Журнал «Золотой Лев» № 99-100 - издание русской
консервативной мысли
А. Малер
Православный
клерикализм[1]
Необходимость фундаментальной универсалии
В перестроечные годы любая религия, включая православие,
воспринималась как основательно забытая экзотика, интересная, прежде всего,
своей альтернативностью загнивающей Совдепии и годная
для ее разрушения. Примерно так же наши либералы, тогда еще называвшие себя
"демократами", относились к плохо известным им идеям Льва Гумилева,
Солженицына или Зиновьева как чему-то антисоветскому, а потому хорошему, пока к
осени 1993 года не стало ясно, что из антисоветизма этих идей, как и любых
других, вовсе не следует их удобоваримость для нового режима.
То же самое случилось и с восприятием русского православия,
от которого требовалось не больше, чем служить эстетическим гарниром при званых
обедах, непретенциозным ансамблем песни и пляски по вызову. Однако, к плохо
скрываемому расстройству наших реформаторов, этого не произошло - оказалось,
что Церковь претендует на очень многое и "имеет наглость" выступать
от имени всей русской истории. С пониманием этого, почему-то непредвиденного,
факта отношение либералов к православию резко изменилось, как, впрочем, ко
всему, что ведет людей "куда-то не туда", куда-то в сторону от благ
"открытого общества".
Этот гносеологический шок либералы пережили не сразу, и их
культурное самоопределение долгое время было в подвешенном состоянии, но вот
уже сейчас в этой среде становится признаком особо хорошего тона неожиданно
признаться в нелюбви к Достоевскому или Гоголю: "Конечно, хорошие
писатели, но мы же с вами понимаем...". Или, скажем, в легком неприятии
фильмов Тарковского: "Ведь это все, конечно, не то...".
Наши либералы уже готовы расстаться со всем тем бэкграундом, который они натужно вынашивали в 80-е, но,
дабы не терять ощущения причастности хоть к какому-то интеллектуалитету,
в качестве гиперкомпенсации Достоевскому они вполне
готовы бахвалиться любовью к какому-нибудь маркизу де Саду или Леопольду фон Захеру-Мазоху, от которых в начале 1990-х они бы воротили
нос как от Лимонова. Это вполне объяснимо: искренняя любовь к Достоевскому или
Гоголю обязывает, напрягает, делает человека лучше, интерес же к маркизу де
Саду или Леопольду фон Захеру-Мазоху не обязывает ни
к чему. Этим этический призыв отличается от эстетического описания, поэтому на
почве общего противостояния напрягающему метанарративу
имперского государства наши крайние либералы вполне узнают себя в крайних
леваках и наци, и все вместе они готовы составить общий фронт борьбы с этим
"чудовищным", "москальским"
государством, с его "тоталитарным мифом ВРЛ" (кто еще не знает -
великой русской литературой), ибо "настоящая литература" у них теперь
своя, тот же Лимонов. Ибо если вы придерживаетесь либеральных взглядов, но не
считаете автора "Эдички" великим русским
писателем, то вы сильно отстали от жизни: такое ренегатство для сторонника
"вечных идеалов Французской революции" сейчас непростительно, когда
Россия вновь возвращается в свое "византийско-ордынское болото"
(С.А.Ковалев).
