Журнал «Золотой Лев» № 93-94 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

В. Казанцев, Л. Иванов

 

Россия до и после приоритетных национальных проектов[1]

 

По поводу приоритетных национальных проектов (ПНП) продолжают вести споры, высказываются порой самые неожиданные и противоречивые точки зрения. На наш взгляд, понять место и значение приоритетных национальных проектов в политической, социальной и экономической жизни России невозможно вне контекста общих тенденций развития России. Прежде всего, конечно, социально-экономических перспектив.

Но не только. На формирование общего подхода к ПНП влияли и влияют также в значительной мере такие тенденции, как:

- появление значительных относительно свободных ресурсов, сконцентрированных в разных формах у государства (Стабилизационный фонд, золотовалютные резервы, остатки по счетам и т.д.). Их масштабы со временем стали сопоставимыми с бюджетом страны. Так, величина Стабфонда, изначально установленная в 500 млрд. рублей, к концу 2007 года может ставить более 4000 млрд., из которых все же планируют выделить более 1400 млрд. рублей в фонд будущих поколений (ФБП);

- значительное сокращение внешней задолженности, которое привело в августе 2006 года к досрочной выплате более 21,3 млрд. долл. долга Парижскому клубу и превращению России из страны-должника в страну-кредитора (следует, правда, оговориться, что общий внешний долг остался на прежнем уровне);

- превращение экономического роста в устойчивую тенденцию, когда на протяжении 7 лет темпы роста ВВП превышали 6%, а промышленного производства - 3-4%.

Эти и другие экономические тенденции привели к тому, что к 2006 году у страны появились относительно новые экономические возможности.

В 2006 году Россия в очередной раз оказалась перед выбором: либо сохранить прежний инерционный алгоритм, либо перейти к интенсивному сценарию развития (в действительности выбрать один из сценариев развития).

Влияние на выбор оказывают различные силы и факторы, в т.ч. не только и даже не столько экономические.

У ряда политологов Россия "образца 2006 года" стала ассоциироваться с Россией "образца конца 20-х годов ХХ века", т.е. периодом, когда руководство СССР после завершения восстановительного периода поставило практические задачи коллективизации и индустриализации.

Действительно, не только финансово-экономически, но и политически, идеологически, даже внешнеполитически ситуации очень схожи. И не случайно в это же время с нацпроектами совпали такие идеи возрождения государства, как идея "энергетической империи", "демографического проекта", "модернизации ведущих наукоемких отраслей", а также укрепления внешнеполитических и военно-политических позиций и амбиций России в мире.

Вместе с тем, - следует особо подчеркнуть - к 2006 году Россия отнюдь не превратилась в благополучную страну, полностью вернувшую себе утраченные позиции. Достигнутый к концу 2006 года Россией уровень ВВП РСФСР 1990 года на самом деле свидетельствовал лишь о том, что Россия выбралась из кризиса, но отнюдь не превратилась в безпроблемное, а тем более развитое государство. Просто проблемы стали другие, связанные, прежде всего, уже не с восстановлением, а развитием.

Подчеркнем, что в 2006 году Россия еще не стала ни развитым, ни мощным государством. Тем более государством, способным вернуть себе утраченные СССР позиции. Это важно подчеркнуть, что в 2005-2006 годах стали появляться амбициозные идеи, не имеющие под собой серьезной материальной основы, которые условно можно было бы отнести к "реваншистским".

Завершение восстановительного периода российской экономики в 2006 году означало, что стало остро необходимо определить эффективную стратегию дальнейшего развития страны, которая адекватно отражала бы как растущие возможности страны, так и была бы вполне амбициозной для того, чтобы показать "великую идею", перспективу для нации. По многим характеристикам экономики, уровень 2006 года не может быть призван вполне удовлетворительным, а тем более благополучным. Это важно, чтобы не переоценивать возможности России, а также понимать ограниченность масштаба появившихся у России дополнительных ресурсов, в т.ч. и в связи с реализацией новых проектов развития.

