А.Н. Савельев
Понятие цивилизации
Обсуждение проблем
цивилизационной идентичности той или иной модели государственного строительства
впервые введено в оборот в концепции культурно-исторических типов Н.Я.Данилевского
(“Россия и Европа”, 1868).
Данилевский различал
культурно-исторические типы по целому ряду признаков. Объединяя их, можно
сказать, что культурно-исторический тип по Данилевскому - это племя или семейство
народов, имеющих “непосредственное ощущение” близости языков, способность “по
духовным задаткам” к историческому развитию, независимых и объединенных в федерацию
или политическую систему государств. Данилевский отмечает, что цивилизационные
начала одного культурно-исторического типа плохо усваиваются другим
культурно-исторчиеским типом.
Иной концепции цивилизации
придерживался Освальд Шпенглер (“Закат Европы”, 1918), увидевший в переходе к
единой общемировой цивилизации конец, завершение культуры. По Шпенглеру,
цивилизация - система, объединяющая мировой город и провинцию. Цивилизованные
люди как бы теряют признаки культурного стиля. Это уже не люди барокко или рококо,
это растворенные в космополитическом братстве сущности, лишенные связи с народным
телом. Цивилизация становится существованием без внутренней формы, утратившим
символическое значение стиля, деградирующего до переменчивой и
бессодержательной с культурной точки зрения моды.
Наконец, Арнольд Тойнби
(“Цивилизации перед судом истории”, 1947) определил цивилизацию как наименьший
блок исторического материала, к которому обращается тот, кто пытается изучать
историю собственной страны. Цивилизация - это имеющая пределы во времени и
пространстве интеллегибельная единица общественной жизни, составной частью
которой является история страны.
Шпенглер и Тойнби подходили
к определению цивилизации как к ребусу, который требуется загадать, а не
разгадать. Тойнби попытался дать разгадку без обоснования, как само собой
разумеющееся деление мира на 21 цивилизацию, лишь 6 из которых дожили до нашего
времени. Шпенглер со своей стороны загадывает загадку о мировых городах и
культурных псевдоморфозах, которые заимствованными формами обманывают
поверхностного наблюдателя.
Попытку опростить задачу и
превратить цивилизационную проблематику в инструментарий актуальной политологии
предпринял С.Хантингтон, выступивший с нашумевшей статьей (“Столкновение
цивилизаций?”, 1993). Цивилизация по Хантингтону - культурная общность наивысшего
ранга, выше которой уже следуют видовые (в культурном измерении) признаки рода
человеческого. Деление на цивилизации происходит по совокупности особенностей
языка, истории, религии, обычаев, институтов.
Концепция Хантингтона, о
которой речь пойдет ниже, подхлестнула дискуссию в отечественной науке, которая
тоже пытается понять объект исследований, вполне отчетливо, но примитивно
обрисованный американским ученым. Возникают свои варианты ребусов. Например,
говорится о цивилизации, как о культурной общности людей, обладающих общим
социальным генотипом, социальным стереотипом, освоившей большое (автономное и
самодостаточное) пространство, как о географически мотивированном сочетании
религиозных, этнических и исторических характеристик. В качестве признаков
признака цивилизации: контрастный тип традиции духовности и социальности,
географическая (геополитическая) отграниченность от остального мира, воплощение
традиции в популяции-носительнице (этнос или группа этносов) с обособленной
традицией государственного строительства и своей геополитической судьбой
(В.Цимбурский).
По всей видимости точное
определение в данном случае невозможно. Достаточно и того, что дискурс
сформировался и дает результаты. Что же касается системно проработанной модели, то ее предъявление и есть вариант
определения термина “цивилизация”.
Если исходить из разработок
Шпенглера, то такого рода модель может быть построена достаточно легко.
Если рассматривать процесс
“намывания” культурного слоя, то достаточно очевидно нарастание на
геополитической подстилке различных культурно-исторических явлений. Ландшафтные
барьеры, разделяющие локальные этнические формирования формируют локальные
культуры. В какой-то момент развитие техники и пространственная экспансия преодолевают
барьеры и конфликт культур разрешается путем доминирования одной из них. Доминирует,
разумеется более высокая культура с мощным адаптивным потенциалом и способностью
поглощать все лучшее из локальных культур. Так складывается цивилизационная культура,
которая в идеальном варианте образует единственный центр - мировой город.
Наиболее “живучими” оказываются цивилизации, созданные по модели империи.
Распад империй влечет за собой образование наций. Наиболее “живучими” являются
нации, добившиеся внутренней цивилизационной однородности и нашедшие
возможности политического союза с нациями одной и той же цивилизационной
природы.