Многое из всего, что вы в детстве считали классикой, а в
перестройку откровением, нынче вошло в расстрельный список нашей либерально-левацко-нацистской, а проще говоря,
"оранжевой" фронды. Все, что возвращает человека к Норме, к
нормальному, традиционному, русскому и, если хотите, даже староевропейскому
образу жизни, к долгосрочной работе ума и души и терпеливому служению Семье и
Государству, отвергается этой "прогрессивной общественностью" с
порога как лукавый "язык Власти", деконструкция
которого вместе с самой Властью необходима любой ценой, "а там
посмотрим?". Собственно, призыв "до основания, а затем" в
этой тусовке никто не отменял, ибо "до основания" здесь
важнее, чем "затем", которое у них всех весьма различное, а
вот "до основания" вполне определенное - этим явным
основанием, первым пунктом расстрельного списка является как раз русское православие
и его осязаемый носитель - Русская Православная Церковь Московского
патриархата. Это центральный объект "оранжистских"
неврозов, и для ликвидации его все средства хороши, хоть медицинские, хоть
антисанитарные. Вряд ли здесь может возникнуть вопрос почему. Все слишком
очевидно, сказать точнее, самоочевидно. Хотя в очевидности этой имеет смысл
разобраться, прежде всего, тем, кто вовсе не желает срочной смерти "москальскому государству", но не видит в православии
эффективное лекарство против этой смерти, хотя бы потому, что "лекарства
против смерти не существует".
Фатальной проблемой любой секулярной
государственности является его идеологическое самооправдание. В вестфальской
парадигме, не претерпевшей никаких изменений с XVII века, любое государство
имеет право на суверенное существование в силу того, что другие государства
когда-то об этом договорились. Однако вестфальская парадигма не менялась, но
сам мир менялся, и к началу XXI века стало совершенно ясно, что формальные
конвенции не имеют никакого значения, если за ними нет хорошего ядерного
аргумента. То есть принцип "кто сильный, тот и прав" никуда не делся,
став фигурой умолчания на любом международном саммите.
Возникает вопрос: как в этой ситуации оправдать суверенное
Российское государство? Отговорка о том, что "суверенитет России не нуждается
в оправдании", возможна и необходима в ситуации проходного
дипломатического скандала, но не в поле долгосрочной реальной политики. Для
кого из нас имеет значение суверенитет какой-нибудь Бельгии, или Англии, или
США? Естественно, что только независимость и господство России имеет для нас
реальное значение, и вряд ли кто-то из нас пожертвует ночным сном от того, что
какое-то другое государство в мире сыграло в исторический архив... Так же и
сами бельгийцы, англичане и американцы вряд ли сильно расстроятся, если
нынешняя Российская Федерация повторит судьбу своего предшественника.
Следовательно, вопрос внешнего оправдания российской государственности имеет
жизненное значение.
В секулярной парадигме Вестфаля такое оправдание вполне возможно: раз существует
универсалия модерна, значит какое-то государство может самовольно выступать от
ее имени, служить не только венцом прогресса, но и его локомотивом, взявшим на
себя миссию силовой и гуманитарной экспансии этой универсалии. Именно таким
образом наполеоновская Франция оправдывала свое хамство на всю Европу. Именно
этим макаром обосновывала Англия свою колонизацию на
пяти континентах.
Наконец, в ХХ веке два государства - США и СССР - объявили
себя законными наследниками идеалов модерна, понятых в жирондистской и
якобинской версии, и тем самым оправдали свою борьбу за раздел мирового
пространства. И сегодня Америка мотивирует свой геополитический волюнтаризм
одним простым доводом своей уникальности: кто же еще готов взять на себя
"бремя белого человека" по превращению планеты в один свободный супермаркет?
И по этой части конкурентов у Америки нет и не предвидится: жирондистская
версия модерна оказалась более последовательной. Откровенней всех об этом
говорят французские "новые философы" (Андре Глюсман,
Бернар-Анри Леви), разочарованные в инфантильной истерике 1968 года, признающие
право Вашингтона на мировое господство в виду его ответственности за
прогрессивный ход мировой истории.
В то же время идейное господство США ограничено теми
мирами, где универсалия модерна не только лишена всякого смысла, но и
представляется откровенной ересью - мирами традиционных цивилизаций. Здесь
также есть свои универсалии, существующие не первую тысячу лет и порождающие
свои "глобальные суверенитеты", которые представлены исламским Югом.
