Э.Г. Баландина,

 

Русская идея: варианты развития концепции

 

В ряду многочисленных попыток создания новой государственной идеологии с присущим ей набором ценностей, системой понятий, социальным идеалом, не последнее место занимает разработка комплекса вопросов, связанных с концепцией “русской идеи”.

“Русская идея” может быть определена как некоторый род эсхатологического учения, восполняющего недостающие или исправляющего неправильные звенья истории. Она включает в себя полагание, веление и проект идеального будущего. Будущее представляется либо как подлежащий реализации план, либо как действительный или воображаемый "запасной ход" в случае складывания неблагоприятных обстоятельств.

В качестве своих объективных предпосылок концепция "русской идеи" рассматри­вает срединное положение России между Востоком и Западом, русское православие и выросшую на нем гуманитарную культуру. Возникая как религиозно-провиденциалистская, в XIX - XX веках “русская идея” трансформируется в национально-политичес­кую и философско-публицистическую, ее содержание определяется тремя главными темами.

1. Тема всечеловеческого братства, в котором один народ дополняет собою другой.

2. Тема исторического прогресса, где один народ сменяется другим, как носитель и выразитель исторических перспектив.

3. Тема исторического преимущества отсталых народов, которые не зараже­ны пороками наций, вырвавшихся вперед, их стереотипами, социальными и духовными болезнями.

В силу исторических условий, в России наибольшей популярностью пользовалась третья точка зрения, которую развивали славянофилы и поздний Чаадаев. При всем уважении к технической и научно-рациональной культуре Запада, они обвиняли его в нравственной несостоятельности, в преобладании формального начала: торжеством права над справедливостью, индивидуализма над любовью к ближнему, рассудка над цельностью живого знания, ритуала над искренней верой и т.д.

Альтернативой западному пути развития виделся образ "Святой Руси", сохранившейся, как оплот христианства, способной стать центром консолидации славянских народов на осно­ве православной веры.

Историческая миссия русского народа базировалась на его избранности, много­трудной истории, в которой он неоднократно сплачивал славянство в борьбе против внешнего врага и чуждой веры. Кроме того, русский народ являл собой эталон нрав­ственного образа жизни, характерного для истинного православия.

Примерно те же рассуждения часто повторяются многими современными сторонни­ками русского национализма и близких ему идеологических и политических течений. Различие, похоже, состоит лишь в том, что мыслители XIX века гораздо глубже знали и понимали как европейскую, так и русскую культуру, были озабочены больше "внутренним средоточием духа", чем злободневными политическими проблемами, не были столь безапелляционны в своих суждениях, сохраняли больше достоинства и уважения к оппо­нентам.

Утверждение особого статуса и особой миссии русского народа, не было единственным вариантом концепции “русской идеи”. Поражение России в Крымской войне, ре­алии 60-70-х гг. XIX века вызвали к жизни новые теоретические представления и практические программы. Так, в метафизику и историософию К. Леонтьева более явст­венно входит политика. Критика увядающей и разлагающейся европейской культуры становит­ся едкой, острой и беспощадной. Назревшая потребность демократизации связывается Леонтьевым с укреплением национально-государственного начала, противо­поставленного приоритетам гражданского общества, характерным для европейского капитализма. С точки зрения Леонтьева, приоритет личных и общественных интересов, в сравнении с государственными, есть признак увядания национального организма. Такие призна­ки увядания, как стремление ко всеобщему равенству (вместо справедливости), к лич­ной свободе (вместо преданности государству) характерны для западного общества. Возрождение России лежит на других путях: путях отказа от прозаического европейско­го рационализма и плоского “здравого смысла”, вместо которых предлагается героико-эстети­ческий взгляд на собственное предназначение и собственную судьбу. В политической сфере это означает возвышение и эстетизацию государства, его "священного права на насилие". Государство, соединенное с ценностями православия, возвышается Леонтьевым до религиозно-мистического образа.

Такой вариант развития “русской идеи” несомненно привлекателен для так называемых “чистых государственников”, утверждающих безусловный примат государственнических ценностей над ценностями общества и личности. Возможная сакрализация государ­ственно-национального (геополитических интересов, нерушимости границ, сохранения страны от распада и пр.) дополняет эту позицию необходимым пафосом и патетикой, дает ей силу инструмента, с помощью которого можно манипулировать массовым сознанием.

Еще одна разновидность “русской идеи” обнаруживается в творчестве мыслителей, тяготеющих к просвещенному либерализму. В частности, такая интерпретация “русской идеи” присутствует в творчестве Вл. Соловьева.

