, после того как они познали вкус «управляемой демократии», стремительно сокращается. И теперь сторонников зарегистрированных партий, заклеймённых бюрократическим доверием, не превышает 10-15%. В большинстве регионов это число ниже, в некоторых, по понятным причинам, выше, например, в Москве при Лужкове, в Татарии при Шаймиеве или на Чукотке при Абрамовиче. Но для бюрократии уровень представительности власти теперь не имеет значения. Важна только имитация избирательно-голосовательной процедуры, а не её результат. Поэтому, кстати, режим, превращая многопартийность в фарс, отменил на выборах какие бы то ни было уровни явки избирателей, необходимые для признания их состоявшимися. Вместе с тем именно политические партии превращают идеологии в практику. И обратный вывод – политическая деятельность, не обусловленная идеологией и мировоззрением, как правило, оборачивается негативными, разрушительными последствиями, причем независимо от того, в чьих руках в данный момент находятся властные рычаги. Русская история XIX и XX столетий доказывает это самым непосредственным образом.

Между прочим, партии, получившие от правящей бюрократии знаки легитимации, и партии, которым было в этом отказано – мало чем отличаются по своим качественным характеристикам. Закон о партиях, появившийся в 2002 году, предусматривает их массовость (теперь не менее 45 тыс. членов) и распространение в виде отделений по большинству существующих ныне административных регионов. Причем численность в партийных отделениях – предмет особой дотошной регламентации. Однако, эти положения несуразны. Многопартийность, предусмотренная конституцией 1993 года, всего лишь пожелание. Массовость партии обусловлена, прежде всего, не конституционной милостью, а наличием политически активного общества, структура которого уходит своими корнями в глубь веков. Из всех цивилизаций такие качества присущи лишь некоторым государствам Европы. Но они отсутствуют в Российской Федерацией. Прежде всего потому, что социальная структура России дважды погибала на протяжении XX века – в его начале и в конце. Общественные же связи разрушаются, когда исчезают без следа экономические отношения, а традиции подвергаются изощрённому поношению.

Сегодня любая институция, сохранившая социальную ткань, ограниченно дееспособна – буть то конфессии, если, конечно, не считать иудеев, предприятия, профессиональные союзы или средства массовой пропаганды. А территориальных общин так вовсе нет, и каждое поселение - это обособленные индивиды, соседское общение между которыми - редкость. Остается еще семья, но это первичное общественная ячейка, которую насиловали и раздирали на протяжении четырех поколений, тоже практически мало что значат. Она скорее выживает, чем живёт, что бесстрастно подтверждает брачная статистика.

Поэтому публичная политика оказывается уделом государственных учреждений и чиновничества. Они держат в своих руках инструменты насилия, материальные ресурсы и финансовые средства. Но даже когда этот класс, становясь привилегированной кастой, и тем самым превращаясь в бюрократию, разрастается, его численность не превышает 1-2% населения.

Между тем в городской среде прорастает - вопреки всему - интерес к политике и стремление «быть в ней чем-то».

Это противоречие решается, но не в форме полноценных, массовых партий, а за счет формирования их промежуточной предпосылки – неофициальных, закрытых, отчасти нелегальных и малочисленных партийных клубов. В Европе этот этап был свойствен XVIII и отчасти первой половине XIX века. В России такие клубы существовали на переломе эпох – в конце XIX – начале XX столетий. И хотя позже они заявили о себе как о партиях, участвуя в публичной политической жизни и в выборах в Государственную думу Российской империи, все равно им не удалось преодолеть этой недоразвитой формы. 1917 год и последовавшая за ним гражданская война покончила с этими организациями, не исключая и большевиков. Победа сделал их правящей организацией, что поставило крест на их партийном развитии. Следующие семь десятилетий Россия была – несмотря на существовании «коммунистической партии» - беспартийным государством, пока логика развития не оставила в прошлом коммунистический строй с его мифологизированной «диктатурой пролетариата». И «общенародным государством».

