Журнал «Золотой Лев» № 99-100 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

С.П. Пыхтин

 

Февральские события 1917 года

К 90-летию государственного переворота в России[1]

 

Абсолютная, неограниченная монархия в государстве Российском, унаследованная от предшествующих столетий, уже к 1905 году стала морально невыносимой для всех существовавших тогда сословий. Император постепенно утратил и сакральность, присущую православному царю, и столь необходимый любому главе государства авторитет.

Не в последнюю очередь этому способствовало три обстоятельства – утрата русской Церковью способности влиять на сознание и настроение русского население, что на рубеже веков, по-видимому, приобрело совершенно болезненные формы, массовое овладение грамотностью и широкое распространение кинематографа. Помазанник Божий, представший в своей повседневной деятельности на кино-экранах по всей стране, в глазах необразованного народа оказался обычным, даже невзрачным человеком, «гвардейским полковником». Под треск кинопроектора от нимба монарха не осталась и следа.

 

Общая ситуация

 

Общество, особенно высшие классы, требовали конституции, подразумевая под этим народное, то есть их представительство. Была уверенность, что «народ» сможет избирать такой «русский парламент», который произведет в жизни страны немедленные улучшения. В отличие от бюрократии, назначаемой царём, «страшно далекой от народа», появятся законодатели, которые примут правильные установления, и все неудобства, копившиеся столетиями, отпадут сами собой. В 1906 году власть пошла на уступки, и неограниченная монархия волей государя преобразилась в парламентскую. В окружении Николая полагали, что русское общество страшится анархии, угрожающей не только ужасами братоубийственной борьбы, но и расчленением государства, что свидетельствовало о незнании народа, которым оно пыталось управлять. И плохо продуманная реформа государственного строя вместо умиротворения лишь отсрочила народные волнения, оказалось - на 12 лет.

Анализируя участие «культурных» слоёв в событиях 1905 года, авторы «Вех», известного сборника, посвященного роли интеллигенции в политике, вышедшего в 1909 году, отмечали ее безрелигиозность, мечтательность, легкомысленность, неделовитость. Легковерие без веры, борьбу без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоговения. Главное же - отщепенство от государства. Добавим от себя. Жители городов,16% населения страны, - мещане, служащие, студенты, рабочие - были не лучше. Там зрели иные явления: грамотность без воспитания, ожидание без веры, инициатива без воодушевления, храбрость без верности. Страна была на подъеме, но развитие оказывалось болезненно неравномерным. Образование и культура не поспевали, причем катастрофически.

Самое же главное состояло в изменении умонастроения огромной крестьянской массы, составлявшей почти 80% населения империи, прежде всего великорусов европейского центра с его рискованным земледелием, бедными почвами и низкой аграрной культурой. Столыпинская земельная реформа, разрушавшая общину и дававшая право мужику быть самостоятельным хозяином, из благих пожеланий ввергавшая его в рыночные отношения, вместе с тем неумолимо обрекала и на обнищание и разорение, возбуждая в нём ненависть к начальству, к государю и вообще к существующему порядку вещей. Поскольку надежды на власть рушились, крестьянство превращалось в горючий материал, готовый вспыхнуть от одной спички.

Между тем, как и в прошлые годы, именно великороссы несли основную тяжесть налогового бремени: в конце XIX - начале XX веков в русских губерниях оно было в среднем на 59% больше, чем у инородческого населения окраин. С уровнем развития было не лучше. В конце XIX века доля грамотных среди русских составила лишь около 25%, что было втрое ниже, чем, положим, у прибалтов, финнов и евреев, значительно ниже, чем у поляков, а в Уфимской губернии - даже ниже, чем среди татар, лишь 1% имел высшее образование. До 1905 года на православных не распространялась веротерпимость, они не имели свободы религиозного выбора.

В сравнении с Европой Россия тогда была относительно неразвитой страной. Лишь 20% населения владели грамотой. Еще не появилось современных шоссейных дорог и главным транспортным средством были дороги железные. При призыве на действительную службу физически непригодными признавалось 48% призывников, в то время как в Германии — лишь 3%, а во Франции — один процент. (Уткин).

Тем не менее, одно время могло показаться, что после массовых беспорядков и мятежей 1905 года, решительно подавленных, в целом сложился modus vivendi между успокоившимся русским народом и имперской властью. Империя питалась соками народа, существуя и развиваясь его эксплуатацией. Русские же, ощущая несправедливый характер этого отношения и враждебность власти, не могли не сотрудничать с ней, ибо власть формировала общий порядок русской жизни, обеспечивая относительную безопасность и сносные (по скромным отечественным меркам) условия существования. Какой бы ни была власть, она являлось единственным институтом, способным организовать народ, защищая независимость и достоинство обширной империи.

Но ни одна политическая сила общества, включая монархистов, не считала себя обязанной власти. Господствующие классы – бюрократия и дворянская аристократия, не желали поступиться даже крупицей своих привилегий, превращая тем самым даже образованную и состоятельную часть общества – интеллигенцию - в своих противников. Из-за крайне неудачных избирательных законов, обеспечивающих избрание в Государственную думу безответственных либеральных оппозиционеров и фразеров, она выступила детонатором политических возмущений. Из властного органа, в котором должны были создаваться государственные законы, Дума превратилась во фрондирующий политический клуб, где озвучивались интеллектуальные подстрекательства, будоражившее общество. Отсюда известные слова Столыпина, председателя кабинета министров, обращённые к членам Думы 10 мая 1907 года:

 

«Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».

 

Но сторонники этого мнения находились тогда, да и сейчас, в подавляющем меньшинстве.

Ни политические лидеры, ни общественные деятели, ни предприниматели, ни служащие, ни квалифицированная часть наёмных рабочих, ни крестьянство, не были удовлетворены своим положением. Что же касается промышленников, то, как писал царю в. кн. Алексей Михайлович в письме от 4 февраля 1917 г, «капитал в России находится в руках иностранцев и евреев, для которых крушение монархии желательно». Все, стало быть, было в состоянии брожения. И требовался лишь повод, чтобы зревшее недовольство обрушилось на страну стихийным бедствием.

Таким поводом стали события мировой войны, развязанной, кстати говоря, властями Германии, Австро-Венгрии и Великобритании. При этом для организаторов и участников разного рода беспорядков в России не имело значение ни состояние внешней угрозы, обусловленное серьёзными неудачами на фронте в 1915 году, ни необходимость исполнения долга перед отечеством в тылу, чтобы действующая армия ни в чем не нуждалась, ни даже военные успехи, которые были достигнуты в 1916 году. Что бы ни происходило в Империи, на фронте или в столицах, разнуздавшаяся пресса, находившаяся в руках еврейства, и бесчинствующие политики, вроде профессора Милюкова, визжали о «глупости и измене», которые, якобы, поразили власть и двор.

Впав в состояние психопатии, общество было убеждено, что власть предаёт интересы России, что император «слаб» и не исполняет свои обязанности, а царское окружение, во главе с императрицей, кишит изменой. Недоверие верхов общества и командования армии к императору в действительности являлось свидетельством серьёзного противоречия между архаичной системой власти, опиравшейся на личную преданность царю, и процессом рождения национального мировоззрения. Всё дело в том, что Россия сословно-патриархальная уже превращалась в Россию национальную, и эта метаморфоза стала противоречить существовавшим административным, экономическим и социальным формам. Последние объективно были обречены на упразднение сверху или уничтожение снизу.

Критический момент наступил в начале 1917 года. Обусловили его несколько факторов - революционная ситуация, зревшая в крестьянской стране с 1902 года и постепенно усиливавшаяся неудовлетворительным решением земельного вопроса, брожение рабочей среды, провоцируемой агитацией социалистического подполья, участие России в мировой войне, победа в которой оказалась не такой быстрой, как ожидалось, паралич власти, огульная критика которой, переходящая в клевету и оскорбление, причем безнаказанную, сосредоточилась на фигуре монарха.

Не стоит сбрасывать со счетов также подрывные акции немецкой и австрийской агентуры, действующей в русском тылу, и враждебную деятельность «союзников», чьи эмиссары вступили в сговор с «темными силами» оппозиции, созревшими для конспиративных заговоров. Несмотря на различие целей, - одни стремились разложить противника, другие - предотвратить сепаратизм союзника, результат их действий вел к одному - к государственной дезорганизации.

Истинное отношение к России британцев, которое не меняли никакие военные соглашения с ней, выражалось, например, в том, что для королевы Виктории Александр III был «варваром», для ставшего позже премьером лидера лейбористов Макдональда Николай II - «обычный убийца», для драматурга и социалиста Дж. Б. Шоу - англо-франко-русский союз был позором западной демократии (письмо Горькому от мая 1917 г). Премьер-министр времен войны Ллойд-Джордж при известии о падении монархии в России не смог скрыть удовольствия: «Одна из целей войны для Англии наконец достигнута». В отличие от англичан, французов и немцев не разделяло 50-километровое морское пространство, и поэтому Париж был гораздо осторожнее в выражениях, чем Лондон.

 

Военное положение

 

Как бы там ни было, власть и народ России вели войну, вынужденные действовать во враждебном окружении. Блок правых и либералов Государственной Думы использовал политический «черный пиар», инспирированный такими деятелями, как Гучков, Родзянко, Милюков, отчасти шантажирующий власть, отчасти говоря ей правду. Много факторов, помимо думских, следует учесть для анализа причин Февраля. Влияния земских организаций, военно-промышленных комитетов и большого капитала, революционную пропаганду большевиков и рабочее движение в столицах, «немецкие деньги» и «еврейский вопрос», возрождение масонства в России и сепаратистские брожения на окраинах империи, заговоры генералов и промышленников и интриги аристократии (убийство Распутина), требование конституционных реформ в военное время и изощренные провокации в прессе, находившейся в руках еврейства.