Коротко слабые стороны характеризуются следующими чертами. В России практически не создаются новые и не модернизируются, за крайне редким исключением, старые промышленные мощности. Это сказывается на физических объемах. По сравнению с 1990 годом в России производится: стали на 11% меньше, цемента - в 2 раза, кирпича - в 2,5, деловой древесины - в 3, пиломатериалов - 3,4 раза, металлорежущих станков - в 14, тракторов - в 25 раз меньше. Даже нефти добывается на 5% меньше, чем в 1990 году.

Еще хуже обстоят дела с модернизацией экономики с сохранением отсталой структуры, низкой конкурентоспособностью и отсталым уровнем наукоёмкости производства. В целом это свидетельствует о крайне низком уровне эффективности общественного производства, сохраняющемся по настоящее время. Так, сегодня энергоемкость ВВП России в три с лишним раза превосходит аналогичный показатель в странах ЕС и в 2,3 раза - среднемировой. На производство одной булки хлеба или тонны чугуна, например, наша страна тратит в 2-3 раза больше электричества, сжигает в 2-3 раза больше угля и газа и в 2-3 раза интенсивнее загрязняет окружающую среду[2].

В бытовом секторе цифры еще более удручающие. Россия тратит на отопление одного квадратного метра жилья в 6-8 раз больше энергии, чем западные страны. Здесь в прямом смысле слова деньги уходят на ветер - до 40-50% подаваемого в дома тепла просто теряется из-за плохой герметичности[3].

На фоне роста мощностей, например, энергетики Китая, который только в 2005 году ввел в строй столько же мощностей, сколько имела в 2006 году Великобритания, положительные результаты развития электроэнергетики России выглядят более чем скромно, а проблемы ее развития - огромными.

Иными словами, рост ВВП России в денежном выражении не сопровождался адекватным ростом физических объемов, а тем более качественным ростом экономики. Прежняя ставка на ТЭК себя не оправдала.

В свое время правительство объявило, что ТЭК сможет "вытянуть" за собой другие отрасли. Однако он практически не инвестирует даже в себя. С 1982 года не строятся нефтеперерабатывающие заводы, хотя спрос на бензин в стране ежегодно увеличивается на 40-60%. Аналогичная ситуация и в энергетике, объемы производства которой очевидно угрожающе недостаточны для дальнейшего роста экономики.

Нефтяные компании хищнически добывают нефть только из высокодебитных скважин, консервируя даже рентабельные скважины с затратами на добычу в 13-15 долларов за баррель. В Ханты-Мансийском автономном округе, например, на 12 крупных уникальных месторождениях из числящихся на балансе 2,5 млрд. тонн запасов нефти не будет извлечен и 1 млрд. тонн. В то же время на приобретение акций с целью перепродажи тратится в отрасли в 10 раз больше, чем на геологоразведочные работы.

В то же время средняя реальная заработная плата в России в 2005 году, по оценкам экспертов, составила около 70% от уровня 1990 года. Можно согласиться с оценкой ряда экспертов в том, что покупательная способность рубля в 2006 году составляла 100:1 в отношении к покупательной способности рубля 1989 года. Не трудно подсчитать, что "среднесоюзная" зарплата в 230-240 рублей в 1989 году равняется 23-24 тысячам рублей в 2006 году. При этом важно добавить, что значительная часть услуг стали платными, а цены - выросли.

Еще сложнее ситуация с инфляцией, которая в 2006 году стала социально-экономической проблемой № 1. Цены на потребительские товары уже превысили цены на аналогичные товары в США. При этом в США средняя зарплата в 13 раз выше, чем в России[4].

И при таких неоднозначных результатах экономического и социального развития в одной только Москве в 2005 году число долларовых миллиардеров увеличилось до 25, а рост миллионеров в стране значительно опережал европейские темпы роста. Что ясно свидетельствует о социальном неблагополучии.

Ясно обозначилась проблема отставания социальных реформ от экономических и политических. Революция в социальной сфере в 2006 году, очевидно, запоздала, а, соответственно, и революционные изменения в социальной структуре общества и всей социально-экономической политике, которые к 2006 году выглядели архаично и социально опасно.

