Журнал «Золотой Лев» № 73-74- издание русской консервативной
мысли
(www.zlev.ru)
М. Смолин
РУССКИМ НАДО ПРЕОДОЛЕТЬ анархический срыв[1]
Сегодня идея Империи всплывает в сознании нации как
непосредственная государственная необходимость. У русских государственный
инстинкт сильнее, чем у кого бы то ни было, поэтому упадок государственности
переживается лично, из чего и рождается новое ожидание спасительной личности,
могущей возродить Империю
Исторически сложившийся психологический тип русского народа
носит в себе стремление к абсолютному идеалу в самых различных областях жизни.
Эта идеальность воззрений сочетает настроения, часто совершенно
разнонаправленные, что способствует колебанию политического сознания наших
соотечественников между широко распространенным желанием в каждом новом лидере
видеть спасительного человека, который поведет, наконец, Россию к возрождению,
и стойким неприятием власти вообще, то есть своеобразной, по-русски понимаемой
вольностью.
Эти два, часто взаимоисключающие, состояния нашего политического
сознания глубоко укоренены в русской психологии. Они на протяжении многих веков
формировали облик русской цивилизации, приобретавшей вид то мощного
государственного и национального монолита, то аморфной распадающейся общности и
атомизированной человеческой массы. Еще Л.А. Тихомиров (1852—1923) утверждал, что
настоящий русский может быть либо монархистом, либо анархистом. Русские
способны либо ригористки строить сверхмощный имперский организм, с его строгой
иерархичностью и внутренней дисциплиной, сужающей проявления личности во
внешней свободе, либо стараются дойти в своем стремлении к личной свободе до
абсолютного эгоистического самоудовлетворения. Теплохладные пути развития у нас
как-то не приживаются — видимо, не тот климат (и духовный, и природный) и не та
национальная история.
Психологическая двойственность в общественном поведении
имеет у нас государственнические и анархические векторы деятельности. Они, как
можно утверждать на основании изучения истории, всегда наличествовали в русской
психологии. Анархический — имел более взрывной характер и был менее
продолжителен в своих вспышках активности, государственнический же — носил в
истории нации менее эмоциональный характер, зато был более приспособлен к
длительному действию.
Когда власти удавалось подчинять анархическую стихию в
русском характере — государство и общество могло использовать огромные
жизнедеятельные силы нации для реализации национальных интересов страны.
Историческая власть была опекуном нации, своеобразным отеческим контролером и
порой сдерживала не в меру разыгрывавшуюся народную безудержность. Когда же ей
не удавалось справиться со своей обязанностью упорядочения и управления, то
анархические асоциальные потенциалы национального характера буквально взрывали
наше общество и государство изнутри. Наступали смутные и революционные времена,
которые могли за несколько лет разрушительной вседозволенной свободы (без
сдерживающего влияния власти) уничтожить результаты вековой поступательной
работы нации, откинув ее на столетия назад в своем государственном и
национальном развитии…
Наши девяностые стали тем коротким в исторической
перспективе периодом, когда под именем либерализма у нас восторжествовала
традиционная русская анархическая тенденция — всегдашняя внутренняя опасность
для мощи и единства государства. Эти годы можно назвать периодом анархического
цивилизационного срыва, которым время от времени подвержен русский национальный
характер. Подобные срывы, часто внешне ничем не обоснованные, не однажды бывали
в нашей истории и являлись своеобразными перерывами («перекурами») в
напряжениях в государственной и национальной деятельности. Девяностые годы
двадцатого века в этом смысле похожи на смуты начала XVII и XX столетий. Все
они начинались сомнением в значимости государства для жизни нации и каждого
человека в отдельности, ослаблением национального единства. Но проходило всего
несколько лет разрушительной смуты, и в сознании нации анархические настроения
сменялись на ригористическую апологию государственной мощи и национального
единства. Нация быстро разочаровывалась в эфемерных смыслах смуты, ощущая
глубокую праздность столь чаемой еще недавно «свободы», и начинала переживать
удивительное по силе чувство сиротства без государства, без той исторической
задачи, от которой она поначалу так яростно отказывалась.
В наше время процесс выхода из анархического смутного
состояния происходит по той же психологической схеме. Сколько эмоций, громких
слов и бездумных дел было произведено за короткое время нашего анархического
припадка девяностых годов. Но уже к концу 90-х было явственно видно преодоление
смутных веяний и стало живо ощущаться начало стихийного возврата к
государственническим настроениям в русском обществе.
Несколькими годами позже и политическая элита разных
направлений, уловив эти народные чувства, начала вводить в свой политический
словарь ранее, в начале смуты, не употребляемые в положительном контексте
понятия (такие как патриотизм, родина и т.д.). Это была своеобразная попытка с
помощью слов из другого идеологического лексикона спасти падающий престиж
демократических идеологем: «либерализма», «коммунизма», «прав человека»,
«свободы» и т.п.