Одна из основных ошибок в организации государства, когда шла война что самым роковым образом проявилось в 1915 году, а затем и в 1917, заключалась в сохранении сложившейся прежде системы власти и управления. Они предполагали, что русский верховный главнокомандующий имеет полномочия лишь на театре военных действий. Остальные войска подчинялись военному министру. В тылу вообще не существовало режима военного положения. Промышленность, транспорт, торговля, пресса функционировали так, словно никакой войны не было. В это трудно поверить, но так оно и было.

Всеевропейская война, масштабы которой поражали воображение, требовала коренных перемен, но ничего не происходило. Главное - не возник общегосударственный орган, который бы объединял управление всех сторон жизни воюющей страны - не только военной, но и экономической, финансовой, промышленной, аграрной, культурной. Если Сталину в 1941 году потребовалось менее месяца, чтобы понять, что ему самому надлежит взять все бразды управления в свои руки, то у Николая II на это ушел целый год. Да и то речь шла лишь о принятии им на себя летом 1915 года функции верховного главнокомандующего, в то время как стране был нужен подлинный национальный вождь.

Когда же военные неудачи 1915 года были преодолены, армия значительно усилена и стала одерживать победы, о которых даже не могли мечтать союзники, то вместо того, чтобы назначить на пост главковерха военачальника, проявившего себя в боях, тех же Брусилова, Юденича или Щербачева, и сосредоточится на проблемах тыла, становившегося все менее спокойным, как и в 1904 году, Николай опять оставил все как есть. И это несмотря на то, что об угрозе революции, заговоров, переворота с конца 1916 года ему докладывали все - от Родзянки до членов семьи. Нетерпеливое ожидание коренных изменений, которые должны произойти со дня на день, пропитало и фронт, и тыл.

Родзянко, который, видимо, не был среди заговорщиков, но имел о заговоре какие-то сведения, в январе заявил государю, с присущей ему резкостью и прямолинейностью, что «вся Россия» требует смены правительства, что императрицу ненавидят, что её надо отстранить от государственных дел, что в противном случае будет катастрофа. «Я вас предупреждаю, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать». Николай, глядя в сторону: «Ну, Бог даст». Родзянко прервав царя: «Бог ничего не даст. Революция неизбежна».

Воздух столицы на протяжении многих месяцев накануне февральских событий был насыщен слухами о неизбежной смене власти. Маяковский в стихах пророчил революцию в 1916 году. Поэт Хлебников назначал её на 1917. Известно, что в конце января 1917 г. один из будущих членов Временного правительства сообщил помощнику британского военного атташе полковнику Торнхиллу, что революция произойдет весной, и она продлится не больше двух недель.

При этом речь шла не о спасении страны. Здесь как раз было все в порядке. Объективные данные говорили о неизбежной победе союзников в 1917 году. Германия была обречена несмотря на то, что на русском фронте из-за неудачной кампании 1915 года русские были вынуждены оставить территорию 12 привислинских и литовских губерний - около 1,5% земель империи. Но та же Франция, на территории которой шла война на Западе, потеряла относительно гораздо больше территории, чем Россия, и ее потери были гораздо значительнее русских, и напряжение экономики превосходило русские усилия. Тем не менее Франция жаждала победы, а Россия - революции.

Конечно, русская армия, фронт которой составил в Европе и на Кавказе более 3 тыс. км, понесла во время войны крупные потери. Но они были вполне сопоставимы с потерями армий-союзников и армий противника. Так, например, в русской армии они составили 14,5% ее численности, когда как у Франции этой показатель составил 16,7%, а у Германии 17,7%. Повлиять на моральный дух солдат и их боеспособность сами по себе они не могли. При этом надо учесть относительно слабое обеспечение русской армии средствами ведения войны в первые ее годы, прежде всего в артиллерии и пулеметах. Их недостаток, конечно же, приводил к излишним потерям.

Впрочем, действительные русские потери в Первой мировой войне в источниках весьма противоречивы. Так, согласно второму изданию Большой советской энциклопедии (1957 г., т. 50, с 203) на 1 февраля 1917 года они составили 6038 тыс. чел, в том числе убитых и умерших от ран 599 тыс., отравленных газами 33 тыс., раненых 2465 тыс., контуженных 102 тыс., без вести пропавших 190 тыс., находящихся в плену 2650 тыс. В издании «Россия. Хроника основных событий. IX-XX вв» (с.344) общее число погибших определено в 1,7 млн. По Урланису, профессору МГУ, безвозвратные потери составили 2,25 млн. Кроме того, полтора миллиона были либо в отпуске, либо освобождены от воинской службы, миллион, главным образом из западных и инородческих губерний, дезертировал.

Однако к 1917 году у русской армии не было особых претензий к количеству и качеству вооружения. «Кризис с нехваткой оружия был в основном преодолен, военно-промышленный комплекс работал на полную мощь». Действующая армия имела 202 дивизии на фронтах против 159 неприятельских. Генерал Людендорф, фактически руководивший вооруженными силами Германии, оценивал ее положение «почти безвыходным».

Если в средствах ведения войны на фронте ощущался дефицит, то его вещевое и продовольственное снабжение было поставлено вполне удовлетворительно. Русская армия, например, за 1914-1917 гг. потребила (в округленных цифрах) 9,64 млн. тонн муки, 1,4 млн. тонн крупы, 3,74 млн. тонн мяса, 0,51 млн. тонн жиров, 11,27 млн. тонн фуражного овса и ячменя и 19,6 млн. тонн сена общей стоимостью (по ценам 1913 г.) в 2 млрд. 473,7 млн. рублей. На фронт было отправлено 5 млн. полушубков и бушлатов, 38,4 млн. фуфаек и телогреек, 20,1 млн. ватных брюк и шерстяных кальсон, свыше 75 млн. пар нижнего белья, 86,1 млн. пар сапог и ботинок, 6,6 млн. валенок и т. д. России было чем и в чём воевать.

На союзнической конференции, проходившей в Петрограде в январе 1917 года, генерал Гурко, начальник штаба русской Ставки, временно заменявший отдыхавшего в Крыму генерала Алексеева, доложил, что у России к началу 1917 г. под ружьем в действующей армии находится семь с половиной миллионов человек и два с половиной — в резерве. Наступление может начать после завершения обучения и экипировки новых дивизий. Их оснащение займет, возможно, год. Пока же русская армия в состоянии удержать противника на Восточном фронте, осуществляя наступательные второстепенные операции. Судя по всему, русскому командованию надоело обеспечивать победы западных союзников кровью своих солдат.

 

Состояние тыла

 

Кризис в начале 1917 года назрел не в действующей армии и был связан не с ходом ведения войны, победа в которой России и ее союзников была уже практически предопределена. Опасность для государственного строя созрела в тылу, конкретно, - в столице империи. Петроград кишел изменой и бунтом, когда как остальные внутренние территории страны жили привычной, почти что мирной жизнью.

Говорят, 1916 год был в России неурожайным; ничего подобного - «хлебные губернии утопали в зерне». А вот в Германии урожай сельхозпродукции снизился на 32%; ее население, в отличие от русского, голодало. Немцам пришлось перейти на карточную систему, когда как в городах России продукты питания продавали без каких-либо ограничений, а в армии даже удвоили продовольственное снабжение. Не лучше было и во Франции. Она лишилась 2 млн. га сельхозугодий из имевшихся 6,24 млн, занятых немцами, и столкнулась с падением сельхозпроизводства в среднем на 30%.

Россия же перед 1917 годом находилась на экономическом подъеме. В период мировой войны семьи рабочих, призванных на военную службу, получили 276 млн. руб. пособий, семьи крестьян - 925 млн. В результате запрещения продажи водки и пива экономическое положение крестьянства улучшилось на 600 млн. руб. Поставка лошадей дала им ещё 450 млн. (лошадь стоила 75 руб). Революция взорвала страну, когда доходы мужика почти удвоились.

Наше незнание России посреди России, обнаруженное еще Гоголем, поразительно. Клевета о нашей абсолютной отсталости - постыдна. Все наоборот. Если принять условия Англии за 100, то гектар земли, при прочих равных условиях, должен давать в год в Швеции 58 единиц урожая; а в России - 7. Следовательно, производительная сила русской почвы более чем в 14 раз меньше английской. Известно, что в России всегда был низкий душевой доход. Из-за низкого уровня прибавочного продукта. Но если учесть природные условия, оказывается, что русские извлекают из своей земли все, что можно, используя её естественные возможности на 13% лучше, чем все другие белые народы.

Одно из самых глубоких заблуждений - революции начинаются из-за отчаянно плохого положения вещей. Ничего подобного. Массы приходят в движение, когда видят, что можно жить еще лучше. Перед французской революцией XVIII в. уровень жизни французских крестьян и ремесленников, например, был самым высоким в Европе. И по расчетам Струмилина в 1913 году в России реальная заработная плата (наемных работников) составляла 85% от уровня США и превышала реальную заработную плату в Англии, Германии и Франции. Не то что голода, вообще отсутствовали какие-либо существенные экономические трудности.

По европейским критериям в Российской Империи все было в порядке. Конечно, два с половиной года войны не прошли даром. Доход на душу населения, исчисляемый в золотых рубля, снизился на 15,7% - с 101,5 в 1913 г. до 85,6 руб. в 1916/1917 гг. По сравнению с тем, как упали доходы 80-ю годами позже - сущая мелочь. Кстати говоря, заработок французских рабочих во время Первой мировой составлял 66-75% от довоенного.

Следовательно, не тяжкие материальные условия обусловили Февраль, а политические обстоятельства, назовём их всеобщим помрачением рассудка, на какое-то время переросшим в Петрограде в массовый психоз. На этот счет русский премьер Витте писал: «Громадное большинство россиян как бы сошло с ума». Двадцатый век, увы, не раз демонстрировал такое их качество. Нечто подобное происходило с москвичами и в 1988-1989 годах, совсем недавно.

Ч то же касается начала XX века, то знатоки той эпохи неоднократно отмечали почти всеобщую интеллектуальную дезориентацию общественных верхов, их необъяснимую склонность выбирать наихудшие из возможных вариантов. Метафорически можно сказать, что блестящая имперская Россия начала XX века безоглядно и с каким-то злорадным упоением двигалась к собственной гибели.

