Журнал «Золотой Лев» № 77-78 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

В.Л. Махнач

 

Так ли страшен фашизм, как его малюют?

Что же такое «фашизм» и чем он отличается от «национализма» и «нацизма»?

 

В нашем политическом, публицистическом, а порой и научном дискурсе царит дикая путаница: мы путаем понятия «фашизм», «национализм» и «нацизм». А это — примерно то же самое, что путать советский коммунизм с британским лейборизмом на том основании, что и те, и другие социалисты. Различать же эти понятия очень важно.

Что же такое «фашизм» и чем он отличается от «национализма» и «нацизма»?

Слово «фашизм» происходит от латинского fascio — «пучок прутьев». Римские ликторы, сопровождающие консулов или преторов (римских магистратов), в качестве знака их власти носили пучок прутьев или розог на плече в черте города, а за чертой города в этот пучок вкладывали топорик. Сам термин «фашизм» ничего зловредного не означает и переводится с итальянского, как «единство». Кстати, в русском языке этот корень живёт самостоятельно и с фашизмом никак не связан — при продвижении машин на поле боя большие пучки прутьев сваливаются во рвы и называются «фашинами», а лесные дороги чинят «фашинником».

Многие находят некую идеологическую предысторию фашизма, хотя и очень смутную, в выступлениях отдельных публицистов первых лет XX века. Однако в тот момент почва для фашизма ещё не была готова. В начале XX века существовали две тенденции разрушения традиционной государственности и традиционной общественности: безудержный радикал-либерализм и социал-анархизм. Безудержный радикал-либерализм, декларировавший всеобщее гражданство, всеобщее избирательное право и неограниченность функционирования рыночной экономики, обычно связывают с англосаксами (англичанами и американцами). Но за исключением фритредерства, т.е. неограниченной свободы торговли, другие свои теоретические разработки англичане, будучи традиционалистами, вовсе не торопились у себя вводить. А к уравнительному коллективизму призывали двигаться социалисты различных мастей и анархисты.

Первая мировая война превратила эти тенденции в реальность. Россия и Австро-Венгрия были разрушены и расчленены. В Турции и Германии было разрушено государство, хотя эти страны не подверглись расчленению (Турция потеряла нетурецкие территории, и то не все). Одновременно образовались многие малые государства, некоторые — достаточно искусственно. Для очень и очень многих западноевропейцев рухнул мир, причём мир довольно уютный, мир высокой культуры и цивилизации XIX века. Именно под впечатлением этого разрушения Шпенглер заканчивал свой «Закат Европы».

И тогда появляются сначала первые фашистские теоретические и публицистические работы, а затем и первые фашистские движения. Первыми теоретиками фашизма стали итальянец Б.Кроче и испанец маркиз Х.А. Примо де Ривера. Фашизм на уровне ранних разработок представлял собой как идею, так и практику инициативного силового народного движения с целью воссоздания традиционной общественности и государственности. Фашизм того времени — это прежде всего корпоративизм.

Следует отметить, что мир, созданный в рамках христианских культур Запада и Востока, был весьма корпоративен. Помимо сословий, которые сами по себе являются корпорациями, существовали и многие другие корпорации: ремесленные цехи и купеческие гильдии, университетские корпорации и корпорации школьные, монашеские ордена, как рыцарские, так и чисто монашеские, да и сам отдельный монастырь — это корпорация. Впоследствии были известны многочисленные корпорации, объединяющие творческих деятелей. Между прочим, профессиональные союзы — тоже корпорации.

Корпорации были сильны на Западе ещё в Позднем Средневековье, а в XVIII веке начался процесс их ослабления, который шёл по нарастающей, и в начале XX века корпорации были уже значительно ослаблены и даже частично разрушены. Ещё задолго до Первой мировой войны были разрушены сословия, по сути дела их как действующих официальных категорий не осталось. В итоге, мир начала XX века обнаружил, что традиционное общество разрушено и превращается в бедствующую аморфную массу, причём бедствующую во многом потому, что общество перестало быть по-настоящему структурировано.

В настоящее время мир ощущает опасную неструктурированность социума и стремится к восстановлению корпораций в том или ином виде, а ещё в 60-ых годах термин «корпоративизм» у нас прочно ассоциировался с фашизмом, поэтому его избегали. Ныне им свободно пользуются в США, где имеет место мощная тенденция усложнения системы — «коммунитаризм», последователи коего есть и в других странах Запада. Коммунитаризм — это фактически муниципализм. Суть коммунитаризма в развитии коммун, местного самоуправления, местной жизни, замкнутой на сообщество небольшого городка или сектора, района большого города. Кстати, коммунитаризм — тоже корпоративизм.

