Содержание статьи, темы, которые в ней обсуждаются, говорят о том, что перед нами программа нового российского правительства. Это не только предвыборный материал автора, имеющего серьёзные шансы победить на президентских выборах, но и теоретическое обоснование стратегии, которую он, в качестве главы государства, собирается осуществлять. Поэтому было бы ошибочным не придавать публикации серьёзного значения и уподоблять её той политической макулатуре, которая обычно появляется за подписями высокопоставленных чиновников. Данную статью, напротив, стоит внимательно изучить, чтобы не только составить представление о политической философии класса, пришедшего к власти под знамёнами ельцинизма и стремящегося сохранить его на долгие годы, но и определить, как само общество и, прежде всего, его наиболее развитая часть, должны к ней относиться.

Автор рассматривает три взаимосвязанных вопроса: оценка прошедшего столетия русской истории; оценка современного состояния РФ и программа для будущего. Из русской истории XX столетия извлечено три “урока”: 1) Почти три четверти уходящего столетия Россия жила под знаком реализации коммунистической доктрины. Власть Советов не сделала страну процветающей, общество – динамично развивающимся, человека – свободным. Семь десятилетий Россия двигалась по тупиковому маршруту движения, который проходил в стороне от столбовой дороги цивилизации. 2) Россия исчерпала свой лимит на политические и социально-экономические потрясения, катаклизмы, радикальные преобразования. 3) Мы можем рассчитывать на достойное будущее, только если сумеем универсальные принципы рыночной экономики и демократии органически соединить с реальностями России.

Мы убеждены, что в Советской России (СССР) доктрина коммунизма не “реализовывалась”, хотя три четверти века власть в стране принадлежала организации, называвшейся коммунистической партией. Но являлась ли “компартия” коммунистической по сути – большой вопрос. По крайней мере с тех пор, когда она стала относиться к России как к своему отечеству, после того, как отказалась от идеи “мировой революции” и главным своим делом стала рассматривать создание “социализма” не в мировом масштабе, а в отдельно взятой России, она перестала быть “коммунистической” в собственном смысле слова. Наконец, была ли “компартия” СССР в состоянии осуществить “коммунистическую доктрину” в её классическом выражении, то есть так, как она изложена в работах Маркса и Энгельса. Для тех, кто внимательно знакомился с ними, должно быть ясно, что марксизм и в форме доктрины, и в виде “плана” в Советской России никогда всерьёз не воплощался.

Коммунисты на протяжении своего политического господства в России откровенно игнорировали все принципы и постулаты “научного коммунизма”. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать “Коммунистический манифест” и “Критику Готской программы”. Эти брошюры, являющиеся конспективным изложением марксистского проекта социализма или коммунизма, доказывают, что доктрина коммунизма так и осталась теорией. Вся, за исключением одного положения – реального упразднения в России частной собственности на средства производства. Но такие события не могут совершаться “по воле начальства”. Не коммунистическая партия уничтожила частную собственность в России; она погибла под ударами Великой русской революции начала века.

Тайна того, почему этот шаг оказался возможен, заключена как раз не в коммунистической доктрине, а в природе русской революции. Не пролетарской и социалистической, как утверждали учёные мужи “социалистической ориентации”, а крестьянской или, точнее говоря, ремесленно-крестьянской. А поскольку философия жизни русского крестьянства опиралась на идеи уравнительности, артельности, общинности, прежде всего в земледелии, то их утверждение не могло не быть выражено в упразднении частной собственности вместе с частными, предпринимательскими формами производственной деятельности.

Что же касается большевиков-марксистов, возглавивших русскую революцию в силу исторически сложившихся условий, то они могли толковать события лишь в понятиях своей партийной доктрины. Поскольку многие десятилетия им грезилась мировая социалистическая революция, то и начавшуюся в Россию революцию, и близко не стоявшую к социализму, они не могли толковать иначе, как наконец-то свершившуюся мечту своей жизни. Вряд ли позабыты слова Ленина, сказанные им в ночь октябрьского переворота 1917 года: “Социалистическая революция, о которой так долго говорили большевики, свершилась!”. Наверное ему казалось, что в России материализуется призрак коммунизма. Но он, как любой революционер-фанатик, выдавал желаемое за действительное. По этому поводу Маркс заметил:

“Когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе духов прошлого, заимствуя у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыграть новую сцену всемирной истории. Лютер переодевался апостолом Павлом, французская революция 1789-1814 гг. драпировалась поочерёдно то в костюм Римской республики, то Римской империи...”.

Что виделось русской революции, когда она пыталась заглянуть в будущее? Там, согласно крестьянским представлениям, грезились не город-солнце и не фаланстеры, а молочные реки в кисельных берегах. Это и называлось коммунизмом. А что она извлекала из традиционной древности? Форму, напоминавшую одежды древнерусских воинов, благо на военных вещевых складах предыдущее правительство уже заготовило десятки миллионов комплектов обмундирования. Пока революция декларировала себя пролетарской, Ленин сменил респектабельный буржуазный котелок на пролетарскую кепку. Романтика мировой революции и реальности “осаждённой крепости социализма” облачили Сталина в скромный полувоенный китель. В период Отечественной войны он украсил его погонами маршала. Когда величайшая в истории война окончилась русской победой – вождь переоделся в мундир генералиссимуса.

Что стало делать большевистское правительство, придя к власти в 1917 году? Его первым решением оказалась аграрная реформа, точнее говоря - национализация земли, которую требовало само русское крестьянство. Национализация земли являлась ключевым актом революции, так как крестьяне-ремесленники составляли 90 % населения. Затем правительство национализировало промышленность и банковское дело, после чего и эти богатства, и сама земля были социализированы или обобществлены. Не прошло и нескольких лет, совпавших с гражданской войной, так все средства производства превратились в своеобразный “агер публикум”.

Но какова была природа возникшей собственности, являлась ли она социалистической? Да ничего подобного. Как известно, социалистическая собственность принадлежит обществу в целом; созданная в результате Великой русской революции общая собственность, напротив, принадлежала властным институтам государства. Регулировались ли отношения собственности в послереволюционной России законом? Нет, они регулировались административными повелениями власти. Социальные группы наделялись не правами, а привилегиями. Их получили все классы, - и номенклатура, и рабочие, и учёные, и военные, и даже сами крестьяне, которым земля была предоставлена “навечно”. Получился не государственный капитализм, не строй цивилизованных кооператоров, о котором мечтал Ленин накануне своей смерти, а феодальный социализм.