В конце 80-х вновь возникло множество политических клубов, назвавшихся «партиями». Даже из обломков распавшейся КПСС выросло несколько партий самого причудливого идеологического оттенка. Но опять общественное развитие пошло вразрез с развитием политических организаций. Если оставить в стороне обособившиеся русские окраины, где политическая жизнь происходит автономно – Прибалтика не похожа на Украину, Украина на Закавказье, а Закавказье на Среднюю Азию – и сосредоточится на Великороссии и Сибири (Российской Федерации), что мы здесь увидим? Партийное строительство испытало два потрясения. Сначала переворот 1993 года, упразднение представительной системы власти и театрализованное сожжение Дома Советов России, практически перечеркнувшие предыдущий организационный партийный период. Затем переворот 2002-2005 годов, произведенный за канцелярскими столами, нанес по сохранившимся или вновь возникшим партиям новый удар. Конституция 1993 года провозгласила многопартийность, закон о партиях ее фактически аннулировал, установив немыслимо-издевательские, и прямо-таки садистские требования. Парламентские выборы 2003 года стали для партий лебединой песней, после чего все они либо сами собой прекратили существование, либо их запретили и распустили, либо была аннулирована их регистрация, либо им было отказано в ней. И имевших регистрацию партий осталось семь… Надёжных, послушных, удобных.

 

VII. Бюрократическое единство и идеологическая несовместимость

 

Различным социальным силам, участвующим в борьбе за кусок от властного пирога, приходится договариваться там, где на уровне идеала громоздятся непреодолимые препятствия. Впрочем, эти договоренности чаще всего становятся повседневной тактикой в условиях сложившихся обществ. Если система отношений, не претерпевая изменений, существует десятилетиями, а пристрастия электората превратились в привычку многих поколений (возьмём те же Британию, Германию, Францию), там партийным армиям и фронтам свойственна стабильность. Политические партии, как правило, прочно держат захваченные позиции и поэтому блоковые договоренности не могут поколебать высших принципов. О принципах не спорят. И любой партийно-политический блок, как правило, умножает возможности его участников. Иное дело – если страна находится в состоянии кризиса, экономических неурядиц, финансовых афер, биржевых крахов. Если ее рвут на части социальные противоречия, этническая неприязнь, эксцессы сепаратизма. Тогда принципы повышаются в цене, и их пренебрежение, неизбежное в любой партийной коалиции, оборачивается, в конечном счете, поражением. Тогда коалиции неустойчивы и, даже если удается договориться, они распадаются от любой случайности, интриги или провокации.

Всякий раз, когда в результате серьезного системного государственного кризиса разнородные политические силы, исповедующие несовместимые идеологии, пытаются объединиться, альянс существует лишь до тех пор, пока общий противник не погибнет или, наголову разбитый, не покинет арену борьбы. И тогда распад коалиции неизбежен. При этом ее члены оказываются злейшими и непримиримыми противниками, если не сказать – врагами. Примеров вполне достаточно. XVII и XVIII века - революции в Англии, во Франции, в Нидерландах, позже в Германии. Один и тот же процесс, словно дело происходит не на европейских пространствах, а в экспериментальной лаборатории.

То же самое трижды происходит в России XX столетия. Недолговечными были коалиционные режимы 1917 года - февральский и октябрьский. После удачного заговора против монархической формы правления либералы не сумели договориться с социалистами. И власть выпала из их дрожащих рук. Затем, низвергнув временное правительство, недолгим был альянс различных социалистических и коммунистических фракций. В обоих случаях дело кончилось диктатурами. Последняя, дрейфуя от динамизма к маразму, продолжалась семь десятилетий. Третий пример – революция 1989-1993 годов. Демократическая коалиция против коммунистов испарилась без следа вслед за исчезновением коммунистической администрации, и власть подобрала бюрократия.

