Тем временем в обществе мало помалу складывается миф о ленинизме как неком учении, реализация которого обеспечила стране стремительное социально-экономическое развитие, позволившее в сравнительно короткие по историческим меркам сроки превратить “отсталую” страну в одну из сверхдержав и при этом обеспечить социальные гарантии населению, избавив его от нищеты, безработицы и неизлечимых болезней. Теперь, когда и нищета, и безработица, и туберкулёз, из-за правления сначала Горбачёва, а затем его наследников, превративших единое государства методом бесконечного деления в более чем двадцать государственных образования, возникает убеждение, что обрушившиеся на 300-миллионное население бедствия являются результатом отклонения от того, что “завещал Ильич”.

Так ли это? Идеологические противники России, которых в Северной Америке и Европе именовали “советологами”, создали многочисленные труды, цель которых состояла в опровержении ленинизма. Его подвергали разнообразному анализу, который доказывал, как дважды два четыре, что “учение” Ленина ошибочно и порочно. Но русскому сознанию, на которое этот поток обрушивался сначала главным образом через подрывные радиостанции, а теперь и в печатном виде, безусловно чужды эти измышления, за которыми без особенного труда можно обнаружить североамериканские интересы, всё то, что в последние годы так откровенно и самодовольно было изложено г-ном Бжезинским и его соратниками.

На наш взгляд, чтобы избавить русское сознание от мистического предубеждения относительно того, что исповедывал г-н Ульянов, предубеждения, создающего неправдоподобно положительный образ вождя, необходим бесстрастный взгляд на его публицистику. Ленин, в отличие от современных политических деятелей, был плодовитым автором. Он непрерывно излагал свои мысли на бумаге, реагируя на события в России и в мире, и по возможности публиковал статьи в газетах, журналах и брошюрах. Практически всё им написанное было затем издано по-русски в виде “полного собрания сочинений”.

Пока власть в России была в руках его наследников, которым было выгодно изображать Ленина гением, вождём, пророком, основателем некоего учения, продолжателем дела Маркса и Энгельса, о нём и его мировоззрении нельзя было написать, а тем более издать ничего действительно честного и откровенного. Ленин и его мысли попали в разряд неприкосновенного предания, критический анализ которого сам по себе становится святотатством, преступлением. Из русских критику ленинизма могли себе позволить немногие. Достаточно известны работы Солженицына, Венички Ерофеева и писателя Солоухина.

Г-н Солженицын настолько злобен, тенденциозен, пристрастен и кипит ненавистью к России, что его истолкование Ленина и ленинизма, как и всё остальное, им написанное, не может не рассматриваться в качестве карикатуры, намеренной клеветы, сатирической гиперболы. Одиозность Солженицына настолько очевидна, что к его голосу никто не прислушивается, а его работы преданы забвению. Веничка Ерофеев собрал ленинскую грубость, несдержанность, запальчивость. Здесь нет политической или идеологической критики. Единственное, что удаётся Ерофееву, так это смыть сусальность с образа Ленина, созданного в 30-е, 40-е и 50-е годы для того, чтобы морочить незрелые детские головы разных возрастов. Солоухин, как русский писатель, приблизился к истинному смыслу ленинизма ближе всего. Но это не идеологический и тем более не научный анализ ленинизма, а искроенное возмущение некоторыми, наиболее одиозными, зверскими, русофобскими цитатами. Выдающееся значение работы Солоухина (“Читая Ленина”) как раз состоит в том, что он упразднил табу, предъявив читателю того Ленина, который хотя и не был скрыт от публики, но был ей совершенно неизвестен. Солоухин взял собрание сочинений и извлёк из него ряд цитат, и только. Но и этого оказалось достаточно, чтобы стало ясно, что иконообразный “Ильич” – выдумка, беллетристика, ареография. Затем критический анализ был прерван, после чего его сменила площадная брань из правительственного стана и новая апологетика из окопчика, в котором очутились немногочисленные апологеты ленинизма “социалистической ориентации”.

На взгляд автора, русское общество должно овладеть знанием настоящего Ленина, составить себе непредвзятое представление о его действительных идеях. Ленин является частью русской истории, его публицистика на семь десятилетий превратилась в непререкаемую истину в последней инстанции, воплотившись в многочисленные трактаты, исследования и произведения различных видов искусства, его идеи стали руководством к действию. Начиная с осени 1917 года и вплоть до наших дней русская история, да и не только она, идёт под сильнейшим воздействием ленинизма. Следовательно, чтобы понять политические причины настоящего положения России, надо хотя бы тезисно, в самом общем виде выяснить, о чём грезилось этому великому заговорщику и революционеру, какие идеи он исповедывал, к чему в действительности стремился.

Разумеется, всё ленинское многотомье не поддаётся конспективному анализу, которое должно в данном случае уместиться в журнальной статье. Мы ограничились периодом с 1909 по начало 1917 года, когда Ленин был политическим иммигрантом без какой-либо перспективы реализовать свои измышления и притязания. Именно поэтому перед нами достаточно откровенное изложение ленинской доктрины. Кроме того, в данном случае автора интересовали лишь те работы, которые имели отношения к национально-государственным отношениям. Причина очевидна - Государство российское дважды на протяжении XX века подвергается политическому разложению и распаду. При этом не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы в произведениях “вождя” обнаружить теоретическое оправдание тому, что произошло и что составляло конечную цель врагов России.

Русская социал-демократия начала века, которой предстояло волею обстоятельств оказаться во главе российского государства на протяжении семи десятилетий, не придавала особого значения национальному развитию. Более того, придание этой форме развития ведущего значения рассматривалось весьма негативно.

“Либералу не нравится, что основным вопросом (социал-демократы или коммунисты) считают борьбу пролетариата с буржуазией. Либералы стараются разжечь и раздуть национальную борьбу, чтобы отвлечь внимание от серьёзных вопросов демократии и социализма. На деле среди “вопросов европейской жизни” социализм стоит на 1-ом месте, а национальная борьбы - на 9-ом, причём она тем слабее и безвреднее, чем последовательнее проведён демократизм” (14, с. 364-365).

Являясь марксистом догматического толка, настоящим схоластом этого “учения”, Ленин до самого последнего момента, предшествующего началу Первой мировой войны, трактовал ход развития общества в духе Коммунистического манифеста, в котором источником развития признавалась одна только классовая борьба, лишь социальные отношения, а государству отводилась роль изощрённого преступника, нанятого “господствующим классом”. Этнические и политические составляющие развития, вообще не упоминавшиеся в написанном за 60 лет до этого Манифесте, оказывались на периферии его внимания.

“Государство, это организованное насилие, возникло неизбежно на известной ступени развития общества, когда общество раскололось на непримиримые классы, когда оно не могло бы существовать без “власти”, стоящей якобы над обществом и до известной степени обособившейся от него. Возникая внутри классовых противоречий, государство становится “государством сильнейшего, экономически господствующего класса, который при его помощи делается и политически господствующим классом и таким путём приобретает новые средства для подчинения и эксплуатации угнетённого класса” (37, с. 26).

Национальные отношения, ставшие заметным явлением мировой истории на грани веков, явно мешали стройной и вполне логичной марксовой схеме. Большевизму, слепо верившему в предсказания о наступающей “мировой социалистической революции”, нации и национализм становился поперёк дороги.

“Нельзя из капитализма перейти к социализму, не ломая национальных рамок, как нельзя было из феодализма перейти к капитализму без национальных идей” (39, с. 53); “забвение исторически преходящих границ национальности или отечества” (42, с. 67); “…производительные силы мирового капитализма переросли ограниченные рамки национально-государственных делений” (45, с.124-125).

Заметим в скобках, что последняя констатация, относящаяся к 1914 году, вступает в вопиющее противоречие с одновременным требованием предоставления права на собственные государства каждому этносу, что, в свою очередь, должно возвестит множество “государственных делений” капитализму. Но Ленин в запальчивости не видит этого противоречия.

