От редакции 97-98

Журнал «Золотой Лев» № 97-98 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

От редакции

Политическое преследование оппозиции под предлогом «борьбы» с русским экстремизмом, русской ксенофобией, русским антисемитизмом и русским фашизмом, сопровождаемое нескончаемо-визгливыми и примитивно-провокационными компаниями в СМИ, вышла на новый этап. Клеветнические выдумки журналистов и агрессивная демагогия «партии власти», штампующей в Госдуме и Совете Федерации анти-экстремистские законы, дополнили парламентские слушания, посвященные экстремизму. Они прошли 15 ноября 2006 года с темой: «борьба с преступлениями, связанными с проявлениями экстремизма и преступлениями на национальной почве». Докладчиками на них стали генпрокурор Чайка, министр внутренних дел Нургалиев и председатель Верховного суда Лебедев.

Так как «правительственный час» с одним этим вопросом было нечем наполнить, и власти, занятой «борьбой с экстремизмом», нечего было предъявить в виде доказательства его наличия, Кремль соединил «в одном флаконе» с «экстремизмом» еще и «борьбу с коррупцией», с тем видом общественного зла, наличие которого в её собственной среде уже невозможно скрыть даже при большом желании. Чтобы при дальнейшем изложении не касаться коррупции, следует подчеркнуть, что в России, после того как в 1993 году удался государственный переворот, власть и коррупция - это нераздельное целое, а незыблемость их положения или «стабильность», как они теперь изъясняются, зависит от того, насколько прочно им удаётся удерживать институты и органы власти за собой. Поэтому не приходится относиться всерьез к «борьбе с коррупцией», исполняемой самой коррупцией, а потому и уделять ей внимание. Тем более что годовой объём коррупции, по оценке заместителя генерального прокурора Буксмана, сопоставим с госбюджетом и достиг в долларах США 240 миллиардов, что в семь раз больше, чем в 2002 году. И при 28000 коррупционных преступлений, учтённых Генпрокуратурой за восемь месяцев 2006 года, уголовные дела были открыты ею лишь по 600. При таком соотношении всерьёз говорить о «борьбе с коррупцией» со стороны коррупции, овладевшей институтами власти, не приходится.

Другое дело, когда коррупция заявляет, что ее главный враг – экстремизм, когда порок, обладающий властью, требует от общества, практически отказавшегося от неё, непорочности. Этот сюжет гораздо интереснее и при внимательном рассмотрении может если и не раскрыть какие-то кремлевские тайны, то приоткрыть кремлевские намерения.

Слушания

Г-н Чайка, генпрокурор страны, поднявшись на думскую трибуну, сразу взял быка за рога.

«Генеральная прокуратура считает противодействие экстремизму и преступлениям на национальной почве одним из основных приоритетов в проводимой работе».

Неискушенный читатель должен сразу же представить себе картину изощренного, безжалостного, ни с чем не сравнимого по цинизму и жестокости преступления, которое приобрело настолько массовый характер, что они в состоянии покрыть Россию горами трупов, залить морями крови и переполнить миллионами покалеченных и обездоленных. Но тут нас ждет первое разочарование. Оказывается, за весь 2005 год на территории, равной 17 млн. кв. км суши, где проживает вместе с незаконными иммигрантами не менее 160 миллионов, по статье, карающей за тот или иной вид этого преступления, уголовная статистика учла всего лишь 80 проявлений непосредственного экстремизма и 152 проявления экстремистской направленности. Не 232000 и даже не 2320, а каких-то 232 (двести тридцать два) деяния, лишь с известной натяжкой относящихся к разряду преступлений.

Судья Лебедев, сокрушаясь из-за малого числа дел по разряду «экстремизм», доходящих до судебной системы, сказал:

«дела этой категории для рассмотрения и расследования представляют сложность в связи с тем, что здесь необходимо исследовать совокупность доказательств, в том числе результаты и выводы социально-психологических и лингвистических экспертиз. Может быть, с учётом этого обстоятельства в суды поступает незначительное количество дел экстремистской направленности. Достаточно сказать, что в 2005 году судами было рассмотрено по статье 280 всего 6 дел. По статье 282 Уголовного кодекса Российской Федерации "Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства" было рассмотрено 40 дел, из них 25 дел - это квалифицированные преступления, совершённые по предварительному сговору группой лиц или с применением насилия. В 2006 году таких дел рассмотрено 18. В этом же году суды вынесли решения о запрете 4-х организаций по ст. 9 закона "О противодействии экстремистской деятельности" и два решения, согласно которым «ликвидирована деятельность 17 террористических организаций».

После столь веских доказательств угрозы экстремизма, бросающего в дрожь, генпрокурор, а затем и министр стали доказывать, что страна находится прямо-таки накануне экстремистского Армагеддона, предотвратить который можно лишь путём ужесточения законов и наделения карательных органов чрезвычайными полномочиями.

Чаще всего, заявил далее г-н Чайка, «экстремистские проявления регистрируются в Санкт-Петербурге, Москве, Московской, Свердловской, Самарской, Воронежской, Тверской областях, республиках Татарстан, Дагестан и Башкортостан». Еще нет судебных решений, но «расследуются либо направлены в суд уголовные дела о проявлениях экстремизма, национализма и ксенофобии в Белгородской, Ивановской, Тамбовской, Тульской, Рязанской, Тверской, Костромской, Новгородской, Вологодской, Свердловской, Ростовской, Волгоградской, Самарской, Оренбургской, Саратовской, Новосибирской, Кемеровской, Читинской, Амурской областях, республиках Башкортостан, Татарстан, Удмуртия и Адыгея». «Как видите», подытоживает генпрокурор, хотя он ничего не показал, кроме своего незнания падежных окончаний, «практически вся российская география». Прямо-таки апокалипсис, да и только.

Но если разделить 232 учтённых преступления на 31 административную единицу, где они были совершены, то окажется, что на одну губернию или «республику» в среднем приходится 7,5 преступлений в год. Да и 31 регион всё-таки не «вся Россия», поделенная в настоящее время на 87 «субъектов». К тому же, исходя из особенности предмета, выглядит как-то странно, что генпрокурор, произнося свои числа, не отметил, какое количество проявлений значится за гражданами РФ, доказывая их экстремизм, а какое - за иностранцами, не доказывая ничего. Несколько иную картину «экстремизма» представил министр. Он без тени смущения сообщил:

«За последние пятнадцать лет число преступлений, совершённых иностранными гражданами, возросло в 130 раз. Только в этом году уже зарегистрировано более 46000 преступлений, совершённых иностранными гражданами. При этом количество преступлений в отношении самих иностранцев, совершённых гражданами России, увеличилось незначительно и составило всего 13,3% - это почти в 4 раза ниже криминальной активности иностранных граждан».

