Журнал «Золотой Лев» № 95-96 - издание русской консервативной
мысли
А. Воронцов
Бесплодные усилия любви
О телесериале «Тихий Дон»[1]
Прежде чем приступить к оценке последнего творения Сергея
Фёдоровича Бондарчука, считаю необходимым сделать важную оговорку. Судьба
настоящего художника немыслима без кризисов и взлётов, но нельзя судить о его
творчестве по кризисам или искать «золотую середину» между взлётами и
падениями. В искусстве судят по вершинным проявлениям, а их у Бондарчука –
режиссёра и актёра – намного больше, чем неудач. Критика телесериала «Тихий
Дон» ни в малейшей степени не сможет поставить под сомнение значение творчества
этого выдающегося художника. Остаётся только сожалеть, что фильм ничего не
прибавит к его славе, ибо слава автора блестящих экранизаций «Судьбы человека»,
«Войны и мира», «Они сражались за Родину», «Степи» – достояние всего нашего
народа.
Да и можно ли считать автором 7-серийной версии показанного
по Первому каналу «Тихого Дона» исключительно Сергея Фёдоровича Бондарчука?
Перед телепремьерой я просмотрел интернет-сообщения
на эту тему. Оказывается, 10-серийный, авторский окончательный вариант фильма
так и не был возвращён в Россию итальянским банком «Национале дель лаворо», сообщает «Сегодня.ру». Нам продали лишь рабочие материалы – 160 тысяч
метров отснятой плёнки. «Закончил работу за отца сын Фёдор, собрав и
смонтировав рабочие материалы и озвучив главных героев» («Голос России. ru»). Нисколько не сомневаюсь, что Фёдор Бондарчук с
должным почтением относится к памяти своего отца, но вот о монтаже, композиции
и вообще о художественном кинематографе он, судя по его фильму «9 рота», имеет
лишь самое приблизительное представление.
Я не кинокритик, а прозаик и не хочу особенно вторгаться в
специфическую сферу киноискусства. Лично для меня как автора романа о Шолохове
«Огонь в степи» важно было другое: «Тихий Дон» я смотрю или нет? В станице Вёшенской есть магазинчик с названием «Григорий Мелехов»,
украшенный изображением артиста Петра Глебова в казачьей форме. В магазине со
столь звучным мужским названием продавали бытовую химию, косметику, парфюмерию
и принадлежности личной женской гигиены. Моё первое впечатление от фильма
Сергея и Фёдора Бондарчуков было сродни впечатлению от магазинчика «Григорий
Мелехов»: под «брутальной», героической вывеской обнаружилась вдруг
парфюмерная, глянцевая, «гламурная» начинка.
«Гламур» – это ухоженная, дышащая
благополучием и безмятежностью Ирина Скобцева-Бондарчук
в роли Василисы Ильиничны Мелеховой – Ильиничны, которую муж всю жизнь
беспощадно лупцевал палкой и руки которой, по словам Шолохова, были раздавлены
работой! (Да и у молоденькой Натальи Коршуновой, хоть она и из богатой семьи,
тоже «руки большие, раздавленные работой»). «Гламур»
– это холёная, гладкая, дородная, медлительная Алёна Бондарчук в роли бойкой
труженицы Натальи. Причём по виду она явно старше своей соперницы (Дельфин Форест в роли Аксиньи), а это уже прямое нарушение замысла
Шолохова. Григорий Мелехов влюблён в зрелую, страстную женщину, а юной
неопытной жене говорит: «Ты, как этот месяц, не холодишь и не греешь».
«Гламур» – это бойко стреляющая
чёрными глазками Аксинья Астахова в исполнении Дельфин Форест,
которая не читала «Тихого Дона» и не поняла, что она играет не просто соблазнительную
женщину, а женщину, изнасилованную в юности собственным отцом… А она бегает по
хутору с непокрытой головой, с распущенными волосами! Да неужели выросший в
деревне Сергей Фёдорович, царствие ему небесное, забыл, что ещё во времена его
детства крестьянка, вышедшая на улицу с распущенными волосами, считалась либо
проституткой, либо сумасшедшей? Вряд ли мастер исторической детали что-нибудь
забыл, просто Форест, видимо, слишком долго
занималась своей причёской, чтобы согласиться скрыть её под косынкой. А
уставший от жизненных, творческих и общественных перипетий режиссёр махнул на
неё рукой.