“Капитал в передовых странах перерос рамки национальных государств, поставил монополию на место конкуренции, создав все объективные предпосылки осуществимости социализма. Поэтому на очереди дня в Западной Европе и Соединённых Штатах стоит революционная борьба пролетариата за низвержение капиталистических правительств, за экспроприацию буржуазии” (52, с. 37).

Однако период, который нас интересует, опровергает ленинское ранжирование, постановку “национального вопроса” на скромное девятое место. Как бы не хотелось социал-демократической публицистике абстрагироваться от процесса национального развития, события в довоенной Европе и в самой России заставляли вновь и вновь к нему возвращаться.

Вместе с тем, читая Ленина, надо всегда помнить, что его многочисленные статьи принадлежат не только вождю небольшой крайне радикальной подпольной партии, но и неистовому противнику и политического режима, и экономического уклада, и общественно строя России. В его работах практически невозможно найти ни одной фразы, мысли, суждения, которые бы выражали доброжелательное отношение автора к стране, в которой он родился. Не столь важно, что является объектом анализа – институты власти, их мероприятия, мировые события, в которых участвует Россия, дебаты в Государственной Думе, - вывод всегда один и тот же. Всё должно быть до основания разрушено. И, прежде всего, должна пасть государственная власть, политический режим, который именуется у Ленина “царизмом”.

“Русский царизм самая реакционная и варварская монархия Европы” (41, с 62), “характер царизма военно-феодальный” (51, с.328), “он силой меча, кнута и виселицы душил и душит экономическую, политическую и национальную жизнь девяти десятых населения России” (42, с. 68), “царизм главный оплот реакции во всём цивилизованном мире” (2, с. 112), “правительственная политика… проникнута вся насквозь черносотенным национализмом” (15, с. 389).

Столь реакционный, варварский, черносотенный режим не мог не возникнуть на почве реакционного, варварского, черносотенного большинства населения, которое накануне 1905 года является, по его мнению, “нацией рабов” (1, с. 29).

Такое большинство Ленин находит в лице одного из русских народов, точнее говоря – в лице самого многочисленного народа России - великороссов. На протяжении всех лет своей политической иммиграции он критикует, обличает, клеймит великороссов, произносит тирады возмущения по их поводу. “Нация рабов” придумана не Лениным. Её открыл “великорусский демократ Чернышевский”, что стало для Ленина на всю жизнь философской основой, оправданием презрительного отношения к русским. Значительно позже он ещё раз, с каким-то противоестественным, особенным удовольствием, приводит эти слова:

“жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы”, и тут же поясняет: “по-нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения” (43, с. 81)*.

Примерно 80 процентов населения России в начале XX столетия составляли крестьяне. Благодаря их исторически сложившейся самоорганизации и врождённому трудолюбию создавались основные материальные богатства. Они были главным податным сословием, за счёт которого могли безбедно существовать такие лица свободных профессий, как семья Ульяновых. Но вот пример отношения Ленина к крестьянству, который демонстрирует одно только чванное презрение: “крестьянин… дикий, сонный. приросший к своей куче навоза” (36, с.457). Но было бы ошибкой думать, что иные сословия были для него лучше. В газетной заметке о скандале в предвоенной, помешавшейся на шпиономании Австрии с арестованным русским инженером, заподозренном в шпионаже, автор употребляет такое выражение: “непонимающий по-немецки - и, очевидно, кроме того ещё полудикий - русский инженер...” (11, с. 290). После подобных демонстраций “любви к родине” вряд ли можно удивляться таким, например, высказываниям:

Великороссы, если верить писанине Ленина, поистине чудовищное племя, стремящееся к насилию над другими народами, обуреваемое одними только садистскими комплексами:

По Ленину политика царского правительства вся пропитана духом национализма.

“Господствующей”, т.-е. великорусской, национальности стараются предоставить всяческие привилегии, - хотя великороссов в России меньшинство населения, именно только 43 %.Все остальные нации, населяющие Россию, стараются всё более урезать в правах, обособить одну от другой и разжечь вражду между ними” (19, с. 553).

А так как правительство русского царя – главный враг социал-демократии, она должна бороться против любой формы “национализма”:

“Против национализма правительственного, с указанием угнетённых народностей: Финляндия, Польша, Украина, евреи и т. д. Лозунг политического самоопределения всех национальностей крайне важно указать точно в противовес всяким недоговорённостям (в роде одного “равноправия”)”. “Против либерального национализма, который не так груб, но вреден особенно своим лицемерием, своим “утончённым” обманом народа. В чём обнаруживается этот либерализм...? - в шовинистических речах о задачах “славян”, - в речах о “великодержавных задачах” России...” (10, с. 202).

В качестве наиболее вопиющего примера “гонений на евреев” автор не может привести ничего иного, как только законопроект, подготовленный попечителем Одесского учебного округа, о выделении в особые учебные заведения еврейские учебные заведения.

Наконец, имеется наиболее эмоционально окрашенная, злобно-оскорбительная оценка, которую находившийся в Швейцарии Ленин позволил себе опубликовать в прессе во время войны по отношению к русским. Вот она:

“ …раб, который… оправдывает и прикрашивает своё рабство (например, называет удушение Польши, Украйны и т. д. “защитой отечества” великороссов), такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам” (43, с. 81).

Понятно, что реакционное, насквозь косное, “рабское, холуйское и хамское” население и столь же зверский режим, им поддерживаемый, не могут положительно выступать во внешней политике. Здесь, как утверждает Ленин, на межгосударственной арене действует некое государство-монстр, являющееся “патриархальной вотчиной дворян Романовых” (2, с. 113); “в России больше всего остатков средневековья!” (7, с. 175); “особенность которой – страшная общая отсталость страны” (30, с. 150), причём Россию характеризует не просто отсталость, а “страшная отсталость” (30, с. 134).

Осенью 1915 года, когда русские войска терпели неудачи на германском фронте, оставляя с тяжелыми боями Привислинский край и Галицию, когда сотни тысяч беженцев, главным образом евреев, в том числе австрийских, хлынули в центр страны перед угрозой германо-австрийского военно-оккупационного режима, были написаны такие строки:

“демократические нации помогают дикому царизму ещё более душить Польшу, Украину и т. д., ещё более давить революцию в России” (41, с. 62).

“… Россия… вела политику грабежа колоний, угнетения чужих наций, подавления рабочего движения… в России политика как мирного, так и военного времени состоит в порабощении наций, а не в освобождении их” (48, с. 197).

“…отношение России к Польше, Финляндии и т. д. есть отношение аннексионистское” (53, с. 52).

Замечательно, что все статьи Ленина о неравенстве между великороссами и “инородцами” не содержат ни статистики, ни, если бы статистика эти тезы подтверждала, объяснений причин такого состояния. В частности, имеет ли место сознательная политика власти. Конечно, в действительности, как было хорошо известно, великорусское население России находилось в более угнетённом экономическом и политическом положении, чем многие “инородцы”. В частности, это относится к туземному населению Прибалтийского края, Финляндии, Польши, Закавказья, Кроме того, такое сравнение, строго говоря, было само по себе некорректно, так как Российская Империя состояла из неоднородных экономико-географических пространств и социально-этнических общностей.

Но не одни только внутренние дела вызывают в Ленине словесное негодование. И вне своих государственных границ Россия агрессор, каких мало. Вспоминая период европейских революций 1848-49 годов, он утверждает: “…русское крепостное войско раздавило национально-освободительное и революционно-демократическое восстание в Венгрии” (54, с. 257), а комментируя современные ему события на Балканах и ссылаясь при этом на некоего английского пацифиста Блейлсфорда, приводит такую его мысль: “Россия разожгла балканскую войну”, поясняя её таким оригинальным доказательством: “Все это общеизвестно” (50, с. 248).