Все это говорит о том, что в 2006 году Россия отнюдь не стала экономически и социально здоровой страной. Да и с точки зрения внешней безопасности, она только стала восстанавливать свои военные возможности - сохраняя расходы в 2,5% от ВВП на оборону, она в 2007 году может потратить порядка 60% от расходов на эти же цели Франции.

Более того, с точки зрения международной и военно-политической, к 2006 году наметилась тенденция охлаждения взаимоотношений с США и западноевропейскими странами. Эта тенденция во многом стала следствием укрепления России и ее позиций в мире, более активной политики по защите национальных интересов.

В США и ряде западноевропейских стран активизация внешней политики России (точнее - более последовательная защита национальных интересов) была немедленно связана с принципиальными политико-идеологическими изменениями в стране. Так, известный американский политолог Л.Арон считает, что

 

"тот факт, что отношения между США и Россией ухудшаются (и, по всей видимости, продолжат ухудшаться), не является следствием ни заговора, ни чьего-то злого умысла. Корни этого процесса в том, как режимы в Москве и Вашингтоне воплощают стратегические повестки дня на основе выбранных идеологий".

 

"Расходящиеся" вектора идеологий Запада и России стали очевидны еще в 2003 году, но к 2006 году они приобрели конкретные политические очертания. В целом новую идеологию политического режима в России и ее расхождение и идеологией США Л.Арон охарактеризовал следующим образом:

 

"Коса "постсентябрьского" активизма США - с его акцентом на свободу и демократию как центральные элементы национальной безопасности и на "распространение демократии" в качестве одного из ключевых средств ее обеспечения - нашла на камень постсоветской и постимперской реставрации России, суть которой заключается в экономической и политической рецентрализации и Realpolitik за рубежом. Вследствие этого ценностного размежевания Россия и Америка принялись дрейфовать в противоположных направлениях".

 

Очевидно, что такой дрейф России от предыдущей прозападной политики потребует дополнительных ресурсов на обеспечение суверенитета во внешней и оборонной политике. Это стало видно из приоритетов, сформулированных В.Путиным 11 мая 2006 г. в послании Федеральному Собранию и позже, в проектах бюджетной политики на 2007-2009 годы, где расходы на эти цели стремительно увеличиваются.

С точки зрения социальной политики это означает объективные границы роста расходов на эти цели, а также умеренные темпы их роста в рамках существующих и будущих (до 2009 г.) пропорций федерального бюджета. Иными словами вряд ли можно ожидать радикального пересмотра соотношений социальных статей бюджета и расходов на обеспечение обороны и безопасности. Если, конечно, на какое-то время не пойти на риск замедления роста расходов на оборону.

Поэтому, говоря о завершении "восстановительного периода" в России в 2006 году, можно сказать, что "больной уже не при смерти, но еще не здоров". Используя этот образ, можно сказать, что в 2006 году элита была вынуждена искать варианты "выздоровления", развития.

К сожалению, долгосрочной стратегии развития, ее идеологии у правящей элиты не было. Как не было плана дальнейших действий. Это откровенно признал в конце июня 2006 года В.Сурков:

 

"Действительно, на мой взгляд, стратегического видения в сфере экономии вообще не хватает нашему интеллектуальному сообществу. За эти последние 15 лет мы неоднократно пытались сформулировать стратегические задачи в сфере экономики, и это не очень получалось, здесь есть над чем работать".

 

При этом он подчеркнул, что говорит "не только о правительстве, а о настроениях интеллектуального сообщества вообще".

Этих новых ресурсов к 2006 году было еще явно недостаточно для решения всех накопившихся проблем, но уже достаточно для решения отдельных, наиболее приоритетных. Именно три группы таких приоритетов и были выделены в президентском послании 2006 года:

- это, прежде всего, восстановление перспективных перерабатывающих отраслей промышленности;

- это, комплекс социально-экономических мер, направленных на улучшение демографической ситуации в стране;

- это, комплекс мер по улучшению обороноспособности страны.

Таким образом, в перечне общенациональных приоритетов социально-экономические приоритеты выступают как интегральная часть общегосударственной стратегии, основанной на возможности использовать появившиеся у России ресурсы.