Как минимум две страны - ваххабитская Саудовская
Аравия и шиитский Иран - выступают монополистами мирового "исламского
проекта", так что от Марокко до Индонезии их суверенитет вполне находит
себе понимание.
В этой ситуации какое оправдание для себя находит Россия?
Если обратиться к официальной идеологии РФ, то никакого, даже поверхностного,
заигрывания с вполне политкорректной традицией
"русской идеи", видящей в России третий путь между "обезбоженным Западом" и "обесчеловеченным
Востоком" (определения В.С.Соловьева), нет. Не говоря уже о чем-то более
определенном. Формально российская государственность полностью отформатировалась
под либерально-западные стандарты и сделала уже все возможное, чтобы стать
"нормальным европейским государством", так что приверженность идеалам
модерна стала неотъемлемым sine qua
non любой программной речи президента и всех иных
представителей Кремля. Однако, трижды отформатированная петровцами,
большевиками и либералами, Россия остается уникальной, самой гигантской континентальной
страной с тысячелетней религиозно-государственной традицией. И один этот факт
заставляет российские власти действовать вопреки тем стандартам, которые ее
предшественница в 1991-м приняла по умолчанию. Эти "особые меры",
начиная с силового подавления чеченского сепаратизма и юридического подавления
сепаратизма губерний, калькулируются в качество новой политической парадигмы,
которая требует своего идеологического обоснования.
Естественное для тех, кто прошел инициацию Кремлем,
имперское мироощущение неполноценно до тех пор, пока оно не превратится в
имперское мировоззрение, а следовательно, пока бессознательная инерция
либерального застоя не сменится сознательным поиском той универсалии, в
рамках которой Россия имеет право на все. Нужно ли предрекать, что если
эта универсалия будет очередным наспех сшитым и никому не удобным "альтерглобализмом" или надуманным и никем не понятым
"либерал-евразийством", то о ней забудут на
следующий день после ее декларации (1). Эта универсалия должна быть, прежде всего,
фундаментальна, она должна быть глубоко укоренена в истории самой России и
иметь фундаментальное, корневое значение за ее пределами. Именно такой
фундаментальной универсалией является православие - в буквальной расшифровке
"ортодоксальное христианство". Поговорим об этой религии с сугубо секулярной и прагматической точки зрения как эффективной
фундаментальной универсалии для России. Да, именно так - эффективной.
Pax Ortodoxia
Каково реальное, универсалистское
значение православия? Во-первых, православие внятно и небезралично
всему миру, считающему себя христианским. В восприятии католиков и
протестантов, последние полвека активно навязывающих православным экуменический
проект, а следовательно, уже не столь непримиримо настроенных к православным,
само православие представляется крупнейшей христианской конфессией,
отличной излишней архаикой и традиционализмом. Для правых консерваторов на
Западе это отличие выглядит определяющим преимуществом, поэтому набирает силу
переход в православие многих из них, и если бы наша Церковь постаралась, а наше
государство помогло, то обращение в "русскую веру" среди западных
традиционалистов было бы повальным. Идет же активное обращение в "религии
Востока" разочаровавшихся в "бездуховном Западе" западных же
интеллектуалов - так почему, если французский политический философ принимает
ислам, ему не принять православие, религию значительно более близкую культурно
и географически?
Православие не выглядит для сознательного западного
христианина врагом хуже исламизма, оно выглядит для него загадкой, которую
нужно помочь ему разгадать, вместо того чтобы с порога обвинять в ереси.
Во-вторых, сам православный мир, наднациональный Pax Ortodoxia представляет собой огромную, отдельную, далеко
выходящую за пределы России мировую цивилизацию, существование которой
признавали даже такие теоретики, как Тойнби и Хантингтон,
отождествляя ее границы с пределами восточно-христианского мира вообще. Между
прочим, это определение - "восточно-христианская цивилизация" - имеет
сильное воздействие на западное сознание, несмотря на свою расплывчатость с
догматической точки зрения.