Тем не менее, в известной статье “О национальной гордости великороссов” можно прочитать: “нам, великорусским сознательным пролетариям” не чуждо “чувство национальной гордости”. Но что имеет в виду Ленин под “национальной гордостью”? Из предыдущих суждений ясно, что его “чувство”, по крайней мере с общепризнанными определениями, несовместимо. Так оно и есть. Вот его ответ:

“Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы её трудящиеся массы (т.-е. 9/10 её населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов. Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилием, гнёту и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика” (43, с. 81).

Великорусская гордость до такой степени захватила Ленина, что здесь же он идентифицировал свою партию с великорусскими демократами (“…мы, великорусские социал-демократы” (43, с.80), и написал, что считает своей родиной Великороссию, которая будет “свободной и демократической” (43, с.83). Но когда ситуация в России коренным образом изменилась, Ленин тут же забыл и о своём великорусском происхождении, и о великорусском социал-демократизме, и о самом слове Великороссии, которое совершенно исчезло не только из его словаря, но и из официального языка режима, установившейся в России после событий 1917 года. Казалось, власть бывших социал-демократов, назвавших себя “коммунистами”, мстила великороссам за то, что они являлись великороссами, и старалась стереть какое-либо упоминание о них с лица земли.

В десятках статей Ленин повторяет одно и то же: марксисты против национализма во всех видах; за равноправие наций; за отрицание всяких национальных привилегий за одним из языков; за право на самоопределение всех наций; за слияние рабочих всех национальностей данного государства в единых пролетарских организациях; против “культурно-национальной автономии”, то есть изъятия школьного дела из ведения государства и передачу в руки отдельных национальностей; за самое полное равноправие наций и языков вплоть до отрицания надобности в государственном языке; за отстаивание наибольшего сближения наций; за единство государственных учреждений для всех наций; за единство школьной политики; за признание права преподавания на родном языке; против обязательного государственного языка. И тому подобное в том же духе. В статьях, цитаты из которых будут приведены ниже, Ленин невероятно однообразен. Он рутинно, монотонно реагирует на поток событий, обеспечивая потребность партийной прессы в полемических материалах для интеллектуальных схваток со своими врагами.

На самом деле накануне войны 1914 года сущность социально-политических процессов свелась в России к формированию из народов, её населяющих, русской нации, но не в ленинском, по сути узко-этническом, а в научном, общеполитическом значении этого слова. В связи с этим в обществе началась (и не могла ни начаться) борьба - одних за национальное единство страны, других - против такого единства.

Перейдём к тому, как Ленин трактовал национальный вопрос, к чему он его сводил. Вот цитата, достаточно хорошо отражающее его настроение:

“Что касается до права угнетённых царской монархией наций на самоопределение, т.-е. на отделение и образование самостоятельного государства, то с.-д. Партия безусловно должна отстаивать это право. Этого требуют как основные принципы международной демократии вообще, так и в особенности неслыханное национальное угнетение большинства населения России царской монархией, которая представляет из себя самый рационный и варварский государственный строй по сравнению с соседними государствами в Европе и в Азии. Этого требует, далее, дело свободы самого великорусского населения, которое неспособно создать демократическое государство, если не будет вытравлен черносотенный великорусский национализм, поддерживаемый традицией ряда кровавых расправ с национальными движениями и воспитываемый систематически не только царской монархией и всеми реакционными партиями, но и холопствующими перед монархией великорусским буржуазным либерализмом, особенно в эпоху контрреволюции” (22, с. 12).

Ещё довольно длинные цитаты, которые показывают характер мировоззрения их автора:

“Россия - пёстрая в национальном отношении страна. Правительственная политика, политика помещиков, поддерживаемая буржуазией, проникнута вся насквозь черносотенным национализмом. Политика эта направлена своим остриём против большинства народов России, оставляющих большинство её населения. А рядом с этим поднимает голову буржуазный национализм других наций (польской, еврейской, украинской, грузинской и т. д.), стараясь отвлечь рабочий класс национальной борьбой или борьбой за национальную культуру от его великих мировых задач...Теперь буржуазия боится рабочих, ищет союза с Пуришкевичами, с реакцией, презирает демократизм, отстаивает угнетение или неравноправность наций, развращает рабочих националистическими лозунгами. Один только пролетариат отстаивает в наши дни истинную свободу наций и единство рабочих всех наций. Чтобы разные нации свободно и мирно уживались вместе или расходились (когда это им удобнее), составляя разные государства, для этого необходим полный демократизм, отстаиваемый рабочим классом. Ни одна привилегия ни для одной нации, ни для одного языка! Ни малейшего притеснения, ни малейшей несправедливости к национальному меньшинству! - вот принципы рабочей демократии. Капиталисты и помещики во что бы то ни стало желают разъединить рабочих разных наций, а сами сильные мира сего великолепно уживаются вместе, как акционеры “доходных” миллионных “дел” (вроде Ленских приисков) - и православные и евреи, и русские, и немцы, и поляки и украинцы, все, у кого есть капитал, дружно эксплуатируют рабочих всех наций... Рабочие создают во всём мире свою, интернациональную культуру, которую давно подготовляли проповедники свободы и враги угнетения...” (15, с. 389-390).

“В Восточной Европе (Австрия, Балканы, Россия) - до сих пор не устранены ещё могучие остатки средневековья, страшно задерживающие общественное развитие и рост пролетариата. Эти остатки - абсолютизм (неограниченная самодержавная власть), феодализм (землевладение и привилегии крепостников-помещиков) и подавление национальностей” (7, с. 175).

“Право на самоопределение наций означает исключительно право на независимость в политическом смысле, на свободное политическое отделение от угнетающей нации” (52, с. 39).

Следует обратить внимание на одно важное обстоятельство. Рассуждая о взаимоотношении наций, о национальной политике “царизма”, о праве “наций” на самоопределения, Ленин нигде не даёт определения понятия нации. Что такое нация (национальность), какими качества она обладает, в чём состоит её предназначение, что заставляет нации требовать “самоопределения”, ничего этого в работах Ленина обнаружить невозможно, хотя эпитеты по отношению к нациям в его работах встречаются самые экзотические. Например: “великодержавные нации” (43, с. 80) или “великодержавные империалистические народы” (50, с. 249).

Тем не менее, из статьи в статью настойчиво повторяются одни и те же мысли о том, что “нация” великороссов угнетает другие “нации”, проживающие в России, что все эти “нации” должны иметь право и возможность “самоопределиться”, что “самоопределение” есть ни что иное, как “отделение” и “образование собственного национального государства”.

“Во всём мире эпоха окончательной победы капитализма над феодализмом была связана с национальными движениями. Экономическая основа этих движений состоит в том, что для полной победы товарного производства необходимо завоевание внутреннего рынка буржуазией, необходимо государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственного развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельным классам, наконец – условие тесной связи рынка со всяким и каждым хозяином или хозяйчиком, продавцом и покупателем. Образование национальных государств, наиболее удовлетворяющих этим требованиям современного капитализма, является поэтому тенденцией (стремлением) всякого национального движения. Самые глубокие экономические факторы толкают к этому, и для всей Западной Европы – более всего: для всего цивилизованного мира – типичным, нормальным для капиталистического периода является поэтому национальное государство. Следовательно…, под самоопределением наций разумеется государственное отделение их от чуженациональных коллективов, разумеется образование самостоятельного национального государства” (36, с. 428).

“..неправильно было бы под правом на самоопределение понимать что-либо иное, кроме права на отдельное государственное существование” (36, с. 428).

Поскольку Ленин был догматиком, вульгарным марксистом, экономическим детерминистом, то все социальные явления он выводил, обуславливал экономическими процессами, и поэтому объяснял, оправдывал, доказывал право наций на самоопределение одними только экономическими обстоятельствами.