Вектор развития подобных приоритетных групп очевиден. Такой выбор стал следствием субъективного выбора политического и даже стратегического - выбора модели развития суверенного социально-ориентированного государства и демократического общества. Хотя выбор этот теоретически-концептуально и идеологически - оформлен не был. Не случайно в июне 2006 года, т.е. уже после состоявшегося фактического выбора, В.Сурков был вынужден признать отсутствие стратегической (идеологической) концепции развития страны не только у интеллектуальной элиты, но и у правительства, что стало в 2006 году очевидным уже не только для оппозиции, но и для всей правящей элиты.

Эту ситуацию описывали в 2006 году в прессе, наверное, ежедневно. Один из таких примеров - статья С.Кугушева "Россия над огненной рекой", напечатанная в августе 2006 года, вызвала новый всплеск дискуссии: "В последнее время, - писал автор, - в оборот стали входить давно забытые понятия "курс", "национальное проектирование", "развитие"...

Всем стало ясно: дальше без руля и ветрил страна двигаться не может. Необходимы образ будущего, топология ценностей, система социодинамических координат".

Другой пример - статья бывшего заместителя секретаря Совбеза Н.Спасского "Стратегия для России-2008", в которой он делает анализ ситуации, когда "Россия вышла на принципиально новый этап своего развития".

Получается странное противоречие - с одной стороны, большинство, даже абсолютное большинство авторов (как политиков, так и экспертов) считают, что у России нет стратегии, тем более долгосрочной стратегии развития. Но, с другой стороны, Россия не только успешно и устойчиво (что, может быть, важнее) восстанавливается. Но и последовательно идет в соответствии с неким сценарием (или все-таки стратегией?).

На наш взгляд, у руководства страны при отсутствии формальной стратегии есть некая концепция развития. Концепция, в которую входят, безусловно, и приоритеты, и принципы, но которую, строго говоря, нельзя назвать долгосрочной стратегией развития. А.Подберезкин не раз предлагал такой вариант в 90-е и последующие годы. Одной из таких попыток была книга "Стратегия для будущего президента страны", опубликованная в начале 2000 года.

Вместе с тем отсутствие долгосрочной стратегии у элиты отнюдь не означает, что в современной теории и практике таких стратегий вообще не существовало и нет. Совсем наоборот. Последние годы свидетельствуют не только о том, что такие модели (стратегии) существуют, но и что они практически востребованы.

Напомним, что теоретически современных моделей было (если, конечно, не считать моделью возвращение к советской социалистической плановой системе) три:

- неоклассическая модель рыночной самоорганизации, которая безуспешно и с огромными потерями для России (и не только) осуществлялась с 1991 года. Примечательно, что ее остатки - и в ментальности, и в финансах, и в экономике страны - сохранились до настоящего времени, но особенно были заметны до 2003 года;

- модели, свойственной для стран Юго-Восточной Азии, в которой доминировала частная собственность при сохранении, жесткой государственной вертикали. Реализация этой модели заняла порядка 20 лет, последовательно развивая экономику "по цепочке" - от модернизации сельского хозяйства, закупки современного оборудования, до нынешнего инновационного этапа;

- так называемая Китайская, а отчасти и Белорусская модели, при которой под жестким контролем государства и снижении налоговой нагрузки, а также запрете на вывоз капитала и приватизацию госсобственности, удалось добиться огромных успехов. Так, за последние 27 лет ВВП Китая ежегодно увеличивался на 10-12%, достигнув 2,3 трлн. долларов в 2005 году (по ПСС даже 9 трлн.долл.), по сравнению с 380 млрд. долл. в 1980 году, т.е. в 30 раз!

Результат ее реализации более чем положителен: сегодня Китай потребляет в 3 раза больше, чем США, проката металлов, в 8 раз больше - цемента. Он производит в 2 раза больше мяса, в несколько раз больше, чем США, изделий электроники. Объем золотовалютных резервов КНР самый большой в мире, а сама китайская экономика признана как самая динамично развивающаяся.