Что сочли нужным назвать генпрокурор и министр? Инцидент с нападением на посетителей московской синагоги некоего Копцева «по мотивам национальной и религиозной ненависти». Единственный случай, когда была названа фамилия обвиняемого. Нападение 13 жителей Воронежа - «на почве национальной ненависти» - на перуанских и испанских студентов. «Ряд убийств и избиений иностранных студентов в Воронеже, Москве, Курске и Санкт-Петербурге» (без указания на какие бы то ни было мотивы). Причинение телесных повреждений «по мотивам национальной ненависти» двум суданцам. «Около десятка» «нападений» «на иностранных студентов» в Воронеже и Санкт-Петербурге. Некое «уголовное дело о покушении на убийство студента-индийца», которое «сейчас расследуется» в «северной столице».

Что только не пошло под рубрику экстремизма. И «нанесение фашистской символики на вагонах электричек», и «хулиганские проявления в отношении представителей некоренного населения», и «побоища футбольных фанатов», и «поджог общежития иностранных студентов», и даже «факельные шествия», словом, всё, что чиновник сочтёт неподобающим поведением. Но, занимая трибуну, оратор обязан показать себя в самом выгодном свете. Поэтому побоища были «предотвращены», акты вандализма «пресечены», поджог и факельное шествие «не допущены».

Затем случаи экстремизма иного рода. В Вологодской области одна из газет «опубликовала двенадцать карикатурных изображений, унижающих достоинство граждан, исповедующих ислам, и возбуждающих ненависть и вражду», за что «главный редактор был приговорён к штрафу». В немом рисунке власть ухитрилась услышать призыв, в призыве - «экстремистский толк», в публикации рисунка - «распространение призывов». Вспоминается, что издание некоего иудейского трактата XVI века, предназначенного для использования в качестве учебника в еврейских школах современной России, переполненного какой-то зоологической ненавистью к неевреям и потому, надо полагать, унижающих достоинство граждан, исповедующих православие и ислам, было признано прокуратурой просветительской акцией. Так что это было, прокурорская глупость или нарушение национального и религиозного равенства, предписанного ст. 19 Конституции РФ?

Идём дальше. Высшая квалификация правоохранителей состоит не только в пресечении совершаемого преступления, но и в его предотвращении. В одной только Костромской области прокурорские проверки соблюдения требований законов (каких?) в 45 общественных объединениях выявили «массу нарушений», после чего

«четырнадцати руководителям общественных организаций объявлены предостережения, внесено семь представлений в суд в отношении пятидесяти девяти организаций, были направлены заявления о признании их прекратившими уставную деятельность».

И это всего лишь одна из 89 субъектов федерации, и, прямо говоря, живущая ниже травы, тише воды. Если же перемножить эти числа на 89 и удвоить или утроить, чтобы привести в сопоставимый вид, волосы на голове начинают шевелиться от ужаса, что вокруг нас происходит. Не отстал в сообщении успехов на ниве профилактике и министр:

«На сегодняшний день под профилактическим контролем милиции находятся около ста пятидесяти молодёжных группировок экстремистской направленности общей численностью до десяти тысяч человек - от футбольных фанатов до хорошо организованных структурированных формирований ультралевой направленности, имеющих идеологические секторы, информационные группы и боевые отряды. Восемь из них представляют реальную угрозу для общественной безопасности. Не стану их называть, чтобы не делать рекламы». «Наибольшее количество зарегистрировано в Москве, Санкт-Петербурге, Ростовской, Воронежской, Мурманской, Самарской, Нижегородской областях».

Чтобы окончательно пригвоздить экстремизм, министр причислил к нему и терроризм. «Как вы знаете, - обратился он к просвещенным депутатам с заправской непринужденностью лектора, - крайней формой проявления экстремизма является, безусловно, террор».

«В последние годы террористическим организациям на территории Российской Федерации нанесён значительный урон. Только в 2006 году органами внутренних дел и ФСБ раскрыто семьдесят семь из ста пятнадцати зарегистрированных преступлений, квалифицированных как терроризм, и восемьсот восемьдесят четыре преступления на стадии приготовления к покушению и высказывания угроз террористического характера. Сотни бандглаварей и активных участников незаконных вооружённых формирований в ходе их вооружённого противостояния обезврежены. Результатом принятых мер явилось сокращение террористических актов на четверть, а преступлений, совершённых с использованием взрывных устройств, на 18 процентов, однако это малоутешительные доводы, так как интервенция международного терроризма против России продолжается».

Министр уделил терроризму значительную часть своего выступления, после чего уже мало у кого, наверное, оставалось сомнений в том, что следует законодательно приравнять карикатуру к бомбе или взрывчатому веществу, а издание газеты, журнала или книги, кроме, конечно, названной выше иудейской, - к подрыву в воздухе гражданского самолета. При такой широте взглядов, если перевести слова министра на русский язык, издательская деятельность есть ни что иное, как «крайняя форма крайности», заслуживающая высшей меры.

Еще одна «крайняя форма крайности», с которой практикующая милиция, практикующая прокуратура и практикующие суды хотели бы свести счеты, форма, вызывающая у них неподдельную ярость - это не действие, не поведение, тем более не преступления, а внутренний мир человека, его взгляды, оценки и критерии. Г-н прокурор приравнял к экстремизму «национализм» («значительное место в предупреждении национализма и экстремизма отведено органам внутренних дел, и надо сказать, они проводят немалую работу») и определил экстремизм как одну из форм национализма (подразделения Генпрокуратуры должны «заниматься проблемами противодействия экстремизму, ксенофобии и другим проявлениям национализма»). Г-н министр, рассуждая об угрозах, исходящих от молодого поколения, существенно расширил свой критический подход к чуждой ему идеологии, хотя и косвенно оппонировал своему коллеге («Значительная часть молодёжи заражена, и опасно, вирусом фашизма, национализма, ксенофобии и расизма»).

Таким образом, если прокурор-теоретик убежден в том, что экстремизм является формой национализма, то министр-теоретик, наоборот, уверен, что национализм, наряду с фашизмом, ксенофобией и расизмом, является формой экстремизма. Серьезный теоретический спор, если посмотреть на дело серьезно; поскольку за ним - направление карательной политики. И далее - коренной пересмотр национального уголовного законодательства, все еще не признающего общественно опасным деянием, в подавлении которого должны участвовать милиция, прокуратура и суды, идеи, слова и мысли. Но, видимо, ждать осталось недолго. Когда говорят и действуют Чайка и Нургалиев, Вышинский, Ягода и Ежов могут отдыхать.

Если же теоретические изыски, представленные в самом общем виде генпрокурором и министром, переложить на язык законов, как теперь их уже на практике реализуют милиционеры, прокуроры и судьи, то вскоре в розыске, под судом, на нарах, под постоянным «профилактическим контролем», ретивость которого не будет знать границ, окажется бесконечно большое число русских люди, разделяющие идеи Ломоносова, Державина, Пушкина, Достоевского, Тютчева, Менделеева и Ивана Ильина.