“Прогрессивно пробуждение масс от феодальной спячки, их борьба против всякого национального гнёта, за суверенность народа, за суверенность нации” (30, с. 154).

“… марксисты не могут упускать из виду могучих экономических факторов, порождающих стремления к созданию национальных государств. Это значит, что “самоопределение наций” в программе марксистов не может иметь, с историко-экономической точки зрения, иного значения кроме как политическое самоопределение, государственная самостоятельность, образование национальных государств” (36 с. 431).

Заметим, что у Ленина нет не только дефиниции, но и понимания того, что такое нация, и он даже не пытается решить для себя такой вопрос, полагая достаточным сослаться на авторитет Каутского, приводя рассуждения о “национальном государстве” из его брошюры “Национальность и интернациональность”: “Национальное государство есть форма государства, наиболее соответствующая современным условиям, есть та форма, в которой оно всего легче может выполнить свои задачи”. Тут Ленин, мыслящий одними только экономико-социальными категориями, поясняет – “под современными условиями следует иметь в виду – капиталистическим, цивилизованным, экономически-прогрессивным, а под задачами – наиболее широкое, свободное и быстрое развитие капитализма”. Заключительное замечание Каутского, что “пёстрые в национальном отношении государств (так называемые государства национальностей в отличие от национальных государств) являются “всегда государствами, внутреннее сложение которых по тем или другим причинам осталось ненормальным или недоразвитым” (отсталым)” Ленин и тут сопровождает пояснением:

“само собой разумеется, что Каутский говорит о ненормальности исключительно в смысле несоответствия тому, что наиболее приспособлено к требованиям развивающегося государства” (36, с. 429) и далее “… национальное государство есть правило и “норма” капитализма, пёстрое в национальном отношении государство – отсталость или исключение. С точки зрения национальных отношений, наилучшие условия для развития капитализма представляет, несомненно, национальное государство”. Здесь для данного вывода Ленин упоминает “и пример всего передового цивилизованного человечества, и пример Балкан, и пример Азии” (36, с. 431).

Не поставив теоретически, на научную почву “национальный вопрос”, даже не дав себе труд сформулировав его, Ленин, тем не менее, нисколько не сомневался, как именно он должен быть разрешен: “есть только одно решение национального вопроса... и это решение - последовательный демократизм” (20, с. 596-597). А что такое демократия для дооктябрьского Ленина? - “…это решение государственных вопросов массой населения” (36, с. 449). Но пока “масса населения” демонстрирует свою приверженность имперской традиции, пока в ней господствует великорусский национализм, то ей отказывается в праве решать вопрос так, как сама “масса” считает нужным. Тогда не устремление населения становится критерием истины и императивом, определяющим поведение партийных лидеров, а выдуманные на коленке доктрины кумиров и авторитетов “социал-демократии”.

Показателен один документ, не предназначавшийся Лениным для публикации – его письмо будущему “бакинскому комиссару” Шаумяну, в котором автор, полемизируя с адресатом, откровенно высказывается о своих представлениях, как должна быть устроена Россия, какую политику надо проводить в отношении её населения и территории.

Параграф “нашей программы (о самоопределении наций) не может быть толкуем никак иначе, как в смысле политического самоопределения, т.-е. права отделения и образования самостоятельного государства”.

Почему это пункт абсолютно необходим для социал-демократии?

“В силу нахождения в пределах России, и притом на окраинах её, ряда наций с резко отличными хозяйственными, бытовыми и пр. условиями, при чём эти нации (как и все нации России, кроме великороссов) невероятно угнетены царской монархией”. “Россия в настоящее время представляет из себя страну с наиболее отсталым и реакционным государственным строем по сравнению со всеми окружающими её странами...”. “Поэтому с.-д. России должны во всей своей пропаганде настаивать на праве всех национальностей образовать отдельное государство или свободно выбрать по государство, в составе которого они желают быть” (17, с. 507).

“Право на самоопределение” означает такой демократический строй, в котором бы не только вообще была демократия, но специально не могло бы быть недемократического решения вопроса об отделения. Демократия, вообще говоря, совместима с воинствующим и угнетательским национализмом. Пролетариат требует демократии, исключающей насильственное удержание одной из наций в пределах государства. Поэтому… мы обязаны не “голосовать за отделение”,… а голосовать за предоставление отделяющейся области самой решать этот вопрос” (28, с. 119).

Насколько Ленин был далек от реальной политики и насколько вздорны были его рассуждения на эту тему, показывает следующая фраза из заочной полемики с членом Госдумы Г. Кокошкиным, относящейся к началу 1914 года.

“Г. Кокошкин хочет уверить нас, что признание права на отделение увеличивает опасность “распада государства”. Это – точка зрения будочника Мымрецова с его девизом: “тащить и не пущать”. С точки зрения демократии вообще как раз наоборот: признание правам на отделение уменьшает опасность “распада государства” (36, с. 448).

Самоочевидно, что право на самоопределение непосредственно связано с реальным отделением части государственной территории. И здесь у Ленина возникают теоретические оговорки.

“Вопрос о праве наций на самоопределение... непозволительно смешивать с вопросом о целесообразности отделения той или иной нации. Этот вопрос с.-д. Партия должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно с точки зрения интересов всего общественного развития и интересов классовой борьбы пролетариата за социализм” (22, с. 12-13).

И еще одно наблюдение. Безоговорочно признавая за всеми “нациями” (в действительности – народами) России право на безоговорочное самоопределение и отделение, когда дело касалось не России, Ленин изменял свою “принципиальную интернационалистскую позицию”. Балканские войны 1912-1913 годов породили некоторую полемику о государственности полуострова после изгнания турок. Ни одна их балканских стран по своему экономическому или политическому развитию не была выше ни Австрии, ни России. Тем не менее, здесь у Ленина не возникало потребности настаивать на реализации всеми балканскими народами, вроде албанцев, македонцев или боснийцев, права на государственность.

“Сознательные рабочие балканских стран первые выдвинули лозунг последовательного демократического решения национального вопроса на Балканах. Этот лозунг: федеративная балканская республика. Слабость демократических классов в теперешних балканских государствах (пролетариат немногочислен, крестьяне забиты, раздроблены, безграмотны) привела к тому, что экономически и политически необходимый союз стал союзом балканских монархий. Национальный вопрос на Балканах сделал громадный шаг вперёд к своему решению. Из всей восточной Европы теперь остаётся только одна Россия наиболее отсталым государством...” (7, с. 175).

Федеративное государство для Балкан, в котором должны были оказаться и болгары с сербами, и греки с болгарами, и сербы и хорватами, вражда которых и различные, непримиримые противоречия были очевидны и привели в конце концов к Третьей Балканской войне, в которой славяне, только что совместно боровшиеся против турок, стали воевать между собой, не поделив турецкого наследства. Балканская федерация, точно так же, как и Соединенные штаты Европы, являлись всего-навсего пропагандистскими трюками, которые выбрасывались сразу же из словаря, как только в них исчезала идеологическая необходимость. Таким же трюкачеством являлись и “демократические” тезисы, которыми прикрывалась пропаганда, направленная на территориальный распад Российской Империи, оставшийся, впрочем, не опубликованным.

У Ленина, как почти по любому затрагиваемому им вопросу, не приводится ни одного факта, подтверждающего проводимую русскими властями политику насилия или какого-либо преследования евреев. Тем не менее он утверждал:

“…ни одна национальность в России так не угнетена и не преследуема, как еврейская. Антисемитизм пускает всё более глубокие корни среди имущих слоёв…” (35, с. 291).

Если великоросс или малоросс для Ленина – холуй, хам и раб, то ничего подобного не найти в его опубликованных работах по отношению к каким-либо иным народам России. Напротив, мы видели, что великорусскому холуйству, малороссийскому хамству и общерусскому рабству противопоставлена еврейская отзывчивость. Столь же благожелателен Ленин к полякам и финнам, народам, уже тогда заражённым антирусской ментальностью, словно проказой.