В Российской Федерации после нескольких лет реанимации «советской власти», завершившейся в 1993 году ее разгоном, все политические группировки враждебны властвующей бюрократии, но ни одна из них не желает сделать хотя бы шаг навстречу остальным, чтобы создать коалицию, обладающую значимой силой. Возможно, еще помнятся события двадцатилетней давности, когда рушилась власть коммунистического аппарата и на первых и последних более или менее справедливых и честных выборах в Советы ей противостояла коалиционная, крайне рыхлая, спешно собранная оппозиция. Она назвала себя тогда «Демократической Россией». Но после выборов, на которых этот блок приобрел солидный вес, он существовал всего лишь несколько месяцев, чтобы исчезнуть без следа. Много позже его либеральные остатки с грехом пополам сколотили гайдаро-чубайсовскую коалицию, чтобы потерпеть сокрушительное поражение на выборах в декабре 1993 года. Тогда голосующее большинство «одуревшей России» предпочло, если посмотреть на процесс в этническом измерении, компанию еврея Эдельштейна-Жириновского, заявившего о своей любви к русским, компании еврея Соломянского-Гайдара, не скрывавшего своего презрения к ним.

В 1995, 1999 и 2003 годах так или иначе удавалось создавать партийные коалиции, чтобы участвовать в парламентский выборах, но, как бы их ни называли и к какой бы идеологической пристани ни приписывали (ДВР, Единство, Выбор России, КРО, Отечество, Родина и т.д.), они не представляли собой ни прочных партий, ни их блоков. Если не иметь в виду партийных муляжей, возникших по воле кремлевских сидельцев, все остальные так называемые партии оказывались клубными инициативами, члены которых собирались под знамена какого-нибудь известного политического лидера, чтобы, в конечном счете, рассыпаться.

Если бюрократии ненавистны идеологии, то, стало быть, ей не нужны и партии. Столоначальники всегда подозревают партийных вождей в нелояльности. Ведь даже марионетки могут закусить удила. Если бы не зависимость от Запада, то Путин или Медведев предпочли вообще покончить с партиями примерно так же, как Сталин в свое время поступал с состоятельным крестьянством (кулачеством) или духовенством. Но режиму приходится делает вид, что в России есть многопартийность. Иначе говоря – «управляемая демократия». Это когда раз в четыре года выстроенные из живых людей партийно-театральные декорации, т.е. разрешенные партии, употребляют для избирательных имитаций.

В первые годы после захвата власти бюрократия носилась с идеей заменить многопартийную неуправляемость тремя «геометрическими» партиями - «правой», «левой» и «центристской». Когда же стала понятна никчёмность столь примитивной схемы, возник новый вариант – с большим числом персонажей. В фарсе многопартийности возникли балаганные персонажи «коммуниста», «социалиста», «патриота», «либерала» и «консерватора». Понятно, что к публичной политике они не имеют никакого отношения. Для бюрократии Госдума – не место для дискуссий. Опрометчиво сказанная, но всё объясняющая и даже по-своему честная фраза. Настоящая политическая жизнь отодвинута за кулисы, удалена из органов власти и находится на полулегальном положении. Всем существующим организациям, представляющим политические идеологии, запрещена публичная деятельность, когда как представительные институты превращены бюрократией в «скучные учреждения». Одним ярмарочным шутам разрешено нести всякую околесицу¸ другим – кривляться и скоморошничать в телевизионном пространстве, остальным позволено лишь безропотно, не раскрывая рта, нажимать кнопки для голосования.

Вот только третьему сословию – то есть 30 или 40 миллионам взрослых и вполне самодостаточных людей, - ни во власти, ни в экономике не нашлось достойного места. Между тем всё, что создается положительного и ценного на территории России, все достижения труда и интеллекта, разум и мускулы – принадлежат ему. Именно оно создаёт и создавало в прошлом все те богатства, которыми располагала и продолжает располагать страна. Однако, в политическом отношении, это сословие или демос низведен до положения абсолютного ничто. Политическим классом стала бюрократия (первое сословие), экономическим – олигархия (второе сословие). Остальных превратили в касту «шудр». Нечто подобное было во Франции во времена короля Людовика XVI, и не секрет, какими средствами тогда удалось преодолеть возникшие в обществе противоречия. Возможно, новый Сийес ещё напишет русский вариант «Qu’ est ce que le tiers ètat», или он уже издан под другим названием, уже производя в русских мозгах свое очистительное действие?