Соловьеву смысл "русской идеи" рисовался в универсализме и всееденстве. Россия - не граница, разъединяющая Восток и Запал, а мост, соединяющий их. Особая миссия России состоит не в том, чтобы явить миру какой-то особый облик, а в том, чтобы сопоставить и синтезировать лучшее, присущее и Востоку, и Западу. Геополитичес­кое, культурное, правильно понятое религиозное положение России свидетельствуют о ее способности к подобному синтезу. Для ее реализации Россия долж­на избежать простого повторения ошибок западноевропейского пути развития, к кото­рому она тяготеет. Для России опасна потеря духовности, разрушение целостной личности, подмена личности тем, что в XX веке получит название "одномерный человек", "масса", "толпа". Опасна также угроза тотальной секуляризации общества, обожение человека - не в церковном, а общерелигиозном понимании. Россия может и должна сохранить для мира высшие христианские ценности - тако­во значение "русской идеи" в данном ее варианте.

Развивая эту мысль, Н. Бердяев подчеркивал, что каждый народ имеет и передает миру свои высшие достижения. Греки - античную философию, евреи - религию, один из источников христианства, римляне - пра­во, европейские народа - науку. Россия приобретет универсальное мировое значение, станет объединительным центром народов на путях нравственного совершенствования, демонстрируя другим народам образцы восхождения к нравственному совершенству в ис­тинно христианском духе. Этот образ подлинного христианского гуманизма утверждает высшее достоинство и высшую свободу творческой личности, неразрывно связанной со своим народом, отечеством, но не оторванной от мировой культуры, не противопоставляющей "свое" и "чужое". В таком понимании "русская идея" чужда государст­ву и власти, она более имеет отношение к человеку, общности, народу.

В начале 20-х годов XX века появляются синтетические концепции “русской идеи”. Одной из попыток синтеза стало евразийство, бывшее не только системой теоретичес­ких взглядов (впрочем, довольно противоречивой), но и политической доктриной. В основе евразийства лежали четыре программных установки.

1. Утверждение особого пути России как Евразии.

2. Идея культуры как “симфонической личности”.

3. Обоснование социальных идеалов на основе православной веры.

4. Учение об идеократическом государстве.

Особая миссия России, согласно евразийцам, следует из ее особого "месторазвития": русские, как и все народы России, не европейцы и не азиаты, это совершенно особенная группа, народов. Даже русская нация не может быть сведена исключительно к славянскому этносу. В ее формировании не меньшую роль сыграли тюркские и угро-финские племена. Поэтому национальный субстрат того, что можно назвать Россией, - вся совокупность народов, населяющих наше государство. Это специфическая многонародная нация, в качестве таковой обладающая собственной культурой, психологией, национальным само­сознанием (Н.С. Трубецкой).

С теорией евразийства косвенно связана и популярная в свое время теория о советском народе - единой наднациональной общности.

Культура России, согласно учению евразийства, также занимает срединное положение между восточной и западной культурами, но она не есть ни простая сумма одной и другой, ни любое иное механическое их сое­динение. Она необыкновенна и неподражательна, противоположна и восточной культуре, и западной. Русская культура строится на фундаменте хоровой, “симфонической” личности. “Симфоническая” личность - не индивидуальность европейского образца.

Индивидуальность всегда несовершенна, совершенным может быть только единство многих индивидуально­стей. Нечто похожее можно видеть в оркестре. Каждый музыкант ведет свою партию, но музыка, звучит только в коллективном исполнении, и ни одну партию нельзя исключить. Оркестр и есть модель “симфонической” личности. В социальном плане личностью такого рода может стать семья, религиозная община, сословие, класс, народ.

Объективация “симфонической” (соборной) личности происходит в культуре. Индивид, усваивая культурные ценности, приобщается к разным уровням соборности, начинает чувствовать себя частью и носителем целостности более высокого порядка.

Симфонизм характерен для всей христианской культуры, но на Западе он был потерян. Утрата произошла из-за од­носторонности западного типа развития с его слишком бурным ростом технической и научной мощи, индивидуализмом, преобладанием материальных интересов, что было опла­чено нравственным и религиозным оскудением.

Есть, однако, способ избежать однобокости и обеднения социально-культурно­го развития. Гарантом “симфоничности” должна стать Церковь, если она сама сохранила эту “симфоничность”. Речь идет о православной церкви и православии, которое больше, чем просто традиционная вера русского народа. Православие - средоточие мирового христи­анства, его наиболее чистое и истинное проявление. Все, что вне православия, - язычество, ересь или раскол.

