М. Лаптев

 

Веймарская Германия и Беловежская Россия

 

Когда делаются попытки выстроить какое-либо историческое сравнение, нечто вроде сравнительного жизнеописания, метода, известного еще со времён Плутарха, то сначала надо определиться с таким явлением, как сходство социально-экономических ситуаций. Подобное не только лечится подобным, о чём известно из гомеопатических справочников, но и подобное порождает подобное, что известно из справочников исторических. Если посмотреть на историю человечества последнего столетия, то из всех кризисов, которые приходилось переживать великим нациям, лишь Германская цивилизация оказывается подходящим аналогом современной Русской цивилизации. Посмотрим на причины этой отнюдь не странной двойственности.

Гипотеза о реинкарнации Германии 20-х годов в современной России не нова. Её в той или иной форме высказывали многие публицисты и некоторые аналитики, главным образом из лагеря злейших врагов России, которые предчувствуют, чем может кончиться для них игра с огнем. Уже несколько лет горбачёвско-ельцинскую Эрэфию сравнивают с Веймарской Германией. И для этого существует множество серьезных оснований.

Обе страны, находившиеся в состоянии бескомпромиссной мировой войны, были преданы собственным правящим классом. (Часть русского общества всё ещё не избавилось от предубеждения, что «холодная война» являлась пропагандой, а не настоящей Третьей мировой войной). В обоих государствах произошла формальная капитуляция режима в условиях, когда возглавляемые ими страны, вопреки их желанию, фактически находились в двух шагах от победы.

Если Версальский мир, унизивший непобеждённую Германию, оставил за её пределами больше трети германских земель, то Беловежский мир, унизивший непобеждённую Россию, тем не менее расчленил её, превратив единую страну, имеющую 1000-летнюю историю, в более чем 15 недееспособных государственных образований. Если говорить без обиняков - таких образований насчитывается больше сотни. А это уже не Веймарская, а Вестфальская Россия, страна, насильственно и подло расчленённая на десятки марионеточных, ублюдочных государств, как и Германия, которую, после 30-летней войны XVII века, искромсали границами.

И в Германии и в России власть после наступившего хаоса оказалась в руках задрапированного либеральной риторикой торгашеского космополитизма, лишь усугубившего кризис. Ещё совсем недавно бывшие столпами мировой политики, определявшие ход истории, эти страны превратились в «пространства», управляемые державами-победительницами в своекорыстных интересах, ничего общего не имеющих с национальными интересами побеждённых.

Русский народ в последние годы испытал непрерывный ряд жесточайших политических, экономических и психологических поражений, подобно немцам, которые во времена Веймарской республики испытывали один сокрушительный удар за другим в самых чувствительных областях жизни. Вместо реально достигнутого изобилия обе нации получили массовую нищету. Вместо достатка наступила беспросветная бедность. Стабильные, размеренные условия существования сменились непрерывными кризисами. Для многих, если не для подавляющего большинства, произошло полное крушение всех надежд. Основной удар пришелся по среднему классу, который в Германии 20-х был низведён до нищенского состояния инфляцией, а в России 90-х - ещё и денационализацией общенародного имущества, присвоенного, под видом приватизации, кучкой международных мошенников и проходимцев.

После капитуляции 1991 года русские, в массе своей. из обеспеченных людей превратились в голодранцев без средств к существованию, подобно немцам после постыдного Версальского мира 1919 года.

Если суммировать психологическое состояние, в котором находится современное русское общество, то его можно свести к тотальному разочарованию практически во всём, к абсолютному неверию политикам, изображающим из себя национальных лидеров, к непроходящему сомнению в любых партийных организациях, равнодушие к любым философствованиям.

Внезапно наступившее ограничение в деньгах, единственном средстве существования, обусловило скупость в чувствах, возбудив враждебность всех против всех, и, прежде всего, ненависть к слабому, презрение к самому себе, зависть к благополучной Америке, «земле обетованной». 

В общественном сознании пали все прежние устои - партия (в Германии - кайзер), определявшая стратегию развития, государство, оказавшееся колоссом на глиняных ногах, семья, карьера, образование.

Смертельный удар получил основной принцип прежней жизни - скромность и бережливость. Ощущение защищённости, в условиях которого вырастали и жили поколения немцев и русских, сменилось (для немцев в 1919, для русских - в 1991 году) чувством беззащитности.