В православную цивилизацию, геополитическую основу которой
составляет Великороссия, входит также Украина, Крым, Белоруссия, Приднестровье,
Молдавия, Румыния, Сербия, Черногория, Болгария, то есть практически весь
славянский мир, а также Греция и Кипр на одном полюсе и Грузия, Осетия и
Абхазия на другом, о чем часто забывают. Очевидно, что при этом раскладе монофизитская Армения, выбирая между православным и
исламским миром, естественно присоединяется к первому. Не забудем также, что и
за пределами этой зоны есть отдельные оазисы православного мира, начиная с
многих тысяч прихожан Константинопольского патриархата в Турции, Иерусалимского
патриархата в Израиле, Антиохийского патриархата на
Ближнем Востоке, Александрийского патриархата в Африке, а также Православных
Церквей Финляндии, Польши, Чехии и Словакии, Албании, наконец, США и Японии.
Таким образом, православная цивилизация занимает практически всю часть Северной
Евразии, это вся Великая Россия + Балканы + половина Кавказа + крупнейшие
анклавы Восточного Средиземноморья. В георелигиозном
смысле это единственная культура, которая не принадлежит ни Западу, ни Востоку,
а охватывает оба этих мира.
Это огромное континентальное пространство от Средиземного
моря до Тихого океана, географически крайне разнородное, но религиозно единое,
образует собой самодостаточную цивилизацию, способную
составить конкуренцию любой другой цивилизации и победить. Но только при одном
условии - если данность георелигиозного единства
станет основанием для геополитической интеграции. В отличие от размытого, гиперэкуменического "евразийства",
такой "православный проект" имеет все шансы на реализацию, ибо у него
есть прочная основа, фундаментальная универсалия, в которой России предрешена
ведущая роль. Сейчас уже идет работа по выстраиванию такого "православного
проекта": ежегодно собирается Межпарламентская ассамблея православных
стран, на базе которой должна быть создана "Православная конференция"
- аналог известной "Исламской конференции". Конечно, эта интеграция
проходит в условиях беспрецедентного давления Запада и Юга, но это вопрос исторического
выживания нашей цивилизации, и ничего удивительного в этом сопротивлении нет.
Очевидно, что ни либеральному Западу, ни исламскому Югу не выгодно, чтобы вокруг
России вновь сложилось имперское евроазиатское гипергосударство,
только уже не на зыбких основаниях "третьего интернационала",
"союза независимых государств" или абстрактного "евразийства", а на непреходящем основании
одной-единственной религии, имеющей вселенскую природу.
Фундаментальная универсалия Pax Ortodoxia - это единственная всемирная идея, где Россия обладает
столичными функциями. Хотя бы по причине своих территориальных размеров,
превосходящих во много раз весь остальной православный мир (2). Кроме этого, имеет значение историческое
обстоятельство, ставшее историософской аксиомой:
когда тысячелетняя православная империя Византии, носившей функцию Катехона, исчезла под натиском турок, вся поствизантийская ойкумена оказалась под исламским игом,
исключая только одну страну - Московскую Русь, и это положение сохранялось
достаточно долго. Отсюда закономерная концепция Московской Руси как Нового Катехона и Третьего Рима, ставшая основанием для всех мессианско-имперских начинаний в истории России.
Для православного сознания идея России как Третьего Рима -
это не архаический миф, а реально действующий императив. Не случайно Запад
вовремя обеспокоился падением престижа Константинопольского патриархата,
который после падения Второго Рима превратил Патриарший престол в услужливую
христианскую курию при стамбульских султанах. Поэтому пошедший на значительные
уступки западным конфессиям Константинопольский
патриархат вот уже полтораста лет сводит всю свою деятельность к борьбе против
Москвы, понимая, что у Московского патриархата есть все основания называться
Вселенским. Безусловно, при грамотной реанимации политической идеи Москвы как
Третьего Рима, как православной столицы всей цивилизации, неизбежно последует воспринятие Вселенского статуса Московского патриархата,
что окончательно закрепит подлинное значение России во всем
восточно-христианском мире.