С точки зрения науки криминалистики «экстремизм» в качестве уголовного деяния имеет гораздо меньше смысла, нежели словосочетание «глокая куздра» для грамматики русского языка. Если «глокая куздра», придуманная языковедом Щербой, не имея лексического содержания, полностью соответствует хотя бы правилам русской грамматики, то выдуманный в Кремле «экстремизм», - в переводе на русский: крайность, - не соответствует решительно ничему.

Что же касается национализма, то тот же Ильин понимал его как «любовь к духу своего народа» или как «духовно здоровую любовь к своему народу», как «идею родной нации». В более развёрнутом виде национализм – это самосознание, самопознание, самоощущение нации, её позитивное отношение к самой себе. Национальное сознание или национализм предохраняет нацию от разложения, от распада на враждующие между собой индивиды, от гибели в качестве самостоятельного политического субъекта. Национализм несовместим с космополитизмом, отрицающим патриотизм, и интернационализмом, не признающим национализм. Национализм является консервативной идеологией, фашизм (и национал-социализм) – прогрессистской, отрицающей ценность традиции. Между ними поэтому нет ничего общего. Отождествлять фашизм с национализмом может лишь идеологический противник национализма. Когда генпрокурор и министр внутренних дел уподобляют национализм экстремизму или ксенофобии, тем более фашизму, они всего лишь цитируют зады либеральных и марксистско-ленинских догм, клеветнически толкующих национализм в качестве

«реакционной, буржуазной идеологии и политики, направленных к разжиганию национальной вражды и натравливанию одной нации на другую в интересах эксплуататорских классов».

Провозглашение существующим либерал-бюрократическим режимом своим врагом фикции под названием «экстремизм» означает, таким образом, что его настоящей целью является русский национализм, идеология русской нации, любовь к России, положительное отношение русских к самим себе.

Законы

Обсуждение вопроса об экстремизме в Государственной думе не началось с разъяснения того, что закон имеет в виду, произнося слова «экстремизм» или «проявления экстремистской направленности». Наверное, в Кремле сочли, что депутаты, принимающие законы, понимают в этих предметах даже лучше, чем высшие чины администрации, обязанные их исполнять. Тогда сделаем это за них. В чем состоит «экстремизм», предусмотренный ст. 282 Уголовного кодекса? Как полагает генпрокурор, «в возбуждении ненависти или вражды по признакам пола, расы, национальности, отношения к религии». В чем состоят «проявления экстремистской направленности»? Для прокурора это «убийства и причинение вреда здоровью, случаи истязания, вандализм, уничтожение или повреждение памятников истории и культуры, надругательство над местами захоронений по этим мотивам». Конечно, доклад перед парламентариями - не университетская лекция. Но и в Думе желательно приводить юридически безупречные формулировки, которыми почему-то пренебрегло «государево око». Диспозиция ст. 282 звучит так:

«Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации».

Вчитаемся в этот текст. Закон описал преступление таким странным образом, что совершить его может только лицо, в отношении которого любой профессиональный медик должен констатировать подозрение на паранойю или иную душевную болезнь. Однако деяние, имеющее внешние признаки преступления, но совершенное в состоянии невменяемости, не является преступлением, и лицом, его совершившим, должны интересоваться не полицейские, прокуроры и судьи, а учреждения здравоохранения. Таков принцип уголовного права. Другое дело, когда социальные отношения порождают объективные, антагонистические противоречия между группами, различающимися по перечисленным в 282 статье признакам - полу, расе, национальности, языку, происхождению, религии или социальной страте. И в итоге их интересы сталкивают их между собой. Вражда или ненависть в этом случае оказывается не продуктом чьих-то умышленных действий или злой воли, а финалом развития такой ситуации. Лица, публично или с использованием средств массовой информации свидетельствующие о сложившимся положении вещей, ничего не возбуждают, они лишь констатируют имеющийся в наличии общественный факт. Публичность в этом случае становится не аномальным уголовно-наказуемым деянием, а нормальным гражданско-правовым поведением, выражением потребности в политическом существовании, присущей человеческой природе. Если, конечно, понимать «политическое» согласно Аристотелю, а не нынешнему послу Москвы в Киеве.

Поскольку экстремизм, описанный законом, имеет целью возбудить ненависть и вражду между различными полами, расами, нациями, языками, религиями, стратами, то, по крайней мере, не мешало бы знать не только общие цифры, заявленные прокурором, но и характер явления, о котором он, по-видимому за неимением времени, не сказал ни слова. Мы так и не узнали, кем, где и в каких формах возбуждается в России, например, ненависть и вражда мужчин к женщинам и женщин к мужчинам. К каким видам женщин и мужчин это относится? К старым или пожилым, к тонким или толстым, к блондинам или брюнетам, к аристократам или плебеям, к лысым или заросшим с ног до головы волосами? Есть ли факты таких «проявлений» или они представляют собой плод отвлечённого воображения законодателя?

С точки зрения здравого смысла невозможно вообразить себе психически здорового, осознающего самого себя человека, который бы умышленно совершал действия, направленные на возбуждение ненависти или вражды к мужчинам или к женщинам. Как и то, чтобы в России могли совершаться действия, направленные на возбуждение ненависти и вражды к лицам исключительно в связи с тем, что они владеют каким-либо языком, положим, немецким, китайским или персидским. Даже теоретически трудно себе представить преступления в форме убийства, причинения вреда здоровью, истязания людей, вандализма, уничтожения или повреждения памятников истории, культуры или мест захоронений, то есть всего того, что перечислил генпрокурор, из одной лишь ненависти или вражды - идеологической, политической, расовой или национальной. Ведь ненависть такого рода не подобие чирья, вскакивающего без причин.

Если, положим, объективные противоречия между китайцами и японцами, между северо-американцами и северо-корейцами, между немцами и поляками, между греками и турками, или между кем бы то ни было еще, но относящимся к разным национальностям, приобретают крайние формы, превращая их во врагов, то никакому частному лицу нельзя предъявлять обвинение в том, что именно оно возбудило «ненависть» или «вражду». Подобное вменение практически всегда оказывается обыкновенной расправой, местью власти индивиду не за преступление, которое он не совершил, а за глобальный процесс, в который его вовлекла непреодолимая сила, с которой власть была не в состоянии справиться, или возникновение которой она должна списать на счёт своей же политики. В конце-концов, всегда оказывается, что под предлогом противодействия преступлению власть преследует своих политических противников или на примере расправы с невиновным хочет запугать ту часть общества, к которой принадлежит эта жертва произвола.

