С.П.Пыхтин

 

Русская национальная идея и современность

 

Когда академик Лихачев праздновал свое 90-летие, он так отреагировал на юбилейный вопрос журналиста, относящийся к необходимости “единой консолидирующей идеи” для русской нации:

 

“Все это крайне опасно!...Нигилизм разовьется. Государство должно быть деидеологично. А вооруженное какой-то, пусть самой правильной идеологией, оно опасно, потому что становится нетерпимым к чужой идеологии. В государстве должно быть много идеологий. Так же, как не должно быть одного ислама. Почему Русская Православная Церковь потеряла столько своих приверженцев? Потому что в ней видели воплощение императорской государственной идеологии. Самодержавие и православие не должны быть рядом. Государство пусть стоит с алебардой на площади и следит, чтобы не грабили подданных.

Если не хватает своих идей - пожалуйста, приобретайте “за свой счет” чужие, заимствуйте. Но стоит ли пренебрегать собственным богатством? У нас есть блестящие философы, у нас живопись, музыка, близкие к религии. Когда я слушаю “Хованщину” или “Град Китеж”, меня охватывают почти религиозные чувства. Но когда я вижу: весь первый ряд в театре заполнен людьми, украшенными орденами, эполетами, с кортиками воинственными, восхищающимися одномерностью идеологии, идущей со сцены, я легко представляю их марширующими по улице. Разве это не так? Поэтому я противник любой идеологии - сегодня она таит в себе страшную опасность... Всякая идеология ведет к деспотизму”.( газета “Век” № 46 за 1996 г.).

 

“Новая газета”,  издание, находящееся под патронажем Фонда Горбачева и г-на Явлинского, в номере от 9.12.96 опубликовала письмо г-на Лихачева, в котором академик, адресуясь съезду партии с плодоовощным названием, написал следующее:

 

“Знаю, что сейчас многие убеждены в том, что спасение наше в общенациональной идее. Общенациональная идея в качестве панацеи от всех бед - это не просто глупость, это крайне опасная глупость! А разве гитлеровская идея не была национальной? Именно поэтому я с большим волнением слежу за нарастанием напряженности и усилением диктаторских настроений в Белоруссии. Необходимо очень внимательно заниматься этой проблемой, иначе мы будем иметь ближайшего соседа - страну, где попираются права человека, свобода мысли и свобода слова.

Я категорический противник всяких общенациональных идей. Вы посмотрите, что в таком случае получается: приняли идею, живем по ней, а вот всех тех, кто в нашу русскую идею “не вписывается”, - в острог? Я бы сказал так: жизнь по общенациональной идее неизбежно приведет сначала к  ограничениям, а потом возникнет нетерпимость к другой расе, другому народу, другой религии. Нетерпимость же обязательно приведет к террору.

Единомыслие - это искусственность. Естественно многомыслие, многоидейность...

Если говорить о будущем России..., я бы сказал, что наше будущее - в открытости всему миру и просвещенности. Для государства, любого, в любые времена, на первом месте должны стоять морально-нравственные ориентиры...

Главной заботой государства, власти должна быть не химера национальной идеи, а культура. В самом широком ее понимании - образование, наука, искусство, отношение друг к другу и к природе. Культура как глубинное основание общественного устройства и всего социально-экономического развития. Не вульгарная надстройка в противовес базису, а главный смысл и главная ценность существования как отдельных народов и малых этносов, так и государства.

Культура сейчас, несомненно, важнее для нашего государства, чем цивилизация, но, к сожалению, это не находит понимания среди широких слоев управленцев. Вне культуры существование человечества на планете лишается смысла...”.

 

Простим почтенному старцу, который является специалистом в области языкознания, что он на десятом десятке своей жизни отождествляет идею с идеологией, национальную идею с государственной идеологией, что после 80 лет господства в России марксизма-ленинизма он позволил себе такое обобщающее умозаключение: “всякая идеология ведет к деспотизму”. Но “простить” не означает “согласиться”.