В России, отметим, наиболее привлекательная китайская модель уже не могла быть использована в полной мере потому, что был потерян политический ресурс (монополия партии), проведена приватизация, наделано много других глупостей.

Поэтому, завершая восстановительную стадию, в т.ч. стадию внутриэкономической[5] стабилизации, перед российским руководством вплотную встал вопрос выбора модели развития. Собственно в 2003-2006 годы, может быть непоследовательно, непублично, но этот выбор властью, на наш взгляд, был сделан. Но выбор не стратегический, не концептуальный, не идеологический в полном смысле слова, а выбор скорее прагматический, который "шел за ресурсом", а точнее - за тем, что оставалось от преимуществ на мировых рынках энергоносителей и от макроэкономической стабилизации.

Можно предположить вместе с тем, что, начиная с президентского послания 2003 года, в котором была впервые сформулирована мысль об "удвоении ВВП", процесс размышлений и формирования новой стратегии принял активную фазу. В этом процессе особая роль принадлежит публичной инициативе президента 5 сентября 2005 года, в которой предлагались приоритетные национальные проекты (ПНП) не только в силу их целевой направленности - содействия развитию "новой" экономики и "нового" общества - но, и как первая публичная заявка президента на конкретный план по реализации объявленных прежде приоритетов.

Создание Совета по реализации приоритетных национальных проектов, затем - Президиума Совета, Рабочих групп по направлениям, регулярные встречи с президентом и заседания правительства по этой теме - все это свидетельствовало не только о декларировании приоритетов, но и о стремлении создать новый механизм, способный в ограниченные сроки привести к получению конкретных результатов.

Более того, иногда складывалось впечатление, что такая параллельность с текущей деятельностью правительства была предназначена для искусственного стимулирования в целях быстрой реализации поставленных задач, а может быть, даже из-за неверия в эффективность существующих государственных механизмов управления. В определенном смысле идея ПНП стала попыткой предложить альтернативный механизм реализации сформулированных президентом России приоритетов в условиях низкой эффективности деятельности правительства.

Думается, что это не случайно. Повторим: относительно 1990 года, а тем более, относительно развитых стран мира, Россия в 2005-2006 годах не выглядела - ни экономически, ни социально - здоровой, возродившейся страной.

Это опасное отставание очень медленно компенсировалось растущей российской экономикой. Медленнее, чем темпы роста экономики. Поэтому вполне вероятно, что ПНП рассматривались и как "катализатор", ускоритель социально-экономических процессов в отсутствии эффективного механизма в лице существовавшего правительства.

Целый ряд не просто негативных, но опасных тенденций свидетельствует о том, что Россия по-прежнему отстает от развитых стран. Причем в стратегической перспективе. Так, если сравнивать нынешнюю Россию с "объединенной" Францией и Германией, то за XX век в целом ситуация выглядела следующим образом:

 

Отставание России от Франции + Германии (в годах)

 

Годы	1870	1913	1980	2004
По валовому продукту на душу населения	60	62	13	41
По средней продолжительности предстоящей жизни населения	14	16	3	11

 

Иными словами последнюю четверть века Россия стабильно не просто отставала относительно развитых государств, но этот разрыв стремительно увеличивался.

Эта тенденция - если ее рассматривать в глобальном плане - в действительности выглядит еще хуже, учитывая, что в последующие годы такие страны, как Китай, Индия, Бразилия, Пакистан, да и другие государства, значительно опережали по своим темпам развития ведущие европейские государства. Так, если в 1950-2000 годах во всех развитых странах Запада валовой внутренний продукт увеличился в 5,4 раза, то в такой развивающейся стране, как Бразилия, он вырос в 10 раз, в Индии - в 9,2 раза. При этом в первом десятилетии нового столетия темпы роста экономики новых промышленных держав были не только быстрыми, но и - что важно - устойчивыми.

Это означает, что у России, возможно, осталось несколько лет для того, чтобы сохранить стратегическую перспективу остаться в числе развитых государств, пусть к 2020-2040 годам. Думается, что именно в 2003-2005 годы, параллельно с разработкой долгосрочных отраслевых стратегий, правящая элита пришла к выводу о неотложности принятия радикальных мер по ускорению социально-экономического развития. С одной существенной оговоркой - в рамках существующей макроэкономической политики. В этом смысле идея ПНП вполне вписывается в общий курс, который В.Путин определил в 2006 году в своем послании как сохранение достигнутой макроэкономической стабильности.