В данной модели
геополитическая подстилка обеспечивает пространственные качества среды.
Культура является как закрытый и доисторический тип общения-общности (для которого
достаточно понимания устной речи), распределенный в виде "человеческой
материи" на геополитической подстилке. Цивилизация здесь - инструмент
вписывания культур в геополитическую подстилку, а также в пространственные
конфигурации, созданные историческими империями. Тогда нации - квазизакрытые
территориальные системы, обеспечивающие интеграцию культурной субстанции и
цивилизационной структуры в государства-нации. Нации как бы овладевают своей
историей и наследием культур и цивилизаций, избавляясь от рока одновариантного
естественно-исторического процесса.
В данном случае становятся бессмысленными
рассуждения о высших и низших стадиях развития культурных общностей, ибо в
каждом уровне заложен свой смысл. Противопоставление нации, цивилизации и
культуры становится ненужным. Более того, нация, забывшая о своих этнических
или цивилизационных корнях свое развитие вынуждена определять, как попытку
возвращения к этим корням. Тогда цивилизация становится еще и высшей стадией
культурного развития современной нации или группы наций, восстановленной на
новом уровне вновь обретенной неповторимости и своеобразия характера народных
традиций, производственного творчества, науки, искусства, литературы, а также
государственных форм и отношений власти и общества (“Манифест возрождения
России”, КРО). В современном мире цивилизация становится одновременно и общностью наций, отнесенных к одному культурному
типу и одному стержню культурного развития, цивилизация - общность, обладающая
парадигмой и ресурсами автономного выживания в процессе природных и
исторических катаклизмов ("образ особого человечества на отдельной
земле").
Любое государство стремится
отнести себя к той или иной цивилизации, более всего отвечающей национальному
духу. Растворяясь в цивилизации, государство переживает свое историческое
бытие. Даже его гибель в процессе исторических катаклизмов не означает полного
исчезновения его национальной культуры. Наиболее значимые культурные достижения
через цивилизацию входят в мировую культуру и служат развитию других
национальных и этнических культур. Можно даже определить цивилизацию по функции
- по способности сохранять тени народов, государств и культур других эпох.
Конфликт цивилизаций
Фукуямовская парадигма
"конца истории" предполагала, что разработанная США техника
"плавильного котла" в состоянии переплавить все культуры, цивилизации
и политические системы человечества, превратив их в единый сплав с заранее заданными качествами.
Хантингтон выдвинул иную
концепцию - парадигму столкновения (конкуренции) цивилизаций, предельно
заострив и упростив одну из идей Тойнби и обосновав свой подход иллюстрациями
из современной политики.
Главной причиной неизбежного
конфликта цивилизаций Хантингтон считает изменение возможных мотивов
конфронтации в мировой политике. После крушения социалистического лагеря и
советской супердержавы, идеология и экономика отходят на второй план. Источником
конфликта становится культура.
Такого рода изменение
мотивов - не первое в истории.
Хантингтон полагает, что
нации-государства будут главными субъектами конфликтов, но конфликты глобальной
политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими разным
цивилизациям. Линии разлома между цивилизациями станут линиями будущих
“фронтов”.
Ранее политические конфликты
возникали в связи со стремлением королей и императоров расширить свои владения,
усилить свой бюрократический аппарат, пополнить казну. Этническая природа
общества была в значительной степени равнодушна к устремлениям правителей (о
чем писал Л.Гумилев). В результате конфликтов, обернувшимися кровопролитнейшими
войнами, выжили те государства, которые смогли выработать новый тип мобилизации
- национальный. В результате образовались нации-государства, а конфликты между
правителями заменились конфликтами между нациями.
По мнению Хантингтона, конец
межнациональному характеру конфронтации положила Первая мировая война. Русская
революция заменила межнациональный конфликт конфликтом идеологическим:
коммунизм и либеральная демократия, коммунизм и нацизм, либеральная демократия
и нацизм. Поэтому “холодная война” оказалась возможной именно между
государствами, ни одно из которых не было классической нацией-государством
(плавильный котел работал, но в сложившейся ситуации не мог переплавить
разнородные этнические фрагменты).
С окончанием холодной войны
идеологический характер конфронтации был преодолен и конфликтность в глобальной
мировой политике перестала быть чисто европейским “изобретением”. Незападные
народы и правительства перестали быть пассивным объектом западной колониальной
политики и начали сами творить историю, порождая новые типы конфликтности,
связанные с характером всей предшествующей истории. На этом этапе деление на
"первый", "второй" и "третий" мир утрачивает
смысл. Страны начинают группироваться исходя из культурной (цивилизационной)
комплиментарности. На первый план выходят различия религиозного происхождения,
которые складывались столетиями и не могут быстро модернизироваться. Они
оказываются более фундаментальными, чем различия политического или
идеологического характера, а политическим аргументом становятся в силу
“уплотнения” мира, втягивания локальных сообществ в мировую политику.