Кроме того, в СССР в качестве политического режима утвердилась не диктатура производительных рабочих, а диктатура партии, партийной иерархии, ставшей привилегированным сословием, что так же противоречило положениям “научного” коммунизма. Почему? Из-за доктрины коммунизма? Из-за коварства вождей? Нет. Не вдаваясь в детали, подчеркнём, что вместо коммунистических отношений в России восторжествовали иные отношения потому только, что революция здесь была совершена не большевиками, а крестьянами, и они навязали всему обществу “своё представление о счастье”, свои - крестьянские идеалы. А так как определённая часть крестьянской программы совпала с идеями коммунистической доктрины, их и приняли за наступивший коммунизм.

Проблема развития страны, таким образом, заключалась не в том, что крестьянские идеалы победили коммунистические, и не в том, что революционное крестьянство победило остальные классы общества. Если все эти годы производство, прежде всего промышленность и наука, энергично развивалось, то социально-экономические отношения удерживались режимом в “замороженном” состоянии. Накапливались условия, создававшие объективно новую революционную ситуацию. Работал закон, сформулированный Марксом, которым компартия попросту пренебрегла. Созданные производительные силы и их новое качество постепенно пришли в противоречие с существовавшими производственными отношениями, которые перестали им соответствовать. И новая русская революция, которую уже не могла остановить декоративная и декларативная “перестройка”, началась в 1989 году и продолжается до сих пор.

Означал ли крестьянский характер победившей в начале века революции её реакционность? Заставила ли она “двигаться” Россию “по тупиковому маршруту движения, который проходил в стороне от столбовой дороги цивилизации”? Кто “прокладывает такие маршруты” и где эти “дороги”? Страна сохи и телеги, какой была Россия в начале столетия, страна, в которой больше половины населения не обладало элементарной грамотностью, уже через 40 лет после начала революции победила в мировой войне, которую назвали войной моторов, а через 60 лет – превратилась в ракетно-космическую всерхдержаву. Без всеобщей грамотности, без развитой индустрии и науки, без планомерного управления всем обществом и эффективного применения его ресурсов, без положительной воли самой нации, наконец, ничего подобного и быть не могло. Для такого политика, как Черчилль, например, такая связь была очевидной. Значит, должны существовать какие-то особые аргументы, которые доказывают, что Россия двигалась по пути варварства и дикости. Но в том-то и дело, что таких фактов нет, и её обвинения в варварстве повисают в воздухе.

Как известно, Иисус не мог ответить на вопрос прокуратора Пилата, – что есть истина. Г-н Путин не Иисус, но он даёт понять всем, что ему известно гораздо больше. Он знает, что такое “свобода, развитие и процветание”, считая именно эти категории главными для России. Но не в этом суть. Дело в том, что, отвергая коммунизм и национал-патриотизм, г-н Путин не может не стать проводником радикально-либеральной доктрины. Ведь четвёртого не дано.

На практике это должно означать следующее. Стоит навязать обществу ценные блюда “свободы, развития и процветания”, изготовленные на кухне радикал-либерализма, как оно тут же оказывается на тупиковом маршруте движения. Его издержки известны. Русское общество уже платит в течение 10 лет за него огромную цену. Только масса вывезенного за границу капитала, не считая иных потерь, составляет около 700 млрд. долларов.

Есть и более важные потери, которые “всеобщем эквивалентом” не измерить. Цена либеральной личной свободы, свободы без религиозных ограничений, – массовое расчеловечивание, озверение, сатанизация человека. Динамичное развитие предполагает отчуждение общества от собственного прошлого, утрату им национальных традиций и культуры, после чего оно, утрачивая элементы иммунной защиты, становится игрушкой в руках наднационального спекулятивного денежного капитала, оказывается его безвольной жертвой. Стремление же к материальному процветанию, которое становится официальной политикой, оборачивается своей противоположностью – природной (экологической) катастрофой, нещадной эксплуатацией одних стран другими, а стремление господствовать обычно заканчивается ожесточёнными войнами.

Посмотрим на историю западных стран, соблазнённых в XX веке либеральной доктриной. Конечно, никто не станет отрицать их несомненные достижения, особенно там, где речь идёт о развитии точных наук и высоких технологий. Но на чём зиждется их “процветание”, как не на неэквивалентном обмене с другими странами, на финансовых спекуляциях, на использовании третьего мира для размещения самых вредных для природы производств и превращения их в свалку отходов. “Динамизм” либеральных обществ привёл к замещению национальных культур пошлыми американскими суррогатами, не имеющими каких-либо связей с подлинной культурой, но претендующими на некую “общечеловечность” в расчеловечивании. Что же касается “либеральной свободной личности”, то она являет собой жалкое зрелище, ибо не в состоянии жить по морально-нравственным заповедям. Она игнорирует такие традиционные формы жизни, как брак по любви и полноценная семья, пренебрегает собственной культурой, которую уже не в состоянии постичь, отрицает необходимость созидательной трудовой деятельности и соглашается на унизительные социальные пособия.

Вот характеристика состояния России между 1917 и 1991 годами, которая есть в статье: “идеологический подход к экономике обрёк нашу страну на неуклонное отставание от развитых государств”, а ниже обусловил “достойное будущее” использованием принципов рыночной экономики. Таким образом, как полагает премьер-министр, в тот период Россия была страной, они – государства; Россия была экономически отсталой, они – экономически развитыми; экономикой России руководила идеология, их экономикой – рыночные принципы. Как известно, государство отличается от страны политической самоорганизацией, самостоятельными органами власти и наличием суверенитета, то есть независимостью от других государств. Государство имеет границы, страна, как правило, их не имеет. С этой точки зрения скорее РФ должна быть отнесена к стране, чем к государству, а СССР, границы которого были всегда “на замке”, наоборот, к государству, нежели к стране. Столь же ошибочны и некорректные экономические сравнения, почерпнутые премьер-министром из арсеналов пропаганды таких источников знаний о России, какими являются, к примеру, американские радиостанции “Голос Америка” и “Свобода”.