Можно предположить, что выдвижение ПНП также имело и психологический аспект: "в наследство" В. Путину осталась страна, находившаяся близко к финансовой катастрофе, когда задача выбора алгоритма развития просто не ставилась - необходимо было "просто" немедленно реагировать на все возникшие угрозы развала государства, экономики и социального взрыва. После преодоления цейтнота появилась возможность "оглядеться и подумать", что и признал В.Путин в своем послании Федеральному Собранию 2006 года. В этом смысле ПНП, безусловно, демонстрация политических намерений власти, подкрепляющая озвученные приоритеты.

Это необходимо помнить еще и потому, что выбор вектора развития в 2000 году (что было бы классически верным решением) было невозможно сделать из-за экстремальных внутренних и внешних обстоятельств. Этим, собственно говоря, объясняются все неудачи, в т.ч. группы Г.Грефа, сформулировать стратегию в 1999-2000 годах. Инерционность, таким образом, была заложена как кризисом экономки, так и внутриполитической нестабильностью.

Вместе с тем, повторим, в экономике, особенно в социально-экономической области, осталось множество крупных нерешенных или наспех решенных проблем, требующих неотложного внимания. Эти проблемы накапливались в 2000-2006 годы, очевидно "не вписываясь" в действующий алгоритм экономического развития. Иногда они становились предметом дискуссии, но иногда просто периодически возникали, озвучивались по какому-то поводу.

Это многое объясняет. Например, антисоциальную и неэффективную систему налогообложения.

Налоговая система России не просто принципиально отличается от западных систем, она принципиально несправедлива, антисоциальна. И экономически неэффективна. Если в США и Германии доля налогов, собираемых с граждан, составляет в бюджете от 66 до 72%, то в России - лишь 2%. Зато налоговая нагрузка на производство у нас дает 98% налоговых поступлений в бюджет, тогда как в развитых странах - 28-34%.

Антисоциальность ставки подоходного налога, навязанного либералами - очевидна, хотя бы из сопоставления с ведущими и развитыми странами.

Эта проблема, выдаваемая все 2000-2006 годы за "достижения" либерализма, требовала все последние годы своего решения. И соответствующего политического климата, который сложился к 2006 году, когда возобновилась дискуссия о ставке подоходного налога. Но ни в 2006 году, ни в ближайшей перспективе, вероятно, она не будет решаться.

И таких примеров во всех областях можно привести множество. Они позволяют сделать вывод о том, что не только экономически и социально выздоравливающая Россия к 2006 году оказалась перед лицом проблем, сформированных в эпоху господства либерализма, но и с точки зрения управленческой, проблемами, добавленными хаотичным реформированием России в 90-е годы.

Таким образом, на старые проблемы были наложены новые, затем новейшие, что привело к окончательному запутыванию правовой, экономической и социальной ситуации в России. Не случайно в 2000-2006 годы вся "напряженная" законодательная и нормотворческая деятельность на 45, или 80% сводилась не к созданию новых законов и норм, а исправлению старых и даже недавно принятых. Парадокс: действительно напряженно работающее Федеральное Собрание... воспроизводит собственные ошибки.

В таких условиях единственной политикой, идеологией и экономической политикой мог стать прагматизм. Прагматизм во внешней и внутренней политике, экономике и финансах. Прагматизм, отрицающий концептуализм. Выдвижение ПНП - также прагматизм, сугубо конкретная попытка добиться определенного результата. В этом и политическое значение ПНП: демонстрация прагматизма в социально-экономической политике. Во многом, как отмечают обозреватели, такой подход несет на себя отпечаток личности В.Путина, "в натуре которого больше заниматься кризисным управлением, чем принимать стратегические решения".