Цивилизации "нащупывают" друг друга, вступают во взаимодействие, что
приводит к росту цивилизационного самосознания и увеличению вероятности
конфликта.
Указанные обстоятельства
приводят к принципиально иному характеру политической мобилизации, а значит - к
изменению параметров, характеризующих эффективность политики.
В классовых и идеологических
конфликтах человек мог выбирать на чьей он стороне вне зависимости от
этнической, культурной и религиозной идентичности. В межцивилизационных
конфликтах свободы выбора и смены идентичности уже нет. Хантингтон говорит о нарастающей десекуляризации мира, усилении
фундаменталистских движений, вовлекающих в себя наиболее образованные слои
населения. В то же время идентификация по нации-государству размывается
усилением взаимосвязанности мира.
Остроту назревающим
конфликтам придает осознание элитными слоями незападных сообществ того факта,
что Запад уже не догнать, двигаясь по его пути. Поэтому интерес к Западу как
поставщику политических стратегий, культурных и материальных стандартов утрачивается,
происходит девестернизация элит, обращение их к историческим корням. Запад все
чаще наталкивается на решительное противодействие попыткам внедрить свои
ценности (демократия, либерализм) в качестве общечеловеческих. Эти ценности
усваиваются некоторыми слоями общества других цивилизаций лишь поверхностно,
чем еще больше дискредитируются.
Иллюстрируя свои доводы
конфликтами по границам исламского мира, Хантингтон, тем не менее, полагает,
что больше всего проблем у Запада будет с Россией: "Западный демократ
вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет
немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть
марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как русские,
а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать
отдаленными и враждебными." Проблемы, связанные с противодействием
“западнизации”, Хантингтон видит также в Мексике и Турции.
В дискуссии с оппонентами
Хантингтон также отмечал опасность цивилизационного раскола в самих США за счет
иммиграции азиатов, негров и латиноамериканцев. Речь здесь шла о размывании
западной идентичности духовно не интегрированными в него людьми. Ведь, согласно
расчетам специалистов, к 2050 г. почти 50% американцев будут принадлежать к
неевропейской расе.
“Теория столкновений”: истоки и последствия
При всей обоснованности
концепции Хантингтона состоянием современных международных отношений и связи
его доводов с разработками авторитетных ученых, в ней прослеживаются ошибки, которые всегда сопровождают тех,
кто стремится “подогнать задачу под ответ”. Хантингтон приписывает текущим
тенденциям и вневременную или долговременную устойчивость (хроноцентризм), или же стремится “продолжить историю”
на новых универсальных основаниях (холлизм).
Вместе с закатом мифа о единой общечеловеческой перспективе,
сосредоточенной в либеральных ценностях,
государства, волей истории оказавшиеся в лидерах, впадают в соблазн безжалостно
раздавить тех, кто слабее, захватить их ресурсы, не дать включиться в общемировую
конкуренцию за лидерство в грядущем веке. Именно этот соблазн и порождает заказ
на концепцию, выдвинутую Хантингтоном.
В предзаданности неожиданно
возникшей масштабной дискуссии вокруг статьи Хантингтона просматривается
определенная политическая стратегия. Состоит она, по всей видимости в том,
чтобы обосновать отречение Запада от парадигмы прогресса и Просвещения, попытаться
на нелиберальных основаниях сформировать идеологию самозамыкания Запада и отречения
от ранее взятой на себя ответственности за судьбу человечества.
В этой попытке, осознанно
или интуитивно предпринятой Западом, мы видим повторение ситуации 30-х годов -
истощение энергетики недавно доминировавшей лидерской идеологии “либерализма без
альтернатив” и попытка найти новую версию детерминизма (холлизма) в условиях
очередного провала фукуямовского "конца истории". Утратив
идеологическое лидерство, Запад не имеет ничего лучшего, чем остановить свой
выбор на геополитических мотивах конфронтации. Мир, который Запад пытался обустроить
"под себя", оказался слишком сложен и привередлив.
"Плавильный котел"
Америки затухает и не в состоянии в условиях открытости (условие лидерства)
перерабатывать даже свое культурно и этнически пестрое население в единое цивилизационное
сообщество. Отсюда новая форма самоопределения Запада в ойкумене, форма новой
идеологии, призванной сказать одним “не надейтесь!”, а другим “торопитесь!”.