На самом верху власти, в креслах президентов, министров и депутатов появились случайные люди, авантюристы, не имеющие авторитета, продажный сброд, торгующий национальными интересами и территориями, которые им органически чужды.

На первом месте в жизни общества оказалась не экономика или политика, а психологическое состояние, не рациональное восприятие действительности, а плотские чувства, не знание объективных законов, управляющих развитием общества, а суеверия и предрассудки, не понимание природы собственной страны, а фантазии и галлюцинации, слепая вера в чудеса, в вождя, спасителя и защитника, которому можно вверить собственную судьбу.

Надежда на вождя и в Германии 20-х и в России 90-х годов имеет своей предпосылкой стремление раствориться в его подавляющей силе, на самом деле мнимой, приобщение к его иллюзорной мощи и славе, совпадающей с противоположным стремление потенциального фюрера - обрести неограниченную власть над другими. Мазохизм с одной стороны и садизм с другой, соединяясь, порождают противоестественную демократическую тиранию, первой жертвой которой оказывается сама нация, потерявшая веру в самое себя и благодаря этому из субъекта история превратившаяся в ее объект.

Гитлер в Германии появляется как неизбежный продукт глубокой социальной болезни, обусловленной всё более и более усиливающимся в массах чувством тревоги, бессилия, социальной изоляции, враждебности и подозрительности. Оказавшись в сложной, противоречивой, запутанной ситуации, немцы, обуреваемые множеством страстей, оказываются перед необходимостью сделать выбор. А так как общество в целом, как и отдельный человек, отнюдь не гармоничен, и состоит из противоречий, то этот выбор сводится, по большому счёту, к возможности идти либо в сторону Бога, либо в сторону Чудовища (бестии, как говорили в Германии). Избрав путь Гитлера, немцы предпочли отдаться низменным инстинктам - эгоизму, своеволию, разрушению, в конечном счете - историческому и геополитическому невежеству.

Предпочитая честолюбца пророку, злодея герою, ненависть любви, нация выбирает не свободу (в Россию ее называют покоем и волей), а слепое, фанатичное подчинение. Они спасаются бегством от свободы, оказываясь не в силах вынести бремя ответственности, которую политическая, экономическая и духовная свобода налагают на общество в целом, на нацию, которая в современных условиях является единственным творцом собственной судьбы.

Здесь может возникнуть впечатление, что русская действительность начинает отклоняться от траектории, пройденной Германией. Все попытки представить в том или ином политическом или общественном деятеле новоявленного лидера оборачиваются фарсом, комедией, капустником, словом - спектаклем. Кризис, охвативший все стороны русской жизни, вместо вождя производят до сих пор одни только бесчисленные карикатуры на него, какую бы фамилию не пытались вставить в тот или иной наукообразный рейтинг.

Впрочем, если соотнести период русской депрессии с германской, то с этой точки зрения русские часы, в момент, когда пишутся эти строки, показывают не 1933, а 1925 год и, таким образом, все прелести национальной революции, которую одни страшатся, а другие ждут с нетерпением, еще впереди.

Значит, рассуждая примитивно и догматически, можно предположить, что на русской политической сцене можно ожидать появление таких же точно деятелей, какие в конце концов возникли в Германии. Именно потому, что Германия и Россия оказались в до боли одинаковых условиях, они в качестве естественной защитной реакции могут породить примерно одинаковые политические персонажи с одними и теми же психологическими качествами, одной программой, возможно - одной судьбой.

Что знает обыватель о периоде, предшествующем событиям 1933 года? Что знает он о национал-социализме, отождествляя его, скорее всего по невежеству, с фашизмом? Практически ничего, если не считать несколько популярных, легковесных монографий.

Еще меньше известно о личности фюрера, незаурядном политическом деятеле, но самом непримиримом враге русских со времен Батыя? А ведь ход германской истории, обусловленный Версалем, был непосредственно привязан к тому, как мыслил и действовал этот человек.

Его откровенный идеал олицетворяла казарма. Именно там он существовал в комфорте. Именно её порядки создавали его противоречивый характер, испытывающий одновременное удовольствие от безграничного подчинения и абсолютного повиновения.

Что могло создать этот тип личности, грезящий превращением всего общества в одну общую казарму? Страсти внутренне слабого человека, чувствующего себя сильным, которому «за державу обидно», соединённые с духом подозрительности, враждебности, ослепления незнанием и невежеством.