Обратимся теперь к субъективной стороне состава преступления, к тому, какие мотивы превращают обычное поведение в преступление и простую его форму в квалифицированную. Суть экстремизма, изложенная в 282 статье, состоит в желании преступника «возбудить ненависть либо вражду». Но всё это разве не из области мимолетных чувств, «невещественных знаков вещественных отношений», которые ни следствие, ни экспертиза не могут установить? Говоря вообще, никакое публичное действие частного лица, даже если его допустить к телеэфиру или к страницам печатного издания, не в состоянии возбудить в ком бы то ни было ненависть или вражду к мужчинам или женщинам, к белой, черной, желтой или красной расе, к группе, владеющей тем или иным языком, к христианам, магометанам, иудеям или буддистам, к рабочим, крестьянам, офицерам или торговцам, к дворянству или духовенству.

Вражду или ненависть такого рода порождает не пропаганда или агитация сами по себе, тем более не публичные лекции или религиозные проповеди. Не враждебные козни коварных заговорщиков или отдельных негодяев сталкивают между собой мужчин и женщин, белых и черных или желтых и белых, патрициев и плебеев или богачей и нищих. Их создают объективные жизненные обстоятельства, противостоять которым бессильны какие угодно уголовно-правовые дефиниции.

Таким образом, закон так описал преступление «экстремизма», что, с одной стороны, оно носит заведомо умозрительный характер и не будет иметь место на практике, а с другой, даже при наличии предположений или подозрений, что оно совершено, это будет невозможно доказать без того, чтобы не сфальсифицировать материалы обвинения.

Аргументы

На думском заседании тем временем последовали совершенно несуразные - с точки зрения теории права - предложения генпрокурора и министра внутренних дел усилить борьбу с «экстремизмом». Забыв на время о положениях ст. 31 Конституции РФ, определившей заявительное, ничем не ограниченное право граждан на митинги, шествия, демонстрации и другие тому подобные акции, генпрокурор ввел понятие «несанкционированный митинг», предложив приравнивать его к экстремизму и потому «ужесточить штрафные санкции» против его участников. Что может быть проще:

«Малозначительность административного наказания приводит сегодня только к росту агрессии со стороны представителей экстремистских организаций».

Замечательная в своём роде логика. Но почему-то её озвучивают только в связи с митингами накануне нового цикла всероссийских выборов. Не для того ли, чтобы, «ужесточив санкции», можно было бы, под предлогом борьбы с «экстремизмом», вообще очистить площади и улицы ото всех политических оппонентов «партии власти»?

Забавно, что одновременно категорически отрицается необходимость ужесточения санкций в отношении насильников, убийц, мятежников, изменников и тому подобных субъектов под предлогом политики гуманизации. Видимо, по отношению к ним действует противоположная тенденция - по мере либерализации наказаний нераскаявшиеся душегубы преображаются в кротких овечек. А если их еще и амнистировать, то они могут стать официальными героями, министрами и даже президентами. Что совершенно противопоказано уличаемым в экстремизме, тем более что они, по необъяснимому совпадению, принадлежат преимущественно к белой славянской расе, а не к неграм или монголоидам, считают себя русскими, а не азербайджанцами или чеченцами, и думают по-русски, а не по-грузински, не по-тюркски и не по-еврейски.

Требование усилить борьбу и ужесточить наказания странным образом соседствует у генпрокурора с констатацией, что «глубинные» причины, вызывающие экстремизм, объясняются обстоятельствами, которые менее всего можно отнести на счет личности виновных, но тогда, стало быть, об «усилениях» и «ужесточениях» не может быть и речи.

«По нашему мнению, - полагает г-н Чайка, - экстремизм, ни политический, ни религиозный, никакой другой, не возникает сам по себе, он следствие состояния общества. Оценивая глубинные причины экстремистских настроений, мы согласны со специалистами, считающими, что в основе этого лежат, прежде всего, социально-экономические причины: социальное неравенство, бедность, отсутствие социальных перспектив для многих, и прежде всего для молодых, граждан страны».

Генпрокурора поддерживает министр:

«Как известно, объективными причинами распространения экстремизма в нашей стране явились затянувшаяся смена идеологических ориентиров, непростые межнациональные отношения и криминализация общества, а также небывалое ранее расслоение населения по доходам».

Поскольку причины, порождающие экстремизм, скрываются в пороках самого общества, а не в субъективных характерах личности, и если многие тысячи из них выходят на площади не из-за прихоти собственных страстей, а благодаря сложнейшим общественным процессам, то разве будет справедливым - даже с позиций права, а не морали - карать их за участие в митингах или демонстрациях или уподоблять свойственную любым подобным мероприятиям экспрессивность преступной агрессии и искать ее истоки в «малозначительности административного наказания», а не в социальном неравенстве, бедности и жизненной бесперспективности? Не верится, что генпрокурор или министр так наивны, что принимают многократное увеличение штрафов за волшебное средство, превращающее изгоя в аристократа, делающего нищего богачом и отвращающее современных Растиньяков, Грифитсов или Раскольниковых, жаждущих любой ценой «выбиться в люди», от аморальных поведения и кровавых преступлений?

Барьеры Конституции

Статья 13 Конституции РФ признает «идеологическое многообразие» и запрещает устанавливать какую-либо идеологию «в качестве государственной или обязательной». Этот запрет предписан не нации, не жителям страны, не отдельному ее гражданину. Он касается только государственной власти. Лишь она может издать подобные установления и лишь её закон имеет в виду. Необходимость упоминания этой норме потребовалось не только из-за принятия летом 2002 года закона о «противодействии экстремисткой деятельности», неоднократно затем ужесточавшегося, в которых положение этой статьи Конституции было игнорировано, но и из-за обращения к нему наших высокопоставленных докладчиков:

Чайка: «Серьёзную обеспокоенность вызывает практически бесконтрольное распространение материалов откровенно экстремистского содержания как в виде печатной продукции, так и в информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования - Интернете. Так, например, произведения идеологов национал-социализма, в силу закона уже признанные экстремистскими материалами, открыто распространяются через розничную сеть, на публичных мероприятиях. В сети Интернет действуют сотни сайтов, пропагандирующих разжигание межнациональной розни, содержащих призывы к организации вооружённых формирований».

Нургалиев: «Сегодня возможности мобильной связи, Интернета, современной полиграфии позволяют в разы сократить время на распространение экстремистских идей, организацию массовых и протестных выступлений, и примеров тому более чем достаточно». И далее: «нам необходимо поставить надёжный заслон бесконтрольному тиражированию идей национализма, фашизма, религиозного радикализма через Интернет с рецептами, как избивать, взрывать, убивать и уходить от ответственности. И правоохранительные органы всего мира сегодня говорят о необходимости законодательного признания Интернета средством массовой информации и распространения на него установленных законом форм правового контроля».

Возникший осенью 1993 года режим, по-видимому, так торопился принять новую конституцию РФ и навсегда избавиться от опостылевшей за 70 лет коммунистической идеологии, что наложил табу на введение в стране любой обязательной идеологии.