Оказалось, что единой постиндустриальной перспективы в рамках западного универсализма
у человечества нет, ввиду нарастания общепланетарных кризисов.
Предзаданность выводов
Хантингтона обнаруживается в ограничении обозреваемых перспектив рамками
конфликтов, порождаемых Западом. Хантингтон стремится не заметить других
конфликтов, происходящих вне противостояния двух великих держав. Он не признает
ограничения роли идеологии ее мобилизующей функции в борьбе государств.
Борьба классовых идеологий -
удобный миф для попкультуры. В реальности имел место цивилизационный конфликт,
противостояние на уровне несовместимых парадигм, волей исторической неопределенности
получивших в качестве ресурса соответствующую идеологию. Борьба между
"тоталитаризмом" и "демократией" - также внешний
маскирующий миф. Тоталитаризм был всего лишь защитной реакцией
традиционалистской цивилизации на вероятную социальную хаотизацию, которая
угрожала обществу при попытках модернизации-вестернизации.
Хантингтон признает, что
именно Запад был главным источником конфликтов. Суть их - экспансия
либерально-демократической парадигмы, стирающая другие культуры, наводящая
удобную Западу универсализацию мирового пространства. Вместе с тем, основной
конфликт современности обнаруживается не между цивилизациями, а между
цивилизациями и новым варварством (А.Кара-Мурза). Беда не в межцивилизационном
конфликте, а в значительных анклавах варварства - "внешнего
пролетариата" (Тойнби), возникающего в результате разложения традиционных цивилизаций вирусом западничества.
Запад стал причиной для
“уплотнения” мира и вступления цивилизаций во взаимодействие. Это значит, что
порожденная Западом взаимосвязанность мира является по сути признаком его
присутствия в других цивилизациях, которые стремятся жить относительно замкнуто,
сохраняя тепло отеческого очага своей культуры.
Весьма осложняет применение
концепции столкновения цивилизаций наличие государств-цивилизаций. Хантингтон
пишет: "Китай - цивилизация, которая выдает себя за страну." То же
самое можно сказать об Индии и России. В последнем случае на попытку Хантингтона
обнаружить православно-славянскую цивилизацию можно привести слова К.Леонтьева:
“Славяне есть, а славянства нет.” Славянская периферия одновременно является и
периферией Запада. То есть мы можем наблюдать промежуточные зоны, которые
нельзя однозначно отнести ни к одному из ближайших цивилизационных центров.
Современные конфликты можно
рассматривать как псевдоцивилизационные, происходящие, например, между
пространством коренной романо-германской Европы и пространством России. То
есть, следует говорить о межцивилизационных пространствах между цивилизационными
платформами. В "промежуточном" пространстве сталкиваются, пытаясь
самоотождествиться с какой-либо из цивилизаиций народы "зависающие"
между ними. Но их успехи в процессе движения в ту или иную цивилизацию могут
оказаться весьма относительными и вовсе не приниматься в качестве успехов в
глазах жителей основной этно-географической платформы данной цивилизации.
Внутри каждой цивилизации
также идет напряженная борьба за
гегемонию, самоутверждение в субцивилизационных раздорах (Россия-Украина,
Иран-Ирак, Америка-Европа), борьба за идеологический и религиозный символьный
капитал с привлечением в качестве арбитра других цивилизаций.
Наконец, там где
межгосударственные отношения более всего сближены с межцивилизационными
(Китай-Россия-Индия-Пакистан) в настоящее время нет всплеска антагонизма. Этот
факт перечеркивает концепцию Хантингтона, которую можно рассматривать как идеологическую
конструкцию, направленную на мобилизацию Западного мира в борьбе за ресурсы,
владение которыми ранее обосновывалось наличием у Запада стратегии решения общемировых
проблем. На это указывает идеологическая напряженность концепции, особый упор
на конфликт между Западом и всем остальным миром, что означает несущественность
конфликта между остальными цивилизациями.
Одним из ключевых доводов в
пользу гипотезы о столкновении цивилизаций Хантингтон выдвигает пример
устойчивой конфликтности по границам исламского мира. Но нам прекрасно
известно, что конфликты по границам исламского мира подогреваются миром западным.
Известна роль США и европейских стран в Ливане, Чаде (французский десант), в Иране,
Ираке, Афганистане и т.п. Тут не только прямое военное присутствие, но и усилия
дипломатии, тайные операции. (Не забудем и роль европеизированной Турции в
Чечне и Закавказье.) Более того, необходимо обратить внимание на опасность
ядерного конфликта, которая возникает из попыток стран исламского мира (и не
только) приобрести такое оружие, которое гарантировало бы их от расправ,
подобных “Буре в пустыне”.