Обратите внимание, как каждое искусственно нарисованное
карликовое государство постсоветского пространства пытается из воздуха
измыслить себе хоть какую-то "национальную идею" и как жалко на этом
фоне смотрится интеллектуальное безволие российской элиты, обладающей
избыточной традицией русской национальной идеи и при этом сводящей все
содержание национальной миссии к банальным секулярным
конструкциям типа "суверенной демократии". Надо только вспомнить нашу
историю, посмотреть на религиозно-политическую карту нашего континента и
увидеть, как беспрецедентные преимущества предоставляет России ее тысячелетняя
основа - православное христианство, которое в отличие от "демократий"
и "диктатур" никуда никогда не исчезнет.
Но не будем сводить значение православия исключительно к
политической пользе государства, требующего идеологического оправдания вовне и
внутри. Идеологическое оправдание было бы невозможным, если бы оно не содержало
в себе настоятельный этический пафос. Современное секулярное
государство осуждает своих граждан за нарушение прописанных преступлений, но
оно не выдвигает никаких этических требований, кроме того, чтобы следовать
закону, лишенному мировоззренческого обоснования. Впрочем, эта зияющая безосновательность
секулярного права на самом деле имеет вполне однозначное основание. Какое? Ну
как же, идеология секуляризма - вот совершенно
конкретное и исторически идентифицируемое мировоззрение, на котором основано
наше государство.
Об этом очень часто забывают те, кто обвиняет православных
политиков в стремлении навязать обществу свою партикулярную идеологию. Из этого
обвинения следует, что наше общество якобы уже наделено некой универсальной
объективной истиной, самоочевидной для всех и каждого. Можно было бы напомнить,
что, по всем формальным данным, около 80% граждан России идентифицируют себя с
православием, из чего, конечно, вовсе не следует, что все они живут сугубо
церковной жизнью. Реально воцерковленными у нас можно
считать около 3% прихожан, но - будем историчными - этот процент вряд ли сильно
менялся во все времена. Полноценной, сознательной церковной жизнью всегда жили
только те немногие, кто и составлял Славу Церкви. Но дело не в
православных - дело в их оппонентах: носители секулярного мировоззрения всегда
забывают об одном очень простом обстоятельстве, что их мировоззрение лишь одно
из мировоззрений, которое в ХХ веке потерпело серьезный кризис, так что сегодня
говорить об общезначимости научного атеизма -
вопиющая неадекватность. Следовательно, придется признать, что права
атеистического мировоззрения на господство сегодня обоснованы не в большей
степени, чем мировоззрения православного. С той только разницей, что
православие несет в себе обоснование морального долга каждого гражданина, а
научный атеизм - нет.
Симфония властей
Оправдание государственного суверенитета и господства вовне
неразрывно взаимосвязано с оправданием властного режима внутри самого
государства. Более того, власть должна быть оправдана, прежде всего, в глазах
своего народа, а потом уже вовне. Оправдание власти внутри государства вовсе не
сводится к желанию "понравиться" народу, хотя эта задача также
сохраняет свое значение. Главное - дать власти внятное, недвусмысленное
определение идеологического смысла своей политики, который, само собой
разумеется, должен быть укоренен в традиции народа. Из этого следует, что
православие вовсе не должно быть государственной идеологией современного
Российского государства, ибо в обозримой перспективе говорить об этом
невозможно, но православие может и должно быть религиозным, теологическим,
мистическим, метафизическим основанием этой идеологии. В противном
случае центробежные тенденции в России получат все основания для своей
легитимности: как оправдать присутствие в составе Российской Федерации любого иноэтнического и инорелигиозного
образования, типа Чечни, если ничем, кроме случайных границ РСФСР, такое присутствие
не оправдано?