Практический смысл этой теперь уже конституционной нормы означает, что все институты и органы государственной власти и все чиновники, включая министров и прокуроров, обязаны быть идеологически нейтральны и даже идейно безразличны. Что по отношению к какой угодно идеологии, пусть даже самой крайней, они обязаны проявлять беспристрастную лояльность. Что запрет на установление обязательной идеологии подразумевает также запрет на запрещение какой бы то ни было идеологии. И не делает из этих запретов никаких исключений.

Однако закон 2002 года и докладчики 2006 года не видят различия между распространением идей и распространением информации, между распространением информации и осуществлением пропаганды и агитации, между «тиражированием идей» и «распространением рецептов», так возмутивших министра своими дотошными техническими подробностями.

Между тем, если бы докладчики руководствовались не своими эмоциями, а конституцией, они бы поняли, насколько глубоко зашел их нигилизм к ее нормам. Если речь идет об идеологиях, то их разработка, обсуждение, распространение, воспроизведение и критика относятся не к свободе слова, в статье о которой имеется важная оговорка, а к творчеству, и оно находится под защитой ст. 44 Конституции РФ, гарантирующей его свободу и не содержащей никаких ограничений ни к содержанию идеологий, ни к тому, кто может быть их авторами, ни ко времени, когда они создавались, ни к способам их воспроизведения, ни к формам, в которых они могут выражаться и распространяться.

Точно также решен в ст. 29 Конституции РФ и вопрос об информации, в отношении которой установлено право каждого «свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом», если это не касается сведений, составляющих государственную тайну, перечень которых должен определять федеральный закон. Следовательно, когда дело идёт об информации, в которой отсутствуют такие сведения, закон не наделяет органы власти или чиновников правом касаться сущности информации, предоставляя право, опять-таки лишь в виде закона, определять способы, какими её можно распространять.

Конституция, далее, не дает право государственной власти принимать законы, наделяющие органы власти правом контролировать распространение печатной продукции или информации по телекоммуникационным сетям общего пользования. Конституция также запретила цензуру массовой информации. Гарантируя каждому свободу слова, она содержит лишь два относящегося к пропаганде и агитации ограничения. При реализации права на свободу слова, во-первых, предписано не допускать такой пропаганды или агитации, которые «возбуждают социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду» и, во-вторых, запрещена пропаганда «социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства».

И на десерт - попытки поставить под неусыпный контроль Интернет под тем предлогом, что интернет - те же СМИ. Но если интернет СМИ. то на него распространяется положение ч. 5 ст. 29 Конституции, гарантирующей свободу массовой информации и прямо запрещающей её цензуру. Однако Интернет - не СМИ, а разновидность средства сообщения для осуществления переписки, тайна которой установлена ст. 23 Конституции, что не может быть нарушено или ограничено законом или каким бы то ни было актом. Конституция допускает нарушение тайну переписки лишь на основании судебного решения.

Этих разъяснений, надо полагать, вполне достаточно, чтобы признать антиконституционными все сетования, с которыми явились в Госдуму генпрокурор и министр внутренних дел. Это относится и к поползновениям контролировать распространение полиграфической продукции, и к их стремлению надзирать за розничной торговлей этим товаром, и к их склонению законодателей ввести контроль за Интернетом, и к их претензии на право решать, какая идеология допустима, а какая нет, в предложении подменить рутинную регистрацию религиозных и общественных организаций контролем «органов юстиции за соответствием их деятельности уставным целям и задачам».

Не странно ли, что закон 2002 года, противореча основополагающим положениям Конституции РФ, все еще не подвергся разгромной критики адвокатами или правоведами, которая, если бы у них возникло желание, могли бы выставить его авторов на посмешище, хотя бы за одно то, что в его статье, определяющей, что такое экстремизм, нет правового определения деяния и в качестве юридического курьеза экстремистской предлагается считать «деятельность», «направленную» на «осуществление деятельности». Однако генпрокурор, чьё назначение отчасти зависит от благосклонности думского большинства, не стал упрекать нижнюю палату в непрофессионализме, что было исправлено министром, который от настроения палаты не зависит. Он прямо, по-солдатски, без дипломатии и иносказаний выдал депутатам секрет Полишинеля:

«в законодательстве Российской Федерации не закреплены такие понятия, как "экстремист", "экстремистская акция", "международный экстремизм"».

Кто в этот момент стоял на парламентской трибуне? Закон, который представлял прокурор? Порядок, который представлял министр? Ничего подобного. Прокурор прославлял беззаконие, министр ратовал за произвол, а верховный судья покрывал то и другое, олицетворяя собой неправедность и несправедливость правосудия.

Скандальное заявление г-на Нургалиева, лишившее «вопрос» предмета, не прервало, однако, «парламентский час». Палата не обратила на него никакого внимания, несмотря на то, что заседание с этого момента даже формально потеряло всякий смысл. Если закон, устанавливающий уголовную и политическую ответственность за экстремизм, не определяет «объект посягательства», если, как это произошло с законом 2002 года, вместо определения «экстремизма» законодатель всего лишь ограничился отсылкой к произвольно подобранному набору преступлений, к тому же разбросанных по многим главам уголовного кодекса, то для знакомых с уголовным правом это должно означать одно - нет и не может быть преступления под названием «экстремизм» или «экстремистская деятельность».

Во времена коммунистического правления наука уголовного права не могла понять смысл статьи об «антисоветской деятельности», сейчас, во времена либерально-бюрократического правления, она не в состоянии понять статью об «экстремизме». В обоих случая угодливые глоссаторы режимов отделываются невразумительными комментариями. Вместе с тем нетрудно доказать, что статьи об экстремизме не имеют главного компонента - непосредственного объекта посягательства. Там же, где его невозможно найти, не может быть и преступления. Что это за такой непостижимый объект, который не имеет самостоятельных свойств и при описании которого приходится прибегать к иносказаниям, помещая его то в главу о защите государственной безопасности, то в главу то защите личности, то в главу о защите здоровья, либо объявлять экстремизмом любые неугодные режиму действия, как это предусмотрено в законе 2002 года?

Предложения

Генпрокурор и министр явились в нижнюю палату разумеется не с одними лишь публицистическими описаниями угроз, исходящих от «экстремизма». И хотя депутатам не было предложено никаких аналитических или статистических материалов, доказывающих основательность речей, должностные портфели ораторов пухли от законодательных предположений, а прокурор, предваряя их оглашение, заявил, что следует «усилить уголовную ответственность», к чему и свелись все их пожелания, относящиеся к законодательству.

Федеральный закон "О противодействии экстремистской деятельности" они предложили дополнить: «положением о возможности признания судом информационных материалов экстремистскими и в тех случаях, когда они являются анонимными или изданы на территории других государств»; нормой «об обязательном опубликовании в официальных периодических изданиях списка организаций, в отношении которых судом принято решение о ликвидации или запрете их деятельности»; нормой о то, «что все решения судов о ликвидации и прекращении деятельности экстремистских организаций должны быть официально опубликованы».

