А.Кольев

 

 

ЧТО ДАСТ НАЦИОНАЛИЗМ В ЭКОНОМИКЕ

 

“Экономика — она и в Африке экономика”, — такое утверждение стало почти расхожей истиной в сезон радикальных реформ. Примерно так же мыслят и экономисты, чье мировоззрение сложилось в период всеобщего марксистско-ленинского единомыслия. Бряцая научными степенями, новоявленные “фридмановцы” и “хайековцы” по-прежнему уверены, что в России экономика та же, что и в Африке, та же, что и в Америке. Почему Америка живет богато, Россия бедно, а Африка голодно, они объясняют очень просто — а вот пусть и в Африке, и в России живут так, как живут в Америке, по тем же законам! Но вот парадокс — чем больше всюду в мире стремятся жить по-американски, тем больше беднеют.

Если отвлечься от неумного желания представить экономические законы универсальными и представить себе, что способы экономического обогащения зачастую предполагают изготовление специальных грабительских технологий, можно без особого труда увидеть такого рода технологии.

Наиболее явно просматривается технология неэквивалентного обмена ведущих индустриальных стран со странами, не умеющими защитить себя. Подкупая верхи экономически слаборазвитых государств, США и К^о заставляют их конкурировать в самых невыгодных условиях. Соответствующие экономические теории (примитивный монетаризм) внедряются через людей типа Гайдара или Чубайса. Результат мы видим — за несколько лет вывоз капитала из России составил несколько сот миллиардов долларов, вывоз сырья не поддается точной оценке (но успел демпингом “посадить” мировые цены), вывоз мозгов — просто беспрецедентен.

Законы конкуренции на мировом рынке в настоящее время сложились. Тем не менее, национальные стратегии экономического развития определяются архетипами производительной деятельности, историческим прошлым, наличным ресурсным потенциалом каждой отдельно взятой страны. А еще интеллектом и нравственным потенциалом каждой нации. В этом смысле необходимо говорить о национальной модели экономики и экономическом национализме, как о способе избежать невыгодного положения, уберечь национальную экономику от поражения в конкурентной борьбе.

Любое государство, желающее защитить себя от разграбления под видом внедрения экономической свободы, обречено на изоляционизм, фильтрующий неблагоприятные экономические отношения, проникающие из-за границы. Пусть хоть весь мир “уходит в отрыв”! Если достаток в собственной стране нам важнее богатства лидеров прогресса (и призрачной мечты занять место в лидирующей группе лишь на основании принятия их правил игры), мы должны оградить себя от невыгодных условий конкуренции. Мы должны опереться на экономический национализм, учитывающий реальные условия хозяйствования, социальную психологию населения России, опирающийся на те преимущества, которые предоставила в наше распоряжение (а не чье-то еще)  судьба.

Прежде всего, надо сказать, что климат российский не годится для серьезного наращивания скотоводства. Бифштекс с кровью — не из русских национальных блюд. Зато пищей растительного происхождения Россия может накормить впятеро большее население. А коли будет нас 500 миллионов, так не страшны никакие “общечеловеческие” неурядицы — одними талантами прокормимся, да еще другим помогать будем.

Только позабыть надо о той экономике, что цветет южнее крымских берегов (а без Аляски все США южнее Ялты!). Позабыть о массовом производстве мяса, отходами которого кормят то же стадо, что идет на убой (от чего, говорят, оно болеет всякими генетическими безобразиями). Позабыть о самостийности сельского хозяйства, которое и при более благоприятных условиях живет на дотации, а без дотаций практически всюду вымирает.

Отказываясь от “общечеловеческих” экономических законов (а вместе с ними и от прогрессирующей нищеты), придется позабыть и о просторных квартирах, собираемых как в теплых странах буквально из картона. Нам живется теснее, зато мы должны строить на века. Те же хрущебные халупы, что через 50 лет грозят завалиться — попытка воспроизвести чужой и чуждый опыт.

Мир идет к глобальным катастрофам. У нас же есть возможность не тащиться вместе с этим миром. Среди наших преимуществ — традиционные культурные ценности, православный аскетизм, стремление к справедливости. Эти преимущества серьезно подорваны большевизмом и либерализмом, но все еще ждут, чтобы их зачерпнули в государственную политику. Народное самосознание легко примет первенство духовного над материальным. Может “творческая интеллигенция” еще и пошумит, а остальные и так духом святым сыты с января 1992 года.

В обозримой перспективе России предстоит развиваться в условиях мобилизационного напряжения. Поэтому обязательным окажется приоритет такого экономического развития, которое обеспечивает воспитание внутренней  дисциплины и утверждения трудовой морали. Либерализм на все это плюет, рассчитывая только на голый интерес. А вот с национализмом, востребующим русский национальный архетип, образ Микулы Селяниновича, мы свои преимущества сможем прочувствовать в полной мере.

Если же говорить о конкурентоспособности России на мировых рынках, то практический коммунизм в экономике всегда вел к бюрократической ограниченности (если за “бугром” не купят, то нашим сгодится!), а практический  либерализм поставил на мелких лавочников и пустил по миру даже те предприятия, что составляли нашу гордость. Пытаясь реализовать коммунистические утопии мы утратили реальную связь с мировой экономикой (колониальные тряпки — если и связь, то порочная) и потеряли способность использовать народный творческий потенциал. Замена коммунистических утопий на утопии либеральные привела экономику России к краху — к  потере половины внутреннего рынка и утрате большей части информационного пространства, формирующего русскую трудовую этику.

Экономический национализм даст другую перспективу. Стихия мелких лавочников и посредников будет обуздана мощными промышленными монополиями с преимущественно государственной формой собственности. Это будут наши транснациональные (точнее, предельно национальные!) корпорации, способные содержать научные центры и бороться за рынки сбыта.

С чем должен расправиться экономический национализм, так это с диктатурой коммерческого капитала, криминального во всех формах — от наглого обмана потребителя до измены Родине — и противостоящего не только русским традициям, но и целям модернизации российской экономики, всего российского общества.

Экономическая гражданская война всех против всех, импортированные с Запада финансовые инструменты грабежа, криминальный способ разрешения экономических конфликтов — это все чужое и вредное, подлежащее не просто вытеснению, а искоренению. Сейчас на страже интересов предпринимателя стоят бандиты, которые глухи к доводам юридической казуистики и расправляются с пройдохами и неудачниками жестоко. Экономический национализм вернет государству монополию на насилие, а предпринимателям обеспечит общую “крышу”, прекратив тем самым войну криминальных группировок.

В постиндустриальном обществе конкурентные преимущества мы получим только культивируя высокотехнологичные промышленные производства,  информационные и био- технологии, высокопроизводительный промышленный и интеллектуальный труд. Сплав научно-технического прогресса и наших традиционных ценностей в сочетании с адекватной государственной политикой может дать нам выход из тупикового состояния, в котором мы находимся.

Агенты торгашеского и ростовщического космополитизма толкают Россию к экономической и политической пропасти, уводят ее от единственного и естественного пути выхода из экономического тупика — от промышленного прорыва, который может обеспечить стране конкурентоспособность, а гражданину — достаток.

Кто будет восстанавливать трудовую мораль и высокотехнологичные производства, кто будет отдавать многомиллиардные кредиты? По всей видимости, те, кто придет на смену политикам-коммерсантам и сможет защитить стратегические интересы России — русские националисты, сочетающие теологию с технократией.