По этому поводу справедливо заметил политолог А.Мигранян: "...за время президентства Путина выявился доминирующий вектор развития России в плане обретения национально-государственной и культурно-цивилизационной идентичности". Именно вектор, а не стратегия.

Но "доминирующий вектор" не сразу стал таковым. Тем более до 2006 года вектор не стал полноценной политикой. В политике и экономике он искусственно сдерживался: происходило медленное становление демократических институтов, рост культуры взаимодействия между нарождающимися группами интересов параллельно с укреплением государства, появлением у него новых возможностей.

Этот вывод отмечают и представители оппозиции. Так, А.Проханов и С.Глазьев признают, что "...главная идея, провозглашенная президентом 10 мая (послание 2006 года) - это восстановление суверенитета России как великой державы по всем направлениям: экономическому, политическому, оборонному и т.д.". И здесь это связывается с появившемся ресурсом: "Наверное, Путин почувствовал в себе силы и возможности эти задачи реализовать", - справедливо считают авторы.

При этом не случайно из прошлого, не стесняясь, берется все лучшее, что достойно к применению сегодня. Обращает на себя внимание, что не только в политике, но и в экономике используется тот позитив, который принадлежал советской эпохе и от которого искусственно пытались отказаться последние годы. Что дает некоторым критикам, особенно на Западе, говорить о "возвращении России к имперской политике".

Это не случайно. И отнюдь не из-за того, что отсутствуют новые идеи. Пример КНР и Индии в очередной раз показал, что только сочетание национальной специфики и современных реалий способно дать правильный вектор развитию страны. Это сочетание стало нормой при В.Путине, хотя вначале и вызывало немало критики и обвинений в эклектизме, безвкусице и "возврату" в прошлое. Вероятно элита, если и не поняла, то интуитивно ощутила необходимость такого симбиоза, который выглядел изначально несколько надуманным и искусственным, но к которому быстро привыкли. В отсутствии нового качества возврат к традициям всегда можно считать выходом, решением. Правда, временным выходом.

Вместе с тем общество еще не готово в полной мере, как это было в Индии и Китае, признать перспективность и эффективность, даже прагматичность традиционализма. Как справедливо сказал один из китайских бизнесменов, "мы с уважением относимся к любому периоду истории Китая... Мы никогда не свергаем памятники своим правителям...". Эта норма, существующая в Китае, еще не стала таковой в России.

Отход от неолиберализма в 2000-2006 годы происходил медленно, без шумных деклараций. И не всегда последовательно. Идеология - политическая и экономическая - всегда знаковая, символическая. Поэтому применительно к России 2006 года и идее ПНП, это означало не только отказ от неолиберализма и искусственного подражания Западу, но и возвращение к реальным национальным интересам, прежде всего в социальной области. Когда это произошло, то осталось только эти интересы сформулировать в цели. Что, собственно, и сделал В.Путин сначала в своих посланиях 2003-2005 годов, затем в идее приоритетных нацпроектов, а затем жестко подтвердил посланием 2006 года.

Но - важно подчеркнуть, - это решение означало не завершение, а лишь самое начало процесса формирования государственной политики интенсивного развития, которая должна быть закреплена в многочисленных - политических, финансовых, бюджетных, правовых и идеологических решениях, из которых, собственно говоря, и складывается новый политический и социально-экономический курс, алгоритм развития государства и нации. Таким образом, экономический прагматизм правительства нуждается не только в концептуально-стратегической проработке, но и в законодательном и нормативном обеспечении.

У этой прагматической социальной политики, думается, есть и более глубокие философско-исторические, а не только прагматические корни. Идеи социальной справедливости и сбережения нации, звучавшие в той или иной степени во всех посланиях 2000-2006 годов Президента России, свойственно историческому национальному психотипу русской нации, естественно сочетаемому с европейской ментальностью. Как отмечал Ф.Достоевский,

 

"будущие грядущие русские поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братской любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен...".

 

Итак, Правда и Справедливость во Всечеловечности, Братство народов и единение их во Братстве - вот Национальная идея русского народа, сформулированная веками его многотрудной истории и с тех пор неизменная, во всяком случае, пока жив русский народ".

 

Форум мск 11.09.2006