Предложения по дополнению Уголовного кодекса состояли в следующем:

внести уголовную ответственность за «вандализм, совершённый по мотивам расовой, политической или религиозной ненависти или вражды» и установить уголовную ответственность «для распространителей экстремистской литературы и держателей интернет-сайтов за размещение и распространение экстремистских материалов в сети, предусмотреть ответственность компаний-провайдеров, предоставляющих пространство для размещения сайтов экстремистской направленности, а также организаций, осуществляющих такую издательскую деятельность и выпуск такой печатной продукции, вплоть до их ликвидации»;

повысить «верхний предел уголовной ответственности за совершение преступлений, предусмотренных статьями 280 "Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности", 282"Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства", 282.1 "Организация экстремистского сообщества", 282.2 "Организация деятельности экстремистской организации", повысив тем самым «категорию тяжести преступлений», что расширит ограниченные теперь полномочия в «проведения полного комплекса оперативно-розыскных мероприятий, необходимого для получения доказательств причастности отдельных граждан к экстремистской деятельности»;

дополнить статьи «212 "Массовые беспорядки" и 243 "Уничтожение или повреждение памятников истории и культуры" нормами об ответственности за совершение данных преступлений по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды».

установить «ответственность за вовлечение в экстремистские организации и сообщества».

Ввести в «Кодекс об административных правонарушениях ответственность за незаконное изготовление или сбыт нацистской атрибутики и символики».

Внести в Федеральный закон "О противодействии экстремистской деятельности" и в Федеральный закон "О собраниях, митингах, шествиях и пикетированиях" «нормы, препятствующие созданию под другим наименованием партий и объединений, деятельность которых была запрещена в связи с осуществлением ими экстремистской деятельности», а также запрет «на проведение публичных мероприятий, финансируемых организациями экстремистской или террористической направленности» и закрепить отсутствующие пока что понятия, "экстремист", "экстремистская акция", "международный экстремизм"».

Ни одно из этих предложений не было аргументировано ни с теоретической, ни с практической точек зрения. Ни одно предложение не было соотнесено с конституционными положениями, регламентирующими права человека и гражданина. Наконец, ни одно из этих предложений не стало предметом профессиональной и общественной дискуссии, в результате которой с ними бы согласились. Чтобы соглашаться с тем, что вещали с думской трибуны прокурор и министр, надо быть совершенно бессовестным человеком. Но думское большинство, делающее погоду в палате, безмолвствовало, так как его совесть давно находится в летаргическом состоянии.

Для подробного юридического разбора этих предположений здесь нет места, но и так должно быть понятно из уже сказанного, что все они - антиконституционны, противоречат теории уголовного права и не имеют с действительными проблемами России ничего общего. Тем не менее, стоит заметить, что удивительная по откровенности констатация министра об отсутствии в законах, преследующих экстремизм, определения преступления или проступка в форме «экстремизма» и, таким образом, свидетельствовавшая, что в делах такого рода карают людей, ни на что не посягающих, не подвигла ораторов на конкретные предложения. Поэтому никто из собравшихся в зале заседаний Госдумы так и не понял, о чем, в сущности, шла речь и против кого выступавшие на трибуне сановники требовали ужесточить наказания.

Среди новаций генпрокурор предложил ещё создать «официальный, имеющий юридический статус, центр по проведению лингвистических и иных экспертных исследований печатных, видео- и аудиоматериалов, а в субъектах Федерации - соответственно экспертные советы», чтобы «они могли бы на законных основаниях рассматривать представляемые правоохранительными органами материалы на предмет содержания в них экстремистских призывов».

В отличие от нормативных требований это предложение имеет другую подоплеку и преследует совершенно иные цели. Учреждение особого центра генпрокуратуры должно монополизировать проведение лингвистических экспертиз в делах об интеллектуальных формах «экстремизма», обеспечить обвинению нужные выводы экспертов, исключить вообще возможность независимой экспертизы по делам, связанным с обвинением в экстремисткой деятельности с использованием СМИ и иной печатной продукции, а также по делам, в которых обвинение уличает экстремизм в публичных устных выступлениях. Иначе говоря, под видом экспертного центра или экспертных советов в регионах должны возникнуть органы карательной политической цензуры. И еще - эти «центр» и «советы» позволят эффективнее использовать тех гнусных негодяев, которые, прикрываясь учеными званиями, на протяжении последних двух-трех лет фабрикуют так называемые лингвистические экспертизы, заполненные всякой чушью. Но на основании этой нелепой стряпни суды штампуют приговоры, признающие экстремистами журналистов, редакторов оппозиционных газет и журналов, сами эти издания, регистрация которых аннулируется, или с недавних пор позволяющие снимать с выборов партийные списки или аннулировать регистрацию общественных и партийных организаций.

Статистика

Иногда статистика, которую принято ставить на одну доску с ложью или большой ложью, опровергает это устоявшееся и ней негативное мнение, превратившееся в предрассудок. И на этот раз данные уголовного учета, которые не были сообщены депутатам, но являются общедоступными для публики, посрамили власть, потребовавшую без достаточных на то оснований санкционировать увеличение количества жертв «борьбы с экстремизмом». Сначала, как мы видели, это сделали основные докладчики. Теперь дополним их разоблачительные намёки, показывающие мнимую угрозу «разгула экстремизма», более или менее точными статистическими данными, относящимися к явлению преступности как таковой.

На протяжении 2006 года в следственном производстве страны находилось не более 50 дел об «экстремизме» и не более 200 дел об его «возбуждении», что, однако, послужило для Кремля поводом для создания и распространения мифа об его «разгуле», чтобы запугиванием привести общество в повиновение. Вместе с тем сотни тысяч преступлений, затопивших Россию кровью, насилием, инвалидами, вдовами и сиротами, оставляют режим равнодушным, зато подвергают население реальному террору со стороны хорошо организованного и великолепно вооруженного мира криминала, справиться с которым у власти нет никакого желания.

За один год в пределах Российской Федерации совершается более 25 тыс. убийств и покушений на убийство, более 8 тыс. изнасилований, более 50 тыс. случаев нанесения тяжких телесных повреждений, не менее 60 тыс. разбойных нападений и более 350 тыс. грабежей, не менее 1,6 млн. краж, 30 тыс. хулиганства, более 220 тыс. мошенничеств. Предварительные данные 2006 года - более 400 случаев бандитизма, более 100 актов терроризма, более 200 тыс. преступлений, связанных с оборотом наркотиков и более 10 тыс. преступлений, совершенных в состоянии наркотического опьянения. Даже если оставить в стороне несчастные случаи на производстве, исчисляемые десятками тысяч жертв, в год в РФ умирает от наркотиков не менее 100 тыс. граждан, на автодорогах погибает до 35 тыс. и от рук убийц не менее 30 тыс. человек.