Об экономической отсталости России вообще не приходится говорить. Если Советская Россия и не достигла уровня развития США, Германии или Англии, так только в производстве товаров личного потребления в расчёте на душу населения, да и то по причинам, не связанным с вздорными обвинениями в экономической отсталости. Г-н Путин, говоря о “трёх четвертях уходящего столетия”, вовсе не упоминает ни агрессии против России со стороны Германии и её союзников во время двух мировых войн, ни Холодной войны, которая была развязана против России и её союзников странами Североатлантического пакта (НАТО). А эти войны заняли в общей сложности 65 лет из названных 75.

Не идеология заставляла выделять на личное потребление относительно меньшую долю средств, чем промышленному и оборонному развитию. Они потребовались для ведения войны и послевоенного восстановления, а затем такого “мирного сосуществования” с НАТО, которое заставляло создавать военно-технический паритет каждый раз с более экономически мощным противником. Так как хозяйственный потенциал Советской России и её союзников и государств НАТО в 50-е годы соотносился как 2:9, а к середине 80-х годов он сократился до 3:5, то все эти десятилетия военно-экономическое противостояние изматывало не блок НАТО, а страны СЭВ, не Соединённые Штаты, а Советскую Россию. О каком потребительском процветании, о какой персональной свободе могла идти речь?

Таким образом, выводы, сделанные в “программной статье” относительно прошлого России, менее всего соответствуют и фактическому положению дел и исторической правде, что ставит изложенные в ней суждения в один ряд с идеями, мнениями, предположениями, словом доктринами, под которыми охотно поставят свои автографы такие замечательные в своём роде деятели, как Собчак и Чубайс, Гайдар и Хакамада, Явлинский и Немцов, Лужков и даже Примаков. Поэтому премьеру-президенту не надо искать единомышленников. Даже если политика их разведёт в разные стороны, родство в идеологии налицо.

Но от кого слышатся эти пацифистские призывы? Не сам ли г-н Путин ещё лет 10 тому присоединился к партии, которую нисколько не смущали политические и “социально-экономические потрясения, катаклизмы и радикальные преобразования”. Она считала их необходимыми и в целях их осуществления отчаянно боролась за власть. Что было начертано на знамёнах, под которыми тогда находился юный подполковник КГБ? Да здравствуют радикально-либеральные идеи! Что было повержено революционной партией, в которой он состоял? Так называемая “коммунистическая доктрина”. Кого они хотели уничтожить? Общенародную собственность!

Неспособность к радикальной смене социально-экономических отношений в “программной статье” объясняется просто: “терпение и способность к выживанию, равно как и к созиданию, находятся на пределе истощения. Общество просто рухнет – экономически, политически, психологически и морально”. Для подобных заключений, казалось бы, должны приводиться серьёзные основания, неопровержимые факты. Но их в статье нет.

Вместо фактов текст заполнен безличными предложениями, вроде – моросит, смеркается, вечереет, или мало что говорящей статистикой. “Изменилась структура российской экономики”. - Но от этого ещё никто не умирал. “Крайне низка производительность труда в реальном секторе”. - И этот показатель никогда не приводит к катастрофе. “Неуклонно снижаются отечественные инвестиции”. - Досадно, но “истощение терпения” и здесь не при чём. “Нас сильно потеснили зарубежные конкуренты на рынках наукоёмкой продукции гражданского характера”. - Огромный внутренний рынок России не заполнен отечественной продукцией, и он, в конце концов, не подобие рынка Бельгии или Дании, чтобы стремиться увеличивать экспорт отечественных товаров. “Идёт неуклонное снижение реальных денежных доходов населения”, которые, в расчёте на душу населения, менее 10 % от показателя США. – Вот это аргумент посерьёзнее, но вряд ли официальная статистика даёт правдивую картину. Дело не в средних цифрах, заниженных в несколько раз благодаря теневому характеру существующих производственных отношений, а в вопиющем неравенстве доходов. Но об этом “оценка ситуации” скромно умалчивает. На самом деле у менее чем 2-3 % населения сосредоточено сейчас более 80 % всего национального богатства. Стало быть, проблема не в том, что снизились денежные доходы населения, а в том, что оно дочиста ограблено.

Чтобы устрашить воображение обывателя, ему демонстрируют другие цифры.

Если в 1990 году доля оборудования со сроком эксплуатации до 5 лет составляла 29 %, то в 1998 – 4,5 %. Даже если цифры не врут, спрашивается: ну и что? Современный Китай, к примеру, уступает США по размеру ВВП в 2 раза, по душевому размеру ВВП – более чем в 12 раз. Практически все показатели, на которые ссылается “программная статья”, чтобы убедить, что Россия находится в агонии, применительно к Китаю доказывают прямо противоположное, – что его перспективы замечательны, как никогда. Вот уж действительно: что китайцу хорошо, то русскому смерть.

Даже если китайский опыт напрямую не подходит, можно вспомнить не менее серьёзные проблемы других стран. Они возникли в Веймарской Германии или депрессивных США 30-х годов, преодолённые ими за считанные месяцы не вопреки, а благодаря национальной революции. Или более чем неблагополучное положение самой Советской России после завершения гражданской войны в 1921 году. Тогда не отказ от революционных методов, а их последовательное применение обеспечило в кратчайшие сроки восстановление и приумножение экономического и военно-технического потенциала, что не только спасло Россию от порабощения, но в дальнейшем превратило её в сверхдержаву.

Разве картины, которые изображают “современную ситуацию в России” в виде некоего Апокалипса, не потребовались только для того, чтобы, с одной стороны, бросить тень на её прежнее состояние, а с другой – представить радикал-реформаторов, к которым автор статьи решил себя причислить, в качестве её спасителей? Вместо экономического анализа сделан откровенно партийный вывод. Он звучит так: “Нынешнее трудное хозяйственное и социальное положение страны – это во многом плата за наследие в виде экономики советского типа”, которая являлась “системой, устроенной на совсем других основаниях, имеющей громоздкую и деформированную структуру”. Порочными признаками “советской экономики”, если верить нашему автору, являются: “чрезмерный упор на развитие сырьевого сектора и оборонных отраслей в ущерб развитию производства товаров народного потребления и сферы услуг; недостаточное внимание у информатике, электронике и связи, ключевым отраслям современной экономики; недопущение конкуренции товаропроизводителей и отраслей, что тормозило научно-технический прогресс, сделало российскую экономику неконкурентоспособной на мировых рынках; ограничение и даже подавление инициативы, предприимчивости как предприятий, так и их работников”.