Наиболее сильным признаком надвигавшейся катастрофы явилось фактическое бездействие правительства. Оно почти не боролось за своё существование. Как писал Солженицын, «вся царская администрация и весь высший слой аристократии в февральские дни сдавались как кролики - этим-то и была вздута ложная картина единого революционного восторга России».

Рабочая масса медленно, но верно, раскачивалась. Стачки не прекращались несмотря на войну. Их организация и участие в них не считались даже преступлением. Инциденты с полицией учащались. Женщины и дети, застрельщики беспорядков, становились на окраинах Петрограда всё смелее и развязнее. Самое дерзкое поведение оставалось безнаказанным. Полиция была демонстративно вежлива, за что все платили ей презрением.

При этом власть была хорошо информирована о положении дел в Петрограде. Этим занималось городское Охранное отделение. В начале января его начальник, жандармский генерал Глобачев, докладывал:

 

Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьёзно и с тревогой ожидают как разных революционных вспышек, так и, несомненно, якобы, в ближайшем будущем «дворцового переворота», провозвестником которого, по общему убеждению, явился акт в отношении пресловутого старца… Либеральные партии верят, что в связи с наступлением, перечисленных выше, ужасных и неизбежных событий, правительственная власть должна будет пойти на уступки и передать всю полноту власти в руки кадет, в лице лидируемого ими Прогрессивного блока и тогда на Руси все образуется.

 

В другом январском докладе отмечалось растущее недовольство от дороговизны жизненных продуктов, успех левых газет и журналов, симпатии широких масс к Гос. Думе, готовящийся террор, разговоры о существовании офицерской организации, которая решила убить ряд лиц, мешающих обновлению страны. «Население, - писал Глобачев, - открыто, на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия». Но доклады не производили впечатления.

 

Петроград

 

Незадолго до февральских дней ничто, казалось, не предвещало, что беспорядки в Петрограде могут привести к падению монархии. Ожидались забастовки, локауты, демонстрации, разного рода насильственные правонарушения. Но мало кто предвидел волнение воинских частей и абсолютную неспособность министров подавить волнения и обеспечить правопорядок.

Впрочем, выступая еще в 1916 году в Государственном Совете, Щегловитов, его председатель, в прошлом министр юстиции, человек умный, ученый, большого опыта, железной воли, ненавидимый социалистами и евреями, так выразился про тогдашнее правительство: «Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя, борются с эпилептиками революции». Эта фраза раскрывает практически всё. И предчувствие революции, и предвидение ее характера, и диагноз тех деятелей, которые окажутся во главе, и недееспособность власти, и горечь по отношению к императору, предоставившему событиям беспрепятственно развиваться самым худшим образом. Но кто обратил внимание на слова, принадлежащие «Ваньки Каину»?

Дальнейшее распадается на несколько потоков, происходящих одновременно. В Петрограде это рабочие забастовки, перешедшие в уличные беспорядки. Поведение частей столичного гарнизона, сначала противодействие беспорядкам, затем переход на сторону восставших. Конспиративная деятельность думцев, от заговора с целью смещения Николая и замены его Михаилом к закулисному созданию «правительства народного доверия». Равнодушие и апатия царских министров, не решившихся ни на что и безропотно сложивших полномочия. Суетливая самоорганизация евреев и других «левых», самозвано создавших «совет рабочих депутатов», опиравшийся на восставших рабочих и взбунтовавшийся гарнизон, представлявших в столице реальную вооруженную силу. Позиция безучастного наблюдения за петроградскими событиями со стороны руководства Ставки, склонивших верховное командование фронтов на участие в заговоре против государя. Наконец, странное, мягко говоря, поведение императора, не оказавшего заговору и бунту решительного сопротивления.

Поводом для беспорядков стало 23 февраля, считавшееся у социалистов «женским днем». Работницы-текстильщицы Выборгского района, желая ознаменовать этот день, объявили забастовку. Их делегатки рассеялись по фабрикам, прося поддержки. Выборгский большевистский комитет, по требованию женщин, санкционировал забастовку с лозунгами «Долой войну» и «Давайте хлеба» По городу ползли слухи, что в булочных нет хлеба, провоцируя «хвосты», накануне было объявлено о введении в городе хлебных карточек. Троцкий писал: это новшество ударило по нервам.

Тогда же полиция задержала с поличным два десятка агитаторов, призывавших предприятия к забастовкам и снимавших с работы людей, работавших на войну. Почему-то никто из них не был предан военно-полевому суду. Немедленный расстрел подстрекателей произвел бы отрезвляющее действие лучше всяких военных частей. Но власти лишь наблюдали. А задержанные были вскоре отпущены. Зинаида Гиппиус записала в дневнике: «обыкновенный голодный бунтик».

24 февраля, в пятницу, движение в Петрограде приняло радикальный характер. Бастовало до 170000 рабочих. От появившегося в печати успокоительного объявления генерала Хабалова, командующего Петроградским военным округом, что хлеба достаточно, просто отмахнулись. Между тем генерал заявлял:

 

«Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватило, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас, на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идет непрерывно».

 

На самом делеХабалов лукавил. Проблема была. Из-за снегопадов и сильных морозов, доходивших в феврале до 30 градусов, в работе железных дорог начались сбои. Вместо 450 вагонов, необходимых ежедневно для подвоза в столицу продовольствия и топлива, доходило в среднем по 116. Трудности были временными, но решали часы, которых у власти уже не было.

У нелегальных же партий возник повод для активных действий. Их агитаторы призывали к демонстрациям с лозунгами «Долой Царское правительство, Долой Войну, Да здравствует Временное Правительство и Учредительное Собрание». Всюду возбуждение. Срывают с работы еще не бастовавших, останавливают трамваи, мальчишки бьют стекла, громят лавки. Все отмечают бездействие казаков, которые смешиваются с демонстрантами. «Толпы мальчишек и барышень». Политический характер неповиновения очевиден.

25-го февраля, в субботу, забастовка в Петрограде охватила до 240000 рабочих. Большевистская листовка с призывом к всеобщей забастовке заканчивалась так: «нас ждет верная победа. Все под красные знамена революции. Долой Царскую монархию. Да здравствует демократическая республика. Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Вся помещичья земля народу. Долой войну. Да здравствует братство рабочих всего мира. Да здравствует социалистический интернационал». Повсюду лозунг — бросать работу и на Невский.

Трехдневная безнаказанность и фактическая бездеятельность войск и полиции показала участникам беспорядков, ставших массовыми и дерзкими, что власть в растерянности и вряд ли на что-либо решиться. К тому же общение с забастовщиками и демонстрантами находящихся в бездеятельности солдат производило разлагающее и деморализующее воздействие. «Хлеб забылся, как случайность». (Заметим, происходило почти так же, как в августе 1991 года).

26 февраля, в воскресенье, в Петрограде никто не работал. Праздничный день. Газеты не вышли. С утра повсюду войсковые наряды. Мосты через Неву, дороги и переходы по льду охраняют войска. Несмотря на это рабочие и всякий люд, особенно молодежь, тянутся к Невскому. Препятствия обходятся. С отдельными солдатами разговаривают мирно. Пешей полиции не видно. Всюду войска. Около трех часов в разных местах Невского впервые пехотные команды стреляли по толпам и в воздух, в ответ стрельба по солдатам, и тут же их братание с митингующими. На появившееся сообщение о прекращении занятий Госдумы до апреля никто не обратил внимание. Вечером бунт в запасном батальоне лейб-гвардии. Павловского полка и битком забитые публикой театры.

Утром 27-го, в понедельник, восстал запасной батальон Волынского полка, к нему стали присоединяться другие части. С этого момента стихийные демонстрации перерастают в восстание: толпы народа и солдат без какого-либо сопротивления берут Петропавловскую крепость, врываются в Зимний дворец - резиденцию императора, захватывают оружейный арсенал (там 70 тысяч винтовок и револьверов), сжигают Охранное отделение со слишком опасным для многих «революционеров» архивом. Из тюрем выпущены заключенные. Делегация от 25 тыс. восставших войск подошла к Думе, сняла охрану и заняла ее место.

Единственная попытка оказать организованное сопротивление в этот день - формирование сборного отряда во главе с приехавшим с фронта в отпуск полковником Кутеповым, чтобы «смирить бунтовщиков и восстановить порядок» - провалился. Отряд, потерявший несколько человек убитыми, растворился в многотысячных толпах, затопивших город.

К вечеру 27 февраля почти весь Петроград уже во власти беснующийся толпы. Все командиры запасных батальонов сказались больными. По улицам толпы солдат и вооруженных рабочих. Повсюду беспрерывная и беспорядочная стрельба. Последними сдались защитники Адмиралтейства. Все, что перед окончательным падением оставалось в распоряжении Хабалова от столичного гарнизона - это четыре гвардейские роты, пять эскадронов и две батареи. Остальные части присоединились к восставшим.

Правительство, в течение дня проводившее частные совещания и ничего не предпринимавшее, днем собралось в Мариинском дворце. В шесть часов премьер Голицын послал в Ставку телеграмму с просьбой государю назначить в Петроград для командования войсками популярного генерала, и далее - что Совет министров не может справиться с беспорядками и просит государя его уволить и поручить лицу, пользующемуся общим доверием, составить новое правительство. Министры считали дело проигранным и лишь ожидали ареста. В это время сообщили, что к дворцу идет толпа. Произошло смятение. Потухло электричество. Министры разбежались. Вскоре во дворец нахлынула вооруженная толпа. Начался разгром... Протопопов скрылся у своего портного, Добровольский - в итальянском посольстве. Власть в Петрограде пала.