Стали появляться удивительные словосочетания «советский
империализм» (коммунисты, газета «Завтра») или «либеральный империализм»
(А.Чубайс), ранее категорически невозможные к употреблению теми силами, которые
теперь с удовольствием их озвучивают. Иначе говоря, все силы, желающие и дальше
оставаться в политической жизни России, признали, что воля нации состоит в
желании построения великого государства, а значит, восстановления именно
имперской по масштабу государственной традиции. Либералы и коммунисты лишь подставляют
к ведущему слову «империализм» свои прилагательные «советский», «либеральный»,
что только подчеркивает их идейный конформизм и попытку встроиться в большой
государственный проект по возрождению России ради сохранения своего
политического влияния на процесс. Россию будущего русские видят
Государством-Империей. Вопрос остается только во внутреннем содержании того
империализма, о котором говорят разные силы. И именно здесь можно разглядеть
опасность псевдотолкований русской традиции государственности, с попытками
влить в новые имперские меха возрождения старую идеологическую кислятину в
разных вкусовых конфигурациях — от своеобразного дугинско-джемалевского пойла
из экуменистического старообрядчества (объединения разных толков раскола на
идее противодействия Московской Патриархии) с радикальным протестантствующим
исламизмом, с послевкусием из смеси сатанизма с оккультным гностицизмом, до
банальных, но хорошо финансируемых проектов неолибералов, неокоммунистов и
неоязычников…
Идея Империи является
высшим развитием института государства в цивилизационном аспекте. Православная
Империя есть попытка организации Православной цивилизации в государственных
рамках. Империя — это государство, стремящееся объединить в своем имперском
организме Цивилизацию, став понятием, соотносимым с нею. Православная Империя
старается стать равнозначным понятию Православная цивилизация. И Православный
Рим, и Православная Византия, и Православная Россия — олицетворяли собою Православную
цивилизацию в единстве ее национального и культурного многообразия.
Естественно, далеко не всегда эти понятия были
равнозначными. Идеал практически не достижим в исторической действительности.
Но именно усилия в приближении к идеалу и можно называть смыслом истории,
исторического развития. Империя всегда занимала особое положение, была ядром
Цивилизации с заложенным в нее центростремительным движением.
Сегодня идея Империи, империализма как суть политики
великого государства всплывает в сознании нации как непосредственная
государственная необходимость, сложившаяся из тяжелого постсоветского периода и
ослабленного разделенного положения России. Это состояние слабости очень остро
чувствуется русскими, у которых государственный инстинкт развит сильнее, чем у
кого бы то ни было. Упадок государственности переживается лично и болезненно,
из чего и рождается новое ожидание спасительной личности, могущей возродить Империю. В этом смысле очень точна формулировка
профессора В.Д. Каткова: «Идеалом русского человека всегда будет Царь,
который «все может»». (Катков В.Д. Измена Родине // Харьковские губернские
ведомости. 1907. № 76.)
И ради реализации в исторической действительности этого
чаемого идеала власти русские готовы на огромные жертвы. А жертвенность (или,
как говорил с завистью к русским Т.Карлейль, «талант подчинения») — это то, что
и является необходимой составляющей для построения Великой Империи.
После развала СССР Россия находилась в таком удручающем
состоянии, что не могла концентрировать достаточно внимания и сил ни над одной
из стоящих перед ней проблем в новой исторической реальности.
Сегодня можно сказать почти с полной уверенностью, что
развал Советского Союза, территориально почти соответствовавшего исторической
Большой России, все же не привел нашу государственность к необратимым
разрушительным последствиям, а стал лишь очередной жесткой проверкой на
прочность русской цивилизации и ее жизнеспособности.
Сейчас мы, немного «отдышавшись», начинаем приходить в себя
и потому, параллельно с отрезвлением от анархического дурмана, ощущаем
унизительность и неуместного положения России, не достойного ее исторического
значения.
Старинный лозунг собирания земель сегодня уже носится в
воздухе. Территориальные потери крайне значимых для России земель (Малороссия,
Новороссия, Белоруссия и другие), всегда воспринимавшихся русскими как
составляющие части территориального ядра Руси (исконно русские земли),
способствуют воскрешению имперских чувств. Политики же, выступающие с позиции
отрицания или не последовательного признания необходимости воссоединения
русских земель (временно утраченных в ходе смуты) и преодоления раскола в самой
русской нации, выбрасывают себя на обочину политической жизни страны.
Внешнее затишье в нашей политике, вероятно, не сможет
продлиться долго. Никто нам не даст в столь благоприятных условиях
восстанавливать свои силы. А потому наше положение безоговорочно требует
скорейшего единения и мобилизации сил нации, а также концентрации власти на
решении внутриполитических и внешнеполитических национальных проблем, связанных
друг с другом в один жесткий узел.
Правая.ру
18.01.06