Журнал «Золотой Лев» № 77-78 - издание русской консервативной
мысли
С.П. Пыхтин
Русский
способ производства
Не одно десятилетие лучшие умы России полемизируют между собой об извивах экономической политики правящего режима. Тем для дискуссий более чем достаточно. Надо ли создавать «стабфонд» и хранить в нём баснословные средства, оберегая от них реальный сектор экономики? Нет ли ошибки в обращении чуть ли не половины выручки от продажи невозобновляемых ресурсов страны в североамериканских ценные бумаги? Стоило ли для легализации частной формы собственности приватизировать весь государственный производственный сектор, расчленяя державу на сотню нежизнеспособных квази-государств? Разумно ли было отдавать за бесценок «всё» в руки трёх десятков иностранных семей, одновременно разоряя до нищеты почти 80% населения? Является ли на самом деле Россия Европой и должна ли она, задрав панталоны, бежать за нею «петушком», словно Добчинский за дрожками с гоголевским городничим? Обречена ли Россия механически усвоить приёмы, методы и критерии хозяйственно-экономической деятельности, существующие на Западе, признав тем самым, что отечественный опыт не стоит и выеденного яйца?
Дискуссии, конца которым не видно, как и следовало ожидать, не имеют продуктивного продолжения. Власть гнёт своё, научное сообщество своё. Противники не слышат друг друга, переходя время от времени от полемики к обвинениям, после чего власть лишает ученых «сладкого».
Между тем ответы на вопросы, которые ставит экономическая политика, даёт политическая экономия. Точнее, могла бы дать. Но ныне она не имеет такой возможности, потому что вот уже лет 30, если не больше, эта наука разделяет судьбу евгеники и кибернетики в 30-е и 40-е годы прошедшего века, хотя режим пока что и не называет политэкономию лженаукой. Отвергнув её, он обратился к экономикс; признав бесплодность экономической теории; его фаворитом стал зарубежный опыт ведущих западных государств, геополитические и геоэкономические успехи которых очевидны.
Однако, как и всякая удачная практика, она не возникает на голом месте. Хозяйственно-экономическая история Европы, а затем и Северной Америки, наступившая в Новое время, история, содержанием которой является и их собственное развитие, и колонизаторская экспансия, охватившая пять столетий, это не продукт плодотворных абстракций, рождённых на университетских кафедрах, а результат использования материальных условий, которыми располагали эти континенты. Но то же самое мы видим и в других частях мира, самобытность которых обусловлена теми же самыми причинами. И Россия здесь не исключение.
Другое дело, что набор условий, которые есть под рукой, настолько различен, что их научное сравнение делается невозможным. И никакая редукция не в состоянии привести их в сопоставимый вид. Тогда совокупность собранных и систематизированных научных фактов вырабатывает оригинальные теории, дающие новое понимание действительности.
Марксизм, который тоже ныне не в чести, создал не только «научный коммунизм», но и теорию пяти формаций, сменяющих друг друга, что должно было отражать объективный ход развития производительных сил всего мира с самого начала. От первобытнообщинного строя к рабовладельческому, от него к феодальному, затем к капиталистическому, наконец – к коммунистическому, после чего должна была наступить подлинная история человечества.
Маркс, неоднократно заявлявший, что его изыскания имеют отношение к одной лишь Англии и что его последователям в России придётся создавать собственную теорию, так как русские условия не были предметом его исследований, однажды заметил, что на Востоке, в Индии, Китае и прилегающих странах, существует «азиатский способ производства».
Эта оговорка, когда она стала известна, произвела переворот. Теория, выраженная скорее через критику прежних, чем через описание новых отношений, но привлекательная необычной формой своего изложения, зашаталась на глазах. Оказалось, нет единственно возможных формаций, смена которых с неизбежностью железнодорожного расписания приводит человечество к коммунизму, что есть явления иного рода, которые не должны меняться или изменение которых не порождает их мутации. Ведь что бы ни происходило со средствами производства или в социальных отношениях, которые ими обусловлены, способ производства, названный азиатским, таким и остаётся навсегда.