 

VIII. Негативный политический опыт нового третьего сословия

 

Что должно предпринять третье сословие, чтобы реально участвовать в политической жизни? Прежде всего, консолидироваться. Совместно действовать на общественном поприще. Даже самая плохая организованность лучше какой угодно дезорганизации. Почему же эта очевидная необходимость до сих пор не реализована? Почему разложилась национальная политическая консолидация, возникшая в конце 80-х, являвшаяся консолидацией надежды?

Главная движущая сила современной русской революции – мещанство. Но когда два десятилетия назад он стал выбирать институты власти, то увидел, что в этом казалось бы простом акте совершает одну ошибку за другой. Полученные результаты срамили и опровергали высокие стремления. Сделав ставку на энергичных критиков «застоя», «партократии», «привилегий», «6-й статьи», демос добился падения «коммунизма», но в виде Съезда народных депутатов СССР (аппаратная карикатура на средневековые Соборы) возникло сборище политических беспомощных бездельников, которые, как только возникла необходимость употребить власть, чтобы защитить национальные интересы, сразу же от нее отказалось и разошлось кто куда. Их никто не разгонял. Бесхозную власть подобрали отпетые негодяи.

Следующий выбор был не лучше – республиканские верховные советы, избранные годом позже, состояли сплошь из авантюристов и аферистов, мечтавших разнести страну в клочья. Первыми, кто начал этот погром, оказались народные депутаты РСФСР, сразу же объявившие чуть ли не единогласно суверенитет России (?) от «Советского Союза» (?), что давало санкцию на отделение центра страны от ее окраин.

Третья ошибка, переродившаяся в заговор и измену, имела конкретное имя – Ельцин. Великому «демократу» и выдающемуся «спасателю» в 1992 году Съезд – формально высший институт власти - единодушно вручил ему чрезвычайную власть диктатора, чтобы через год - благодаря телевидению – стать онемевшим зрителем государственного переворота, совершаемого их недавнем любимцем и его прихлебателями. Власть была узурпирована и отдана «всенародно-избранным» самодуром и алкоголиком нескольким сотням алчных прохиндеев, взращенных в инкубаторах с названиями «ЦК КПСС», «КГБ» и «ЦК ВЛКСМ». Ворье тут же набросилось на страну, словно голодные гиены на раненого и обессиленного слона.

Последняя попытка «третьего сословия» быть политическим субъектом произошла в 1995-1996 гг. К этому времени некогда великое государство уже представляло собой дымящиеся головешки и разбитые горшки. Страну поделили виртуальные государственные границы, истерзали вооруженные мятежи и местечковые имущественные войны. В парламенте в Москве варился импичмент, а население готово было смести своего бывшего любимца, отдав высшую государственную должность лидеру коммунистов, завершавшему любое публичное выступление призывом покончить с «антинародным режимом».

Словом, власть бюрократии дышала на ладан. По крайней мере, так казалось.

Однако, и на этот раз бюрократическая узурпация была спасена от поражения руководством компартии. На словах клеймившее «политику Ельцина», оно одновременно, имея относительное большинство в нижней палате, давало ход законопроектам, усилившим позиции бюрократии. Когда же в Госдуме сложилось и квалифицированное большинство, способное преодолеть конституционные рогатки, чтобы начать процесс отрешения Ельцина от президентской должности, оказалось, что в Уголовном кодексе, незадолго до этого принятом голосами коммунистической фракции, статьи, описывающие составы государственной измены, в которых обвинялся Ельцин, сформулированы так, что ни одно из инкриминируемых ему деяний не подпадают под их действие.