“В России есть две нации, наиболее культурные и наиболее обособленные в силу целого ряда исторических и бытовых условий, которые легче всего и “естественнее” всего могли бы осуществить своё право на отделение. Это - Финляндия и Польша”. (17, с. 508).

В еврейской теме у Ленина можно обнаружить два момента. С одной стороны, неприязнь марксиста к “евреям-буржуям”, носителям “еврейского национализма” (“Еврейская национальная культура – лозунг раввинов и буржуа, лозунг наших врагов” (30, с. 138), с другой – теоретическая несамостоятельность по отношению к евреям как таковым, демонстрация лояльности к такому классику и авторитету в среде социал-демократов того периода, каким являлся К. Каутский. Особенно понравилась Ленину его уподобление русских евреев касте, по причине очевидно отличающихся в своём жизненном поведении от других народов. Цитата из К. Каутского:

“Евреи в Галиции и в России скорее каста, чем нация, и попытки конституировать еврейство, как нацию, суть попытка сохранения касты” (17, с. 511); “.. и Бауэр и Каутский н е п р и з н а ю т национальной автономии для евреев, а Каутский... прямо заявляет, что евреи восточной Европы (Галиция и Россия) каста, а не нация” (23, с. 66-67); “Евреи в цивилизованном мире не нация, они всего больше ассимилировались, - говорят К. Каутский и О. Бауэр. Евреи в Галиции и в России не нация, они, к сожалению (и по вине не их, а Пуришкевичей), здесь ещё каста” (30, с. 141).

Впрочем, признание кастового характера еврейства соседствует у Ленина с прямо противоположным требованием биологической ассимиляцией евреев в русскую среду. Поскольку “в Европе евреи давно получили полное равноправие и всё больше сливаются в тем народом, среди которого они живут” (19, с. 553). А раз в варварской, отсталой, феодальной России должно быть точно так же, как в цивилизованной Европе, то понятны и следующие ленинские высказывания:

“Всего больше кричат против “ассимиляторства” российских ортодоксальных марксистов еврейские националисты в России вообще, бундовцы в том числе, в особенности” (30, с. 140-141), “Против ассимиляторства (еврейства) кричат только благоговейные созерцатели еврейской “задней” (30, с. 141).

Завершим тему еврейства в работах Ленина разработанным им законопроектом “об отмене всех ограничений евреев”, который фракция социал-демократов-большевиков должна была использовать в Государственной Думе. Конечно, автор не предназначал свой проект для реального законотворчества. Документ был подготовлен как инструмент политической пропаганды, цель которой – “ущучить” ненавистный царизм, проклятое самодержавие.

“Проект закона об отмене всех ограничений прав евреев и всех вообще ограничений, связанных с происхождением или принадлежностью к какой бы то ни было национальности:

1.Граждане всех национальностей, населяющих Россию, равны перед законом.

2.Ни один гражданин России, без различия пола и вероисповедания, не может быть ограничен в политических и вообще каких бы то ни было правах на основании его происхождения или принадлежности к какой бы то ни было национальности.

3.Отменяются все и всяческие законы, временные правила, примечания к законам и т. п., ограничивающие евреев в какой бы то ни было сфере общественной и государственной жизни. Отменяется ст. 767-я т. IX, гласящая, что “евреи подлежат общим законам во всех тех случаях, с коих не постановлено особых о них правил”. Отменяются все и всяческие ограничения евреев в области права жительства и передвижения, права на образования, прав по государственной и общественной службе, избирательных прав, воинской повинности, права приобретения и аренды недвижимости в городах, сёлах и т. д., отменяются все ограничения евреев в пользовании либеральными профессиями и т. д. И т. п.

4.К настоящему закону прилагается список подлежащих отмене узаконений, распоряжений, временных правил и т. п., направленных к ограничению прав евреев” (35, с. 292).

Законопроект отражает и мировоззрение, и правосознание, и общий уровень культуры автора. Точнее говоря – совершенно извращённое их понимание. Если принимается пункт 1, то нет необходимости в пункте 3. Если, напротив, декларируется пункт 3, то неуместен пункт 1, который ему непосредственно противоречит. Что же касается пункта 4, то Ленин никакого “списка” к своему творению не приложил. Стоит так же отметить, что русское правительство того времени учитывало этнические особенности населяющих Россию народов, в том числе уровень их развития, особенности самоуправления и традиции жизнедеятельности, и старательно отражало их в законодательстве. Такова была общепринятая практика, особенность русского законодательства, учитывающие и беспрецедентные территории, и разнородность населения России.

Поэтому, если бы Ленин действительно стремился к тому, чтобы думская фракция его партии представила на рассмотрение парламента настоящий законопроект о уравнивании в правах граждан России вне зависимости от этнической принадлежности, отменять надо было не только правила в отношении евреев, но и других народов: русского Севера, Туркестана, Прибалтийского края и Кавказа, казачества, финляндцев, поляков. Ничего этого Ленин не сделал. Перед нами, таким образом, не добросовестный, профессионально написанный, выстраданный автором проект закона, а под видом законопроекта – обычная газетная агитка.

Проблема общерусского единства, как хорошо понимали и понимают все враги и недоброжелатели России, сводится к отношениям между отдельными частыми русского народа, волею истории вынужденные на протяжении веков существовать порознь, в пределах зачастую враждебной государственности. Средневековый русский этнос, создавший так называемое Древнерусское государство, чаще называемое Киевской Русью, под ударами нашествий орд татаро-монголов в середине XII века, несмотря на отчаянное героическое сопротивление, в конце концов, оказалось под пятой трёх вражеских государственных образований – Золотой орды, Литвы и Польши. Раздельное развитие продолжалось, как известно, от трёхсот пятидесяти (между великороссами и малороссами воссоединение состоялось в 1654 г.) до пятисот лет. Последнее по времени воссоединение русских земель с Россией произошло только в 1945 году, когда в состав уже современного Российского Государства, существовавшего под наименованием СССР, возвратилась часть Червонной Руси, населенной русинами, и часть Восточной Пруссии, которую захватили и обезлюжили от коренного народа пруссов, истребив их, крестоносцы.

Для Ленина великоруссы и “украинцы” – различные, ничего общего между собой не имеющие, нации. Что же касается понятия малоросс, то он его вовсе не употребляет, полагая, вслед за украинскими сепаратистами, вроде Грушецкого, что это слово выдумано ненавистным царизмом. Но речь не только о наличии якобы двух наций, но и о том, что великоруссы угнетают украинцев.

“Возьмите Россию и отношение великороссов к украинцам. Разумеется, всякий демократ, не говоря уже о марксисте будет решительно бороться против неслыханного унижения украинцев и требовать полного равноправия их” (30, с. 142).

“Капитализм ставит на место тупого, заскорузлого, осёдлого и медвежьи-дикого мужика великоросса или украинца подвижного пролетария, условия жизни которого ломают специфически национальную узость, как великорусскую, так и украинскую. Допустим, что между Великороссией и Украиной станет со временем государственная граница, - и в этом случае историческая прогрессивность “ассимиляции” великорусских и украинских рабочих будет несомненна, как прогрессивно переламывание наций в Америке. Чем свободнее станет Украина и Великороссия, тем шире и быстрее будет развитие капитализма, который тогда ещё сильнее будет привлекать рабочих всех наций из всех областей государства и из всех соседних государств (если бы Россия оказалась соседним государством по отношению к Украине) рабочую массу в города, на рудники, на заводы” (30, с. 143).