Спросим себя: кто мог бы стать спасителем или диктатором – 59-летний генерал Хабалов, командующий войсками в Петрограде, 63-летний генерал Рузский, командующий Северным фронтом, самым близким к столице, 60-летний генерал Алексеев, начальник штаба Ставки? Никто из них не был готов к тому, чтобы остановить беспорядки и подавить мятеж. Как это сделали французские политики, когда страна была с состоянии войны и в осажденном немцами Париже в 1871 году возникла Коммуна. Или как в 1916 году поступил либеральный Лондон, расстреляв из орудий восставший Дублин, залив его кровью. Но в России 1917 года никто не решился стать «диктатором», «мясником», «душителем свободы». Никому не захотелось повторить 1905 или 1906 год. Скажем прямо: ни в правительстве, ни в армии не нашлось смелых мужчин, готовых уничтожить внутреннего врага, взбунтовавшегося и взявшегося за оружие.

В 6 ч. утра 28-го Родзянко послал генералу Алексееву и всем командующим фронтами и начальникам флотов телеграмму:

 

«Временный Комитет членов Госуд. Думы сообщает Вашему В-ву, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров, правительственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Государственной Думы».

 

Фактически в этот момент никакого правительства в государстве не было, временный комитет никем не управлял, столица России находилась во власти анархии, вооруженной и никому не подчинявшейся.

 

Государь

 

Самое удивительное в эти дни - поведение царя. Сначала он покинул 22 февраля столицу из-за Ставки, затем 28 февраля Ставку - из-за оставленной в Царском Селе семьи. Так ему казалось. В результате он стал заложником поезда, метавшегося между Могилевом, Бологим и Псковом. Пока царь бездействовал в роли пассажира, все ключевые решения состоялись без него, столица оказалась в руках бунтовщиков, и на псковском вокзале 2 марта его ожидал генерал Рузский, командующий Северным фронтом, чтобы вежливо потребовать отречения.

Спасший Россию от германского вторжения в 1914 году, предотвративший военное поражение русской армии в 1915, организовавший победы русского оружия в 1916 году, обеспечивший возможность наступательной стратегии 1917 года, за которой должен был последовать разгром противника, государь оказался бессильным противостоять примитивному заговору думской оппозиции, который к тому же не был ни для него секретом, и сговору военных, что, наоборот, стало для него полной неожиданностью.

В отличие от Карла Английского и даже Людовика Французского Николай Русский, имевший в своём распоряжении не менее семи миллионов войск, верных присяге, решил не сопротивляться, не драться, не карать измену во всяком случае. В последние дни и часы царствования он психологически перестал быть государем и верховным главнокомандующим. Остался любящим мужем, страдающим отцом, проявил себя нерешительным и сломленным человеком, ошибочно вообразившем себя на краю пропасти в совершенно безвыходном положении.

Да, именно это было главным. Государь бездействовал, был скован нерешительностью, никем не руководил, ничего не предпринимал. В ключевые дни перед отречением, если не касаться душевных переживаний, мы видим пассивность человека, решившего не сопротивляться обстоятельствам. По принципу: пусть идёт, как идёт.

Выше мы уже говорили, после победоносного лета 1916 года и фактического разгрома Австро-Венгрии в Брусиловском наступлении государю надо было бы вручить власть главнокомандующего действующей армии другому лицу. Сосредоточиться на делах страны. Главной заботой становился не фронт, а тыл, столица, которую разъедала дезорганизация и беспорядки, разлагало взяточничество, раздирала партийная грызня, пронизывали германская пропаганда и шпионаж. Острой проблемой стало создание дееспособного и авторитетного правительства, а не армия, в боеспособности которой, несмотря на явные признаки усталости, не было причин сомневаться.

Увы, это решение не созрело. Но в начале 1917, когда отовсюду приходили донесения и сигналы о взрывоопасной ситуации в столице - как можно было покидать Петроград, оставляя «на хозяйстве» некомпетентных, безвольных, равнодушных, в сущности случайно, по протекции назначенных чиновников?

Была еще одна возможность предотвратить уязвимость столицы, обусловленную ее периферийным географическим положением, к тому же переполненную беженцами, маргиналами, спекулянтами и евреями из западных губерний, что пробрело опасный характер после начала войны. Надо было эвакуировать парламент, учреждения государственной власти и двор в Москву, как это сделало французское правительство, временно переехавшее в Бордо из Парижа, когда возникла угроза прорыва к нему германский армий, оккупировавших 10 северных и восточных департаментов страны. Но и на этот шаг, такой понятный в чрезвычайных условиях войны, царь не решился.

Между тем, стоило возникнуть в столице беспорядкам и массовому неповиновению, как система управления рассыпалась. Ставка, куда прибыл государь, узнавала о них из телеграфных сообщений, опаздывавших, как правило, на день или два, причем почти все они были к тому же недостоверными. А несколько отчаянных телеграмм императрицы вообще не дошло. Оказалось, что между Могилевом и Петроградом нет надежных боевых частей, которые можно было бы спешно использовать для наведения порядка. Еще в январе решено было перебросить к Петрограду несколько кавалерийских дивизий, но Хабалов воспротивился. И дело заглохло. Ни ставка, ни военное министерство не имели планов, если произойдет мятеж в столице. Из 180-тысячного гарнизона Петрограда верными присяги было, как впоследствии оказалось, не более 12 тыс. и всего лишь 3 тыс. полицейских чинов. И это на город с 2-миллионным населением, состоящим, в сущности, инородцев-космополитов и рабочих-пролетариев, которым до России не было никакого дела.

Прибыв днем 23 февраля в Ставку, царь два дня оставался в неведении о том, что происходило в Петрограде. Только вечером 24 в телефонном разговоре с царицей, жившей с заболевшими корью детьми в Царском, он узнал «о голодных беспорядках». Днем 24 от нее пришла записка, в которой, между прочим, сообщалось, что бедняки брали приступом булочные и вдребезги разнесли магазин Филиппова. Но серьезного значения им не придали: царь знал, хлеба в Петрограде достаточно. На 25 февраля, по данным Хабалова, в городе хранилось 5,6 млн. пудов муки (около 900 тыс. тонн).

Днем 25 февраля Ставка получила донесения военного министра Беляева и генерала Хабалова о забастовках и демонстрациях, но ничего экстраординарного в них не было, вечером же того же дня пришли телеграммы Беляева и министра внутренних дел Протопопов, в которых впервые прозвучала тревога. В столице буйства, 200 тыс. бастующих, убийства. Тогда же царь послал лаконичную телеграмму Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией».

26 февраля во второй половине дня телеграмму царю прислал Родзянко:

 

«Положение серьёзное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца».

 

Реакция государя была: вздор, не надо отвечать. Но вечером он решил возвращаться в Царское Село, назначив отъезд на 2 ч. 30 м. 28 февраля.

Поздно вечером 26 февраля Родзянко прислал длинную телеграмму генералу Алексееву. В ней после драматической оценки ситуации, складывающейся в Петрограде, содержалось, как последний выход, предложение о «безотлагательном призвании лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения», за каким «пойдет вся Россия воодушевившись вновь верою в себя и своих руководителей» и просьба поддержать это предложение перед государем, чтобы «предотвратить катастрофу». Такие же телеграммы он послал командующим армиями.

Утром 27 февраля царю было доложено содержание полученных телеграмм, в том числе мнение генерала Брусилова, согласившегося с Родзянкой. Кажется, впервые царь понял серьезность положения. Днем Хабалов телеграфировал о бунте в запасных батальонах Павловского, Волынского, Литовского и Преображенского полков. Генерал просил «прислать немедленно надежные части с фронта». Одновременно министр Беляев сообщал об успешном подавлении волнений в частях, что было откровенной ложью. Днем пришла еще одна телеграмма от Родзянки. Председатель Госдумы, прося отменить указ о прерывании работы палат парламента, сообщал:

 

«Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому министерства Внутренних дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и династии неминуемо».

 

Но царю опять не понравился тон обращения председателя Госдумы, и из Ставки не последовало никаких распоряжений. Однако вечером пришли телеграммы от Беляева, развеявшие невозмутимость и спокойствие. Министр писал:

 

«Военный мятеж немногими, оставшимися верными долгу частями, погасить пока не удается. Напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нет средств. Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города».

 

Не реагировать стало невозможно. После совещания с Алексеевым государь решил командировать в Петроград для прекращения бунта и беспорядков 65-летнего генерала Иванова, бывшего командующего Юго-западным фронтом, назначив его командующим Петроградским военным округом. По мнению Деникина, в тот момент Иванов бы дряхлый старик, не обладавший ни силами, ни энергией, ни волей, ни суровостью.

Ставка выделила Иванову Георгиевский батальон и от Северного и Западного фронтов по бригаде пехоты, бригаде кавалерии и по одной кольтовой пулеметной команде. Но попытка создать в районе Царского Села 40-тысячную группировку сорвалась. Прибыв на место, генерал не нашел войск. Они растянулись в эшелонах между Двинском, Полоцком и Лугой. Под рукой Иванова было всего 800 чел. В тот же день Алексеев дал ему распоряжение не принимать активных мер. Это означало, что операция провалилась.

27 февраля от брата Михаила, находившегося в Петрограде, царь получил телеграмму с просьбой уволить министров, назначив премьером князя Львова. В ответ государь сообщил, что все мероприятия откладываются до его возвращения в Царское Село. В этот же день царица телеграфировала:

 

«Революция вчера приняла ужасающие размеры…Известия хуже, чем когда бы то ни было», затем: «Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции», наконец: «Окружный суд горит».

 

Разверзалась картина катастрофы. Между тем Алексеев, в эти дни температуривший, просил государя не покидать Ставку, а Рузский телеграфировал, что репрессиями положение в Петрограде не выправить. В ночь на 28 февраля пришла телеграмма от Хабалова:

 

«исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца…, с коими буду продолжать борьбу».

 

В третьем часу ночи 28 февраля генерал Беляев сообщал, что

 

«мятежники заняли Мариинский дворец... там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Кригер-Войновского, заблаговременно ушли из дворца».

 

В 4 часа утра поезд с государем из двух составов отправился в Царское, поезд с генералом Ивановым отошел туда же в 13 часов дня. Отчего государь поехал без воинского сопровождения, зачем?