Выше мы уже напоминали о причинах, заставлявших развивать в Советской России военно-технические отрасли, и не имевших иного основания, кроме “Холодной войны” между СССР и США, социалистической и капиталистической системами. При этом сырьевые и оборонные отрасли существовали не сами по себе, и “развивались” не чрезмерно (где та “мера”?), а как составная часть экономики всех стран “социализма”.

Россия выплавляла чугун, стать, алюминий, заготавливала лес, строила самолёты, танки, ракеты, подводные лодки, развивала станкостроения и т.д. А что делали другие страны? Чехословакия производила трамваи, обувь, пиво. Румыния изготавливала мебель. ГДР специализировалась на оптике, оборудовании связи, кораблестроении, шила одежду. Болгария выращивала овощи. Словом, экономика СССР участвовала в межотраслевым разделении и специализации труда, что имело место не только от Эльбы и Судет до Чукотки, но и по обе стороны Атлантики. Столь же “основателен” и честен упрёк в “недостатке внимания” к ключевым отраслям современной экономики, который так же повисает в воздухе, не будь такого “внимания”, заметим, Советская Россия не имела бы ракетно-космические, авиационные, спутниковые и иные аналогичные системы.

Понятно, что массовый “советский” потребитель десятилетиями осязал, обонял, видел, наконец покупал товары с ярлыками ГДР, Польши, Чехословакии, Болгарии, не говоря о товарах из западных странах. Не потребляя почти ничего с маркой “сделано в СССР”, он был убеждён, что отечественная экономика работает или вхолостую, или “гонит брак”, или – вообще ничего не делает. То, что она производила, не предназначалось для личного потребления. Не отсюда ли та снисходительная лексика статьи, которая должна оправдывать “реформаторов”: “сегодня мы пожинаем горькие плоды этих десятилетий”, “главных проблем избежать было невозможно”, “нынешнее трудное хозяйственное и социальное положение – плата за наследие советского типа”, “рыночные механизмы пришлось внедрять” и т.п.

Если согласиться с тем, что наши реформаторы “монетаристы”, поскольку их деятельность все годы “реформ” сводилась к утверждению “экономической свободы”, которая зачастую выражалась в одной только свободе торговать всем чем угодно, и поискать их зарубежных предшественников, то они будут обнаружены на Британских островах прошлого века под именем “фритредеров”.

Их целью, давшей им название, являлась свобода торговли, беспрепятственное движение капитала, освобождённого от всяких политических, национальных и религиозных пут. Земля должна была стать рыночным товаром и эксплуатироваться в соответствии с общими законами торговли. Нельзя допускать никаких политических или социальных ограничений, регламентов или монополий, кроме тех, которые вытекают из “вечных экономических законов”, т. е. из тех условий, при которых происходит производство и распределение капитала. Во всех сферах жизни должна господствовать свободная конкуренция при минимуме правительственной власти.

Но совпадая в том, что относится к свободе торговли, во всём остальном наши “монетаристы” оказываются полной противоположностью английским “фритредерам”. Если “фритредеры” представляли партию сильной буржуазии, мирового господства английской промышленности, то наши “монетаристы” – партию бюрократических привилегий, лакейского подчинения русской экономики мировому капиталу. “Фритредеры” олицетворяли промышленный капитал, “монетаристы” – торгово-посреднический и спекулятивно-банковский. “Фритредеров” возглавляли фабриканты, “монетаристов” – финансовые олигархи-процентщики. Свобода торговли у “фритредеров” опиралась на развитие производства, на экономику, товары которой вторгаются на чужие рынки, у “монетаристов” - на свёртывание производства и поглощение собственного рынка продуктами чужого производства.

О лицемерной застенчивости радикал-либералов, руководивших страной при осуществлении “реформ”, которые низвели экономический потенциал до катастрофического уровня, говорят и безличные формы глаголов, используемые в “программной статье” при его описании. Безличные глаголы применяются тогда, когда действия есть, а субъектов, которые их породили, нет. Никому нельзя предъявить счёт за то, что “темнеет”, “вечереет” или “смеркается”. Иное дело – экономическое положение страны, неожиданно превратившейся из кредитора в должника, из богача – в нищего, из державы - в территорию. Здесь деятелей как раз пруд пруди. Так, например, структура российской экономики не изменилась, а была изменена, производительность труда не снизилась, а её заставили снизить. Кто изменил и снизил? Ответ один – радикал-либеральная партия, захватившая власть в стране в начале 90-х годов.

Начав тогда “экономические и политические реформы” под лозунгами совершенствования социализма и сохранения всех его принципов, в действительности же стремясь возвратить страну на сто лет назад, к началу “развития капитализма в России”, - она теперь бесстрастно констатирует, что общество совершенно “истощено” и неспособно даже к “выживанию”. Да и как могло быть иначе, если реформаторы “на протяжении всех этих лет двигались как бы ощупью, наугад, не имея чётких представлений об общенациональных целях и рубежах, которые обеспечат России положение высокоразвитой, процветающей (как, опять!) и великой страны мира”. Довольно странно видеть утверждение, отрицающее за СССР и высокое развитие, и статус великой страны. Но что иногда не сделаешь для “красного словца”. Жаль, что это делает действующий премьер, который безусловно станет 26 марта президентом.

Далее автор приходит к парадоксальным выводам: с одной стороны, “мы сможем рассчитывать на достойное будущее, только если сумеем универсальные принципы рыночной экономики и демократии органически соединить с реальностями России”, с другой – что “начался процесс усвоения нашим народом наднациональных, общечеловеческих ценностей, возвышающихся над социальными, групповыми, этническими интересами”. Из текста, находящегося в другом месте статьи, следует, что деградация экономики и не имевшая прецедента общественная депрессия суть формы, в которых проявляется “возрождение и расцвет” России, а истекшие 10 лет есть ни что иное, как “первый, переходный этап экономических и политических реформ”, который уже вывел “нас” на “магистральный путь, которым идёт всё человечество”.

Обычно у нас начинают за здравие, а кончают за упокой. Здесь всё наоборот: на краю могилы, в которую собираются закопать коченеющее, разлагающееся тело России, провозглашают здравицы и выводят патетически - “многая лета”.

Российская идея

Автор не отрицает наличия в русском обществе идеологической проблемы и соглашается с необходимостью “российской идеи”. Но, тем не менее, не признаётся необходимость “восстановления в России государственной, официальной идеологии”. Другими словами, г-н Путин, с одной стороны, подтверждает, что в русском общественном сознании разрушена и отсутствует система идей, представлений, понятий по вопросам философии, политических взглядов, морали, искусства, религии, что и принято считать идеологией, а с другой заявляет: “я против восстановления идеологии”, и даже - “в любой форме”.