Признав наличие на Востоке азиатского способа производства, Маркс, таким образом, должен был посмотреть на способы добывания материальных благ и в Европе и Америке, которыми он занимался, не только под углом зрения постоянно меняющихся производительных сил, чему он придавал особенное значение, но и с точки зрения факторов производства, которые меняются крайне медленно или не меняются вообще. Таких как физическая география, климат и почва. Или расовые и антропологические свойства народов, населяющих ту или иную территорию, которые в производстве выступают в качестве рабочей силы, но в общественной жизни действуют как творцы, путеводной звездой для которых является культура, деятельное воплощение сознания.
Даже если бы европейцам, вместо того чтобы устанавливать колониальное господство, пришла бы в голову фантазия заселить собою Китай или Индонезийские острова, то вряд ли переселенцы смогли бы произвести там такой переворот в способе производства, чтобы он перестал быть азиатским. Скорее европейцы, приспосабливаясь к условиям тамошнего существования, постепенно превратились бы в азиатов. То же самое произойдет и в Европе, если её, положим, заселить выходцами из тропической Африки или бассейна Янцзы. Оставаясь африканцами или азиатами в расовом отношении, они в производственном превратятся в европейцев.
История недавнего прошлого доказывает, что метрополии могли навязывать колониям свою власть и эксплуатировать их самым безжалостным образом. Но у них не было сил перескочить через существовавший способ производства, даже когда они создавали в колониях предприятия и производства, основанные на европейских технологиях.
Итак, с точки зрения политической экономии существуют не только формации, фазы которых зависят от того, какими средствами производства изготавливаются материальные блага, потребляемые человечеством. Это одна сторона дела. Другая, не менее важная сторона, состоит в том, что существуют и «способы производства», которые зависят от объективных условий, созданных природой и историей, и которые, в конечном счёте, порождают для данного способа производства соответствующие средства производства, а не наоборот.
В сущности, каждая цивилизация, а их границы обозначаются
достаточно точно, обладает если и не самостоятельной, только одной ей присущей
политической экономией, то наверняка она имеет ее собственную версию, органично
ей присущую. Мы привыкли смотреть на экономические отношения с
естественноисторической точки зрения, словно они представляют собой то же
самое, что и совокупность химических элементов. Но действительное положение
вещей гораздо сложнее. Каждый народ, нация и цивилизация владеет и наследует не
всеобщую историю человечества, а историю жизни собственных предков. Такова
фаза, в которой находится человечество в данный момент своего развития.
Политическая экономия имеет в качестве своей естественной,
объективной основы не усредненную, а конкретную природу, не безжизненный
ландшафт, а землю, заселенную конкретными нациями и народами, обладающими
неповторимыми чертами, традициями, привычками и образом жизни. Каждый из них
по-разному трудится, иначе организован, обладает не абстрактной
общечеловеческой, а конкретной национальной или цивилизационной моралью. Говоря
в целом - своим способом производства, а что касается России - то здесь можно
утверждать о своём, русском способе производства.
На этом историческом фундаменте возникает и развивается
система отношений, которая изучается политической экономией. Следовательно, как
предмет научного исследования и как объективная реальность, существующая
независимо от того, изучается она или нет, она столь же индивидуальна, как и
отдельный элемент, являющийся предметом другой, например, химической науки,
только неизмеримо более сложный для понимания.
Таким образом, цивилизации отличаются одна от другой не идеологией или расой его жителей и, тем более, не формацией, чью изменчивость не нужно доказывать, а тем, что не меняется в зависимости от обстоятельств, что по мере развития усложняется и накапливается, то есть способом производства и вырастающей из него культурой, превращающей население в нации.
Глубочайший социально-экономический и государственно-политический кризис, в котором оказалась Россия, порождён, говоря в целом, практическим игнорированием собственного, то есть русского, способа производства и своей, то есть русской, культуры, основой которой являются православное христианство и русский язык.
Обладающая колоссальными естественными богатствами и могучей крепостью духа, Россия была бы избавлена от любых опасностей, если бы власть при решении стратегических задач всегда «сверяла часы» по этим незыблемым ориентирам, а значит, ей не приходило бы в голову заимствовать чуждые собственному способу производства экономические механизмы, приспособленные для иного способа производства, европейского по происхождению, тем более обивать пороги «прогрессивного человечества», каясь за мнимые грехи, якобы совершенные в прошлом, не подозревая, перед какой злобной химерой она пытается вымолить прощение