Когда депутат Государственной Думы Савенко на заседание Второго съезда всероссийского национального союза, состоявшегося 15-18 февраля 1914 года, предостерегал от “мазепизма”, считая наиболее опасным для единства России стремление к сепаратизму белорусов и украинцев, тот факт, что украинцы связывают свои надежды на разгром России в будущей войне с Австро-Венгрией и Германией, утверждая, что “если украинцам удастся… оторвать 30 млн. малороссов от русского народа, тогда наступит конец великой Российской империи”, Ленин ограничивался глумливыми, саркастическими комментариями.

“Почему же этот “федерализм” не мешает единству ни СШСА, ни Швейцарии? Почему “автономия” не мешает единству Австро-Венгрии? Почему “автономия” даже укрепила на долгое время единство Англии и многих из её колоний? Единству России, изволите видеть, “угрожает” автономия Украины… В России “инородцы”… в большинстве… (57 %). Как же меньшинство может удержать большинство, не предоставляя выгод этому большинству, выгод политической свободы, национального равноправия, местной и областной автономии? Травя украинцев и др. за “сепаратизм”, за стремление к отделению, националисты тем самым отстаивают привилегию великорусских помещиков и великорусской буржуазии на “своё” государство. Рабочий класс против всяких привилегий; поэтому отстаивает право наций на самоопределение… самое полное равноправие наций… означает и право на отделение” (33, с. 220).

Высмеивая своих оппонентов относительно того, что надо опасаться политики Австрии, которая украинофильством укрепляет связь украинцев с Австрией, Ленин вопрошает:

“оставалось непонятным, почему же Россия не может попробовать “укреплять” связь украинцев с Россией тем же методом, который гг. Савенки ставят в вину Австрии, т.-е. предоставлением украинцам свободы родного языка, самоуправления, автономного сейма и т. п.?” (36, с. 448); “Не ясно ли, что чем больше свободы будет иметь украинская национальность в той или другой стране, тем прочнее будет связь этой национальности с данной страной?” (36, с. 448).

И тут же прямо противоположное суждение:

Комментируя законопроект епископа Никона, члена Государственной Думы, содержание которого - “разрешить преподавание в начальных школах на украинском языке; назначить учащими украинцев; ввести преподавание украинского языка истории Украины; не преследовать украинских обществ и не закрывать их “в порядке административного усмотрения, часто голого произвола”, - Ленин отмечает: “протест против угнетения украинцев великороссами вполне справедлив” (21, с. 617).

И разумеется, чтобы выдержать строгий интернационализм, рассуждения, направленные на возбуждение розни между двумя частями русского народа – великороссами и малороссами, дежурные фразы о пролетарском интернационализме и прочем:.

“Национальная программа рабочей демократии: никаких безусловно привилегий ни одной нации, ни одному языку; решение вопроса о политическом самоопределении наций, т.-е. государственном отделении их, вполне свободным, демократическим путём; издание общегосударственного закона, в силу которого любое мероприятие (земское, городское, общинное и т. д. И т. п.), проводящее в чём бы то ни было привилегию одной из наций, нарушающее равноправие наций или права национального меньшинства, объявляется незаконным и недействительным - и любой гражданин государства в праве требовать отмены такого мероприятия, как противоконституционного, и уголовного наказания тех, кто стал бы проводить его в жизнь” (20, с.597; 30, с. 135).

“Пролетариат не может не бороться против насильственного удержания угнетённых наций в границах данного государства, а это значит бороться за право самоопределения. Пролетариат должен требовать свободы политического отделения колоний и наций, угнетаемых “его” нацией” (52, с. 41).

“Вы против автономии. Вы только за областное самоуправление. Никак не согласен. Вспомните разъяснение Энгельса, что централизация вовсе не исключает местных “свобод”. Почему Польше автономия, а Кавказу, Югу, Уралу нет? Ведь пределы автономии определит центральный парламент! Мы за демократический централизм, безусловно. Мы против федерации. Мы за якобинцев против жирондистов. Но бояться автономии – в России… помилуйте, это смешно! Это реакционно” (24, с. 89-90).

Ни оставить камня на камне, переделать, перепахать всю систему ценностей. Пожалуй, в Ленине воплотилась в самой грубой, крайне радикальной, экстремистской форме явление нигилизма, описанное Тургеневым. Целью революции в России Ленин считал фактическое её уничтожение. “Колонии”, само собой разумеется, должны были получить право на отделение.

“Социалистическое движение не может победить в старых рамках отечеств” (42, с. 70); “…несомненно право Украины на такое (самостоятельное) государство” (36, с. 441).

Что же касается оставшейся территории, то здесь Ленин, от имени рабочих, декларировал:

“мы, великорусские рабочие, полные чувства национальной гордости, хотим во что бы то ни стало свободной и независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии…” (43 с. 82).

Таким образом, Ленин – предтеча Ельцина, Шушкевича и Кравчука с их замечательным Беловежским договором. Но что должно было произойти с оставшейся территорией и проживающим на ней населения?

“Социал-демократия требует замены старых административных делений России, установленных крепостниками-помещиками и чиновниками самодержавно-крепостнического государства, делениями, основанными на требованиях современной хозяйственной жизни и согласованными по возможности с национальным составом населения. Все области государства, отличающиеся бытовыми особенностями или национальным составом населения, должны пользоваться широким самоуправлением и автономией при учреждениях, построенных на основе всеобщего, равного и тайного голосования” (17, с. 509).

Таким образом, как бы ни развивались события в будущем, традиционное для Россия административное устройство должно было, по предположениям Ленина, коренным образом измениться. Принцип единства и неделимости страны заменялся на прямо противоположное. Россия должна быть делима на этнические анклавы и утратить качества единой территории.

“Право на федерацию есть вообще бессмыслица, ибо федерация есть двусторонний договор… Что же касается автономии, то марксисты защищают не “право на” автономию, а самое автономию, как общий, универсальный принцип демократического государства с пёстрым национальным составом, с резким различием географических и др. условий” (36, с. 463-464).

Полемизируя, Ленин даже позволил себе поиронизировать над тем общеизвестным фактом, что именно русские создали Государство Российское, над тем, что

“Россия должна быть неделима, и все народы должны подчиняться великорусскому началу, так как великороссы будто бы были строителями и собирателями земли русской” (31, с.179).

Он характеризовал административное устройство России как “средневековое, крепостническое, казённо-бюрократическое” (30, с. 156).

“Ясно, как день, что не может быть и речи ни о какой, сколько-нибудь серьёзной местной реформе в России без уничтожения этих делений и замены их действительно “современными”, действительно отвечающими требованиям… капитализма делениями… - требованиями возможно большего единства национального состава населения, ибо национальность, тождество языка есть важный фактор для полного завоевания внутреннего рынка и для полной свободы экономического оборота” (30, с. 157).

Здесь Ленин демонстрирует предельную алогичность – так как всюду он говорит, применяясь в пролетариату и буржуазии, что они фактически перемешаны, живут вместе, а не порознь.

“Широкое и быстрое развитие производительных сил капитализмом требует больших, государственно-сплочённых и объединённых, территорий, на которых только и может сплотиться, уничтожая все старые, средневековые, сословные, узко-местные, мелко-национальные, вероисповедные и прочие перегородки, класс буржуазии, - а вместе с ним и его неизбежный антипод – класс пролетариата” (30, с. 154).

“Развивающийся капитализм знает две исторические тенденции в национальном вопросе. Первая: пробуждение национальной жизни и национальных движений, борьба против всякого национального гнёта, создание национальных государств. Вторая: развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства, экономической жизни вообще, политики, науки и т. д. Обе тенденции суть мировой закон капитализма. Первая преобладает в начале его развития, вторая характеризует зрелый и идущий к своему превращению в социалистическое общество капитализм” (30, с. 139-140).

И тем не менее, вопреки очевидности, игнорируя стремительное промышленное, городское развитие России, Ленин мечтал о создании “национальных автономий”, особых территорий, причём в пределах уже урезанной, ампутированной страны. И главным критерием таких “образований” должна стать этническая принадлежность населения. При этом из высказываний Ленина ясно, что он не вполне понимал опасность дробления государств, хотя и отчётливо осознавал преимущества, которые присущи крупному государству по сравнению с небольшим.