Никаких серьёзных аргументов, кроме неких “ассоциаций”, навеянных превратными либеральными представлениями о развитии общественной мысли в России после 1917 года, не приводится. При этом игнорируется противоречие, возникающее при одновременном утверждении необходимости “идеи” и отрицании “идеологии”, как если бы признавалась необходимость деторождения и отрицалась любовь, признавалась полезность вещи и отрицалась необходимость её производства.

Можно констатировать, пока не касаясь содержания идеологии, что отрицание таких её внешних свойств, как объективный характер, как признак развитого общества, как формы мировоззренческого отражения общественным сознанием общественного бытия, всё это является идеологическим свойством радикального либерализма. Либеральная система взглядов, заняв доминирующее положение сначала в сознании русской интеллигенции, затем в сознании той политической группировки, которая монополизировала власть в стране, теперь, провозглашает, что никакой “идеологии” вообще не нужно.

Понятно, что “российская идея” при таких заявлениях оказывается ни чем иным, как всего лишь бессодержательной идеологической формой, предназначенной для заимствованных нерусских идеек – американских, еврейских, “общечеловеческих”. Если на русской цивилизационной почве выкорчёвывать собственную идеологию, то придётся использовать чужую. И тогда станет не важно, как она появится. В результате применения “силовых методов”, что произошло в 20-е годы с коммунистической доктриной, или следствием иезуитского просачивания, как произошло в 80-е с либерально-радикальной доктриной.

Главное назначение “российской идеи” (именно российской, а не русской) утилитарна. Она не претендует на то, чтобы являться средоточием духовного совершенства, душевного здоровья, всестороннего культурного развития. Её задача – “консолидация российского общества”. “Российская идея” ограничивает “россиянина” приземлёнными, даже примитивными материями. Они сводятся к простому перечислению:

Свобода духа, интеллекта и печати, плюрализм идей; устойчивость, уверенность, возможность планировать будущее; трудиться в условиях мира, безопасности, прочного правового порядка; многообразие форм собственности, рыночные отношения; возможность иметь собственность, свобода заниматься предпринимательством, создавать состояния; основные политические права и свободы личности. Вот и всё, хотя подчёркнуто: “этот перечень можно продолжить”.

Основной порок либеральной идеологии состоит в том, что она не признаёт ни национальной природы современного социума, ни национальных особенностей вообще, ни противоречий, вытекающих из национальных социально-экономических, общественно-политических и духовно-нравственных отношений. Либерализм оперирует не национальным, а абстрактным человеком, наделяя его абстрактными, внеисторическими, химерическими “общечеловеческими качествами”, изначально враждебными любой форме социальной самоорганизации.

Либеральный человек находится в состоянии антагонизма не только с государством, производственными корпорациями или общинами (либералы говорят: муниципия). Под знаменем абсолютной свободы он обречён бороться с семьёй, обычаями и традициями, религией предков, законами природы и даже собственным сознанием. Он не может быть их “рабом” даже под угрозой окончательно рехнуться. Мы не перечисляем качества “коммунистического человека”, такого же абстрактного, как и его либеральный коллега, потому, что это выходит за пределы нашего предмета. Слава Богу, г-н Путин хромает на одну, а не на обе ноги.

Чтобы оправдать прилагательное в словосочетании “российская идея”, г-н Путин приводит “другую опорную точку консолидации российского общества” (идея “российская” и общество “российское”) – называя “исконные традиционные ценности россиян”. Это ценности двух видов – положительные и отрицательные. К первым отнесены: патриотизм, государственничество, державность и социальная солидарность. Ко вторым – свобода от национальной кичливости (читай – свобода от национализма, от принадлежности к русской нации) и имперских амбиций (читай – свобода от любви к исторической России, которую создавали Владимир Святой и Сергий Радонежский, Иван III и Андрей Рублёв, Минин и Сусанин, Ломоносов и Суворов, Карамзин и Кутузов, Паскевич и Пушкин, Лазарев и Пирогов, Достоевский и Скобелев, Пржевальский и Менделеев, Макаров и Вернадский, Брусилов и Павлов, десятки тысяч выдающихся русских деятелей, хранивших русские цивилизацию и государство одиннадцать столетий). Ничего этого и в помине нет в “программной статье”.

И хотя о патриотизме в ней произносится много правильных слов, там отсутствует главное. Патриотизм – это любовь к Отечеству. Любовь не может объявить своё чувство на языке рациональных понятий. Отечество любят, потому что оно Отечество. Патриотизм же любит не Государство Российское, а Россию. Но если объяснить патриотизм невозможно, приходится объяснять смысл слова Россия.

Радикал-либералы понятие Россия отождествляют с понятием Российская Федерация, страну – с государством, мистическую связь человека со “страной отцов” - юридическим отношением гражданина с властью. Всё бы ничего, но разве РФ имеет историю и у неё есть свершения, которыми можно гордится? Разве является она “страной отцов”, и наши предки именно её стремились “сделать краше, богаче, крепче, счастливее”? Да нет конечно!

Отечеством, к которому русские испытывают чувство патриотизма, является та Россия, у которой есть история и в которой земли Российской Федерация - хотя и неотъемлемая, но всё-таки часть. В современную эпоху “патриотизм” необходимое качество общественного самосознания, но недостаточное. Человеческое развитие дополнило его ещё одним – чувством национализма. Пока такая форма самоорганизации человеческих сообществ, как нация, не существовала, для национализма не было объективных условий. Она возникла, когда сообщества, организованные в государства, превратились в нации. Но социумы развиваются неравномерно. Русское общество моложе Европы лет на 300. Впервые нации и национализм возникли в европейских государствах, затем в политически развитых государствах Азии, таких как Китай, Турция, Япония, в последнюю очередь, лишь в начале XX веке, национализм возник в русском самосознании. Тогда его распространению помешали объективные препятствия. прежде всего крестьянский, а не буржуазный и тем более не пролетарский характер революции, начавшейся в 1905 году, продолженный в 1917 и завершившийся полной победой ремесленного крестьянства в 1936 г.