Но, если верить заявлениям властей, все это должно меркнуть на фоне коротких стрижек, металлических пряжек, армейских башмаков на толстой подошве или фактов коллекционирования военных раритетов поверженного более 60 лет тому назад противника, равно как и от малотиражных изданий, интерес к которым носит исключительно исторический и познавательный характер. Но для существующей власти вымирание населения со скоростью более 1 млн. в год, более 4 млн абортов, а также насильственная гибель от разных причин не менее 300 тыс. человек представляет гораздо менее значимую опасность, нежели деятельность печатного станка, самоорганизация молодежи и суверенная работа мысли.

Нургалиев: «под профилактическим контролем милиции находятся около ста пятидесяти молодёжных группировок экстремистской направленности общей численностью до десяти тысяч человек - от футбольных фанатов до хорошо организованных структурированных формирований ультралевой направленности, имеющих идеологические секторы, информационные группы и боевые отряды».

Политика

Что в действительности предполагает узаконить и закрепить режим под предлогом «борьбы с экстремизмом»? Ограничить свободу печати, запретить гласность и свободный обмен мнениями. Аннулировать право собраний, митингов, демонстраций, пикетов. Отменить регистрацию и в дальнейшем не допустить формальную легализацию ни одной реальной партии, которая могла бы соперничать с «партиями власти». Подвергнуть шельмованию политическую оппозицию, внося ее лидеров в проскрипционные списки и лишая партийных и общественных активистов права баллотироваться на выборах. Запретить свободомыслие. Словом - ввести бессрочное осадное положение, превращая города страны в оккупированные зоны, предприятия, вузы, школы - в казармы, представительные учреждения в собрание марионеток, исполнительную власть - в комендатуры, суды - в чрезвычайные трибуналы, механически штампующие: «экстремист», «экстремист», «экстремист».

Под предлогом борьбы с экстремизмом режим желает избавить «партию власти» от настоящих партийных конкурентов, парламент - от подлинной оппозиции, прессу - от настоящей критики, улицу - от граждан, активно выражающих общественный протест. Запретить настоящие партии и дать дорогу партиям-миражам, не допустить в парламент самостоятельных политиков и заполнить его парламентариями-марионетками, заткнуть рот въедливой журналистике и поддержать продажных писак, запугать обывателя и терроризировать гражданина, сколотить из люмпенов фиктивные «движения», разгоняя реальные митинги и организуя демонстрации-карикатуры из разнообразного отребья.

Олицетворенная серость, режим готов любое яркое явление объявить экстремизмом. Его пугают деятельные граждане, его идеал - безмолвие и покорность кладбища. Под предлогом предотвращения «экстремизма» власть готова запретить концерты, прессу, интернет, выступления, мысли, слова, книги, партии, референдумы, выборы, даже чаепития. Словом всё, в чём она чувствует или подозревает оппозицию или откуда она ждет критику своих действий, своих намерений, своих законов и правительственных распоряжений.

В каких социальных группах режим чувствует свою погибель? Здесь нет особенного секрета. Нетрудно понять, что политика, проводимая либерал-бюрократизмом, противопоставлена молодому поколению, родившемуся после 1984 года, которое он лишает будущего, классу русских предпринимателей, с экономическими интересами которых он нисколько не считается, и интеллектуалам,и идеи, программы и доктрины которых, тем более если источником их творчества становится традиция, он откровенно третирует. Именно на них и рассчитаны законы против экстремизма. Если по отношению к экономике власть с готовностью следует монетаристской догме о «невидимой руке рынка», бессчетное число раз повторяя, что «государство должно уйти из экономики», то к сфере политики у нее прямо противоположные воззрения. Они подвигают ее изобретать смехотворную теорию «управляемой демократии», заставляя, подобно гоголевскому Бобчинскому, только наделенному возможностью произвольно казнить или миловать, бесцеремонно влезая в каждую щель общественной жизни.

Но если ничего нельзя, что же можно? Здесь до предела все просто. Безудержно спекулировать, морально разлагаться, вести жизнь «новых богачей», брать взятки, торговать должностными полномочиями и государственными интересами, по возможности изменять отечеству, уступать национальные территории соседям и безудержно оскорблять государствообразующий народ, глумясь над его святынями и разрушая исторические памятники. Словом, стать «россиянином», подражая образцам, тиражируемым телевидением, и ни в коем случае не быть русским. Этому бюрократическому режиму нужны не граждане, а их оцепенение, не образованные люди, а их невежество, не мужественные вооруженные защитники отечества, а бесстыдная трусость и безвольная покорность безоружных толп.

Его идеалы политика - Керенский, общественного деятеля - Анатолий Собчак, полководца - изменник Власов, историка - фальсификаторы Млечин и Радзинский, журналистики - русофобы Познер, Гусев и Сванидзе, ученого - академик Сахаров, самая привлекательная эпоха - февраль 1917 года, образец живописи - черный квадрат Малевича, вершина кинематографа - киноопусы Сакурова, триумф театра - порно-спектакли, заполонившие современную Москву, звезды эстрады - Киркоров и Пугачева, поющие «под фанеру», образец литературы - графомания Сорокина и Ерофеева. В них власть не усматривает никакой крайности, следовательно, подражать и брать с них пример не только можно, но и должно. Несмотря на то что этот режим отрекся от какой бы то ни было идеологии, у него есть свои герои, которые их олицетворяют. Мы видим справедливость с душой Нарусовой и мораль с откровенностью ее великовозрастной дщери, интеллект со знаниями Грызлова и бескорыстие с имущественным аскетизмом Слизки, культуру, взращенную на идеях Швыдкого, и науку, оплодотворенную проектами Фурсенки, патриотизм с текстами Веллера и правосознание с деяниями отца и сына Кадыровых, щедрость к бедным с лицом Абрамовича и сострадание к униженным с лицом Фридмана.

Нравственными опорами режима являются казенное ханжество и повседневное бесстыдство, потому что ему претит целомудрие, мошенничество, так как ему невыгодна честность, предательство, ибо его оскорбляет героизм, угодливость, так как его раздражает достоинство, некомпетентность, поскольку он не владеет ни одной профессией, лень, потому что он ненавидит труд, фальшь, потому что его аттестаты и дипломы поддельны, лицемерие, ибо он боится правды, эгоизм, потому что любая ассоциация его страшит, наглость, поскольку ему неведома вежливость, грубость из-за отсутствия мужества, жадность за неимением чувства меры. Против кого и чего этот режим нацеливает свою «борьбу с экстремизмом», против кого направлены законы об экстремизме, с чем он сводит счеты, с кем будет он расправляться, кому мстить? Главные его противники - принципы права, честь, разум, свобода граждан и справедливость, все те, для кого эти слова имеют положительный смысл и значение.