“Разграничение наций в пределах одного государства вредно, и мы, марксисты, стремимся сблизить и слить их. Не “разграничение наций – наша цель, а обеспечение полной демократией их равноправия и столь же мирного (сравнительно) сожительства, как в Швейцарии” (29, с. 126).

Если буржуазное развитие с неизбежностью должно усиливать и развивать национальное самосознание и превращать рабочих, так называемый пролетариат, в часть “буржуазной нации”, то, полагали теоретики марксизма, противостоять этой тенденции может лишь её полная, принципиальная, антагонистическая противоположность. Применительно к России задача понималась так:

Раз буржуазия национальна, пролетариат должен быть вненационален. Если буржуазия поднимает на щит идеологию защиты отечественных интересов, то пролетариат должен быть принципиально вне какого-либо отечества. И марксизм здесь совершенно логичен. Разумеется, по своему.

“На ту же историческую почву… ставит социализм Маркса и вопросы о национальности и о государстве. Нации неизбежный продукт и неизбежная форма буржуазной эпохи общественного развития. И рабочий класс не мог окрепнуть, возмужать, сложиться, не “устраиваясь в пределах нации”, не будучи “национален” (хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия). Но развитие капитализма всё более и более ломает национальные перегородки, уничтожает национальную обособленность, ставит на место национальных антагонизмов классовые. В развитых капиталистических станах полной истиной является поэтому, что “рабочие не имеют отечества” и что “соединение усилий” рабочих по крайней мере цивилизованных стран “есть одно из первых условий освобождения пролетариата” (Коммунистический манифест)” (37, с. 26).

Итак, если из всей совокупности отношений, в которых участвует человек, а человек по Марксу есть совокупность общественных отношений, вырвать его функцию “рабочего”, ему должно быть безразлично всё то, что описывается термином “отечество”. Но если перед нами не металлург, машинист паровоза, рыбак, часовщик или краснодеревщик, а русский, француз, англичанин или японец, вопрос его отношения к отечеству приобретает первостепенное значение, в том числе и степень исполнения им функции рабочего, самодеятельного члена общества, созданного русскими, французами, англичанами или японцами. Ленин не ошибается, когда пишет:

“Наёмному рабочему всё равно, будет ли его преимущественным эксплуататором великорусская буржуазия предпочтительно перед инородческой или польская предпочтительно перед еврейской и т. д.” (36, с. 450).

Но русскому, французу, англичанину или японцу, выполняющему в системе общественного разделения труда функцию рабочего, отнюдь не безразлично, на кого он работает и кто присваивать результат его труда. Однако Ленину, исповедующему доктрину классовой борьбы, было не интересно исследовать, что такое народ, что такое нация, какие свойства отличают русского от немца или англичанина. Мировая война, начавшаяся в 1914 году, продемонстрировала теоретическую несостоятельность марксизма и всех писаний Ленина по национальному вопросу. Оказалось, не классовая борьба и не вражда между классами, какой бы острой она ни была, предопределяют характер мировой истории, а противоречия, сложившиеся между нациями, организованными в государства. Как Ленин выкручивался из этого, мы покажем в другом месте.

Являясь ярым сторонником права нации на самоопределение, Ленин одновременно столь же убеждённо выступает против “национализма”.

Национальный вопрос выдвигают на видное место “разгул черносотенного национализма, рост националистических тенденций среди либеральной буржуазии, усиление националистических тенденций среди верхних слоёв угнетённых национальностей” (22, с. 11).

При этом он нисколько не сомневается в том, что в его доктрине нет противоречия между одновременным признанием формы – нации, и отрицанием содержания национального сознания большинства - национализма. Он игнорирует то простое обстоятельство, что у нации, если она создаёт самостоятельное, независимое государство, должна возникнуть некая духовная, идеологическая доминанта, которая и есть в научном смысле национализм.

“Марксисты никогда не дадут закружить себе голову национальным лозунгом - всё равно, великорусским, польским, еврейским, украинским или иным” (18, с. 521). “Для борьбы с язвой национализма во всех её формах очень важное значение имеет проповедь права на самоопределение” (26, с. 109).

Национализм же у Ленина нечто иное, и хотя он не раскрывает этого понятия, он утверждает, что исповедуемый им марксизм с национализмом несовместим.

“Марксизм непримирим с национализмом, будь он самый “справедливый, “чистенький”, тонкий и цивилизованный” (30, с. 145).

И эта несовместимость обусловлена некими, присущими ему изначально готтентотские свойства:

“Реакционный или черносотенный национализм стремится обеспечить привилегии одной из наций, осуждая все остальные нации на подчинение, неравноправное и даже совершенно бесправное положение” (29, с. 124) “Буржуазный и буржуазно-демократический национализм, на словах признавая равноправие наций, на деле отстаивает (часто тайком, за спиной народа) некоторые привилегии одной из наций и всегда стремится к достижению больших выгод для “своей” нации (т.-е. для буржуазии своей нации), к разделению и разграничению наций, к развитию национальной исключительности и т.д. Толкуя больше всего о “национальной культуре”, подчеркивая то, что разделяет одну нацию от другой, буржуазный национализм разделяет рабочих разных наций и одурачивает их “национальными лозунгами” (29, с. 124); “Воинствующий буржуазный национализм, отупляющий, одурачивающий, разъединяющий рабочих, чтобы вести их на поводу буржуазии, - вот основной факт современности” (30, с. 138).

Отождествляя марксизм с самоопределением наций, Ленин, естественно, утверждает:

“в признании права на самоопределение всех наций есть максимум демократизма и минимум национализма” (36 с. 458); “пролетарии… враждебны всякому национализму” (36 с. 439).

И здесь он не отказывает себе в удовольствие применять разнообразные, хотя и совершенно бессодержательные эпитеты:

Отвергая национализм самоопределившихся, возникших в процессе политического развития человечества наций, фактора, реально существующего, Ленин противопоставляет ему неизвестно откуда берущийся интернационализм, придуманную кабинетную доктрину.

“Марксизм выдвигает на место всякого национализма – интернационализм, слияние всех наций в высшем единстве, которое растёт на наших глазах с каждой верстой железной дороги, с каждым международным трестом, с каждым (международным по своей экономической деятельности, а затем и по своим идеям, по своим стремлениям) рабочим союзом” (30, с. 145).

Интернационализм по Ленину не выводится непосредственно из национализма, а содружество наций почему-то обуславливается отрицанием чувственной самоидентификации отдельных наций (национализмом). Индивиду предлагается комплементарно относится сразу ко всем нациям скопом, когда как точно такое же отношение к той нации, которой он принадлежит, безусловно придаётся анафеме. Ленин приписывает мировоззрение интернационализма “пролетариату”, который, к тому же, не может быть националистически настроен, поскольку у него нет отечества. Отсюда следует, что если у человека нет средств к самостоянию, он не может не быть интернационалистом, если же он состоялся как гражданин, если самостоятелен в экономическом отношении, то он не только не может быть интернационалистом, но его мировоззрение должно обязательно стать националистическим. Отсюда непримиримая вражда пролетариев к непролетариям, в центре которой – отношение к национальному вопросу.

“Буржуазный национализм и пролетарский интернационализм – вот два непримиримо-враждебных лозунга, соответствующие двум великим классовым лагерям всего капиталистического мира и выражающие две политики, более того: два миросозерцания в национальном вопросе” (30, с. 139).

“Марксисты ведут решительную борьбу с национализмом во всех его видах, начиная с грубого, реакционного национализма наших правящих кругов и право-октябрьстских партий, вплоть до более или менее утонченного и прикрытого национализма буржуазных и мелкобуржуазных партий” (29, с. 124).