 

Личность без идеологии дикарь, нация без идеи сброд

 

Если бы академик развил свои размышления по этому предмету, то он наверняка бы вспомнил, что точно такую же позицию занимал двумя столетиями ранее генерал Бонапарт, ставший императором Наполеоном I. Для г-на Лихачева французский император “тоже тиран - но умница, потрясающе образованный человек”. Потрясающе образованный капитан артиллерии, сделавший за 10 лет необыкновенную карьеру, считал любую идеологию опасной для империи, а идеологов - своими злейшими врагами. Означает ли принципиальное отрицание идеологии со стороны Наполеона, что во Франции отсутствовал деспотизм? Ничего подобного. Деидеологизированность наполеоновского режима ничуть не препятствовала тому, чтобы он являл собой пример откровенной, принципиальной, последовательной деспотии.

Государство может быть деидеологизированным, как первая французская империя, и одновременно находиться в условиях деспотического режима, следовательно, не исключено и противоположное соотношение - народовластие в условиях идеологизированности. Одно никоим образом не препятствует другому.

Если оставить за скобками духовную жизнь, останется одна только технология господства одной части общества над другой. В технологическом отношении власть в государстве ничем не отличается от власти в банде или воровской малине.  Стоит избавить, к примеру, общественные отношения раннего средневековья от поэтических и романтических красок, появившихся на живописных и литературных полотнах в эпоху Возрождения, получится ничем не прикрытое насилие, власть, которая использует силу в качестве своего единственного аргумента. Бароны, герцоги, графы и тому подобные субъекты, заполонившие Европу, представляют собой на современном языке главарей какой-нибудь солнцевской, люберецкой или чеченской группировок.

В какой момент предводители средневековых вооруженных банд перестали быть обыкновенными грабителями, насильниками и убийцами? Как только их внутренний мир оплодотворили духовные формы и прежде всего религиозные. В подлинном смысле этого слова Европа вновь вступала на путь цивилизационного развития, после того как прекратила свое существование Западно-Римская империя, лишь когда европейское рыцарство приняло участие в крестовых походах, событии, целиком опиравшимся на духовные идеалы, после  которых историю новых европейских народов можно уподобить истории идей, а не истории криминальных деяний. Идеи начали управлять миром, а не плотские удовольствия.

Отношения, свойственные варварскому периоду развития, становятся на путь цивилизованных отношений, а обыкновенное насилие превращается в государственные отношения, как только общество приступает к энергичному освоению духовного мира человека, как только оно начинает жить не только и не столько материальными, но главным образом духовными интересами. Материя, оставаясь почвой для развития, уступает место для главного поля битвы миру духовных сущностей, не менее материальных, но гораздо более привлекательных для человека. Мир идей и есть тот естественный мир, в котором происходит человеческое развитие, как только человечеству удалось вырваться из стадии дикости, преодолеть родо-племенной этап развития.

Разве идеи сами по себе угрожают человечеству? Общество обречено на “нигилизм”, если, сосредоточившись лишь на материальной стороне жизни, оно попытается исключить область идеальных интересов. Человек, который не исповедует “идеологию” - дикарь, нация без “национальной идеи” - сброд. Такой оборот дела действительно “крайне опасен”, поскольку его результатом является регресс, движение вспять. Г-н Лихачев предлагает русским вновь стать дикарями с морально-нравственными инстинктами приматов.

В принципе абсурдно утверждение, что культура, искусство, образование, мораль и нравственность могут существовать вне идей и идеологий. Чтобы стать образованной личностью, необходимо много знать и обладать способностью к саморазвитию. Спрашивается, а что составляет содержание образования? Знание одних только естественных законов. Они бездуховны, внечеловечны, нейтральны к смыслу человеческого существования. Тогда быть может общественные закономерности? Но и они имеют содержание лишь в том случае, если наполнены идейным смыслом, вне которого у них не оказывается собственного предмета.

Современные культура и наука, образование и воспитание, которые г-н академик пытается предохранить от национальной идеи, как раз являются формами, в которых она воплощается, способами, воспроизводящими нацию из поколения в поколение. 