Территориальная целостность и претензия на геополитическое
влияние России требует от ее государственной элиты провозглашения мессианской,
универсальной национальной идеи, в которую отдельные представители самой элиты
могут и не верить, но она должна быть прописана в Конституции страны, чтобы на
нее можно было ссылаться при каждом необходимом случае. И чем более эта идея
будет отвечать русской национальной традиции, тем больше вероятность, что она
будет понята и принята собственным народом. Православие снимает фатальную
оппозицию между партикулярным национализмом и универсальным космополитизмом,
это религия вселенская и одновременно это национальная религия русских, где
сами русские оказываются в уникальном положении нации Третьего Рима, ответственной
за ход мировой истории и потому имеющей право диктовать свои условия окружающему
миру. Ни в одной другой религии или идеологии Россия не обладает таким эксклюзивным
статусом, и сколько еще должно произойти катастроф, чтобы наша элита осознала
это?
Все претензии к политическому православию в России со
стороны либерально-секулярных критиков сводится к
одному главному упреку: якобы Церковь хочет установить в стране свой фундаменталистский режим Хоть это обвинение для любого
минимально разбирающегося в современной церковной политике представляется
откровенным бредом, имеет смысл лишний раз объяснить, чем отличается небо от
земли.
Фундаментализм - это политическая система, где религиозное
право тождественно светскому, где нарушение религиозных предписаний
преследуется по закону. В фундаменталистском
православном государстве во время постов не продается мясо и не показывают развлекательные
передачи, а исповедание иной веры делает человека персоной non
grata в любом приличном обществе. Совершенно
очевидно, что ни один вменяемый православный политик не может не только
выдвигать, но и искренне желать России такой системы. Сам для себя православный
человек может быть гиперфундаменталистом, но такие
люди по определению не могут функционировать в современном политическом
обществе. И также очевидно, что в планируемом православном государстве может
всю жизнь свободно прожить любой человек с любой религиозной и идеологической
идентичностью, но только с одним ограничением - ему будет очень трудно
пробиться в политическую элиту государства, которая по определению будет
православной.
А что здесь неожиданного? Разве в США можно стать членом
политической элиты, не выражая приверженности либеральным ценностям и
исторической миссии Америки? Нет, конечно. Поэтому речь идет вовсе не о том,
что все общество должно в короткие сроки насквозь проникнуться духом
православия, а лишь о том, что эта религия становится традиционной основой идеологической
доминанты всего государства. Такая система церковно-государственных
отношений строго альтернативна любому фундаментализму и представляет собой
принятую в православно-византийской традиции систему "симфонии
властей" - то есть политического "созвучия" желаний Церкви и
государства (3).
Тот факт, что императив "симфонии властей" в
исторической практике Византии и Московской Руси часто подвергался порочному
извращению со стороны цезаристского государства, не отменяет значение самого
императива. Интересно, что современная светская государственность совершенно не
исключает "симфонических" отношений с Церковью, с которой может быть
заключен формальный договор по типу католического конкордата. Но конкордат -
это лишь юридическое закрепление "симфонии": Церковь остается
подчинена правовой системе государства, территории храмов и монастырей остаются
частью государства, но сохраняет также особое морально-идеологическое значение
как источник сакрально-традиционной легитимности самого государства.
Конечно, с точки зрения несведущего секулярного критика,
"проект симфонии" - лишь политическая уловка откровенных
фундаменталистов, но, если бы секулярные критики мыслили
объемнее, они бы узнали, что сами фундаменталисты обвиняют "проект
симфонии в подчинении антихристианскому государству. На самом же деле
"симфония властей" - этот тот самый православный третий путь между
утопией фундаментализма и реальностью секулярного государства. По большому
счету, если те тенденции встречного движения Церкви и государства, которые мы
наблюдаем последние годы, сохранят свою интенсивность, то через некоторое время
"симфония властей" может стать реальностью, требующей своего юридического
оформления.