Вообще говоря, закручивая гайки, режим не так уж безрассуден. Он понимает, что его власть неустойчива, что её фундаментом служат подлое горбачевское предательство и кроваво-алчная ельцинская узурпация. Что систематическая, последовательная и всесторонняя критика его политического курса, если она станет доступна массам, настолько убедительна, что сметет этот режим со всеми его мнимыми достижениями если и не в 24 часа, то за 24 месяца. Отсюда его панический страх утратить контроль над телевещанием, единственным средством его воздействия на общественное настроение и отсюда же единственная причина, заставляющая режим превращать телевидение в оружие массового поражения.

Если же на телеэкранах страны провоцирование похоти вытеснят произведения искусства, а монополия гомосексуалистов - монополия нормальных людей, когда место политологов и подстрекателей займут настоящие публицисты, место шарлатанов - ученые, место халтурщиков - артисты, время шоу-безвкусицы - настоящий театр, кинематограф и поединки мысли, наконец, если бюрократию, олигархию и их политических марионеток, заседающих в «думах», «сенатах» и «палатах», сменят реальные и потому авторитетные общественные, политические и религиозные деятели, если вследствие этого за иллюзорным, пошлым миром откроется мир суровой действительности, тогда этому режиму, построенному на запугивании, лжи и воровстве, придет конец. Отсюда и возникает у него необходимость в оправдании деспотических методов правления, применение которых в отношении всех его реальных или потенциальных оппозиционеров и критиков, то есть с его точки зрения экстремистов, становятся способом его выживания. Следовательно, если режим начинает «бороться с экстремизмом», то он не только доказывает свою слабость и трусость, но и раскрывает секрет, уже переставший быть таковым, что строй, его создавший - не монолит, а зыбкий песок, пришедший в движение.

Вот почему простого вора все еще волокут в суд, а потом в лагерь, когда как каждый министр - заведомый вор, делающий с государственной казной то же, что делает мышь в амбаре с зерном? Вот почему фальшивомонетчика наказывают, а некто Кириенко продолжает управлять одной из самых важных стратегических отраслей? Вот почему под запрет попадает частное насилие, когда как милиции, ОМОНу и внутренним войскам ежедневно поручают совершать массовые насилия? Разве справедливо карать обычных убийц, если чеченские убийцы становятся героями России? Разве можно осуждать лжесвидетелей, присягавших говорить правду, когда клятвопреступнику Ельцину назначено до конца его дней баснословное государственное содержание?

В чьих руках находится власть в России? При таком положении вещей - в руках коррупции. Значит все, кто является врагом коррупции и кто готов бороться с нею - экстремисты. Кто олицетворяет в настоящее время власть коррупции? Министры, губернаторы и другие сановники, в широком смысле составляющие правительство, «партия власти», заседающая в парламенте, судьи, за каждым приговором или решением которых - трупный запах взятки. Но все, кто готов составить им конкуренцию и кто выводит их деятельность на чистую воду - экстремисты. Кто финансирует коррупцию? Денежная и сырьевая олигархия, грабящая и распродающая богатства страны. Но все противники олигархии - экстремисты. Кто является вооруженной силой коррупции? Три миллиона чоповцев, милиционеров и омоновцев. Но все, кто готов противостоять их противозаконной деятельности - экстремисты. Кто оправдывает коррупцию? Кланы продажной и аморальной журналистики? Но все, кому омерзительна их деятельность - экстремисты. Кто является социальной базой коррупции? Деклассированный паупер, денационализированный филистер, опустившийся люмпен. Но все, кто сопротивляется такому разложению нации - экстремисты. Какую цель преследует коррупция? Низвергнуть Россию в состояние нищеты, присвоит все ее естественные ресурсы, уничтожить ее науку, культуру, промышленность и земледелие, унизить армию и ликвидировать средства ведения современных войн, насадить аморализм, заразить русских алкоголизмом и наркоманией, наконец - обезлюжить страну и заселить пришельцами с юга и востока. Разумеется, все, кто является противником таких планов - экстремисты.

Конституционный строй, возникший в Российской Федерации в конце 1993 года, предполагает, что у государства есть национальный вождь. Это президент, полномочия которого охватывают все стороны управления страной. Поэтому лицо, занимающее президентский пост, не отдельный институт государственной власти, не формальный глава государства, а должностное лицо, участвующее в деятельности всех таких институтов - Федерального Собрания, Правительства и судов. Его роль определяет формула присяги: он обязан уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, соблюдать и защищать Конституцию Российской Федерации, защищать суверенитет и независимость, безопасность и целостность государства (ст. 82).

Но что делает правительство, назначенное президентом и состоящее из его приятелей? Оно пренебрегает и попирает права и свободы. Оно нарушает и низвергает Конституцию. Оно отказывается от суверенитета, подчиняя Россию внешнему управлению. Оно разрушает целостность государства, отдавая его по частям сепаратистам и уступая территории. Что делает Генеральный прокурор России, назначаемый по представлению президента? Он, подобно мифической Фемиде, закрывает глаза на любое злоупотребление и произвол. Что делают федеральные судьи, назначенные президентом? Они служат не закону, а бюрократии и мамоне.

Что, наконец, делают думские депутаты и так называемые сенаторы, о которых в открытую говорят, что они платят по 7 млн. долларов за место, но ведь и их отбирает президент? Они придают форму закона любому, даже самому подлому и корыстному желанию, которое исходит из президентской канцелярии, втаптывая в грязь принципы парламентаризма и народного представительства, на что способны решиться лишь немые, которым запрещено дебатировать, и слепые, чтобы они не смотрели правде в глаза.

Помимо полномочий Конституция РФ наделила президента правом назначать на государственные должности. Что же делают генералы, звание которым присваивает президент? Они старательно делают Россию беззащитной, ликвидируя средства ведения войны и низводя армию до положения наемников. Что делают губернаторы, назначенные президентом? Они превращают свои владения в суверенные государства, независимые от Москвы. Что делает Председатель Центрального банка, назначаемый по рекомендации президента? Он подчиняет национальные финансы международным спекулянтам. Что делают аудиторы Счётной палаты, подобранные президентом? Они покрывают расхищение государственного имущества и нецелевое использование бюджетных средств. Что делают полномочные представители, назначаемые президентом? Они исполняют роль персидских сатрапов, подумывающих о своём будущем в роли диадохов Что делают послы, назначаемые президентом? Они раболепствуют в иностранных столицах, не замечая, как унижают достоинство России. И все вместе они испытывают страстное желание накинуть на общество смирительную рубашку - в виде законов о преследовании экстремизма, о противодействии экстремизму, о подавлении экстремизма. Но только не об определении экстремизма. Потому что такой закон, если бы он честно назвал вещи своими именами, накинул бы в первую очередь смирительную рубашку на его авторов, признавая их деятельность экстремизмом и именуя экстремистами их самих, впрочем, в совершенно иных - гораздо более точных и безупречных правовых выражениях.

декабрь 2006