 

 

Царский поезд

 

Литерный поезд с государем двигался по маршруту Могилов-Орша-Вязьма-Лихославль-Тосно-Гатчина-Царское Село. Всего около 950 верст. В Орше была получена телеграмма от ряда членов Госсовета. Они просили назначить «правительство народного доверия». Министр Беляев телеграфно доложил:

 

Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска, под влиянием утомления, а равно пропаганды, бросают оружие и переходят на сторону мятежников или становятся нейтральными. Сейчас, даже трудно указать какое количество рот является действительно надежными. На улицах все время идет беспорядочная пальба, всякое движение прекращено, появляющихся офицеров и нижних чинов разоружают. При таких условиях сколько-нибудь нормальное течение жизни государственных установлений и министерств прекратилось.

 

В 4-м часу ночи поезд прибыл в Малую Вишеру. Появились сообщения, что дорога на Царское перекрыта, а в Любани взбунтовались войска. Государь повелел: повернуть обратно и свернуть на Псков. В Бологом от Родзянки была получена просьба об аудиенции. Около 3 часов дня 1 марта оба состава прибыли на ст. Дно. Здесь же стало известно, что через Дно только утром проследовал эшелон генерала Иванова. Он катастрофически опоздал прибыть в Царское Село. Таким образом, все расчеты и планы по усмирению Петрограда срывались.

Между тем Рузскому в Псков для государя 1 марта в 3 ч. 58 м. поступила телеграмма от генерала Алексеева. Сообщив в ней о начавшихся в Москве беспорядках и забастовках, Алексеев докладывал:

 

«Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие большие центры России, и будет окончательно расстроено и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом, то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибельно, в ней начнется голод и возможны беспорядки. Революция в России, а последняя неминуема, раз начнутся беспорядки в тылу, — знаменует собой позорное окончание войны со всеми тяжелыми для России последствиями. Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революция, невозможно.

Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, в среде которого громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведений, не дает никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России. … Пока не поздно, необходимо принять меры к успокоению населения и восстановить нормальную жизнь в стране.

Подавление беспорядков силою, при нынешних условиях, опасно и приведет Россию и армию к гибели. Пока Государственная Дума старается водворить возможный порядок, но если от Вашего Императорского Величества не последует акта, способствующего общему успокоению, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю Ваше Величество, ради спасения России и династии, поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия и поручить ему образовать кабинет.

В настоящее время это единственное спасение. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно.

Докладывающие Вашему Величеству противное, бессознательно и преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии Вашего Императорского Величества».

 

В 4 ч. 59 м. из Ставки сообщили для доклада государю, что в Кронштадте беспорядки, Москва охвачена восстанием и войска переходят на сторону мятежников, что начальник Балтийского флота адмирал Непенин признал Временный Комитет. В 5 ч. 53 м. из Ставки телеграфировал адмирал Русин: в Кронштадте анархия, командир порта Вирен убит, офицеры арестованы. Русин передавал также телеграмму Непенина, в которой последний докладывал Государю

 

«свое искренне убеждение в необходимости пойти навстречу Гос. Думе, без чего немыслимо сохранить в дальнейшем не только боевую готовность, но и повиновение частей».

 

Подготовленный таким образом генерал Рузский встречал поезд государя, прибывший на станцию Псков в 7 часов вечера 1 марта.

 

Псков

 

Доклад был назначен на 9 вечера, после обеда. Разговор свелся к тому, что Рузский горячо доказывал необходимость ответственного министерства, а государь возражал, доказывая, что он, в силу основной клятвы перед Богом, не может предоставить управление страной случайным людям, которые сегодня как правительство могут принести России необычайный вред, а завтра отойдут от власти, как ни в чем не бывало. Разговор был прерван полученной в 10 ч. 20 м. вечера телеграммой от генерала Алексеева следующего содержания:

 

Ежеминутно растущая опасность распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможность продолжения войны при создавшейся обстановке настоятельно требуют немедленного издания высочайшего акта, могущего еще успокоит умы, что возможно только путем призвания ответственного министерства и поручения составления его председателю Государственной Думы. Поступающие сведения дают основание надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал и что работа с ними может пойти. Но утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайними левыми элементами. Ввиду этого усердно умоляю Ваше Императорское Величество соизволить на немедленное опубликование из Ставки нижеследующего манифеста:

«Объявляем всем нашим верным подданным. Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей родиной. Близок решительный час. Судьба России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого нашего отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц пользующихся доверием всей России. Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг престола и народного представительства, дружно помогут доблестной нашей армии завершить ее великий подвиг. Во имя нашей возлюбленной родины, призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед ней, дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее».

Да поможет вам Господь Бог».

 

Согласившись с манифестом, государь распорядился послать Родзянке соответствующую телеграмму. Затем продолжился разговор с Рузским (он продолжался до 2 часов ночи), и генерал убедил царя отменить поручения генералу Иванова. Тогда же Рузский приказал возвратить на фронт взятых от него войск и телеграфировал Алексееву об отозвании войск, посланных с Западного фронта. Вооруженное подавление мятежа в столице не состоялось. Как полагал генерал Спиридович, Рузский сломил измученного, издерганного государя, не находившего в те дни серьезной поддержки. Царь уступил силе, напористости, грубости, дошедшей до топания ногами и до стучания рукою по столу.

Завершив разговор с государем, Рузский через час двадцать минут телеграфно связался с Родзянко, предполагаемым премьером, который обещал, но так и не приехал в Псков. Состоялся разговор. Он предопределил дальнейший ход событий. Родзянко сообщил, что его присутствие в Петрограде позволяет остановить разбушевавшиеся страсти, так как исполняются только его приказы. (Это была ложь).

Затем, узнав основные положения одобренного царём Манифеста, Родзянко, ссылаясь на то, что войска окончательно деморализованы, страсти сдержать невозможно и агитация направлена на всё, что более умеренно в своих требованиях, оценил его положения опоздавшими. Династический вопрос поставлен ребром. На просьбу Рузского уточнить, в каком виде намечается его разрешить, Родзянко, указал, что «грозное требование отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становится определенным». Манифест надо было издать после его первой телеграммы немедленно. А теперь время упущено и возврата нет. Рузский согласился, что «в сущности, цель одна: ответственное министерство перед народом и есть для сего нормальный путь для достижения цели перемены порядка управления государством». На это Родзянко ответил: Не забудьте, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех и тогда все кончится в несколько дней, — одно могу сказать: ни кровопролитий, ни ненужных жертв не будет, я этого не допущу. (Родзянко блефовал).

Разговор закончился в 5 часов утра 2 марта. Не упоминая династическую тему, Рузский отправил отчет Алексееву в Ставку в 5 ч. 48 м. Тем временем в Петрограде уже два дня функционировало «революционное правительство» Временного Комитета Государственной думы и редакция газеты «Псковская Жизнь» собиралась напечатать различные сообщения от нового правительства, на что Рузский, не питавший никаких иллюзий, дал свое разрешение.

А в Петрограде думские заговорщики висели на волоске. Спасать надо было не только страну и монархию, но и их самих. Город никому не подчинялся, солдаты превратились в пьяных мародеров. С минуты на минуту ожидали резню офицеров. На совещании членов Временного комитета решили, что порядок можно восстановить только ценой отречения Николая в пользу Алексея. Было решено послать к царю Гучкова и Шульгина. В шестом часу утра 2 марта они покинули Таврический Дворец и сумели уехать в Псков.

Около 9 часов утра 2 марта Алексеев, прочитав текст разговора Рузского с Родзянкой и ссылаясь на захват мятежниками Царского Села (чего не было) телеграфировал Рузскому:

 

по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Если не согласиться, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война и Россия погибнет под ударами Германии и погибнет вся династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет.

 

В штабе Рузского не были уверены, что генерал уговорит государя отречься. И тогда Алексеев решил привлечь к делу главнокомандующих фронтами Брусилова, Эверта, Сахарова и в. кн. Николая Николаевича, направив им циркулярную телеграмму, суть которой содержалась в следующих словах:

 

Его Величество в Пскове изъявил согласие учредить ответственное перед палатами министерство, поручив председателю Госдумы образовать кабинет. Последний ответил, что это было бы своевременно 27 февраля, в настоящее же время этот акт является запоздалым. Теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявляемых требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первый план хотя бы ценою дорогих уступок. Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать спешно свою верноподданническую просьбу Его Величеству через Главкосева. Между высшими начальниками действующей армии нужно установит единство мыслей и целей и спасти армии от колебаний и возможных случаев измены долгу. 2 марта 1917 г.

 

Утром того же дня, в 10 часов, Рузский явился к государю и положил перед ним текст разговора с Родзянкой. Прочитав его, царь сказал, что приносит несчастье России, что уже вчера понял, что манифест о даровании ответственного министерства не поможет. «Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов, но я опасаюсь, что народ этого не поймет». Принесли телеграмму Алексеева командующим фронтами. Царь просил Рузского прийти после завтрака. В свите царили подавленность и уныние. Адмирал Нилов громко заявлял, что Рузского надо арестовать и расстрелять, что Ставка предала Государя.

В 2 часа 30 минут Штаб Рузского принял телеграмму генерала Алексеева на имя государя, содержащей ответы командующих фронтами. В верноподданнических выражениях Николай Николаевич, Брусилов и Эверт просили его отречься от престола в пользу Алексея (другого выхода нет, единственный исход, единственное решение). Сам Алексеев умолял безотлагательно принять решение. Через час Рузский, взяв с собой генералов Данилова и Савича, явился к государю с телеграммой. Как потом писал в воспоминаниях Савич,

 

«Рузский сначала предложил для прочтения Государю телеграммы, а затем обрисовал обстановку, сказав, что для спасения России, династии сейчас выход один - отречение его от престола в пользу наследника. Государь ответил: «Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия». Рузский доложил: «Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди».