«Гламур» – это и каменная церковь
рядом с мелеховским куренём, и мельница на пригорке.
Ни в казачьих хуторах, ни в русских деревнях не было церквей – их строили в
станицах и сёлах. А если бы в хуторе Татарском была бы мельница, то не тащились
бы Мелеховы и другие татарцы с зерном на Парамоновскую ссыпку, не дрались бы там в очереди с хохлами-тавричанами… Впрочем, и драки-то этой в бондарчуковском фильме нет.
«Гламур» – это какой-то
совершенно стерилизованный закадровый текст, который читает Никита Михалков. «Гламур» – это фальшивый донской диалект в речах героев, в
котором нет ничего донского, кроме назойливого фрикативного «г». Потому что это
украинцы говорят «за‘раз» (в значении «теперь»,
«сейчас»), а донцы говорят «зара‘з». Потому что донцы
в отличие от украинцев не любят звук «щ» и произносят
его как «шш», а среднего рода не признают (точнее, не
признавали): скажут не «сало ел», «пиво пил», а – «ел салу», «пил пиву», потому
что…
Но не будем придираться по мелочам. Бог с ними – с «гламуром», глянцем, косметикой и фальшью. Некоторые люди
считают фальшью само искусство кино. Как быть с тем, что фильм, названный
«Тихим Доном», зияет чудовищными дырами в шолоховском сюжете? Нет ни корниловского выступления, ни большевистского переворота на
Дону, ни боя под Глубокой, ни бессудной расправы Подтёлкова
с ротмистром Чернецовым и его отрядом, ни казни
самого Подтёлкова и Кривошлыкова,
ни развала Донского фронта, ни попытки красноармейцев убить Григория Мелехова…
Такая экранизация может считаться «Тихим Доном» в ещё меньшей степени, чем
незаконченный фильм Ивана Правова. Может быть,
новизна бондарчуковской версии – именно в
сознательном уходе от политики в первых сериях? Но эпосов без политики, начиная
с «Илиады», не существует.
Допустим, что Бондарчук снимал не эпос, а историю любви
Григория и Аксиньи, как предположил его сын. Тогда не многовато ли в фильме
серий? (Тем более что их изначально было не 7, а 10). Нет, что-то тут не так…
Герасимов и на меньшем объёме уместил и любовь, и политику, и войну, и драму
семьи Мелеховых. А в телесериале Бондарчуков щедро зачищено пространство для
одной линии, но герои как-то жмутся к краю, пробегают боком... Что ж, понятно,
отчего. В любви Григория и Аксиньи, если взять её как сюжет, нет ничего особенного.
Ну, «присушила» мужика баба, бегает он к ней от жены… Тут важен не сам факт, а
кто бегает и к кому. Митька Коршунов женился бы на Елизавете Моховой и тоже
бегал бы по жалмеркам. Однако этот испорченный,
жестокий Митька нас не интересует, хотя, между прочим, он тоже трагический
герой – лишился всей семьи, как и Григорий. Но герой герою рознь. И Аксинья
полюбила не Митьку Коршунова, а Григория Мелехова. За что? Я имею в виду не
чисто женскую страсть, а вообще. Задайте этот вопрос женщинам, и они вам
ответят: Григорий способен на поступок. Он весьма неординарный человек,
личность. Григорий может быть всяким – и грубым, и жестоким (особенно к
Наталье), но не терпит никакой несправедливости, насилия, унижения
человеческого достоинства. Он не только свою любовницу будет защищать от побоев
мужа, но и вступит в драку с казаками, насиловавшими польскую девушку. Он не
будет расстреливать белых под Глубокой, но и подтёлковцев
казнить не станет. Из подобных эпизодов складывается феномен Григория Мелехова
– как человека и литературного героя. А в фильме из всех перечисленных сцен мы
видим только одну – драку со Степаном Астаховым.