Но как бы ни были эффектны его внешние проявления, в качестве индивида он обречен на то, чтобы страдать от присущего ему бессилия - отсутствия знаний, характера, воли, убеждений. Отсюда немотивированная жестокость, маниакальная настойчивость, необъяснимое упорство. Но даже и при этих условиях он был обречен на поражение. Его путь - не движение от победы к победе, а путь к гибели, в конечном счёте - к самоубийству.

Практически все публичные выступления этого реального персонажа состояли в том, что слушателям, с одной стороны, обещалось наведение порядка и защита от нападения, а с другой - все обвинения в отношении настоящих или мнимых противников состояли в том, что они хотят того же самого - власти. Гитлер не был в состоянии прибавить стране хлеба, но он заставил обеспечить «зрелища» или пушки вместо масла.

Гитлер, обратившись к политической деятельности, решительно отказался от вступления в крупную партию. Ему неприятны соперники среди единомышленников, поэтому вокруг него нет ни одной самостоятельной, действительно независимой фигуры. Партийные структуры, которые он создал, предполагали наличие иерархий, в которых у каждого будет возможность не столько развиваться, сколько повиноваться.

Вместе с тем он не мог скрыть своего восхищения перед теми, у кого есть власть и сила - перед финансовыми магнатами, которым он готов был служить.

Несмотря на свою риторическую решительность, он не разу не вступили в подлинную борьбу с утвердившейся властью, нападая на тех, кого считают беззащитными.

Всё, что бы он ни делал, вне зависимости от публичных заявлений, находилось под защитой и покровительством режима, с которым он заранее договаривался.

Подведем черту. В отличие от немцев, в массе своей не предполагавших, что они делают, выбирая Гитлера из возможных альтернатив, у русских, голосующих за  какого-нибудь вождя только потому, что он вождь, после всех его саморазоблачений, нет никакого оправдания. В этом выборе, будь то Ельцин, Лебедь, Лужков или некий иной «русскоязычный» черт из табакерки, реализуется не акт отчаяния, не шаг к самоотречению во имя высокой цели. 

Здесь сознательно отвергается культура во имя варварства, человечность во имя зверства, сострадательность в пользу жестокости. Те, кто голосует за генерала, мэра, демократа или какую-то иную говорящую голову, которую показывает ТВ, вместо того, чтобы творить историю России, обрекают её на уничтожение. Возможно, их окажется не так много, однако дурные примеры заразительны.

Настоящее политическое сражение, в котором будет решаться судьба России как результата всей  ее 1000-летней истории, как воплощённой и ещё не до конца познанной гармонии, как пути человечества к Богу, развернется если не в 1999, то в 2000 году, на пороге нового века и нового тысячелетия. Но в событиях этих лет нет ни интриги, ни страсти.

Поэтому не исключено, что русские, вспомнив собственный опыт преодоления смуты, отбросят в сторону юридический кретинизм и не будут ждать решительной минуты, словно пассажиры на перроне, когда опаздывает поезд.

Если учится на примерах собственной истории, то наиболее подходящими являются для России 1612 и 1918 годы. Русские сами решали свою собственную судьбу, не взирая ни на правовые догмы, ни на лживые авторитеты, ни на так называемое мировое сообщество. Находясь в самых невыгодных условиях, они не защищались и не оборонялись, а шли в наступление. Ибо наступление - самый выгодный способ обороны.

Лишь сломив попытки ввергнуть Россию в хаос и кошмар, на которые её толкают силы разрушения, реакции и мракобесия, которые, лицемеря, называют себя «реформаторами» и «либералами», русские обеспечат возрождение своего отечества в XXI столетии. Иначе они получат то же самое, что досталось разгромленным немцам в 1945 году, которые, руководствуясь пресловутым здравым смыслом, потеряли разум в 1933, сделав ставку на принципиально ошибочную, бесперспективную стратегию.

Единственный положительный фактор, который можно извлечь для современной России из немецкого опыта, состоит в том, что на известном этапе развития наиболее эффективным методом, объединяющим волю нации в один кулак в критический для нее момент, является процесс, называемый национальной революцией. И тогда все дело будет заключаться в том, чтобы во главе такой революции оказались силы, которые не только знают законы развития и беззаветно любят Россию, но и беспощадно ненавидят ее врагов. Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему.

По крайней мере русские должны покончить с Беловежским похабным миром самым решительным образом, как это сделали немцы с не менее похабным Версальским.