Между мировыми войнами восстановление корпораций и корпоративного уклада происходило везде, где фашистские движения достигали определённых результатов. Например, в Испании при Франко был восстановлен традиционный парламент (кортесы) как корпоративное представительство. Иными словами, в кортесах заседали не представители абстрактно-статистических жителей, а представители социальных корпораций и муниципалитетов. Такая форма парламентаризма имеет больше шансов на то, что избиратели будут избирать лицо, а не политическую программу, что между избирателем и избираемым сохранятся неформальные отношения, поэтому в данном случае корпоративизм демократичен, ибо отстаивает демократию от превращения её в охлократию.

Теперь разберёмся с «национализмом». В политической и социальной практике это явление имеет место независимо от того, мыслится ли нация в категории гражданского единства или в категории единства этнического.

На протяжении весьма длительного советского периода термин «национализм» считался если не страшным уголовным преступлением, то по крайней мере ругательством (обычно употреблялось словосочетание «буржуазный национализм»), и даже ещё в начале Перестройки раздавались голоса против развития националистических тенденций. Игра слов с корнем «нация» доходила до того, что один из образованнейших людей нашей эпохи академик Д.С.Лихачёв как-то раз заявил: «Я за национальные, но против националистических тенденций в культуре». Однако если с определением «националистический» связано существительное «националист», то с определением «национальный», видимо, должно быть связано существительное «национал», а такого слова в русском языке нет, есть одно — «националист».

В IV Государственной думе (1912-1917 гг.) крупнейшей партией, имевшей 120 депутатских мест, была Партия русских националистов — партия, достаточно либеральная и, как правило, блокирующаяся с другой либеральной партией — Партией октябристов («Союз 17 октября»).

В западноевропейской терминологии XX века термин «национализм» обычно безоценочный. А по тому, как американцы и англичане освещали историю борьбы 20-ых — 40-ых годах в Китае, видно, что их симпатии были на стороне китайских националистов, т.е. сторонников Чан Кайши (партии Гоминьдан), которые боролись с коммунистической угрозой, но проиграли.

Существует, конечно, и национализм агрессивный, основывающийся на неприязненном отношении к другому народу или группе народов. Но он иначе называется — «шовинизм». Он возникает в XIX веке и своим названием обязан французскому капитану Шовену (Chauvin), жившему более 100 лет назад. В программных документах КПСС повторялся один и тот же нелепый тезис: «нетерпимость к буржуазному национализму и шовинизму». При этом ни в одном энциклопедическом словаре советского времени не объяснялась разница между национализмом и шовинизмом, дабы ни у кого не возникло вопроса: если между ними есть разница, то, может быть, один приличный, а другой нет? Не случайно также многие составляющие западноевропейских национализмов трактовались у нас искаженно. Например, немецкая националистическая песня “Deutschland uber alles” («Германия превыше всего») была написана ещё в XIX веке, когда немцы, тогда разобщённые на множество мелких государств, стремились к созданию единого Германского государства. Трактуется она у нас неверно. Смысл этого стиха лишь в том, что Германия для немца превыше всего, а всё остальное потом, но вовсе не в том, что Германия на земном шаре превыше остальных государств.

Есть ещё более агрессивная и негативная форма национализма — «нацизм». Нацизм включает в себя уже не только неприязненное отношение к другим нациям, он опирается на идею национального превосходства. Нацизм может проявляться и в такой форме, как неприязненное отношение к чужому национализму, в то время как себе национализм позволителен. Именно нацизм (а вовсе не фашизм, как ему кажется) и громит вполне справедливо в своей статье С.Баймухаметов. Однако его критика не может быть отнесена к здоровому национализму, присущему всем народам.

К нацизму и шовинизму мы имеем право относиться негативно и квалифицировать их как формы людоедские, однако национализм так квалифицировать не удастся.

Но в XIX веке появляется и аномалия противоположного направления — «космополитизм», который опирается на идею неизбежности исчезновения национальных отличий. Космополитизм К.Н.Леонтьевым был назван «ядом всесмешения». Впрочем, достаточно вспомнить его основное правило: «Всякое упрощение есть деградация». Вряд ли возможно исчезновение национального лица всех народов на Земле, но случись такое, это было бы ужасно — образовалась бы совершенно неструктурированная масса, система упростилась бы до предела, и люди едва ли смогли бы в ней жить.

Наряду с космополитизмом, часто употребляется понятие «интернационализм», но ни в одном справочнике не проведена чёткая граница между этими понятиями. Тем не менее «пролетарский интернационализм» в нашей стране декларировал отмирание национальных различий в отдалённом будущем. Т.е. в его основе лежит та же идея, что и в основе космополитизма, следовательно, это явление негативное. Допустимый интернационализм можно квалифицировать как сумму дружелюбных национализмов (впрочем, такова и формула империи).

Вернёмся к фашизму. Было бы, конечно, глупо отрицать, что фашизм исключал силовые методы борьбы. Однако после Первой мировой войны и цепи революций к силовым методам привыкли все. Тем не менее в самой идее первоначального фашизма не было места фашистскому государству. Фашизм существовал только как движение, единственная цель которого — восстановить то, что было раньше, т.е. провести определённую социальную реставрацию. В этой связи образование фашистских государств (а таковые образовались) есть измена первоначальному фашизму. Насколько это были жёсткие государства и насколько правомочно сближение понятий «фашизм» и «нацизм»?

