Журнал «Золотой Лев» № 85-86- издание русской консервативной
мысли
М.З. Юрьев
Итак, в чём истинная подоплёка на
глазах активизировавшихся в последние год-два ожесточённых дискуссий об
историческом месте Сталина? Дискуссий, казалось бы, полностью лишённых
актуальности, поскольку ни один из элементов государственного устройства или
управления, составлявших сталинизм, никто не обсуждает и не собирается
обсуждать в плане практической политики… Главная причина — в попытках осознать,
в какой стране (в исторической перспективе) мы живём и хотим жить…
Спросите 100
человек на улице, считают ли они революцию и Гражданскую войну 1917-1921 годов
трагедией, — «да» ответят около 90%; спросите, можно ли сказать, что большевики
узурпировали власть, — «да» ответят около 80%. Спросите, можно ли тогда
сказать, что совершённые большевиками действия принесли неисчислимые беды и
лучше было бы, если бы этого не было, — «да» ответят 70%; спросите, означает ли это, что
белые делали героическое дело, защищая страну от красных, — «да» ответят 20%;
наконец, спросите, должна ли нынешняя и будущая Россия стать идейной
наследницей белого движения, — «да» ответят менее 10%, и то часть из эпатажа
(данные скомпилированы из разных опросов). Как же так, неужели опять загадочная
русская душа? Нет, просто осознание того факта, что революции, во всяком случае успешные, просто так не происходят, как бы ни хотели
этого собственные деструктивные элементы или спецслужбы других стран:
Российская империя к 1917 году прогнила так же глубоко и основательно, как и
СССР к 1991-му (или, например, Украина к 2004-му). При этом
вся тогдашняя элита во главе с царём (который был правителем столь сильным, что
таких бы на престол нашим нынешним врагам сажать для быстрого и полного их
самораспада) продолжала твердить про святую Русь, и сегодняшние «белые» за ними
это повторяют. Вот факт: в марте 1917 года Временное правительство в
порядке отделения Церкви от государства отменила обязательное еженедельное
причастие на военно-морском флоте — и в ближайшее же воскресенье причастились
всего 14% личного состава вместо 100% неделю назад (а дальше ещё меньше), да и
из тех часть явно просто по привычке. И это, заметьте, во время войны, в двух
шагах от смерти. Вот вам и святая Русь…
Да и вообще понятно, что было
именно так — как же иначе десятки миллионов людей спокойно смотрели бы на то,
как разрушают десятки тысяч церквей и убивают сотни тысяч священнослужителей? У
красных была сила. Ну и что, почему не боялись римской силы ранние христиане?
Вступились и в крайнем случае приняли бы мученическую смерть — что может быть
достойнее, в святой-то Руси, среди народа-богоносца? Кто-то так и делал, но
многие ли? Когда враг пришёл в 1941 году, в безбожной красной империи в
военкоматы стояли очереди из добровольцев, в основном чтобы такую мученическую
смерть и принять, так же, как к князю Пожарскому в 1613-м, а добровольческая
армия аж 8 тысяч добровольцев навербовала в 1918-м со всего Юга России. Нет, не
хотели защищать эту страну люди в 1918-1921 годах, как не хотели защищать
вторую империю в 1991-м, и лично мне психологически это вполне понятно: когда
слышишь известную песню про поручика Голицына, «за нашим бокалом сидят
комиссары / и девушек наших ведут в кабинет», то думаешь, что, наверное, очень
немного праведной злости должно было вызывать это у тех, кто и до смуты не имел
ни бокалов, ни кабинетов.