Национализм как система философских, социальных и политических взглядов с 1921 по 1985 год был под запретом и преследовался коммунистами в уголовном порядке. Даже русские публицисты-националисты подверглись репрессиям, а некоторых, как например С. Меньшикова, даже расстреляли. И не мудрено – бороться с русским национализмом завещал сам Ильич. Вот лишь некоторые цитаты и фразы из его статей:

И сейчас не коммунизм, а именно национализм является для либерального режима в России самой опасной идеологией, которую он если и не преследует пока как преступление, поскольку он находится ещё в зачаточном состоянии, то старается дискредитировать и шельмовать. Вот лишь пара примеров, главными действующими лицами которых являются как раз “россияне”, истинные идейные единомышленники г-на Путина.

Некоему г-ну Асмолову, заведующему кафедрой МГУ, а в недавнем прошлом влиятельному ультралиберальному замминистра просвещения, принадлежит статья, в которой русский национализм назван “социальной болезнью расчеловечивания”, “социальной патологией”, а возможность его победы в России – “трагедией”. Влиятельный идеолог русскоязычного либерализма г-н Баткин называет Россию “отсталым анклавом”, управлять которым должно не русское, а “мировое правительство”. Патриотизм же уподоблен этим “историком культуры” “торжеству бессмыслицы, алогизму, вранью, недомыслию”. Что вызывает такую страстную ненависть? Современные либералы, как и коммунисты, неистовствуют, потому что их не устраивают происходящие в обществе процессы, которыми они не в состоянии управлять.

В “программной статье” “национальная гордость” противопоставлена “национальной кичливости”. На языке науки любовь к нации или национальная гордость называется национализмом, национальная кичливость, если она приобретает патолого-агрессивную форму – шовинизмом. Здесь же, всё намеренно перепутав и смешав, национализм приравнен к национальной кичливости, прошлое выброшено “за борт” под видом неодобрения неких “имперских амбиций”, вместо действительного русского патриотизма сшит кургузый “российский патриотизм”.

Несколько замечаний об остальных, менее значимых тезисах, в которых сказаны совсем невнятные вещи.

Под “державностью” понимается нечто вроде дипломатического эвфемизма, уравнивающего в термине “держава” государства любого ранга и калибра, лишь бы их правительства были способны “применять в промышленности передовые технологии”, “обеспечивать высокий уровень благосостояния народа” и умели “надёжно охранять безопасность и отстаивать национальные интересы на международной арене”.

Традиционное положительное отношение общества к государству называется “государственничеством”, “всегда” игравшим “исключительно важную роль в жизни страны, народа”, являвшемуся “гарантом порядка, инициатором и главной движущей силой любых перемен”. При этом автор сокрушается из-за того, что Россия вряд ли станет “вторым изданием США или Англии, где либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции”, демонстрируя, таким образом, не только свою собственную идеологическую зависимость от либеральной идеологии, но и известное незнание некоторых важных обстоятельств.

Сомнительна “глубина традиций” применительно к США, государству всего лишь с 200-летней историей, в которой - физическое уничтожение не менее 10 миллионов индейцев, собственные традиции в которой, если не считать любви к кольту и рождественской утке, вообще отсутствуют. Никто не сомневается в глубоких исторических традициях Англии, но ещё никому не приходило в голову, кроме кремлёвских почитателей “чикагской школы”, отождествлять их с либеральными ценностями. Англия – консервативна.

Когда говорят, что в России государство играло важную роль в жизни страны и народа, то тем самым между ними строят пограничную полосу. Страна и народ отдельно, государство - отдельно. Это чисто либеральный взгляд на политическую историю, которая могла возникнуть лишь на основании европейского опыта, но не истории России и её традиций. Если в Европе существовали объективные предпосылки для формирования как институтов гражданского общества, так и отделённых от них институтов государственной власти, то в России таких предпосылок, – прежде всего благоприятные для развития хозяйства природно-климатические условия, разделение общества на классы, противоположность города и деревни, ремесла и земледелия, - не было. Здесь институты государства и общества, в отличие от Европы, существовали не раздельно, а как единое целое. Русское государство всегда являлось политически организованным обществом, а общество было растворено в государстве.

Что касается “социальной солидарности”, которая заключает в себе, согласно “программной статье”, “коллективные формы жизнедеятельности” и “патерналистские настроения”, то автор, по его собственному признанию, даже не пытается “давать ответ на вопрос, хорошо это или плохо”. Он признаётся, что “важно то, что такие настроения имеют место и поэтому не считаться с ними нельзя”. Что же, как говорится, и на том спасибо.

Сильное государство

Либеральная доктрина отождествляет государство с властью, подменяя государственность (способ существования) властвованием (способом управления). Если бы не этот логический абсолют, составляющий суть всей либеральной теории государства, то идея восстановления “сильного государства” не вызывала бы особых возражений. Но декларирование необходимости “сильного государства” в либеральной интерпретации означает установление в стране деспотического режима органов исполнительной власти, или, что одно и то же, “сильной государственной власти”. Чтобы ни у кого не было иллюзий, написано предельно откровенно: “Сильная государственная власть в России – это государство”.

Напомним, что спор о сущности государства не принадлежит прошлому и ни является отвлечённой схоластикой. В нём сталкивается две точки зрения. Одна, опираясь на историю и условия, существующие в Европе, трактует государство как отчуждённую от гражданского общества систему власти, господствующую над ним. Её разделяют как либералы, так и коммунисты. Другая точка зрения, принадлежащая русскому национал-патриотизму, утверждает, что в России, в отличие от Европы, государство является политической формой самоорганизации общества. Государство Российское и есть само общество.

Поэтому, когда Людовик XVI произносил своё знаменитое “государство-это я”, он не отрицал Францию, как можно было бы подумать с русской точки зрения, а всего лишь подчёркивал, что вся власть в королевстве должна принадлежать лично ему, французскому королю. Но для русского сознания государственная власть никогда не отождествлялась с государством, а являлось всего лишь его функцией. Как бы ни самодержавны были русские цари, ни у одного из них не могло возникнуть мысли, подобной той, которую позволил себе высказать “король-солнце”. Николай I, который должен остаться в русской истории хотя бы только за то, что именно его царствованию принадлежит честь создания Свода законов Российской империи, произнёс известную фразу о том, что не он правит Россией, а 40 тысяч чиновников. Марксистская доктрина, в свою очередь, неоднократно подчёркивала, что для неё государство и общество - совершенно разные вещи. Когда прусская юстиция в середине XIX века обвинила коммунистов в заговоре против государства, Маркс популярно разъяснил, что конечной целью коммунистов является “разрушение существующего общества”, при этом добавив:

“Если бы кто-нибудь поставил себе прямой целью ниспровержение прусского государства и проповедовал бы, что средством для достижения этой цели является разрушение общества, то он уподобился бы тому сумасшедшему инженеру, который хотел взорвать землю для того, чтобы смести с пути навозную кучу”.