 

Генералы, в свою очередь, подтвердили, что не видят другого выхода, кроме принятия предложения Думы. Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты. Государь сказал: Я решился. Я отказываюсь от престола, - и перекрестился. Перекрестились и генералы. Примерно в 4 часа дня Николай подготовил две телеграммы. В адресованной Родзянки говорилось:

 

«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Михаила Александровича».

 

Другая телеграмма на имя генерала Алексеева гласила:

 

«Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно».

 

Но тут Рузский сообщил, что из Петрограда едут делегаты от Временного комитета Гос. Думы член Гос. Совета Гучков и член Гос. Думы Шульгин. Было решено до переговоров с ними эти телеграммы не отправлять. Пока ожидали делегатов, у государя состоялся разговор с лейб-хирургом Фёдоровым, во время которого Федоров предположил, что Алексею придется жить в семье регента. Этот аргумент так подействовал на государя, что он тотчас взял обратно обе телеграммы, решив изменить формулу отречения.

В шестом часу пришла запоздалая телеграмма от генерала Сахарова из Ясс, где размещался штаб Румынского фронте. Назвав «преступным и возмутительным» мнение Родзянки, отклонившим манифест о правительстве, а Думу «разбойничьей кучкой людей» Сахаров, все-таки, соглашался на «решение пойти навстречу уже высказанным условиям».

В Ставке генерал Алексеев поручил генералу Лукомскому и церемониймейстеру Базили составить проект манифеста об отречении и передал его в штаб Рузского 2 марта в 17 ч. 40 м. при телеграмме: «Сообщаю проект выработанного манифеста на тот случай, если бы Государь Император соизволил принять решение и одобрить изложенный манифест».

В 9-м часу вечера через Алексеева была получена телеграмма Родзянки, в которой тот сообщал об образовании Временного правительства во главе с князем Львовым. «Войска, - писал Родзянко, - подчинились новому правительству … и все слои населения признают только новую власть». От имени Временного Комитета Гос. Думы он просил назначить на должность командующего Петроградским военным округом Корнилова, «как доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно в глазах населения». Алексеев «всеподданнейше» просил согласия на это назначение и на возвращение Иванова в Могилев. Государь наложил резолюцию: «Исполнить».

Незадолго до приезда Гучкова и Шульгина пришла телеграмма командующего Балтфлотом адмирала Непенина, присоединявшегося к мнению командующих фронтами. Адмирал сообщал, что «с огромным трудом удерживает в повиновении флот и вверенные войска». Через 40 часов он был убит матросами в Свеаборге. Только командующий Черноморским флотом адмирал Колчак на телеграмму Алексеева ничего не ответил, но, как он говорил впоследствии, факт перехода власти к Госдуме он «всецело приветствовал».

Экстренный поезд с Гучковым и Шульгиным прибыл в Псков в 9 ч. 40 м. вечера 2 марта. Собрались в вагон-столовой. Гучков сообщил государю ситуацию. Петроград в руках движения. Бороться с ним безнадежно. Борьба поведет лишь к напрасным жертвам. Попытки послать для усмирения войска с фронта не будут иметь успеха. Даже надежная воинская часть, соприкоснувшись с атмосферой Петрограда, перейдет на сторону движения и поэтому «всякая борьба для Вас, Государь, бесполезна». Необходимо последовать совету Временного Комитета — отречься от престола. Большинство думцев стоит за конституционную монархию. Советуют отречься в пользу наследника Алексея Николаевича с назначением регента в. кн. Михаила Александровича. Закончив говорить, Гучков подал государю бумагу — проект манифеста, написанный накануне Шульгиным.

Николай сказал, что он уже обдумал этот вопрос и еще раньше принял решение отречься в пользу сына, но затем изменил решение. Он не может расстаться с больным сыном и решил отречься в пользу Михаила. «Надеюсь, вы поймете чувства отца».

Совещание прервалось часа на полтора. Переговорив, Гучков и Шульгин согласились с неожиданным решением царя. Во время перерыва государь составил черновик акта, затем его переписали на машинке. Подписав, Николай подал его Гучкову. Гучков прочитал вслух. Шульгин просил вставить, что новый император должен принести на верность конституции «всенародную присягу». Николай вставил: «принести ненарушимую присягу». По просьбе Шульгина отметил на акте: 2 марта 15 часов.

Затем депутаты просили назначить именем государя князя Львова председателем Совета министров и в. кн. Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим. Николай согласился и на это и написал два указа Сенату, пометив их 2-мя часами 2 марта. Около часу ночи 3 марта указы были оформлены, скреплены подписями и вручены депутатам. Вскоре поезд с Гучковым и Шульгиным отбыл в Петроград. Позже отошел и «Поезд Литера А». На имя нового императора Всероссийского была послана телеграмма:

 

«Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКА».

 

В личный дневник Николай Александрович ночью лаконично записал суть того, что происходило в последний день его царствования:

 

«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из членов Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется эс-дековская партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман».

 

Манифест Николая II и Манифест Михаила

 

Окончательная редакция акта об отречении Императора Николая II гласила:

 

«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.

Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победоносного конца.

Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, может окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни России, почли мы долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть.

Не желая расставаться с любимым сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Государства Российского.

Заповедуем брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу.

Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародного испытания и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России!

 

г. Псков.

НИКОЛАЙ.

2 марта 15 час. 1917 г.

Министр Императорского Двора генерал-адъютант граф Фредерикс.

 

Этот документ, по поводу содержания которого было затрачено столько сил высших руководителей армии и политических деятелей, на который они возлагали большие надежды, оказался до смешного недолговечен. Точнее говоря, он уже утратил значение в момент подписания.

Главная цель отречения виделась всем его инициаторам и организаторам в сохранении монархии. Но взбунтовавшемуся Петрограду уже было мало простой замены одного царя другим. Подобно тому как 1 марта опоздал манифест о «правительстве народного доверия», который мог бы исправить положение 25 или 26 февраля, 2 марта опоздал манифест о смене монарха, который, возможно, был бы спасительным 27 или 28 февраля. Горячечное воображение взбунтовавшейся столицы уже грезило «республикой», то есть фактически анархией, чему никакое «временное правительство», кто бы в него ни входил, не имело сил противиться. Теперь, осознав безвластие, никакое формальное решение не могло «успокоить население и восстановить нормальную жизнь в стране». Самозваная власть Временного комитета Государственной думы, не имевшая опоры в войсках Петрограда, оказывалась игрушкой в руках стихии и должна была смириться с существованием закусивших удила авантюристов, самозванно образовавших «совет рабочих депутатов». В нем, кстати, не было ни одного рабочего. Восстановить порядок можно было лишь парадоксальным решением - возглавив беспорядок, вместо того чтобы ему противостоять. В этих условиях царь Михаил был еще менее возможен, чем царь Николай.

Практически все возможные соображения, которыми руководствовался Николай, оказались ошибочными. Вряд ли в этот момент он хладнокровно рассчитывал «шахматную партию», самую драматическую в его царствование.

«Довести войну до победного конца». Для царя было очевидно, этот фактор приобрел в 1917 году, накануне победы, ключевое значение. В противном случае четверть века напряженных усилий страны по подготовке к войне, которую предвидели все наиболее проницательные политики, оказывались бесполезными, как и два с половиной года участия в ней, стоившей нескольких миллионов русских жизней. Для главы государства это были не пустые слова - о судьбе России, о чести армии, о благе народа, о будущем Отечества. А вот для разнузданной, опьянённой, обезумевшей черни, каким стало население Петрограда, все это ничего не значило, как и для разложившегося, страшащегося фронта петроградского гарнизона, превратившегося в скопище дезертиров, мародеров и убийц.

«Отречение облегчит народу тесное единение и сплочение всех сил». Как наивно было подобное предположение. Как несправедливо оно уподобляло всю огромную Россию, живущую хотя и беспокойной, но законопослушной жизнью, с ее столицей, оказавшейся взбунтовавшейся метастазой на теле страны. Отречение, наоборот, могло лишь спровоцировать другие части Империи на возмущение, вследствие того простого обстоятельства, что провинция, как правило, живет модой и настроением столицы. И что же? Отказ отречение действительно объединило и сплотило «народ» - но иначе - расширив «внутренние волнения», постепенно охватившие всю страну.

Третья мысль манифеста, предложение отрекающегося царя о замене думской монархии парламентским строем при сохранении монарха. Что-то вроде британской системы, к которой склонялись думские политические силы, и с чем в этот момент соглашался генералитет. В сущности, в этом предложении содержался компромисс, на котором могли сойтись монархисты и либеральная оппозиция, из которых состояло думское большинство. Такая конструкция. Возможно, была бы наилучшей, если бы эта коалиция держала ситуацию под контролем. Однако и это предложение, его реализация могла бы составить целую эпоху русской истории, опоздало не на часы или дни, а на целое десятилетие.

Наконец, отречение опоздало и в своём прямом, непосредственном значении. Пока экстренные поезда с делегатами Временного комитета курсировали из Петрограда в Псков, а затем из Пскова и Петроград, в Таврическом дворце, где этот комитет заседал, ситуация еще раз радикально изменилась. Сохранение монархии оказалось невозможным делом. С одной стороны, у беснующихся толп возник организационный центр в виде Совета рабочих депутатов, знамя которого украшал лозунг: «долой самодержавие», а с другой - думские вожди пришли к выводу, что сохранение временного правительства стоит упразднения монархии. Родзянко телеграфировал Рузскому 3 марта: «Провозглашение императором Михаила подольет масла в огонь, и начнется беспощадное истребление всего, что можно истребить». По обыкновению преувеличивая, Родзянко оценивал ситуацию верно.