Подавляющее большинство людей
тогдашней России (практически все, кроме высших классов) вовсе не имели
кормилиц; а если кто не помнит, как называется тип государственного устройства,
при котором режим поддерживается только высшими классами, я напомню: Платон называл
его олигархией…
Теперь о красной империи. Чтобы
не было ложного представления о том, почему я пишу то, что пишу, скажу сразу:
мой дед расстрелян в 1938 году, бабушка просидела более 15 лет в лагерях, мать
вынуждена была скрывать, что она ЧСИР (член семьи изменников Родины), а отец,
еврей по национальности, прошедший войну с 1942 года, не мог с начала борьбы с
космополитизмом устроиться на работу простым учителем в школе. Никого сильно
преуспевшего при Сталине (да и потом) у меня в роду нет. Сам я родился уже
после его смерти, в 1959 году, и я во времена СССР в партии не состоял, из комсомола
уже при перестройке был исключён и, вообще, никаких особых успехов не добился.
Тем не менее справедливость требует признать, что государство истинно
сатанинское, построенное в 1917-1918 годах, создавал не Сталин — его роль в
революции и Гражданской войне не большая, чем у кавалера ордена Победы полковника
Брежнева в Великой Отечественной. И то, что создал уже Сталин — собственно
вторая российская империя — предстаёт в совсем ином свете, если сравнивать это
с тем, что он принял. Но в любом случае это была языческая тирания, с
многочисленными ритуалами служения культу красного бога, и, конечно, сам Сталин
был, и вполне целенаправленно, типичным идолом, — как иначе можно
интерпретировать то, что разбить в те времена его портрет или бюст квалифицировалось
не как оскорбление величества, а как террористический акт? И конечно, никакие
достижения и победы, даже если бы они были стократ большими, не могут ни на
йоту оправдать попытки, в значительной степени успешные, отвратить народ от
Христовой веры, — потому что зачем тогда все эти победы человеку, чья жизнь
коротка, как вздох. Но вот что удивительно: режим тогда был богомерзкий, а ныне
вполне приличный, но люди и отношения между ними почему-то были гораздо лучше и
чище, чем ныне. Церковь была в загоне, но противного Богу и установлениям
Церкви блуда было относительно немного.
А ныне Церковь почитаема, но
разврат в любых его проявлениях, в том числе публичное его освещение, достигли
уровня Содома и Гоморры (включая собственно содомский грех). Были проститутки и
тогда (хотя в несравнимых с нашими днями количествах), но это считалось низко и
этого стеснялись и скрывали, а ныне гордятся, и девочки в школах прямо
заявляют, что хотели бы сделать именно такую карьеру. И тогда воровали,
обманывали и взяточничали, но в сравнении с нынешними масштабами всё это
блекнет; и главное опять-таки в том, что этим гордятся и ворам (и в прямом, и в
переносном смысле) не приходит в голову в незнакомом обществе скрывать, кто они
такие, и чиновники-миллионеры, получающие формально небольшой оклад, вовсе не
стараются жить, как Корейко. Убивали и тогда, были
бандиты (с кем-то же боролись Жегловы и Шараповы), но можно ли это сравнить с
тем, что сейчас? Я не буду продолжать перечисление грехов из десятисловия, скажу лишь, что то же самое и в обычных
житейских делах: всё, что тогда считалось нормальным делать друг для друга
просто так, в порядке взаимопомощи, сейчас делают только за деньги, и иначе и
не мыслят. И попробуй скажи сейчас, что нечто надо сделать ради страны, — не
поймут. Естественным мотивом любых поступков считаются только свои интересы, в
основном материальные, а единственным достойным в жизни занятием — заколачивать
деньги. Конечно, всё это в среднем — были и плохие люди тогда и хорошие есть
теперь, и я вовсе не говорю за всех, — но общий сдвиг очевиден и печален. Для
меня нет загадки в том, почему это так — страна просто сменила одного идола на
другого, Власть на Деньги; и получается, что служение Деньгам делает людей ещё
хуже, чем служение Власти. Я остановлюсь на этом, потому что здесь один из двух
краеугольных камней сталиномании, и прошу простить меня,
если это покажется отвлечением.