По этой формальной причине импичмент был провален, народные протест постепенно схлынул, ельцинская администрация, оплатив лояльность олигархии залоговыми аукционами, продолжала управлять избирательным процессом, единства оппозиции не было и в помине, и – к тому времени представлявшего собой развалину в физическом и интеллектуальном отношении - Ельцина вновь провозгласили «всенародно-избранным». Торжество березовщины в политике предопределило дефолт 1998 года в экономике. Народ-экстремал, подобно разгулявшемуся моту-аристократу, не глядя оплатил все счета.

Социальные слои, здесь их называют третьим сословие или демосом, сделало из происшедших событий – пусть и интуитивно – надлежащие выводы. Результаты всех выборов, проводившихся после 1996 года – это реакция мещанства на свое политическое невежество, на недееспособность в политической практике, на неумение профессионально выступать на политическом поле со знанием дела и в собственных интересах, на физическую невозможность «быть чем-нибудь» в управлении государством.

Иначе говоря – третье сословие предпочло отвернуться от публично-политической жизни. Его отчасти удалось расшевелить лишь в 2003 году благодаря участию в выборах блока «Родина», но, после того как блок распался и сошел с политической сцены, чему Кремль максимально содействовали, интерес к политике в городских массах опять пропал.

 

IX.Олигархическая экономика и политический кризис

 

Скорее всего, дальнейшее разложение страны продолжилось бы без зримого противодействия, если бы не социально-экономическое обострение, которое вновь стало разогревать политическую атмосферу. Стоило прекратиться муссонным золотым дождям, продолжавшимся целое десятилетие, как жизнь опять раскрыла все свои язвы и провалы. Огромный государственный долг иностранцам сократился, но увеличился в ту же величину внешний долг частных корпораций. Оказалось, все активы в национальном хозяйстве уже не принадлежат России, их присвоили зарубежные олигархии. Прибавочный продукт, вместо того чтобы умножать экономический потенциал страны, превращаясь в денежный капитал, вывозится за границу и обращается в частную собственность жирующих бездельников. В результате износ производственных фондов достиг таких величин, при которых катастрофы и аварии в промышленности, в энергетики, на транспорте, в лесном хозяйстве и в земледелии стали обыденным явлением, принося дополнительно к коррупционным потерям многомиллиардные финансовые убытки. Профицит сменился дефицитом, покрывать который бюрократия решила самым примитивным способом. За счет сокращения реальных бюджетных расходов на оборону и социальные нужды; с помощью монетизации социальных отраслей, таких как образование или здравоохранение; роста цен и тарифов на потребительские товары и услуги; установления новых и увеличения существующих налогов, обращаемых преимущественно на бедные, на многочисленные слои населения; ускоренной распродажей государственного имущества и предприятий; замещением коренного населения завозимыми закавказцами и азиатами. И в качестве необходимой силовой гарантии – усиление внутренней армии, предназначенной терроризировать коренное население, в сочетании с фактической ликвидацией боеспособной регулярной армии под предлогом её реформирования, и модернизации.

У бюрократии есть всего лишь одна святыня, которой она безоговорочно поклоняется – это золотой телец. Вследствие этого факта ей присущи только три чувства – низость, алчность и эгоизм. Иначе говоря – нет экономической и политической почвы, на которой мог бы состояться «общественный договор» между третьим сословием и олигархо-бюрократией, договор, который бюрократия и социальные низы, впавшие в безумие и имея общего лидера, заключили в 1991-93 годах. После того как Ельцин был смещен со своей должности, с первого дня 2000 года, между коренным населением, на 90% русским, и господствующим классом бюрократии и олигархии, на 80-90% антирусским, состояние войны не прекращается, но она носит односторонний характер – ее ведет только бюрократия.