Суть своего отречения Николай понимал так, как он записал позже в дневнике: «спасти Россию и удержать армию на фронте». Было бы несправедливо подозревать его в этот момент в неискренности. Дело обстояло значительно хуже - государь добросовестно заблуждался, отчетливо понимая ситуацию. Для него она становилась невыносимо-безвыходной. Потому что «кругом измена, трусость и обман». Если вокруг царя одни лишь изменники, трусы и лжецы, то ему ничего иного не остается - как принести личную жертву. Ведь окружив себя такими людьми, он «принес несчастье России». Спасти Россию от нее самой, от народных волнений в тылу и от разложения армии на фронте. Но одновременно спасти страну от изменников трусов и лжецов, оказавшихся на вершине власти. Вот только болезнь зашла слишком далеко. И никакой символической жертвой ее уже нельзя было излечить. В условиях массового помешательства, когда кругом измена, трусость и обман, отречение ни на кого не производит впечатления. Иначе говоря: в политическом отношении монархия в России обратилась в ничто.

По причине, отмеченной выше, в. кн. Михаил Александрович, находившийся все дни бесчинств в Петрограде и имевший дело с членами Временного комитета, оказался после издания манифеста брата в двусмысленном положении. Как человек вполне отдающий отчет в происходящем, он не хуже думских лидеров понимал, что время упущено и, прими он корону, она может тут же слететь с его плеч вместе с головой. Причем без какой либо пользы для дела. Необходимо было найти приемлемый выход из безвыходного положения. Удовлетворить невменяемую толпу, не дать усилиться «совету рабочих депутатов», чьи притязания на власть становились непомерными, и вместе с тем не сжечь мосты для восстановления династии. Времени было в обрез. Но подходящее решение, как тогда казалось, нашлось. Так появился Манифест об отказе Михаила Александровича восприять Верховную власть следующего содержания:

 

Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том случае восприять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

 

Михаил

3/III – 1917 г.

Петроград

 

Текст этого манифеста, что бы о нем ни говорили, решал удовлетворительно вопрос о власти. Она учреждалась в виде Временного правительства, на создание которого соглашалась и легальная Государственная дума, и законная монархическая власть. При этом Временному правительству передавалась «вся полнота власти». Династия, в лице своего законного представителя, ничего не предрешая, декларировала установление в будущем образа правления и новые основные законы России Учредительному собранию. Михаил не отрекался от трона, скипетра и короны. Он вручал решение на этот счет «воле народа». Династия, таким образом, не стала ни безрассудно противостоять ходу событий, ни безропотно подчиняться им. В чрезвычайных обстоятельствах, оставленная всеми, она, сохраняя достоинство, отошла в сторону, предоставив самой истории или «народу» разрешить создавшиеся политические противоречия.

Но реализовать заложенные в Манифесте Михаила идеи оказалось некому. Временное правительство, состоявшее из известных всей стране политиков-оппозиционеров, либералов и социалистов, оказалось не долгожданным «правительством народного доверия», а сборищем демагогов, лишенных способности управлять страной.

 

И заговор тоже

 

В февральских событиях не было ничего спонтанного. Это на поверхности явлений за импровизацию масс можно было принять внезапно проявившиеся толпы петроградских обывателей и шпаны, спровоцированных на забастовки рабочих и разложившихся в безделье и праздности солдат столичного гарнизона. Кто знает, сколь многотрудна подпольная работа, чтобы могла «неожиданно» и «внезапно» появиться такая массовая «спонтанность»?

В русском сознании укоренилось представление, что «февраль» готовился главным образом большевиками. Но это сильное преувеличение. Не меньшее значение имели и другие социалистические и либеральные партии. Например, действующая под прикрытием Военно-Промышленного Комитета Гучкова и Коновалова, будущих министров временного правительства, Рабочая группа в конце января распространяла в рабочей среде прокламацию, в которой говорилось:

 

Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны являются теперь задачей, требующей неотложного разрешения, вопросом существования рабочего класса и демократии... Пусть весь рабочий Петроград к открытию Думы, завод за заводом, район за районом, дружно двинется к Таврическому дворцу, чтобы там заявить основные требования рабочего класса и демократии… Только учреждение Временного Правительства, опирающегося на организующийся в борьбе народ, сможет вывести страну из тупика и гибельной разрухи, укрепить в ней политическую свободу и привести к миру на приемлемых, как для российского пролетариата, так и для пролетариата других стран, условиях».

 

Тогда же одиннадцать членов рабочей группы во главе с Гвоздевым, также будущем министром, была арестована, но дело-то было сделано.

События, которые в совокупности составляют т.н. «февральскую революцию» более или менее известны. Что происходило в Думе и чем занимались ее главные деятели, с кем общался государь, чем занималась Ставка, как жил Петроград. Известно практически все. Мемуары, переписка, дневники, подшивки газет, донесения полиции и дипломатов, все это так или иначе доступно. Написаны многие тысячи книг и исторических трудов. Наверное, нет дня и часа, которые бы не были изучены с историографической точки зрения чуть ли не под микроскопом. Тем не менее, их логика малопонятна и остается предметом горячих споров. Дискуссии особенно усилились после того, что произошло в 1989-1993 годах; эти события заставляют пристальнее всмотреться в февраль 1917.

Беспорядки в Петрограде показали, что верховная власть и назначенные ею сановники устали властвовать, утратили энергию действовать, что у них совсем исчезла инициатива. Никто из начальствующих в Петрограде лиц, чья должность предписывала пресечь волнения, начать аресты, ввести самые жесткие полицейские меры и, если потребуется, применить против бунтовщиков оружие – не делал ничего. Когда же власть бездействует или действует так, словно нарочно подталкивает своих противников на возмущение, в последних вселяется какая-то дьявольская энергия, удесятеряя активность.

Скорее всего, злонамеренные слухи об отсутствии хлеба распространяли по Петрограду оптовые торговцы, преимущественно еврейские. Слухи возбуждали женщин-домохозяек и женщин-работниц, создавая повышенный спрос и давая возможность спекулировать мукой, хлебом и всем прочим. Агитаторы политического подполья непрерывно будоражили фабричных рабочих, провоцируя их на забастовки. Поводы были - баснословные выгоды военных заказов толкали фабрикантов на необдуманные шаги. В состоянии брожения находился и 180-тысячный гарнизон. В нем практически не было боевых частей или гвардии, которые, получив приказ, беспощадно подавили бы любую крамолу. Одна из самых непростительных ошибок главного военного командования.

Заговор с целью смещения государя, скорее всего, ускорила активность британских эмиссаров, нахлынувших в Петроград в конце 1916 года. По-видимому, они, сознательно преувеличивая опасность, донесли в Лондон, что власть царя висит на волоске и стоит, пока не поздно, позаботиться о соответствующих мерах. Вот, например, что писал посол Бьюкенен в Лондон в начале 1917 г.:

 

«Политическое недовольство может ежеминутно раздуть тлеющую искру в пламя, а это нанесет серьезный ущерб делу войны. Запасы топлива на железных дорогах сократились чрезвычайно... Торговля упала до минимума. Многие заводы, производящие вооружение, уже закрыты, и опасность прекращения снабжения как армии, так и городов не может быть исключена». «Хотя император и большинство его подданных желают продолжения войны до конца, Россия, по моему мнению, не будет в состоянии встретить четвертую зимнюю кампанию, если настоящее положение сохранится; с другой стороны, Россия настолько богата естественными ресурсами, что не было бы никаких оснований для беспокойства, если бы император вверил ведение дел действительно способным министрам. В нынешнем же положении будущее представляется книгой за семью печатями. Политическое и экономическое положение может нам сулить неприятные сюрпризы, тогда как финансовое положение может быть испорчено повторными выпусками бумажных денег».

 

Но что значат внешние влияния, когда собственная среда пропитана нетерпением перемен, предчувствием и ожиданием кризиса? Шульгин позже писал: думцы раскачивали массы на революционное выступление. Вся серая толпа, вся средняя интеллигенция, многие военные, бывшие военными только по одежде, все смотрели на Гос. Думу с каким-то упованием. Все радовались ее нападкам на правительство и сами приходили в волнение. Создавалось общее революционное настроение. Было ощущение близости революции. Революционный микроб отравлял столицу, заражал толпу на улице, проникал на заводы и фабрики, в казармы и канцелярии, в частные дома обывателей.

Да, возник эффект снежного кома. Заговор с целью устранения Николая обернулся переворотом, низвергнувшим монархию руками монархистов. Чиновничество бездействовало, социалисты провоцировали, монархисты сговаривались, духовенство выжидало, гарнизон разлагался, казаки посмеивались, рабочие бастовали, евреи агитировали, генералы политиканствовали, думцы делили портфели, царь раздумывал в нерешительности. В этой зловонной атмосфере столицы, с демонстративным пренебрежением игнорирующей войну, каждое слово, каждое закрытое или конспиративное совещание, каждая критическая статья или громкая оппозиционная речь приобретали силу орудийного снаряда, вырастая до гомерических размеров. Каждая мелочь стала иметь значение и обретать смысл, которым не обладала. Внешняя стихийность. Тайная организованность. Нелепые слухи, которым слепо верили. Участие немецкой агентуры. Масоны. Староверы. Война. Паралич власти. Бездеятельность монарха.

Самое удивительное, никто не целился выше простого требования об ответственном правительстве. Какое управляло в это время Британией и Францией. Даже в стане противника - в Берлине и Вене - функционировали коалиционные правительства, опиравшиеся на парламентское большинство. Так старались крепить единение власти и общества. Между тем лишь одна Россия из всех участников войны испытала на себе незадолго до ее начала ужасы всеобщего бунта, с трудом подавленного. И кому, как ни ей было бы полезно объединить в одном правительстве все политические силы. И тем самым избегнуть взрыва, который чувствовался и с которым не было сил справиться. Но на пути этому единству встал царь, ничего не понявший и ничему не научившийся за 23 года правления. Даже после реформы государственного строя в 1906 году.