В традиционном феодальном
обществе богатство и власть не разобщены — купцы есть, но средоточением и
власти, и богатства является феодал (в нашем случае князь), и поэтому богатство
в основном с ним и ассоциируется. При этом апология власти сильна (во-первых,
она от Бога и защищает веру, а во-вторых, она зримым образом защищает остальных
от многочисленных врагов и злодеев), а у богатства в православной культуре
никакой апологии нет. Но в силу этой неразделённости к богатству нет никакого
особого отношения. При капитализме с его возможностью сколотить состояние
появляется большое количество очень богатых людей, которые никакого отношения к
защите веры или людей никогда не имели — ни они сами, ни их предки, сплошь и
рядом они вообще иноверцы (разговоры о том, что любой капиталист, создав состояние,
принёс обществу много пользы, всё-таки явная американская лапша на уши). Это
вызывает неприятие, но терпимых масштабов — в конце концов, не так оно и
заметно, чужое богатство; но вот ранний капитализм превращается в развитой, и
объектами покупки становятся уже не только каменные палаты и горлатная шапка, но множество новых интересных вещей,
весьма заметных для окружающих: древние поместья и роскошные дворцы, земли и
заводы, газеты и спортивные команды, депутаты и губернаторы, политические
партии и фракции в парламенте (всё это, как вы понимаете, родилось не в 1992
году, и даже не на 100 лет раньше). И вот это становится нетерпимо для народа,
нравится вам это или нет, таков у нас народ и такова культура. У лютеранских
народов, в частности у американцев, это не так, там богатство считается признаком
богоизбранности (лично мне такие взгляды кажутся
омерзительными, ну да Бог им судья), но мы не лютеране, опять же, нравится это
или нет.
Я недавно сидел в холле
гостиницы, листал лежащий на столике какой-то глянцевый журнал и прочёл там,
как в некоем московском автосалоне молодой человек явно школьного возраста расспрашивал
продавца про стоящий «Бентли». Тот с неохотой
отвечал, понимая, что школьник спрашивает просто так. После этого молодой
человек позвонил маме и сказал, что он, наконец, нашёл себе машину к окончанию
школы: не новая, но зато большая и удобная, и стоит недорого — всего 150 тысяч
долларов. Мама приехала через полчаса, осмотрела машину и отправила сына в
банк. Так вот, сидящий рядом со мной и читающий тот же журнал незнакомый
человек, по виду явно обеспеченный, сказал мне (наверное, заметив, что я читаю
ту же статью): да, всё теперь лучше, чем при совке, живи — не хочу, но я бы
многое отдал из сегодняшней жизни, чтобы такого не было. И я присоединяюсь к
этому не знакомому мне человеку: и я бы отдал. За то, чтобы не было частных
владельцев футбольных клубов и телевизионных каналов, школьников, ездящих на «Бентли», и девушек, томно заявляющих, что они не понимают,
как можно летать на рейсовых самолётах. Я совсем не против того, чтобы человек
сколотил себе состояние и в 20, и в 50, и в 100 миллионов долларов, но всему
есть предел, количество переходит в качество, и мне от вида всего
вышеупомянутого делается противно и горько, при том, что я сам мультимиллионер,
и никакой зависти к этому испытывать не могу. Ну да Бог со мной, но таких, как
я, в этом аспекте — большинство (или по крайней мере очень много), и не видеть
этого и того, к чему это неизбежно приведёт, — значит проявлять такую же
слепоту, какую проявляли и власти, и мыслители в начале ХХ века, с известным
результатом (особенно персонально для проявлявших слепоту). Можно, конечно,
сказать, что вот, дескать, наш народ всегда так — не своя корова важна, а чтобы
у соседа сдохла. Но для тех, кому не нравится наш народ, у меня ответ один: билеты
из России на все направления свободно продаются в кассах и турагентствах.