Какой может быть русская реакция в случае обострения обстановки – показывают разрозненные и противоречивые события в Кузбассе, прежде в Кандопоге, потом во Владивостоке и многих других местах страны. Наконец, на Манежной площади 11 декабря 2010 года. Насколько вероятна консолидация политической оппозиции, которая одна может быть предпосылкой социальной, классовой и национальной консолидации «третьего сословия»? Пока что существующее правление может чувствовать себя в относительной безопасности: бюрократия теряет авторитет, но ей все еще подчиняются, олигархию ненавидят, но её готовы терпеть, либеральная интеллигенция находится в творческом бесплодии, но ее пошлое кривляние в электронных СМИ, с помощью которых она воздействует на настроение масс, возмущая многих, все еще не приводит в негодование., которое может устрашить.

Политическая среда, созданная бюрократией, вполне устраивает правящий класс. Бюрократии удалось использовать наилучшим образом период социального разложении и гниения, происходивший в правления Ельцина и Путина. У правящего класса возникла солидная социальная опора в виде вертикали многомиллионного безыдейного люмпена, расположенных на всех ступенях социальной лестницы, мировоззрение которого вполне совпадает со столь же безыдейной и аморальной бюрократией. Чем больше численность люмпена, тем бессмысленней борьба идей. Идеологические баталии в этих условиях оказываются ни чем иным, как заранее спланированными спектаклями-диспутами, в которых нет места настоящим политикам[17].

Положение правящего класса неколебимо, если либералы «мочат» коммунистов и «роют яму» консерваторам, если коммунисты, в свою очередь, «ставят подножку» консерваторам и лаются с либералами, если консерваторы, ещё ничего собой не представляя в политическом отношении, клянут на чём свет стоит коммунистов и нисколько не сомневаются, что либералы скуплены на корню жидо-масонами. Словом, политическую жизнь подменил политический террариум с бюрократией-надсмотрщиком во главе, которому только того и надо, что стравливать между собой всех политических животных.

Трудно сказать, есть ли в России хоть какие-то объективные предпосылки для того, чтобы существующее положение было изменено в предстоящий избирательный период, связанный с парламентскими выборами осенью 2011 года и президентскими выборами весной 2012.

 

X. Иудин грех

 

Если пользоваться официальными данными хозяйственного развития Российской Федерации, то материальные условия её существования выглядят более чем прилично. За последние 15 лет «реальный» валовой внутренний продукт (ВВП), исчисляемый в денежном показателе в ценах 2008 года, вырос почти в 2,3 раза с 19,5 трлн. руб. в 1995 году до 44,5 трлн. руб. в 2010 году. В долларах США это 2,24 трлн. Казалось бы, надо лучше, да лучше некуда. Однако – в 1997 году, когда стоимость ВВП была равна 19 трлн. руб., этот объем составлял половине того, что производилось и добывалось на территории РСФСР в 1990 году. Следовательно, в 1990 году ВВП РСФСР составлял порядка 38 трлн. руб. По отношению к этому уровню рекордные 44,5 трлн. руб. 2010 года выглядят бледной немочью, ибо соотношение этих двух чисел доказывают только то, что развития за эти четыре «пятилетки» - миф, а если и происходил какой-то реальный рост, опять-таки в денежной форме, то он за весь этот период составил жалкие 17%.

Мы оставляем в стороне изменения, произошедшие с 1990 по 2010 год в техническом строении ВВП. Они показывают, как производящая экономика превратилась в добывающую[18], а ее индустриальный характер выродился в сырьевой[19], закрываем глаза на тот факт, что более половины хозяйственного капитала оказались у 1500 владельцев, а у 85% населения осталось не более 7% богатства страны, не поднимаем тему вопиющего социального неравенства., пропасть между полюсами которого выражается трехзначным числом.. В данном случае нас эти факты не интересует, хотя они и превращают победный марш в похоронную кантату. Все оказывается гораздо хуже, если соотнести общие результаты хозяйственной деятельности с величиной совокупного достояния, которым располагает Россия-РФ.