Не надо далеко ходить, чтобы увидеть последствия “деидеологизации”. Страной без господствующей идеи, но с множеством “идеологий”, является современная Россия. При этом г-н Лихачев никак не может понять, что все то, что его ужасает в современном положении страны и ее культуры, является закономерным результатом игнорирования властью национальной государственной идеи. Тем, что власть пока что неестественно  терпима к “чужой идеологии”. Тем, что появились сограждане, разум которых не обременен никакой “идеологией”.

С мнением почтенного мэтра, названного в связи с его юбилеем в “демократической печати” ни с того ни с сего “совестью нации”, строго говоря, спорить бесполезно, поскольку ни одно из его умозаключений не соответствует природе общественного и прежде всего русского развития. Дискуссия с г-ном Лихачевым на избранной им почве напоминает известное столкновение Остапа Бендера с католическими священниками. Бендер заявлял, что “Бога нет”, ксендзы - “что Бог есть”. Г-н Лихачев напоминает постаревшего Бендера, возглашающего: “идеи нет”. Чтобы ему оппонировать на его уровне, остается лишь сказать:  “идея есть”.

Но г-н академик не столь примитивен, как его предтеча. Ведь он отрицает не сами идей, он отрицает объективную необходимость национальной идей для русских. “Не бойтесь множества идеологий, но страшитесь, если в России появится национальная идея”. Такова суть академических откровений, активно внедряемых в сознание русского общества. В этом стоит разобраться подробнее.

 

Требуется русский национальный монолит

вместо конгломерата народов

 

Прежде чем перейти к национальной идеи, необходимо понять, что из себя представляет нация, которая должна ею овладеть.

Человечество развивается в формах, которые изменяются в определенной последовательности. Семья, род, племя, народ - вот фазы этого процесса, принадлежащего естественной природе всех континентов, где существует вид Homo sapiens. Сейчас человечество состоит примерно из 2000 народов, учитываемых наукой этнографией, если не считать исчезнувшие, истребленные или ассимилированные народы. Перечисленные формы самоорганизации, в которых происходило чуть ли не 99 процентов истории человечества, завершились принципиально новым этапом, появившимся впервые лишь в XVIII столетии нашей эры.

Качественно новое явление в развитии человеческой самоорганизации называется нацией. В отличие от всех предшествующих форм самоорганизации нация представляет собой не естественно-историческую, а политическую форму, внешними признаками которой является государство. “Нация - это этно-социальная, культурно-историческая и духовная общность людей, сложившаяся в процессе формирования государства и укоренения высокоразвитой культуры. Русские как нация сформировались вокруг великорусского, малоросского и белорусского этносов, включив в себя многочисленные народы, тесно связанные с русской культурой, духовной и государственной традицией”[1]. Если в прошлом население государства представляло собой некий конгломерат народов и народностей, объединенных волей монарха-суверена, то теперь таким сувереном выступает нация. В связи с этим в политическом мире насчитывается не более 150 наций, из которых  к великим относятся около 10 из них, и русская нация в том числе.

Абсурдность предположения, согласно которому нация не должна обладать совокупностью непротиворечивых представлений о ее принципах развития и стратегических интересах в мире - то есть национальной идеей, - самоочевидна. Поэтому секрет заявления г-на Лихачева находится на поверхности. Если русские не будут обладать национальной идеей, то окажется утраченной объективная основа для существования и русской нации. А без национальной идеи не будет ни национальной экономики, ни национальной культуры, ни национального государства. Таков на самом деле социальный заказ, отработанный престарелым академиком от лингвистики, заказ на идеологическое оправдание развала страны.

Таким образом, не может возникнуть нации, тем более великой, если она не будет обладать самобытной, только ей присущей национальной идеей. Сама по себе национальная идея является продуктом создания и исторического развития нации. Но она объективно обусловлена и поэтому не может возникнуть как субъективный акт философа, публициста или политика. Национальная идея не имеет авторства, в отличие от идеологии, которая, напротив, не может не быть результатом творческого акта конкретной личности или группы лиц.