По мне, так то, что для нашего народа соответствие окружающей жизни своим
представлениям о правильности и справедливости важнее, чем удои собственной
коровы, означает лишь то, что наш народ по духу не торгашеский (хотя вполне
умеющий зарабатывать), за что я его и люблю.
При чём тут Сталин и красная
империя? А при том самом: много плохого было при Сталине, куда больше, чем
хорошего — только вот школьников на «Бентли» не было;
а кто скажет, что, мол, даже если и признать, что это плюс, он явно не так
важен, чтобы перевесить остальное, те совсем не понимают своего народа. Были,
правда, «слуги народа», которые (как и их отпрыски) жили хоть и не во дворцах,
но совсем иначе, чем все остальные; но это как раз и соответствует нашим
представлениям, это древний архетип: князю можно, он за нас себя не щадит. По
научному это называется меритократия (от латинского «заслуга») — когда
общественный статус человека, в том числе выражающийся и в материальном
положении, определяется в основном по его вкладу в общее дело (что по латыни,
как известно, будет «республика»). И при всей субъективности такого подхода он,
по моему мнению, куда ближе народу и, как я излагал выше, даёт в среднем более
хороших людей с гораздо более чистым отношением к этому самому общему делу (к
тому же слуги народа — сегодня князь, а завтра в грязь; чего им завидовать: вот
на «ЗИСе» рассекает, а завтра, глядишь, тачку будет
катить). Как ни жёстко это звучит, но это примиряло и примиряет по сию пору
народ и тогдашнюю элиту, а с нынешней нет примирения, потому что нет апологии:
не только они всё имеют, причём вовсе не в награду за вклад в общее дело, но и
бояться им нечего (кроме разве что взрывного устройства от конкурентов).
Хрущёва ненавидят за то, что
начальство осталось, жить оно стало ещё лучше, а страх у него исчез: где
справедливость? И вот всё это и есть первая и главная причина нынешней волны апологетики
Сталина (а отчасти и предыдущих волн), хотя на осознанном уровне, как правило,
чётко не артикулированная: не было кричащего богатства, неравенство было не
слишком большим и почти исключительно меритократическим,
а к тому же психологически компенсировалось наличием у всей элиты обоснованного
страха за свою жизнь и будущее. Да, и Деньги, и Власть — суть идолы, но и идолы
не равны между собой по омерзительности: есть Дагон,
а есть Молох, в котором сжигали первенцев. И Деньги, получается, для нашего
народа идол худший, чем Власть. А ведь стали Деньги идолом не в 1992-м — они
уже были им и в 1910-м, и в 1900-м. И чем сильнее в нашем обществе будет
становится либеральный идол Денег, чем отвязнее будет
публичное ему поклонение во всех сферах жизни, тем сильнее будет тяга к
альтернативному идолу Власти, тем менее страшным и более справедливым он будет
казаться и тем сильнее и шире будут искренние попытки представить Сталина
(несравненного адепта этого идола) величайшим из российских правителей всех
времён и народов.
Другая причина связана с
положением России в мире, среди других стран. Наша страна является отдельной и
самобытной православной цивилизацией; из иных цивилизаций ей ближе всего другая
христианская цивилизация, католическо-протестантская, иначе называемая
европейской, и она же именно в силу этого объективно была, есть и будет самым
большим из наших врагов. Здесь нет никакого парадокса, этот принцип
сформулирован ещё Дарвиным: борьба между биологическими
видами тем острее, чем они ближе друг к другу. Не надо упрекать меня в безбожном
социал-дарвинизме: я говорю здесь вовсе не о примитивной борьбе за
существование (территорию, ресурсы, и т.п.), а о цивилизационной
борьбе идей — религий, укладов и представлений. Сам факт существования
исламского мира, например, или дальневосточного, радикально отличающихся от
мира европейско-американского, никогда не был для последнего раздражающим
фактором: не всем же быть одинаковыми (нынешние потуги на глобализацию не в
счёт, они скоро пройдут) — мы христиане, а они язычники. А вот мы всегда были
для них бельмом на глазу (как до этого Византия): как это, не м, а христиане;
как же тогда с нашим божественным правом?