Понятно, что евразийцы говорили об идеализированном право­славии и идеальной православной церкви. Заявку православия на звание единственно аутентичного христианства следует понимать не в том смысле, что оно хочет навязать себя всему миру, а в том, что оно хочет, чтобы весь мир "сам из себя" стал право­славным.

В нецерковных сферах евразийского мира “симфоничность” обеспечивается деятель­ностью государства. Государство как бы заменяет собою церковь в своей области ком­петенции. Его задачи многообразны, но главная - подавление индивидуальной свободы-произвола, обеспечение подчинения индивидуального государственному.

Государство действует в земной, то есть греховной сфере, и потому его дейст­вия могут тоже быть греховны и аморальны. Но хуже любого греха - бессилие и бездей­ствие государства, равное самоубийству. Сфера государства - насилие и принуж­дение. Поэтому насилие и жестокость государства могут быть оправданы, если речь идет о безопасности целого и его стабильности. Сильное государство защищает и обес­печивает культурный прогресс, планомерность в развитии, защиту национальных интере­сов и, в конечном итоге, безопасность индивида.

Для лучшего осуществления своих функций государство должно сохранить видимую связь с народом. Для этого создается такая система власти, при которой власть осуществляется усилиями "демотического слоя", образующегося путем отбора из народа его лучших представителей. Основанием для отбора, является преданность государству, его политике, идеологии и господствующему мировоззрению.

Такое государство называется идеократическим. Решающую роль в нем играет единая государственная идеология правящего слоя.

Правящий слой необходимо противопоставляет себя массам, поскольку массы сохраняют способность к деструктивным и стохастическим действиям. Задача правящего слоя состоит в руководстве действиями масс и пресечении деструктивных актов. Вы­полнение этих задач требует от правящего слоя единства и корпоративной солидарно­сти.

В таком государстве не может быть разделения властей, многопартийности, поли­тических свобод, а также прочих признаков либерализма и демократии западного образца. От демократии остается только выборный принцип формирования власти при отсутствии у народа реального выбора. Претенденты на власть практически выбираются самой властью, а их легитимное участие в управлении государством обеспечивается поддержкой трудовых коллективов и общественных организаций, находящихся под государственным контролем.

Нетрудно заметить в модели идеократического государства ее родство с реально существовавшими в Европе и России тоталитарными режимами. Более того, эти режимы вызывали к себе позитивный интерес, в них виделась новая реальность, осуществление принципов народности, справедливости и прогресса.

У модели евразийства немало сто­ронников и в настоящее время, причем в разных частях политического спектра. Послед­нее, впрочем, неудивительно, принимал во внимание эклектичность самой модели.

 

Даже короткий экскурс в историю развития "русской идеи" в отечественном обществознании позволяет сделать некоторые выводы:

1. Классические варианты концепции "русской идеи" могут служить критерием и истори­ческим масштабом для оценки современных политических спекуляций по этому вопросу.

2. Понятие "русской идеи" и соответствующие идеологические принципы неоднозначны. При необходимости из них можно сделать различные выводы (вплоть до противоположных), создать на основе данного понятия весьма отличающиеся друг от друга программы практических действий.

3. То или иное содержание "русской идеи" зависит, главным образом, от идеологической и политической ангажированности авторов и разработчиков конкретного варианта кон­цепции, их целей и мотивов.

4. ''Русская идея" при неосторожном или злонамеренном использовании ее оснований может оказать­ся взрывоопасным материалом, способным не только активизировать патриотические чув­ства, но и вызвать к жизни "зоологический" (по определению Вл.Соловьева) национализм.

 

 

Комментарий редакции:

В дополнение к данной статье необходимо отметить, что заблуждения русских философов, пытающихся строить социальные проекты на базе гуманистических концепций и украшательства русского национального характера, дорого стоили России. Невозможность использовать большинство соответствующих теоретических построений в  прикладных целях, позволило различным вариантам либерализма и марксизма заполнить идеологическй вакуум своими антитрадиционалистскими построениями.

К сожалению и сегодня мы наблюдаем явление, которое можно было бы назвать “теоретический патриотизм”. В нем также трудно рассмотреть прикладные аспекты. Теоретики, предпочитающие рассуждать о духовности и народности, оказываются неспособными использовать положительное наследие русской философии, зато в полной мере усваивают все ее болезни.

Тем не менее, необходимо видеть, что разработка современной русской идеи не мыслима без опоры на тот фундамент, который создан русской философией XIX-XX вв. Ее критика не должна заставлять нас переходить в лагерь либералов или социалистов. Современный русский национализм, решая свои задачи, не может не опираться на Русскую Идею, к пониманию которой мы должны продвигаться.