Разрабатывая цивилизационную
парадигму, Хантингтон пишет о неизбежности
разных моральных оснований в построении отношений со своими ("братским
странам") и со странами остального мира. Хантингтон пишет, что такие
западные идеи, как "индивидуализм, либерализм, конституционализм, права
человека, равенство, свобода, верховенство закона, демократия, свободный рынок,
отделение церкви от государства" не находят отражения в незападных
цивилизациях. Но он забывает о том, что каждая цивилизация порождает свои собственные
формы демократии и законности, не желает признавать незападные системы ценностей
в качестве правомочных. Здесь как бы подтверждается, принцип "двойной
морали" не только порожден политиками Запада, но и постоянно ими
используется. Ответные действия позволяют им делать вывод, что вообще любой
цивилизации присуще двуличие. Но это совершенно нет так.
Только Запад либерален и
демократичен внутри себя, а во внешних проявлениях крайне авторитарен. Это, по
сути дела, признается Хантингтоном. Он пишет прямо: “По сути дела Запад использует
международные организации, военную мощь и финансовые ресурсы для того, чтобы
править миром, утверждая западные политические и экономические ценности.”
Поэтому различия в культуре, базовых ценностях и верованиях - лишь
второстепенные причины конфликта.
Таки образом, теория
конфликта между цивилизациями может вылиться в обоснование эскалации
авторитаризма Запада под лозунгом защиты цивилизации (на основе западных
критериев цивилизованности). Противоположный вариант - признание
"плюрализма культур" и того факта, что новое варварство есть в том
числе результат неадекватной активности западной цивилизации.
Для Хантингтона незападные
цивилизации представляют интерес только в связи с ожиданием угроз Западу. В
этом смысле он продолжает Фукуяму, радостно возвестившего о конце истории,
умерщвленной непобедимой силой либеральных ценностей. Оба ошиблись в одинаковой
степени, ибо пользовались одинаковой методологией.
Главная ошибка этой
методологии состоит в том, что цивилизационная парадигма понимается не как система
символических описаний, а как прямолинейное руководство к действию. Если у
Тойнби такой подход был частной ошибкой, возникшей из соблазна исследовать
прикладной аспект его теорий, то у современных западных политологов это уже
стержень всех заблуждений. Надо отметить, что и современные русские ученые
стремятся свести цивилизационную проблематику к составлению перечня цивилизаций
и вычерчиванию по карте межцивилизационных границ.
Если Тойнби отмечает, что из
21 цивилизации лишь 6 дожили до
современной эпохи, Шпенглер обнаруживает наличие 7-8 современных цивилизаций,
то Хантингтон тоже дает свой список цивилизаций: западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская,
латиноамериканская, африканская. Даже если учесть определение цивилизации
Хантингтона, предполагающее различие цивилизаций по религии, то латиноамериканская
цивилизация скорее возможна, чем реальна, а африканская - скорее неясный конгломерат культур. По религиозному
принципу стоило бы говорить также о буддийской цивилизации. Но в любом случае
стоило бы отметить фундаментальные религиозные различия между народами,
исповедующими одну и ту же веру. На этот счет имеются серьезные научные исследования,
игнорировать которые невозможно.
Ошибка западных политологов,
использующих цивилизационный подход к анализу конфликтов современного мира,
лежит также и в сфере политики. Попытка породить мобилизационную мифологию в
собственном политическом пространстве, как оказалось, породила мобилизационную
мифологию у предполагаемых геополитических противников. В частности, концепция
Хантингтона неожиданно дала для традиционалистского фланга русских политиков
аргументы, направленные против проатлантических властных кругов и обслуживающей
их части интеллигенции.
"Атлантический"
проект для России, исходя из цивилизационной парадигмы, тождественен ее
поражению, а значит требуется поиск “ортогональных” проектов. Одним из таких
проектов является русский традиционализм, использующий шанс этической мобилизации (А.Панарин) через самоуглубление русского
духа.
Православная нравственность
открывает перспективу, как известно, вне зависимости от стартовых материальных
условий. Последние становятся первыми сначала в некоем нематериальном пространстве.
К этому подталкивает необходимость объяснить самим себе обман модернизации-вестернизации
и перейти к постмодернистскому образу жизни, не требующему материального
изобилия. В этом положение аскеза преодолевает инстинкт и обращает к бытию,
наполненному смыслами. Тогда архаические идентичности снова скрываются под
пластами общенациональных объединительных идей, восстанавливается гражданское
общество.
Это и будет русский ответ на
интеллектуальную интервенцию сторонников “теории столкновений”.