Что бы здесь не декларировалось, а написано в этом разделе достаточно много, - и об очередных перетрясках госаппарата, и о том, что законы должны быть конституционны, и о том, что масса принятых ранее законов весьма сомнительна в этом отношении, - два момента являются ключевыми.

Первый состоит в том, что, как полагает г-н Путин, “мы имеем по-настоящему хорошую Конституцию”. Значит, в будущем будут блокироваться все попытки внесения в неё каких-либо изменений, тем более – попытки принять новую конституцию. Так как недостатки Конституции, принятой в 1993 году под гул артиллерийских выстрелов, разрушающих парламент, общеизвестны, то легитимизм, с которым выступает режим, носит знаковый характер. По крайней мере декларировано, что уход с политической сцены её вдохновителя сохраняет покоящиеся на преступлении конституционные основы. Так называемым региональным элитам и, прежде всего, “республикам в составе РФ”, гарантировано сохранение их гипертрофированных полномочий. Превращение РФ из конституционной федерации в договорную конфедерацию. Остаётся неизменной и верхняя палата, собрание удельных князей, принятие законов в которой оказывается откровенным торгом за очередные региональные привилегия. О создании вместо этой карикатуры на парламент настоящего сената, состоящего из выдающихся и авторитетных политических и общественных деятелей страны, пока что надо забыть. Все либеральные пошлости, вставленные в текст Конституции, вроде “свободы СМИ”, продолжат свою разрушительную работу, являясь нормами прямого действия.

Второй момент – главная роль должна и дальше принадлежать не всем властным институтам согласно разделению полномочий между ними, и не представительным органам, что само собой разумеется в любом государстве, где декларируется демократия, а органам исполнительной власти, то есть президенту и правительству. Эта философия не становится слаще оттого, что она сдобрена изрядной порцией либерального сиропа, например, обещанием “усилить контроль общества над исполнительной властью” и придать “первостепенное значение партнёрским отношениям между исполнительной властью и гражданским обществом, развитию институтов и структур последнего”. Если вспомнить, что в России не сложилось ни гражданского общества, ни его институтов, а некоторые сословные или производственные институты, вроде дворянских собраний в прошлом или профсоюзов сейчас, в действительности являлись государственными учреждениями, то настоящий смысл и истинная цена обещаний станет понятными и без дальнейших пояснений.

Эффективная экономика

Несмотря на выделение экономическому разделу четверти всего объёма статьи, перед нами не более чем набор стандартных благих и неискренних пожеланий, которые должны понравиться всем.

И социальным низам, которым обещано “формирование целостной системы государственного регулирования экономики и социальной сферы”.

И частному сектору, для которого серый цвет стал определяющим. Его успокоили тем, что система регулирования не предполагает “возвращения к директивному планированию и управлению, когда “всепроникающее государство регламентировало сверху донизу все аспекты работы каждого предприятия”. Нет нужды говорить, что такой системы в прошлом никогда не было, разве что во время Отечественной войны.

И базовым отраслям промышленности, задыхающимся без инвестиций, словно рыба, выброшенная на берег. Им обещана “инвестиционная политика, сочетающая как чисто рыночные механизмы, итак и меры государственного воздействия”, а также некая “промышленная политика”. При этом та отрасль, которая даёт сейчас не менее 70 % всего валового внутреннего продукта, то есть естественные монополии, прежде всего сырьевые, совершенно обойдены вниманием, что наверняка означает скорую их приватизацию. Этой сфере обещано некое “регулирование”, стало быть не исключено, что они будут распроданы на корню хорошо известным частным лицом с баснословными личными состояниями.

Для аграрников обещания свелись к возможности создания “аграрной политики”, в которой каждая крестьянская фракция – и Лапшина, и Харитонова, и Башмачникова, получит свой кусок, одни – государственную поддержку, другие – государственное регулирование, третьи – рыночные реформы, и все скопом – реформу земельной собственности.

Но главная мысль, опровергающая и перечёркивающая все предыдущие, состоит в утверждении, что “экономика России должна быть последовательно интегрирована в мировые хозяйственные структуры”, что “без этого мы просто не сможем подняться на те ступени экономического и социального прогресса, которые достигнуты передовыми странами”. Ну как тут не вспомнить профессора Преображенского с его: “Пропал дом”. Намерение превратить Россию в данника “цивилизованного мира” не может не прийтись по вкусу так называемым международным финансовым институтам, вроде МВФ, которые являются агентами американского правительства, ибо живут под его патронажем и на его средства.

Разобранная статья является первым развёрнутым политическим выступлением г-на Путина, который до её появления ограничивался одними только спичами. Как мы видим, её нельзя рассматривать иначе, как клятву верность ельцинизму, произнесённую за день до превращения автора из преданного единомышленника президента и принца-консорта в премьера-регента, из первого министра в без пяти минут президента, причём программная часть статьи, если понимать её буквально, является планом дальнейшего ельцинирования страны, а оно сознательно насаждало в жизнь страны антирусские либеральные каноны.

Признание автора в приверженности идеологии радикального либерализма, последовательное оправдание им всех деяний радикал-либералов, от неустрашимых Гайдара и Чубайса 1991-92 годов до Мафусаила Степановича Черномырдина в 1993-98, таких “камикадзе”, как Кириенко, Степашин и Примаков в 1998-99 годах, чьи правительства только тем и занимались, что превращали существование населения страны в подобие стихийного бедствия, широкое распространение этого манифеста по каналам массовой информации, всё это может быть объяснимо, по крайней мере, тремя обстоятельствами.

Одно из них, более важное, чем другие, связано с необходимостью продемонстрировать лояльность в отношении “мирового сообщества”, которому накануне назначения на высшую государственную должность надо было публично присягнуть на верность. Г-жа Олбрайт, госсекретарь правительства США, не замедлила прочитать и одобрить. Что же касается внутреннего потребления, то автор, скорее всего, был совершенно уверен в том, что о его внешнеполитическом грехопадении мало кто узнает, а если и узнает, то скоро забудет, по крайней мере задолго до 26 марта 2000 года, когда ему предстоит сменить скромное звание премьера-регента на золотую президентскую цепь.