Неравномерное развитие человечества самоочевидно. В хронологическом отношении между отдельными его общностями пролегают тысячелетия, в лучшей случае - столетия. Русский народ в этнологическом отношении на несколько веков моложе большинства народов Европы, не говоря уж об азиатах. Что же касается национальной фазы развития, то отдельные регионы Европы опережают Россию на 200-100 лет.

Время возникновения наций, в отличие от народов, можно определить достаточно точно. Как правило, их порождают великие события, особенно - великие победы.

Североамериканская нация родилась в огне Гражданской войны, французская - после Великой революции 1789 года, германская и итальянская нации - после того, как Германия и Италия были объединены в результате серии войн в XIX веке. Явление русской нации датируется победой России во второй мировой войне в 1945 году.

Однако проблема, с которой встретилась русская нация, заключалась в том, что ее рождение не было сопровождено появлением русской национальной идеи. Эту идею выполняла глубоко антинациональная доктрина марксизма-ленинизма, которая была официальной идеологией всех государственных институтов. Крах этой идеологии, не имевшей с Россией ничего общего, одновременно  должен означать, что наступило время для новой идеи. Но если следовать за г-ном Лихачевым, в этом пространстве может существовать все что угодно, только не русская национальная идея.

Если образование и воспитание в России не будут русскими, что это будет за образование и воспитание и будут ли они вообще? Если русская наука утратит свою русскую особенность, делающую ее непохожей ни на одну из научных школ, сможет ли тогда такая наука существовать? Разве возможно русское искусство, если оно перестанет быть национальным искусством, опирающимся на фундамент всего предыдущего развития? Живое вненациональное искусство так же невозможно, как вненациональный язык. Можно сконструировать эсперанто или воляпюк, но заставить разговаривать на них способен лишь метод террора, откровенного, ничем не прикрытого насилия.

Говоря о том, что “национальная идея” представляет собой крайне опасную глупость, академик обвиняет в глупости весь мир, все человечество. Потому что все более или менее крупные нации давным-давно “впали в безумие” и овладели национальными идеями Не абстрактные морально-нравственные ориентиры, а национальные идеи служат им путеводной звездой в бурном океане всемирной истории.

Конечно, “гитлеровская идея” не была национальной для Германии. Она лишь казалось таковой в известный момент ее жизни. Но разве у немцев отсутствует национальная идея только потому, что в течение 12 лет их более чем 1000-летней истории существовал политик с псевдонимом Гитлер? Фюрера давно нет, а немецкая идея есть.

Отождествляя “гитлеровскую идею” с немецкой национальной идеей, г-н Лихачев рассуждает либо как глупец, либо как мракобес. Разве его трактат о вреде всех идей вообще сам по себе не является “лихачевской идеей”, родственной “гитлеровской”? И чем нетерпимость, проявляемая почтенным старцем с академическим званием, отлична от нетерпимости к противоположным мнениям, которые выражали столь любимый им капитан французской артиллерии и столь нелюбимый ефрейтор германской пехоты?

Что же касается русской культуры, то всем образованным русским людям знаком литературный образ завзятого ретрограда, выведенный в пьесе Островского “На всякого мудреца довольно простоты”, - отставного прожектера в генеральском звании по фамилии Крутицкий, роль которого г-н Лихачев решил сыграть на старости лет в жизни. 

 

Новая революция:

классический конфликт формы и содержания

 

Совокупность принципов, которыми руководствуется нация в целом в своем развитии, и является национальной идеей. Ее невозможно навязать или создать в камеральных условиях, словно  партийную программу. Подобно тому, как музыка, создаваемая народом, лишь оранжируется композиторами (так считал Глинка), национальная идея, существуя объективно в общественном сознании, может формулироваться в области идеологии как миг творческого озарения. Критические моменты истории нации порождают таких деятелей, которым судьба дает необходимые слова и мысли, подобно тому как они в виде трактата появились из-под пера Сийеса, и в виде нот - у Делиля.

Стало общим местом характеризовать переживаемый Россией период как кризис или смуту. Ни тот, ни другой термин не передают сущность происходящего, являясь либо абстракцией, либо архаикой. Нет необходимости использовать метафоры, когда язык обладает точным определением. Россия находится в состоянии революции, сводя счеты с предыдущим строем, полностью изжившим себя, и с властью, превратившейся в тормоз для следующей исторической фазы.