Первая мысль поэтому - заменить на троне Николая ребенком Алексеем. Если Николай, которым крутит, как хочет, его жена, не в состоянии пойти на компромисс с либеральной оппозицией, это сделает Михаил в роли регента. С ним можно договориться. Эта мысль вдохновляла разные фракции Думы, объединившиеся в блок, названный «прогрессивным». В него вошли наиболее энергичные и известные политические деятели. Выбор есть и ничего не меняется. Словно нарочно, в министерство назначаются самые одиозные лица, никем не уважаемые бюрократы, которые, за единичными исключениями, вроде адмирала Григоровича, военно-морского министра, ни на что не способны. Не удивительно, что оппозиция радикализуется. Она уже готова на насильственное устранение государя, на дворцовый переворот, против чего не возражает даже в. кн. Николай Николаевич, главнокомандующий на Кавказе. Когда к нему в январе является заговорщик и сообщает о плане устранения императора-племянника, дядя не возражает. Все частности сложились, и взрыв стал неизбежным.

К началу 1917 года царь практически перестает управлять страной и командовать действующей армией. В столице это делает царица, в Ставке - генерал Алексеев. Николай словно нарочно играет судьбой, пренебрегая донесениями охранного отделения, данные которого всё более неутешительны. Но он полагает, что военная победа наступит летом, и это перечеркнет все опасности, исходящие от оппозиции. Еще в начале февраля он говорил: «через три, четыре месяца, когда мы победим, когда окончится война, тогда это будет возможно. Тогда народ примет реформу с благодарностью... Сейчас же все должно делаться только для фронта». Черчилль, первой лорд британского адмиралтейства, писал, что русский «корабль пошел ко дну, уже видя перед собой порт. Отчаяние и измена предательски захватили командный мостик в тот самый момент, когда дело уже было сделано». Британский министр ошибался точно так же, как и царь. Не было сделано главного - на корабле его многочисленные и разношерстные обитатели так и не стали единой командой, сплочённой и воодушевленной общей целью. Лозунг «Все для фронта, все для победы», которым жил государь, - не стал смыслом существования страны и, главное, ее столицы.

Проблема монархической власти в России состояла и в том, что в стране к началу войны 1914 года не было ни одного социального слоя, на который она могла бы опереться, даже на дворянство, не было ни одной политически значимой силы, которая была бы кровно заинтересована в сохранении на троне Николая. Произошло не только социальное, но и личное отчуждение верховной власти. Монарх не правил и не царствовал. И не находил выхода из сложившегося положения. Вот почему царь не мог ни на что решиться - ни на диктаторское искоренение крамолы, ни на правительство думского большинства. Он был в изоляции, которая в конце февраля обернулась для него вакуумом.

Оказалось, что материальные условия в России не значат ничего. Необходимо большее. Уважения к власти, ее безоговорочный авторитет. А их-то как раз и нет. И малейшая ошибка, от которой никто не застрахован, становится для неё фатальной. Тогда жалкая фронда, политическое недомогание, неудержимо превращается в смертельную опасность. И все перестают подчиняться власти, так, как будто ее вовсе нет.

Другими словами, не революция послужила причиной падения монархии, наоборот - падение монархии пробудило дремавшую было революцию, и она прошла все её стадии. От дерзких разговоров до заговора. От заговора - к планированию переворота. От гипотетического плана - к уличным беспорядкам и массовому неповиновению. Неповиновение оборачивается солдатским мятежом. Мятеж, побеждающий в столице - созданием правительства. Наконец, самозванная власть - революцией. И на оппозицию, всего лишь претендовавшую на участие в управлении страной, внезапно сваливается бремя управления страной. И тогда все переходят на ее сторону.

Оставшийся после отъезда царя 28 февраля единоличным руководителем в Ставке генерал Алексеев, получив от Родзянки сведения о том, что власть в Петрограде перешла в руки Временного правительства, тут же стал его сторонником. И в ночь на 1 марта направил главнокомандующим и генералу Иванову следующую телеграмму:

 

«Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство, под председательством Родзянко, заседая в Государственной Думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала в России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяется способ ваших действий. Переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы. Воззвание нового министра путей сообщения Бубликова к железнодорожникам, мною полученное кружным путем, зовет к усиленной работе всех, дабы наладить расстроенный транспорт. Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно провести мирно к хорошему концу, который укрепит Россию».

 

Таким образом, из сопоставления этого сообщения и телеграфных текстов, приведенных выше, нетрудно сделать вывод, что Ставка и Государственная дума, Алексеев и Родзянко в сложившихся обстоятельствах не нашли иного выхода, как пожертвовать одним «королём», чтобы спасти всю «партию». У Солоневича, таким образом, были впоследствии основания утверждать, что «в этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит именно военным кругам». Да, что исключено в шахматах, вполне допустимо в политике. Тот факт, что царский поезд вместо Царского Села оказался в Пскове, вряд ли мог быть случайностью, а переговоры с Рузским оказались тщательно спланированным спектаклем, в эпилоге которого государь должен был превратиться в частное лицо. С той стороны, где действовали генералы-республиканцы и политики-либералы, монархисты-импровизаторы и масоны-конспираторы, надо признать, Февраль был неплохо организован, вот только плохо воплощен в дальнейшем. И если беспочвенная и безродная интеллигенция приняла переворот с восторгом, то народ или мужик, разобравшись, его отверг.

Когда Гучков и Шульгин еще ехали в Псков на встречу с царем, не зная толком, что из этого выйдет, группа политических деятелей, присвоившая себе явочным порядком звание правительства, опубликовала 2 марта следующую декларацию:

 

ОТ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

 

Граждане!

Временный комитет членов Государственной Думы при содействии и сочувствии столичных войск и населения достиг в настоящее время такой степени успеха над темными силами старого режима, что он дозволяет ему приступить к более прочному устройству исполнительной власти.

Для этой цели Временный комитет Государственной Думы назначает министрами первого общественного кабинета следующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их прошлой общественной и политической деятельностью.

Председатель Совета министров и министр внутренних дел князь Г.Е. Львов.

Министр военный и морской А.И. Гучков.

Министр путей сообщения Н.В. Некрасов.

Министр торговли и промышленности А.И. Коновалов.

Министр народного просвещения А.А. Мануйлов.

Министр финансов М.И. Терещенко.

Обер-прокурор Св. синода В.Н. Львов.

Министр земледелия А.И. Шингарев.

Министр юстиции А.Ф. Керенский.

Государственный контролер И.В. Годнее.

Министр по делам Финляндии Ф.И. Родичев.

В своей настоящей деятельности кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т.д.

2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам.

Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий.

 

Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко

Председатель Совета министров кн. Г. Е. Львов Министры: П. Н. Милюков, Н. В. Некрасов, А. Н. Коновалов, А. А. Мануйлов, М. И. Терещенко, В. Н. Львов, А. И. Шингарев, А. Ф. Керенский

 

Несмотря на громкие имена, украшавшие правительственную декларацию, издавшие ее министры сразу же оказались в двусмысленном положении. В том же Таврическом дворце, где заседало временное правительство, в тот же день возник самозваный Совет рабочих депутатов, состоящий из настоящего отребья - нескольких «третьесортных интеллигентов и второсортных революционеров». Этой публике действительно не было чего терять и они бесстрашно издали т.н. «Приказ №1», за который их надо было бы немедленно расстрелять, поскольку его опубликование спровоцировало армию на разложение. Но никого не расстреляли, а «приказ», отпечатанный в 9 млн. экз., гласил:

 

ПРИКАЗ № 1.

1 марта 1917 года.

По гарнизону Петроградскаго Округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

 

СОВЕТ РАБОЧИХ И СОЛДАТСКИХ ДЕПУТАТОВ постановил:

1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать КОМИТЕТЫ из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной Думы к 10 часам утра 2 сего марта.

3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4. Приказы Военной комиссии Государственной Думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5. Всякого рода оружие, как-то, винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должны находиться в [212] распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ВЫДАВАТЬСЯ ОФИЦЕРАМ, даже по их требованию.

6. В строю и при исполнении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни, солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ОТДАНИЕ ЧЕСТИ ВНЕ СЛУЖБЫ ОТМЕНЯЕТСЯ.

7. Равным образом отменяется и титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.

8. Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на ты воспрещается и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.

Настоящий ПРИКАЗ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах».

 

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов

 

Оба текста - и правительственная декларация, и советский приказ, - выдают политический авантюризм и неуверенность их авторов в своем положении. Самозванцы не имеют реальной власти и одновременно претендуют на нее. И обе группировки, враждуя между собой, вынуждены подчиняться вооруженной стихии, ломая перед нею шапку и заискиваясь. Оба документа доказывают - и временным правительством, и советом рабочих депутатов движет страх. А страх - в политике всегда плохой советчик. Власть, замешанная на страхе и неуверенности, власть, разделённая в самой себе, долго устоять не может. Она обязательно падёт.

Драма героев февраля, с внезапно возникшими событиями которого они не имели возможности справиться, заключалась в том, что они увидели в начавшейся внезапно революции один лишь бунт и решили не возглавить движение, а обмануть его. В отличие от всех этих Родзянок, Керенских, Гучковых, Алексеевых и тех «левых» радикалов, которые действовали под вывеской «совета рабочих депутатов», Ленин, оказавшийся на первых порах наблюдателем процесса, а не его участником, увидел в мятеже и бунте революцию, и в конечном счёте оказался её вождём. Но на эту трансформацию ушло 9 месяцев. Большевистские лидеры вернулись в Россию из иммиграции только в апреле.

Как всегда, революционный потенциал при неразвитой политической оппозиции получает шанс на реализацию в условиях кризиса власти, совпадающий с массовым помрачением. В воюющей России оба эти явления были налицо, но, устранив их причины в виде «царского правительства», февраль тут же породил новую ее форму в лице противоестественного альянса-соперничества «временного правительства» и «совета». Два заключительных пункта правительственной «декларации» и весь пресловутый советский «приказ» не оставляют сомнения в призрачности органов, их издавших, и в их обреченности.

События февраля 1917 года не открывали новую главу, а завершали предыдущую. Февраль подвел черту под предшествующей 300-летней эпохой. Новая глава в истории Государства Российского начиналась только октябрьским переворотом.

 

5.01.2007