Поэтому даже трудно критиковать игру Руперта
Эверетта: он вынужден играть не Григория Мелехова, а
какой-то другой персонаж. Неудачу английского актёра многие объясняют тем, что
он иностранец. Однако сыграл же Микеле Плачидо вполне прилично советского майора в фильме Бортко «Афганский излом», да и Мюррей
Абрахам (так испугавший поначалу наших зрителей своей
гипертрофированно цыганской внешностью) неплохо выглядел в роли Пантелея Прокофьевича Мелехова. Актёр зависит не только от воли
режиссёра, но и от логики сценарного сюжета. Наверное, гений может «внутренней
игрой» восполнить то, чего нет в сценарии, но Руперт Эверетт, увы, не гений.
Герой Эверетта – тоже по-своему
человек неординарный, изгой (здесь пресловутая «сексуальная ориентация» актёру
скорее помогла). Но мы не можем полюбить героя Эверетта,
как полюбили героя Глебова, и вот почему. Природа трагедии не только в
преследующих нас несчастьях. И Митька Коршунов, повторяю, несчастен. Старец
Зосима у Достоевского говорит: «Отцы и учители, мыслю: «Что есть ад?» Рассуждаю
так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить».
Жизнь движется любовью, а Григорию Мелехову и другим героям
«Тихого Дона» нельзя уже любить свой погибший «сочный, пахучий, устоявшийся,
тёплый быт». Чтобы ощутить во всей полноте трагедию крушения казачьего мира,
мы, естественно, должны увидеть сам этот тёплый быт. Где же он у Бондарчука?
Ведь он даже в фильме убеждённого коммуниста Герасимова был. А где поэзия
степной, казачьей жизни? Ведь нет никаких сомнений в том, что показывать эту
поэзию Сергей Бондарчук умел, – достаточно вспомнить его великолепный фильм
«Степь». Полагаю, что художник находился в глубоком кризисе, и кризис этот был
прямо связан не только с гибелью советского кино, но и с гибелью всего
Советского государства. А снимать со всей искренностью фильм о крушении другого
мироустройства, когда у тебя на глазах гибнет твоё, необычайно трудно. Это,
говоря по-шекспировски, бесплодные усилия любви.
Кроме того, новое прочтение «Тихого Дона» в кино требовало
новых открытий в понимании замысла романа, а их не было. И здесь вина не
столько Сергея Бондарчука, сколько шолоховедов. Нет
такого читателя, который, перевернув последнюю страницу «Тихого Дона», не
задался бы мучительным вопросом: что будет дальше с Григорием, с Мишаткой? Валерия Семёновна Баштанник,
старая приятельница Шолохова, рассказывала мне в Вёшенской,
что, когда писателю задавали подобные вопросы, он отвечал: «Читать нужно
внимательнее!». А то решили, что если Шолохов «самородок из народа», то у него
всё лежит на поверхности и нет никакого подтекста.
Фильм Сергея Бондарчука опроверг ходячее мнение, что «Тихий
Дон» интересный, но простой роман. Просто, с расчётом на иностранного зрителя
его снять не удалось. Что ж, в этом есть и определённая культурная польза: я
имею в виду возможное желание неудовлетворённых зрителей фильма перечитать
«Тихий Дон», найти в нём то, что не смог донести до них Бондарчук. А
экранизации в конце концов для этого и существуют.
Лг 22.11.06
[1] Настоящая рецензия, разумеется, не претендует на развернутую и всестороннюю оценку экранизации «Тихого Дона», принадлежащую семейству Бондарчуков, которую вряд ли вообще можно причислять к русскому искусству и искусству вообще и которую, скорее всего, надо рассматривать как явления глубокого кризиса, поразившего русскую художественную интеллигенцию. Но подготовленная что назевается по горячим следам воспроизведения на Первом канале TV, рецензия в целом верно характеризует этот фильм (прим. ред. ЗЛ).