Пятьдесят послевоенных лет оказались для Советской России сгустком противоречий. С одной стороны, обществом были созданы гигантские производительные силы, особенно в интеллектуальной сфере, превратившие ее в одну из двух сверхдержав мира, с другой - они пришли в состояние конфликта с существующими производственными отношениями, “внутри которых развивались”.  Но чтобы понять природу современной революции, необходимо точно определить характеристику строя, который ей приходится отправлять в небытие.

Социально-экономические, общественно-политические отношения, существовавшие между 1935 и 1989 годами, не описываются на том доктринерском языке, которым пользовался предыдущий режим, его толкователи или ревнители марксистско-ленинских и либеральных теорий. Ни о каком социализме, ни о первоначальном, а тем более “окончательном” или “развитом” не приходится говорить. Социализм оставался в России на том уровне, который он мог занимать в силу того, что владел лишь сознанием правящей страной номенклатуры, а в последние годы - только использовался ею.

Риторический, схоластический, официальный социализм, составлявший “идеологию” режима, не соответствовал его содержанию. То, что режим думал о себе, что он называл “социализмом” в действительности являлось высокоорганизованным, обобществленным, полностью огосударствленным феодализмом, если угодно “феодальным социализмом”.

Благодаря относительной молодости и огромному энергетическому потенциалу, сосредоточенному в России и в ее населении, русские добились колоссального подъема на сравнительно более низком уровне общественных отношений, чем великие нации Европы и США. Что западные страны обеспечили при буржуазно-капиталистических формах, России удалось в условиях высшей фазы феодализма.

Таковы предпосылки для того, чтобы сформулировать главные составляющие современной русской национальной идеи. Вопрос, таким образом, не в том, необходима или нет русская национальная идея. На самом деле проблема должна быть сформулирована иначе - какая идея может и должна быть в России национальной?

 

Три источника национальной идеи:

капитализм, буржуазность, национализм

 

Национальная идея имеет своим предметом по крайней мере три сферы, в которых нация должна реализовывать принципы, удовлетворять потребности и обеспечивать интересы - это область экономических, общественных и духовных отношений, в конечном счете создающих неповторимый, уникальный строй жизни, русскую цивилизацию.

Чем была экономика России, страны, жившей последние 80 лет под названием “СССР”? Народнохозяйственным комплексом, организованным как единая фабрика, внутри которой господствовали административные, внеэкономические, опиравшиеся на авторитет или насилие отношения. Ни рынка, ни денег, ни товаровладельцев, ни граждан, ни нации, ни права. Всесторонне развитая в научно-промышленном отношении, но патриархальная сверхдержава, живущая в условиях социально-экономического эксперимента. 

Теперь вместо этих отношений создается среда, состоящая из самодеятельных товаропроизводителей и товаровладельцев, граждан и организованных ими ассоциаций, взаимодействие между которыми опирается на систему гражданско-правовых, договорных, товарно-денежных отношений. С точки зрения политической экономии, такая система является капитализмом.

Русское общество на протяжении тысячелетий в своей подавляющей массе состояло из населения, образ жизни которого определялся сельским типом расселения. Разумеется, она никогда не стояла не месте и энергично развивалась. Однако развитие страны в течение нескольких столетий шло главным образом не вглубь, а вширь. Россия приобретала пространства, оставляя следующим поколениям задачу качественного преобразования русской цивилизации, русских пространств. Но это был такой вид развития, который ничем не напоминал средневековую Европу с ее “идиотизмом деревенской жизни” или Азию с ее безвольным подчинением населения авторитарным, деспотичным, закоснелым властителям.

Ситуация в России изменилась коренным образом только в течение нескольких последних десятилетий. Страны крестьян-земледельцев и крестьян-ремесленников, вне зависимости от того, живут они в сельских или городских поселениях, этой России больше нет. Она преобразилась благодаря стремительной индустриализации в страну городов, где утверждается господство морали и нравственности буржуазного типа.