Главное препятствие на этом пути - то либеральное лобби,
для которого нет разницы между РПЦ МП и любой тоталитарной сектой. Однако на
эту неспособность отличать белое от черного наши либералы имеют полное право,
закрепленное Конституцией 1993 года, с точки зрения которой действительно нет
разницы между РПЦ МП и любой доморощенной сектой, потому что никакого
упоминания РПЦ МП в Конституции нет вообще. И пока ее положение не будет там
оговорено, эта аномалия будет продолжаться.
Последний ответ - Клерикализм
Последней претензией к Церкви остается самое абсурдное из
всех возможных обвинение в политической активности, в стремлении Церкви
быть влиятельной и сильной организацией. А в чем, собственно, проблема? Церковь
- это организация, призванная распространять свое мировоззрение во всех
возможных направлениях. За две тысячи лет своего существования, в России - за
тысячу лет, Церковь преодолела множество внешних и внутренних препятствий, но
обрела определенный идеологический авторитет у значительной части современных людей.
Этот авторитет, это влияние, эту независимость Церковь должна сохранять и
преумножать, для чего требуются такие грубые земные вещи как деньги,
недвижимость, территории, административное влияние. И позвольте вопрос: а какой
организации это не нужно? И каким еще образом Церковь может взять на себя
идеологическую ответственность в обществе, кроме как путем превращения в
сильную, богатую, ухоженную организацию?
Как правило, критики политической активности Церкви
выдвигают ей два противоречивых обвинения. С одной стороны, при каждом удобном
случае Церковь обвиняют в "бездействии", в равнодушии к повседневной
реальности. Но, с другой стороны, как только Церковь проявляет минимальную
активность, ее начинают обвинять в "обмирщении", и этот порочный
круг, круг в обвинении, может вращаться до бесконечности. Если в 90-е
годы эти выпады воспринимались очень болезненно, то сегодня Церковь только
утвердилась в желании взять на себя миссию не только воцерковления
общества, но и его элементарной ценностной социализации, ибо государство
ушло от этой обязанности. Сегодня Православная Церковь уже не может себе
позволить двусмысленное положение терпимого авторитета, живущего на духовную
ренту; новые, жесткие социальные условия требуют от нее исторического самоопределения
и политического самооформления, требуют ответа на
вопрос об отношении к нецерковному миру, и этот ответ
найден - Клерикализм.
Реанимация этого понятия в наше время вполне закономерна:
уже вернулись в политический оборот правых слова "национализм" или
"империализм", так ведь каким может быть реальный, а не надуманный
национализм и империализм в России, если за ними не будет проявлено русское
религиозное начало? Клерикализм - это утверждение Церкви как самостоятельной и
влиятельной политической силы. В признании себя клерикалами мы заявляем
четкую, недвусмысленную позицию борцов за ту организацию, принадлежность к
которой для нас важнее всего другого.
Можно услышать справедливое возражение: Церковь - не партия.
Да, по своему реальному назначению Церковь, действительно, не партия и не может
себя вести как "партия", то есть часть политического
пространства, ей нужно всё. Но именно поэтому Церковь должна признать,
что ее поставили в партийные условия, в условия очередной религиозной организации,
якобы равной всем остальным. И в этой ситуации мы готовы признать: Церковь -
вот наша единственная политическая партия, существование которой не измеряется
очередным предвыборным циклом, а уходит в вечность.