И к XIX веку, когда религия ушла
из европейской политики, а на первое место вышел вопрос о
социально-управленческих укладах, а особенно в ХХ веке, Россия в этом новом
смысле всё равно оставалась альтернативной ветвью «западной», то есть
христианской, цивилизации, и именно этот факт, а не какая-то мистика определяет
достойное лучшего применения упорство и последовательность западного мира в
повторяющемся выборе антироссийской идеологии и политики. И поэтому близоруки
те, кто говорит, что главный наш враг — агрессивный исламский мир (или
экспансионистский китайский), а не христианские, пусть и несколько другие, чем
мы, народы: в военном смысле в данный момент — возможно, а в цивилизационном — нет! Всегда останется западный мир нашим
смертным врагом, если только один из нас не исчезнет Божьей волей с лица Земли
(тоже в цивилизационном смысле, конечно, а не в
физическом), потому что нет здесь достойного места для нас обоих (не по нашему,
а по их выбору). Но это не повод ни для паники, ни для немедленной мобилизации.
Это факт, и относиться к нему мы должны без лишних эмоций, просто как к
внешнему обстоятельству жизни, вроде зимнего холода — абстрактно, может быть,
оно и неприятно, но изменить нельзя, а приспособиться можно (в первую очередь
по формуле Александра III: единственные друзья России — русская армия и русский
флот).
Но отступление от этой золотой
середины в два противоположных направления оценочно воспринимаются народом
совершенно по-разному: уклон в сторону излишнего противостояния — это как максимум
ошибка (а, может быть, и нет); а уклон в сторону объединительства
и экуменизма — это предательство своих корней и самой своей сути. Вот ровно
поэтому никто не предлагает канонизировать Петра I (а совсем не за упразднение
Патриаршества и создание Святейшего Синода), хотя он явно был великим
правителем и завоевал много земель, в том числе у Европы. Потому что он
заставлял одеваться и бриться на западный манер, говорить на их языках,
перенимать их обычаи; в общем, он пытался сделать из России европейскую страну,
которой мы не являемся — пусть даже и ради того, чтобы стать сильными и
побеждать ту же Европу. А Иван Грозный, хотя Ливонскую войну благополучно прогадил и вообще никого в Европе не победил, зато не
пытался (тоже якобы) слиться с ней в экстазе; его позиция, выраженная в ответе
Курбскому: «Россия не Европа, б… сын, Россия — новый Израиль» и есть причина
того (кроме вышеназванной), что его, убившего чудотворца святителя Филиппа,
искренно предлагают — многие! — самого причислить к лику святых.
Здесь уже не нужно задавать риторический вопрос, причём тут Сталин: он искренне ненавидел западный мир, причём в отличие от Ленина с Троцким считал его не ареной приложения своих абсолютно космополитических идей, а источником всего вредоносного конкретно для России и её национальных интересов. Он даже не всегда был полностью последовательным в реализации этого (лично я не могу простить ему как правителю того, что он остановился в 1945 году на Эльбе вместо того, чтобы идти до Ла-Манша и дальше), но сама позиция его была однозначной (как говорится, «вы не правы, но мне нравится ход ваших мыслей»). И сегодня, когда Запад давит нас по всем фронтам, причём совершенно не спровоцировано (в основном по причине нашего же безволия, но это в данном случае не существенно), именно эта часть мировоззрения и практической политики Сталина и привлекают к нему симпатии многих тех, кого от остального в нём тошнит — как же, при нём и Англия и Америка дрожали от ужаса перед нами. Не следует смешивать это с патриотизмом как таковым — искренне любят свою страну и хотят для неё всяческого процветания и даже величия и некоторые из либералов. Я пишу именно об ощущении своей страны и цивилизации как антипода цивилизации западной (как теперь стало ясно, в первую очередь это означает англо-саксонской). Это вторая причина, по которой нет у нас в обществе (это мягко говоря) культа белогвардейцев — англичан и французов пригласили в союзники и оккупанты против родной страны, пусть и взбесившейся! (Они, правда, ничем не помогли и тут же белых предали, но помощь Запада всегда столь виртуальной и бывает).