Нацистских тенденций за Пиренеями — в Испании и Португалии — не было вообще. В этих двух благополучно переживших войну и существовавших после государствах (в одном случае — монархии, другом — республике) имел место восстановительный период, временная диктаторская власть, но никакого нацизма не было.

В догитлеровской Австрии господствующим было фашистское движение, и вплоть до Аншлюса там торжествовал достаточно жёсткий консерватизм при полном отсутствии какой бы то ни было нацистской составляющей. Например, в Австрии можно было основать частную школу, причем не только католическую (что было бы естественно, потому как Австрия по большинству населения — католическая страна), но и протестантскую, православную или иудейскую (мусульман в Австрии не было). Государство, а точнее, общество руками государства не позволило бы основать лишь внеконфессиональную (атеистическую) частную школу. Это — консерватизм, но всё же весьма терпимый, для всех оставляющий своё место. Но Австрия была разрушена, и разрушена она была гитлеровцами. Иными словами, германский нацизм уничтожил австрийский фашизм.

Элементы нацистского мировоззрения заметны в муссолиниевской Италии, хотя это — результат сближения с Германией и сильного её влияния.

А саму Германию, хотя в ней всё начиналось в 20-ые годы с фашистского движения, и вообще нельзя считать фашистской страной, а правильнее считать нацистской, ибо доктринально Германия исходила из идеи национального превосходства, сопрягающейся с идеей расово неполноценных народов. Она стремилась достичь всеевропейского господства и не столько основать империю, сколько выкачивать жизненные блага из сопредельных государств. Кроме того, Германия совсем не стремилась к воссозданию традиционной германской общественности и государственности и тем самым не соответствовала необходимому начальному условию фашизма.

Вряд ли стоит защищать в наше время фашизм, но понять, на каких основаниях он возник, стоит. Во всяком случае фашизм — достаточно симпатичное социальное явление, если вспомнить коллизию австрийцев 20-ых годов и даже франкистского Движения фалангистов, спасавшего Испанию от республиканского правительства с его ЧК (именно так по-испански и называлась их карательная структура — «Чека»). Куда серьёзнее параллели у австрийцев 20-ых годов и испанских фалангистов не с германскими нацистами, а с отрядами «молотобойцев» Бертрана Дюгеклена и с демократическим движением Второго земского ополчения Минина и Пожарского. Последние тоже были народными (при отсутствии государственности) силовыми движениями во имя восстановления традиционной общественности и государственности, что, кстати, к 1613 году в России и было достигнуто.

Что же касается современной России, то фашистский (в смысле нацистский) путч ей, конечно, не грозит. Ни во власти, ни тем более в народе для нацизма (равно как и для шовинизма) никакой серьёзной социальной базы нет. Нет даже признаков того, что такая база складывается или сложится вообще в обозримом будущем. Во-первых, имперский народ (а русский народ является именно таковым) по определению не может быть нацистским. А во-вторых, в России будет всегда действовать «прививка» от нацизма, полученная русскими в Великой Отечественной войне. Утверждения же о том, что коммунизм и фашизм — это чуть ли не одно и то же (или, как пишет С.Баймухаметов, «в теоретическом смысле из одного гнезда») — это либо малограмотный бред, либо сознательная и злономеренная в отношении исторического прошлого нашей страны фальсификация (в данном случае даже уместно говорить об идеологической диверсии). «Русский фашизм» (т.е. «русский нацизм») — такое же бессмысленное словосочетание, как, например, «турецкий интернационализм» или «эстонский космополитизм». Тотально же отрицая фашизм, мы рискуем негативно отнестись к его главной составляющей — корпоративному движению. А восстановление корпораций в той или иной форме — насущная задача не только современных западноевропейцев, у нас эта задача обострена до предела. Мы не можем без восстановления социальных структур надеяться на создание гражданского общества.

А вот что, действительно, у русских в настоящем дефиците, — так это здоровый национализм. Ведь что на самом деле означает термин «национализм» и кто такой «националист»? Как ни воспринимай слово «нация» (как этнос или как гражданское единство), националист — тот, кто прежде всего интересуется делами собственными народа, а делами другого народа иногда и не возражает заниматься, но уж по крайней мере во вторую очередь. Но ведь это нормальная этническая позиция! Здесь уместно вспомнить шутку об отношении к дочери, кузине и соседке: «Я люблю свою дочь больше, чем свою кузину, а кузину — больше, чем соседку. Однако из этого, честное слово, не вытекает, что я ненавижу свою соседку». Интересно, что эта шутка английская, а англичане, вероятно, — самая националистическая нация на Западе. И английских националистов никогда не было именно потому, что все англичане без исключения — националисты.

 

Интеллигент

17.03.06


Реклама:
-