Непонимание Церкви как единой организации, со своей
иерархией и своими историческими целями - главный порок современных людей,
называющих себя "православными". Из этого непонимания следует
абсурдная ситуация, когда православные люди из разных партий серьезнее относятся
к своей светской партийной принадлежности и готовы посвятить жизнь борьбе друг
с другом, вместо того чтобы ясно осознать - они принадлежат к одной Сверхпартии и они должны работать на ее интересы во всех
других сферах. Высшие иерархи Церкви это, безусловно, понимают и именно поэтому
никогда не занимают однозначной стороны в проходном политическом конфликте,
потому что Церковь должна быть представлена по обеим сторонам. И если
когда-нибудь в нашей Думе появится однозначно консервативная партия с явно православной
идеологией, то Церковь должна будет сохранить и усилить свое влияние в других
партиях, ибо отождествить свою стратегию с успехом одной из политических групп
было бы очень рискованно: слишком многое ставится на кон. Эту политику либеральные
критики часто называют иезуитской или византийской, ничего не понимая в изначальном
смысле этих слов, но они забывают, что Церковь всегда так себя вела, потому что
"Дух веет, где хочет".
Клерикализм придает смысл любому национализму и
империализму, без клерикального содержания эти позиции лишь очередные
человеческие страсти. Клерикальное движение стоит в авангарде подлинного
русского национализма и подлинного русского империализма.
Православие оправдывает поиск русской национальной
идентичности и находит ее, равно как оправдывает стремление русских
восстановить территориальное единство великой страны. Каноническая территория
Московского патриархата - это практически вся территория бывшей Российской
империи (кто не помнит - бывшего СССР). Сопротивляться влиянию РПЦ МП - значит
заведомо саботировать тот единственный русский национализм и тот единственный
русский империализм, которые только возможны в реальной истории.
Однако далеко не только национально-имперские интересы
обретают силу под знаменем Церкви. Россия - не очередная азиатская деспотия, а
православие - не очередная азиатская секта, призванная оправдать эту деспотию.
Как уже было отмечено, православие - вселенская и миссионерская религия, а
вовсе не этнографический фактор. Также и ценность свободной личности -
уникальное достояние православного христианства. Только в православной догматике
существует представление о синергии - добровольном взаимодействии Бога и
человека, которое отрицается в католичестве, не говоря уже о протестантизме.
Этот важный момент напрочь забыт теми, кто хочет выставить православие
бесчеловечным мракобесием. И нужно честно признать, что политическая
антропология православия еще ждет своего политического открытия.
До сих пор мы вращались в безвыходных оппозициях родного и
вселенского, национального и универсального, личного и социального, воли и
послушания - но теперь мы знаем, что по ту сторону обезбоженного
Запада и обесчеловеченного Востока наша огромная
северная цивилизация имеет свой абсолютный фундамент - православное христианство
и свой единственный дом - Православную Церковь. Все остальное - блуждание
вокруг этого Дома.
Примечания:
1. При этом справедливости ради нужно
признать, что все подобные синтетические идеи, включая российский "альтероглобализм" и "либерал-евразийство",
вполне укладываются в общую парадигму "русской идеи" как третьего
пути между либеральным Западом и тираническим Востоком, но они не выражают
уникальную сущность России, а только лишь пытаются искусственно соединить
несоединимое.
2. При этом территория Украины, Крыма,
Белоруссии, Приднестровья, Молдавии и как минимум Северного Казахстана
рассматриваются как историческая часть Великой России.
3. Формула "симфонии властей"
изложена в VI новелле знаменитого Кодекса законов византийского императора
Юстиниана I Великого в 534 году. Позже принцип "симфонии властей" был
закреплен во Введении в свод законов 879 года, составленном императором
Василием I Македонским при прямом покровительстве патриарха Фотия
- того самого патриарха, который анафематствовал
римского папу Николая I за введение католиками догмата Filioque.
Можно сказать, что "принцип симфонии" был принят в пороговый момент
противостояния с западным Римом. Проект "симфонии властей"
предполагал, что Церковь существует на территории империи и соблюдает ее
юридические правила как часть всего государства, но при этом империя
обязуется исповедовать православие и способствовать защите и распространению
Православной Церкви.
РЖ 28 декабря 2006 г.