Вместе с тем статья – индивидуальное обращение претендента на президентский престол, и значит – она ещё и декларация о намерениях, предназначенная для тонкого, проницательного понимания в “своём кругу”, и некий манифест, используемый для торжественного обращения к населению. Его анализ не может ограничиваться лишь самим текстом. Не менее важными бывают его пропуски, те сюжеты, которые в нём отсутствуют.

В статье, к примеру, нет ни строчки относительно главной проблемы России, связанной с её политическом распадом, и активно дискутируемое в обществе объединение РФ с Белорусской республикой. Как хорошо известно, Беловежская Россия расчленила русскую нацию на множество псевдогосударственных образований, в большинстве которых она, к тому же, подвергается безнаказанной дискриминации, породив и проблему национального воссоединения, и необходимость защиты соотечественников. Объясняется ли неупоминание этой темы безразличным к ней отношением? Нет ни слова о мероприятиях по преодолению процессов депопуляции, почти десятилетнего вымирания русских, скорость которого достигла более чем миллиона в год. Также обойдена вниманием проблема, возникшая с дальнейшей судьбой общенационального имущества, прежде всего предприятий и месторождений, которое было подвергнуто “приватизации”, проведённой вопреки законам и без учёта национальных интересов. В качестве наиболее серьёзного события, ввергшего население в состояние нищеты, назван финансовый кризис 17 августа 1998 года, но из этого не сделано серьёзных выводов, в частности, относительно банковской системы, ставшей превосходно организованным преступным сообществом, превратившим денежное обращение в способ разорения целых стран. Можно продолжить перечисление, но и этого вполне достаточно, чтобы понять, насколько односторонне составлен разобранный документ, и насколько субъективна и неполна изложенная в нём политическая философия.

Русская идея, о необходимости которой развёрнуто написал Бердяев ещё в 1946 году, вообще отвергнута и подменена некой “российской”, на поверку оказывающейся конспектом либеральных трюизмов. Через всю статью понятие государства трактуется в либеральном духе, - как “надстройка”, существующая одновременно с обществом и представляющая собой систему институтов власти, отчего тезис о “сильном государстве” приобрёл прямо противоположный смысл - усиление “государственной власти”. Здесь либеральное понимание государства сомкнулось с коммунистическим, заявившим, что государство должно вообще отмереть.

Что же касается экономической части программы, то она получилась подобной “даме, приятной во всех отношениях”. Ни оценка прошлого, для которого не нашлось ни одного доброго слова, ни картина настоящего, где патетическое признание состоявшейся катастрофы немеет перед необходимостью назвать её виновников, не может удовлетворить даже самого невзыскательного читателя. Прошлое представлено в самых мрачных тонах, как будто в нём не было у русских ни выдающихся побед, ни замечательных достижений в науке, искусстве или социальных отношениях, ни блестящих деятелей и вождей. А когда доходит до настоящего, то перед читателем всё многообразие жизни, все краски мира, все противоречия ограничиваются одними только меркантильными проблемами, коммерческими отношениями, вращающимися вокруг купли-продажи и барыша.

При критическом разборе “программной статьи”, с которой на капитанский мостик России вступает новое поколение либеральных политиков, менее всего хотелось бы переходить на личность её автора. Как раз лично г-н Путин, судя по его высказываниям, манере поведения, некоторым поступкам, связанным, прежде всего, со второй Чеченской компанией, вызывает скорее симпатию. Но по тому, каким стилем и какими словами написан этот документ, разительно отличающийся от заявлений и поступков самого г-на Путина, видно, что “меморандум” готовился не за столом премьер-министра, а в референтуре, доставшейся ему от предшественника.

Поэтому наш объект критики – сама либеральная доктрина, либеральная политическая практика, от имени которой и составлена “программная статья”. История двух последних столетий, на наш взгляд, демонстрирует абсолютную несовместимость России и либерализма, который время от времени оказывается на вершине власти. Не будь Александра I заражен этим недугом, в России не было бы почвы ни для хронического этно-шовинизма финнов и поляков, которым император даровал политическую автономию, ни для лакейского европеизма, отторгнувшего русское дворянство от своей страны, ни для радикальных “декабристских” заговоров и мятежей. Либеральные “великие реформы” Александр II чуть было не привели к катастрофическим последствиям, предотвращенных лишь благодаря решительным контрреформам его сына. Чем закончился февральский либерализм 1917 года – общеизвестно, и от катастрофы страну удалось спасти лишь в результате октябрьского переворота и Гражданской войны, в которой либеральную заразу удалось разгромить.

В третий раз за двести лет “реальный либерализм” ввергает Россию в системный кризис под видом сначала “перестройки”, затем “маниакального беловежья”, политический курс которого, после вынужденного ухода из политики его главного исполнителя, теперь обещано продолжить. Однако не всё так просто, как кажется. Ближайшее время должно показать, насколько либерал-радикализм, демонстративно выраженный в статье премьера, совместим с реальной политикой, которую ему же придётся осуществлять. Конкретные проблемы страны всегда оказываются сильнее, чем популярные, но обычно беспочвенные теории. Кроме того, мировой опыт знает множество примеров решительного преодоления преемниками политики предшественников, когда вопрос о том, быть или не быть стране и государству, стоит ребром. Достаточно сослаться на наиболее значительные в современной истории примеры Чан Кайши, Муссолини, Гитлера, Ф. Рузвельта, в Советской России – Сталина, которые для спасения своих отечеств от национальных катастроф шли на решительный разрыв с собственным политическим прошлым. Уже первые шаги, сделанные г-ном Путиным в его новом качестве, не исключают аналогичной перспективы, и тогда, как знать, быть может России придётся стать ареной борьбы, которую политический класс вёл в Советской России между 1922 и 1937 годами. Чтобы самому стать государственным деятелем, а не марионеткой, каким его считают многие так называемые союзники, не столько устроившие скандал в Госдуме, сколько организовавшие его, оставаясь за кулисами, г-ну Путину придётся действовать не в соответствии с изданным им манифестом, а вопреки нему. Многое станет понятным в течение первых трёх месяцев 2000 года. Не зря говорится – Париж стоит мессы.