А может быть Ленин принимал национализм за шовинизм? Или отождествлял первое за второе? Ничего подобного. В работах Ленина, так или иначе связанных с социальными настроениями, обусловленными состоянием войны, употребляется понятие “шовинизм”.

“Другое подкрепление старого национализма, как политики нашего самодержавия, дал рост классового сознания и сознательной контрреволюционности нашей российской буржуазии. Шовинизм вырос в ней вместе с ростом ненависти к пролетариату, как международной силе. Шовинизм усилился в ней параллельно росту и обострению конкуренции международного капитала. Шовинизм явился, как реванш за поражение в войне с японцами, за бессилие против привилегированных помещиков. Шовинизм нашел себе поддержку в аппетитах истиннорусского промышленника и купца, которые рад “завоевать” Финляндию, если не удалось урвать кусок пирога на Балканах. Поэтому организация представительства помещиков и крупнейшей буржуазии даёт царизму верных союзников для расправы с свободной Финляндией” (3, с. 272-273).

Комментируя резолюцию Петербургской городской думы в связи с Балканской войной, автор признаёт шовинизмом следующую цитату резолюции:

“Петербург вместе в вами (имеются в виду славянские балканские народы – С.П.) живёт надеждой на то светлое будущее независимой свободы угнетённых народов, во имя которой вы проливаете кровь”. (6, с. 161).

А в письме Шляпникову, написанному в 1914 году, уже после начала войны:

“важнее всего теперь последовательная и организованная борьба с шовинизмом… прежде всего надо бороться с шовинизмом своей страны” (40, с. 54).

“С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и её войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России и разжигающих национальную вражду для усиления гнёта великоруссов над другими национальностями и для укрепления реакционного и варварского правительства царской монархии” (38, с. 46).

В документе, из которого взята эта фраза, проекте резолюции, в отношении других государств, вступивших в войну 1914 года, клеймящая “вождей немецкой с.-д. партии”, “вождей бельгийской и французской с.-д. партий”, “вождей 2-го Интернационала”, в отношении других государств нет ничего подобного. Но война не изменила направленности ленинской агитации.

“Лозунгами социал-демократии в настоящее время должны быть:… пропаганда, как одного из ближайших лозунгов, республики немецкой, польской, русской и т. д. наряду с превращением всех отдельных государств Европы в республиканские соединённые Штаты Европы; в особенности борьба с царской монархией и великорусским, панславистским шовинизмом и проповедь революции в России, а равно освобождение и самоопределение угнетённых Россией народов…” (38, с. 46).

“…мы особенно ненавидим своё рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и своё рабское настоящее, когда те же помещики, споспешествующие капиталистами, ведут нас на войну, чтобы душить Польшу и Украину, чтобы давить демократическое движение в Персии и в Китае, чтобы усилить позорящую наше великорусское национальное достоинство шайку Романовых, Бобринских, Пуришкевичей” (43, с. 81).

На одну из статей Плеханова, в которой он высказался в том смысле, что “все вправе защищать своё отечество”, у Ленина вырывается такое – “это… рассуждение есть безгранично-пошлое издевательство над социализмом” (50, с.249).

Для Ленина “социализм” “должен осуществить” “полную демократию”, которая предполагает - полное равноправие наций, право на самоопределение угнетённых наций. Затем поясняется – “т.-е.” - осуществить право на свободное политическое отделение”. (52, с.37). В 1916 году, когда это было написано, такие тезисы можно было отнести лишь к России, Австро-Венгрии, Франции и Великобритании, но только не к Германии, которую Ленин считал состоящую из одних только немцев. Значит, в условиях того времени это были прогерманские тезисы.

(окончание в следующем выпуске)

Библиография:

1.“На дорогу”: “Социал-демократ” 10.02.09, (здесь и далее СС, изд. 3, 1936) т. 14:

2.“Поездка царя в Европу и некоторых депутатов черносотенной Думы в Англию”: “Пролетарий”, 24.07.09, т. 14:

6.“Позорная резолюция”: “Правда”, № 146, 31.10.12, т. 16:

10.“К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов”: Не публиковалось, т. 16:

11.“В мире Азефов”: “Правда”, № 20, 7.02.13, т. 16:

14.“Веховцы и национализм. Библиографическая заметка”: “Просвещение” № 4, апрель 1913, т. 16:

15.“Рабочий класс и национальный вопрос”, “Правда” № 106, 23.05.13, т. 16:

17.“Тезисы по национальному вопросу”: июль 1913, напечатано в 1925, т. 16:

18.“Кадеты об украинском вопросе”: “Рабочая Правда” № 3, 29.07.13, т. 16:

19.“Национализация еврейской школы”: “Северная Правда” № 14, 31.08.13, т. 16:

20.“Либералы и демократы в вопросе о языках”: “Северная правда” № 29, 18.09.13, т. 16:

21.“Как епископ Никон защищает украинцев?”: “Правда Труда” № 3, 26.09.13, т. 16:

22.“Резолюции летнего 1913 года совещания Ц.К.Р.С.-Д.Р.П. с партийными работниками”: Напечатано в брошюре, т. 17:

23.“Проект платформы к IV съезду социал-демократии Латышского края”; опубликовано на латышском яз. 10.11.13, т. 17:

24.“Письмо С. Г. Шаумяну”: от 6.12.13, напечатано в 1922 в “Красной Летописи” № 2-3, т. 17:

26.“Кадеты и “право народов на самоопределение”, “Пролетарская Правда” № 4, 24.12.13, том 17:

28.“О национальной программе Р.С.-Д.Р.П.”, “Социал-Демократ” № 32, 28.12.13, 3 том 17:

29.“Еще о разделении школьного дела по национальностям” , “Пролетарская Правда” № 9, 30.12.13, том 17:

30.“Критические заметки по национальному вопросу”, напечатано в окт.-дек.1913 в журнале “Просвещение” № 10,11,12, том 17:

31.“Нужен ли обязательный государственный язык”. “Пролетарская Правда” № 14, 31.01.14, том 17:

35.“Законопроект о национальном равноправии, внесённый в IV Думу Р.С.-Д.Р. фракцией”. “Путь Правды” № 48, 10.04.14, том 17:

36.“О праве наций на самоопределение” февраль 1914, журн. “Просвещение” № 4, 5 и 6, том 17:

38.“Задачи революционной социал-демократии в европейской войне”. Не публиковалась., том 18:

39.“Реферат на тему: “Пролетариат и война” 1 октября 1914 г.”, “Голос”, 25 и 27.10.14 г, том 18:

40.“Письмо Шляпникову от 17.10.14”, “Ленинский сборник”, 2, 1924 г., том 18:

41.“Война и российская социал-демократия”, октябрь 1914, “Социал-Демократ”, 1.11.14, том 18:

42.“Положение и задачи социалистического Интернационала”, “Социал-Демократ” 1.11.14, том 18:

43.“О национальной гордости великороссов”, “Социал-Демократ” 12.12.14 г., том 18:

44.“Русские Зюдекумы”, “Социал-Демократ”, 1.02.15, том 18:

45.“Конференция заграничных секций Р.С.-Д. Р. П.”, “Социал-Демократ” 29.03.15, том 18:

48.“Социализм и война”, август 1915, Совместно с Зиновьевым, Брошюра от 1915 г., том 18:

51.“Революционный пролетариат и право наций на самоопределение”, ноябрь 1915, “Ленинский сборник” 6, 1927 г., том 18:

52.“Социалистическая революция и право наций на самоопределение”, март 1916, на русском в “Сборнике Социал-Демократа” № 1, октябрь 1916, том 19:

53.“О “Программе мира”, “Социал-Демократ” 25.03.16, том 19:

54.“Итоги дискуссии о самоопределении”, осень 1916, “Сборник Социал-Демократа”, № 1, октябрь 1916, том 19.