Духовная жизнь, возникновение, расцвет и гибель которой охватили краткий с точки зрения истории 80-летний период, заключался в приспособленном к русским условиям марксизме. Его идеология, отдававшая приоритет материальным условиям человеческого существования, принципиально отрицала самостоятельный характер идеальных отношений и не признавала, в связи с этим, возможность для появления наций как новой формы человеческих общностей, возникающей как результат длительного процесса становления нового вида государства.

В начале XX столетия, когда в России начали создаваться объективные предпосылки для национального этапа развития, русский марксизм создал “теорию национального вопроса”, в которой, с одной стороны, понятие нации оказалось калькой с понятия класса, с другой - произошло отождествление понятия народа и нации. Теория классовой борьбы, доминировавшая в марксизме, сузила до минимума горизонт его возможностей в области абстрактного мышления. Таким образом, состоялось еще одно отчуждение марксизма от действительного развития, превратившегося в отвлеченную от действительной жизни схоластику.

Теперь, когда эта доктрина окончательно рухнула, превратив русскую разновидность марксизма в анахронизм, русская нация стоит перед необходимостью творческого самопознания. Если она не захочет оказаться в плену других национальных идей или искусственных фальсификатов, вроде марксизма или либерализма, ей придется встать на почву собственных национальных ценностей. Перефразируя Наполеона, можно сказать, что нация, которая не хочет жить чужим умом в угоду чуждым интересам, должна жить своим умом и обеспечивать собственные интересы.

 Система духовных ценностей, которыми нация должна руководствоваться для исполнения своей миссии на земле, называется национализмом. Само собой разумеется, что утверждение русского национализма как господствующей системы взглядов одновременно должно означать и преодоление в общественном сознании таких его антагонистов, какими являются шовинизм, космополитизм и интернационализм, доктрин, неприемлемых для любой нации.

 

* * *

 

Интервью академика, с которого мы начали эту статью, имело редакционный заголовок: “Русский человек по-детски доверчив”, что не соответствовало самому газетному тексту. Г-н Лихачев говорил о “страшной доверчивости русского человека”, считая ее “национальной чертой” русских. Она, якобы, постоянно заводит их в тупик, вызывая не “бунт и революцию, а лишь робкие сетования”.

Академик отстал от действительности по крайней мере на восемь лет. Он не заметил, что в России идет революция, что русские давно отказались от робких сетований, приступив к решительному преодолению отжившего прошлого. В отличие от мифического пролетариата, которому согласно известному девизу нечего было терять, русским, если они будут пребывать в состоянии робости, нерешительности, покорности, могут потерять шестую часть мира, освоенную ими за более чем две тысячи лет своего цивилизационного развития. Они могут потерять Россию, если будут игнорировать переходную,  революционную фазу национального развития.

Революции не совершаются ни по воле начальства, ни по воли так называемого общества. Они происходят вследствие совокупности объективных факторов, которые создают революционную ситуацию. Оказавшись в такой ситуации, задача нации как раз состоит в том, чтобы активно действовать не вопреки, а в соответствии  с ее логикой. Если русским сейчас что-то и мешает, так это недостаточная радикальность в действиях, которая возникла из-за отсутствия ясного понимания цели революции и ее стратегии. Иначе говоря - из-за недостаточной концентрации  в общественном сознании революционных идей, соответствующих характеру данного этапа.

Пройдя лишь первоначальный, в значительной степени разрушительный этап, русская революция неизбежно преодолеет собственные недостатки, а заодно опровергнет высокомерно-покровительственные суждения о русской недоразвитости и неполноценности. На очереди новая фаза революции, которая помимо того, что она приобретет созидательный характер, одновременно станет и периодом утверждения ценностей русской национальной идеи, реализация которой в состоянии превратить Россию в лидера XXI столетия.

Поэтому новая национальная Россия должна без какого-либо сожаления отправить на историческую свалку все, что мешает ей развиваться, и прежде всего советы впавшей  в детство “народной совести” с замшелыми баснями о “государстве, стоящим с алебардой на площадях и следящим, чтобы не грабили подданных”.