Как раз примерно 15 лет тому назад впервые в русской истории наука и власть решились подсчитать эту величину, наплевав на марксистские догмы, исключавшие из подсчетов все ресурсы, которыми располагает природа страны, полагая, что она не имеет цены. Оказалось, суммарная стоимость национального богатства РФ ((недра, леса, промышленность, инфраструктура и т.д.) равна 340–380 трлн. долларов. С учетом падения за этот период покупательной способности североамериканской валюты примерно на 30%, теперь эта величина равна 440-480 трлн. долларов. Речь идет о фантастическом, баснословном потенциальном богатстве. В пересчете на душу населения – от только что родившихся младенцев до немощных стариков - от 3 до 3,5 млн. долл. Однако, не все наличные богатства находятся в процессе производства. По самым оптимистичным экспертным оценкам лишь пятая их часть или 20% стало реальным богатством нации. Следовательно, денежная стоимость действующей экономики, участвующей в создании ВВП, составляет порядка 88-96 трлн. долларов или, в расчёте на одного жителя, от 630 до 680 тыс.

Несложные подсчеты показывают, что эффективность использования производственного капитала страны не превышала в 2010 году 2,55 – 2,33%., что в расчете на одного жителя составило всего лишь $16 тыс. Иначе говоря – управление находится на недопустимо низком уровне, он не идет ни в какое сравнение со странами, по уровню наличного богатства находящемуся в неизмеримо худших условиях. Например, в США он ниже, чем в России-РФ, в 2,5 раза, в Германии в 6 раз, в Японии - в 22 раза. Речь при этом не идет о якобы низкой производительности труда русских рабочих в сравнении с западными, о чем прожужжали уши либеральные журналисты – их пропагандистские россказни давно были опровергнуты академиком Д. Львовым, доказавшим, что на единицу заработной платы производительность труда в России выше в 3-4 раза, чем в индустриально развитых странах.

Проблему создает овладевшая национальными ресурсами олигархия, господствующая в России после 1991 года. Она стимулирует не производство материальных благ, не расширенное воспроизводство промышленного капитала, не развитие нации и государства. Выгода олигархии в торговле денежными суррогатами, в биржевых спекуляциях, в вывозе сырых материалов - нефти, газа, леса, металла, угля, алмазов и т.д. Не вложение получаемой прибыли в реальный сектор, а ее превращение в предметы личного обогащения и расточение на эгоистические удовольствия.

Казалось бы, экономические болезни лучше всего лечатся экономическими же лекарствами, обладание которыми является привилегией никому не видимой руки рынка. Но это не так. Рынок в лучшем случае функционирует там, где господствуют интересы мелких лавочников. Где же требуется стратегический размах, где глубина замысла проникает на десятки лет вперёд, рыночной стихии делать нечего. Там должна вступить в свои права дальновидная государственная стратегия, так сказать, потребности народа. Если бы развитие экономических отношений подчинялось этой стратегии, объем ВВП, например, уже сейчас был бы утроен или учетверен, и лишь за счет внутренних ресурсов и организационных технологий.

Но самое удивительное как раз состоит в том, что все выдающиеся разрушения, все невероятные по цинизму изменения, происходившие в России с 1988 по 1996 год и перевернувшие ее сверху донизу, низвергнув ее с высоты 20% мирового потенциала до ничтожных 2%, совершались «для народа властью народа и по воле народа». Каждое мероприятие, которое тогда осуществляла власть, встречалось бурным восторгом – начиная с отмены целостности национального хозяйства, ликвидации равновесного экономического механизма и кончая политическим расчленением государства и упразднением институтов народного представительства. Практически все новации такого рода встречалось толпой на-ура, включая и государственный переворот осенью 1993 года, когда в 20-миллионном столичном регионе выйти на улицы Москвы, чтобы поддержать законный парламент, решилось не более 30-40 тыс. безоружных демонстрантов, легко разогнанных пьяной солдатнёй.

Поскольку разрушение хозяйственного потенциала и десуверенизация страны совершались и продолжают совершаться именем народа и властью, избранной народом (во всяком случае, его арифметическим и не самым высокоморальным большинством), так и прекращение этого процесса и переход к политике восстановления и реконструкции страны может быть осуществлено не иначе как по воле народа и властью, избранной народом.