И именно поэтому множество
блестящих русских[2]
генералов пришли на службу к красным и в большой степени и выиграли реальные
сражения (в противовес карательным рейдам) Гражданской войны. И по той же причине
к диссидентам 60-80-х годов ХХ века (это и к Сахарову относится) также нет
особенно дружелюбного отношения даже у тех, кто окончанию правления КПСС рад
безоговорочно: как же вы, господа, к врагам своей страны обращались за помощью?
Думали, что боретесь против режима, а боролись-то против России. (Про
предателей типа Краснова и Власова я и говорить не буду). Нет, так нельзя —
чтобы победить Сатану, не приглашают Вельзевула. И кстати, потому же не особо жалуют
у нас эмигрантов, особенно тех, кто из-за границы поучает нас, как жить, — а
вы-то тут причём? Ну, вынуждены были уехать или вообще были высланы — понятно;
ну а теперь-то что не возвращаетесь? Там больше понравилось (не важно, с
материальной или духовной точки зрения) — пожалуйста, но тогда не называйте
себя русскими; живите, где вам нравится, уважаемый господин Ростропович, но не
называйте себя (и пусть наши журналисты не называют вас) русским музыкантом. И
вы, господин Аксёнов, являетесь ярким (на мой вкус, так просто очень хорошим)
русскоязычным писателем, но никак не русским: русские — это те, кто живёт в
России, во всяком случае, если может. Причём жили бы вы все в Китае или Перу —
нет, живёте вы среди наших врагов, и, судя по всему, вас это не особо трогает.
Что ж, ваше право. А наше право соответственно к вам относиться (это, естественно,
вовсе не означает ненавидеть).
Вот это и есть вторая основная
причина (а их всего две и есть) нынешней сталиномании:
он твёрдо стоял на враждебных позициях к западному, особенно
англо-американскому миру, ни в малейшей степени не видел Россию частью
европейской цивилизации и не стремился с ней сблизиться; более того, позиции
именно этого мира в многовековом противостоянии с Россией при нём были самыми
слабыми за всю историю — как же, все американские посольства в Европе имели
планы эвакуации на случай русского танкового прорыва. Именно поэтому мы видим
всплеск апологии Ивана Грозного и Сталина, а не трёх государей, заслуженно
получивших прозвище Великих — Ивана III, Петра I и Екатерины II, хотя все они
были не меньшими имперостроителями, чем Сталин, и
точно большими, чем Грозный. И войну, жизненно важную для России, Сталин
выиграл не первый в русской истории, и даже войну с противником, который до
этого считался непобедимым, тоже не первый (хотя все разговоры, что Великую
Отечественную выиграл на самом деле не Сталин, есть продукт недоразумения — все
победы, произошедшие во времена какого-либо правителя, есть его заслуга, так же
как все поражения — его вина).
Но непримиримость к западному
миру (не враждебность или воинственность, а именно непримиримость), реальная
или кажущаяся, отличает именно Грозного и Сталина. И апология Сталина будет тем
сильнее, чем сильнее будет пресмыкание нашего
общества перед Западом — и в политике, и в культуре, и в попытках представить всю
историю как торжество великой и благой западной цивилизации. Это тоже идол —
идол русской Этнократии; но идол Европы всё же ещё
хуже.
Автор окончил биологический факультет МГУ, работал в
Институте молекулярной генетики АН СССР. С 1990-го генеральный директор
производственного объединения «Интерпром». С 1996 г.
— заместитель председателя Госдумы второго созыва от партии «Яблоко».