Однако для смены стратегии развития, а именно так стоит вопрос, одного недовольства масс мало. Ими должна овладеть идея новой государственной и экономической политики, идея, представляемая конкретной политической силой в виде партийной организации и широкой поддержкой со стороны общественных движений.

Организация такого относительного большинства была уже практически решенным делом, если вспомнить 2005 год. На политической арене тогда действовал его вполне дееспособный представитель – партия «Родина» с парламентской фракцией во главе. Но ее не поддерживало массовое общественное движение и она прекратила свое существование.

Из истории хорошо известно, что такая массовость приобреталась партиями нового курсам, когда они опирались на определенные социальные классы, на сословия, профсоюзы, на организации, выросшие в борьбе за те или иные политические и экономические права, на ветеранов и фронтовиков. Проблема современного положения заключается в том, что ничего этого нет, а если и есть, то находится в эмбриональном состоянии, в свою очередь нуждаясь в чьей-либо поддержке. Поэтому помимо партийной консолидации, происходящей сверху вниз, необходима общественная консолидация, происходящая снизу вверх, консолидация, являющаяся реакцией на невыносимые жизненные обстоятельства. И тогда у каждого партийно-идеологического общественного сегмента возникнет, если уже не возник, соответствующий социальный и общественный союзник, обеспечивающий связь с основной массой населения, не считаться с которой уже будет нельзя.

Каковы же задачи политических и общественных организаций, представляющих интересы «третьего сословия» или – интересы демоса, а стало быть, и интересы нации в целом? В нескольких словах - они должны, во-первых, воспользовавшись выборами в парламент, добиться одного – чтобы «партия власти» утратила абсолютное или даже относительное большинство в нижней палате. И, во-вторых, сделать попытку выдвинуть на президентских выборах «третий кандидат» от «третьего сословия», кандидата народа с предвыборной программой, которая фактически была бы общенациональной программой коренной реконструкции страны.

Конечно, рассуждения, исходящие из предпосылки, что предстоящий политический период будет происходить в мирных формах, в один момент могут утратить смысл, стоит только вялотекущему кризису обостриться – ведь страна имеет дело с бесстрашным и абсолютно аморальным правлением, способным на любые поступки. И тогда России предстоит выбирать: Тиранию коррумпированной бюрократии или власть «третьего сословия», то есть демоса, а значит – демократию. Разложение, деградацию и вымирание или стратегию развития. Практику перманентного государственного переворота, именно таким является власть бюрократии, или подлинное народовластие, являющееся, если несколько перефразировать Эрнеста Ренана, ежедневным плебисцитом.

В разгар величайшей Смуты начала XX века, когда Россия переживала период революции и ее судьба решалась на полях сражений гражданской войны, поэт Максимилиан Волошин написал следующие хорошо известные и полные горечи строки:

С Россией кончено... Напоследях // Ее мы прогалдели, проболтали, // Пролузгали, пропили, проплевали, // Замызгали на грязных площадях, // Распродали на улицах: «Не надо ль // Кому земли, республик да свобод, // Гражданских прав?..» И Родину народ // Сам выволок на гноище, как падаль... // О, Господи, разверзни, расточи, // Пошли на нас огнь, язвы и бичи, // Германцев - с запада, монгол - с востока, // Отдай нас в рабство вновь и навсегда, // Чтоб искупить смиренно и глубоко // Иудин грех до Страшного Суда!

100 лет назад до рабства дело не дошло. Смуту удалось преодолеть. Русское единство было восстановлено, и непродолжительное мученичество сменила длительная эпоха могущества. Поэтическое пророчество, однако, не было понято.

Ныне Россия также ввергнута в состояние Смуты – по сравнению с предыдущей гораздо более серьезной и опасной - и русским, составляющим почти 90% населения, в который раз предстоит, осознав свое грехопадение, деятельно искупить его.

 

31.03.2011