Журнал «Золотой Лев» № 69-70 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Е.Ф. Морозов

 

Как нам сохранить Дальний Восток

Фрагменты из книги «Империя в пространстве»

 

Геополитика и этнология

 

Россия, такая, какая она есть, — результат длительного колонизационного процесса, развивающегося с северо-запада Евразии на юг и восток. Процесс все еще идет, но его результаты уже можно оценивать. Если смотреть с запада, то страна четко делится на три части, обычно именуемые Европейской Россией, Западной и Восточной Сибирью. В обиходном словоупотреблении Восточную Сибирь чаще зовут Дальним Востоком (а там Европейскую Россию называют Западом) — и мы будем употреблять это название.

Границы трех частей страны определяются точно — Уральские горы между Европейской Россией и Западной Сибирью (чаще ее называют просто «Сибирь»), а между Западной и Восточной Сибирью — великая река Енисей. Характер каждого из этих регионов совершенно различен, это как будто разные страны, и объединяет их только то, что они населены русскими.

Европейскую Россию населяет около 105 миллионов человек, или почти 70% населения страны. В ней сосредоточена большая часть производственных мощностей и крупнейшие машиностроительные комплексы Центральной России и Верхнего Поволжья. Здесь же расположены основные сельскохозяйственные угодья страны, в том числе крупнейший зерноводческий район Южной России (Черноземье) и Северного Кавказа. Но Европейская Россия бедна полезными ископаемыми. Она почти полностью обеспечивает свою промышленность железной рудой Курского месторождения, примерно на две трети — цветными металлами Предкавказья и в очень слабой мере — углем Восточного Донбасса, нефтью и газом татаро-башкирских месторождений. Это все. Более заметных месторождений полезных ископаемых не имеется. Главная характеристика Европейской России как экономического региона — нехватка сырья для машиностроительной и химической промышленности и совершенно неудовлетворительное обеспечение энергией за счет собственных ресурсов.

Западная Сибирь (будем уж называть ее просто Сибирью, как это принято в народе) — старый регион русской колонизации (с XVI в.), экономически и культурно развитый не в меньшей степени, чем Европейская Россия. В ней проживает около 28 миллионов человек, имеются сельскохозяйственные угодья, достаточные для обеспечения продовольствием населения региона (Алтайский зерновой регион). Имеется здесь индустриальный Уральский бассейн, уступающий по своим показателям только индустриальному комплексу Центральной России, имеется также Кузнецкий индустриальный бассейн, достаточно значимый в масштабах страны. Но главная характеристика Сибири — добыча полезных ископаемых в масштабах, далеко превышающих потребности региона при всей его экономической развитости. Именно Сибирь возмещает недостатки сырьевого обеспечения Европейской России, и в особенности в энергоносителях. Западносибирские нефтегазовые месторождения (6% мировых запасов нефти и 45% мировых запасов природного газа) не только полностью обеспечивают всю Россию энергоносителями, но и дают стране основные валютные поступления, являясь поставщиками ее главного экспортного товара. Если Европейская Россия является основным обрабатывающим регионом страны, то Сибирь — второй базой обрабатывающей промышленности и главной сырьевой базой России.

Совершенно другое положение к востоку от Енисея. Там проживают примерно 12 миллионов человек — в подавляющем большинстве русских, но также и 400 тысяч бурят, 300 тысяч якутов и примерно 60 тысяч представителей малых, в основном палеосибирских, этносов. Мало-мальски заметной промышленности там нет, за исключением отдельных промышленных центров, сельскохозяйственные угодья далеко не обеспечивают даже столь малочисленное население, разрабатываемых месторождений энергоносителей (Сучан и Оха) явно не хватает даже на нужды редкого населения и еще более редких промышленных предприятий. К колонизации этого региона Россия приступила только в 70-х годах прошлого века, и колонизация эта идет без особого подъема, то и дело сменяясь отливами населения на запад (как сейчас).

Казалось бы — ненужный довесок, убыточный регион. Кое-кто так и считает, что, отделавшись от него, Россия процвела бы. Другие горячо выступают за продолжение освоения Дальнего Востока, но при этом чуть ли не единственный их довод — слова Ленина о том, что «Владивосток далеко, но это город нашенский». Кто прав? И какую стратегию Россия должна избрать в отношении Дальнего Востока? Попробуем разобрать этот вопрос в его системном выражении, с использованием геополитических методик.

Россия существует в режиме колонизации Евразии, это ее нормальное состояние. Ее история циклична, в настоящее время мы живем в конце цикла, в котором системообразующим был гордый субэтнос великороссов. его субэтническая территория ограничивается с севера Сухоной, с юга Окой, с запада Днепром и с востока Камой. В наше время она получила название Нечерноземья; бедственное положение территории, ассоциирующееся с этим названием, подтверждает закат Великороссии. Великороссы создали великую империю и раздвинули колонизационные зоны России до Тихого океана и Копетдага, но закон русской истории един для всех — они израсходовали силы, не смогли противостоять анархии и натиску извне, и созданная ими империя распалась. И не составляет труда определить, в начале какого цикла мы находимся в XXI веке. Начинается Новороссийский цикл. Название его не имеет ничего общего с «новыми русскими», на самом деле представляющими очень старый суперэтнос. Название ему дали новороссы — русский субэтнос, сложившийся в Великой степи после ликвидации в ней татарского контроля, в XVIII–XIX вв. Невооруженным глазом видно, что именно новороссы, от Дуная до Алтая, берут на себя функцию системообразования и энергично формируют новую Россию. XXI век будет веком становления Новороссии в политическом плане.

Мы говорим о Дальнем Востоке, и все это геоэтнологическое предисловие потребовалось нам для того, чтобы определить его роль для развития России. Достаточно достоверным для сегодняшнего уровня понимания геоситуации выглядит предположение о том, что среди других исторических задач Новороссии будет и такая, как формирование в восточносибирской колонизационной зоне мощного субэтноса дальнероссов, который примет на себя функцию системообразования в том цикле нашей истории, который сменит Новороссийский цикл, — где-то в XXV–XXVI веках.

Для подобного планирования есть все основания. Во-первых, в третьем тысячелетии Тихий океан будет играть для всего человечества ту же роль, которую исполняло в античное время Средиземное море, то есть роль ландшафта (в данном случае — акватории) межцивилизационного контакта. Во-вторых, в дальневосточной колонизационной зоне, между Енисеем и побережьем Тихого океана, сосредоточены колоссальные природные ресурсы. Их разведка только еще ведется, и мы даже не знаем их размеров, но любой специалист может подтвердить: они непредставимо огромны. Этот регион планеты — крупнейшая кладовая природных ресурсов, и они практически не тронуты. Единственное, чего нет в дальневосточной зоне, — плодородных сельскохозяйственных угодий, но, несомненно, Новороссия разрешит и этот вопрос. Как? Трудно сказать. Или будут выработаны новые способы сельскохозяйственного использования дальневосточных ландшафтов (как это было сделано в Великой степи и в Сибири), или же Новороссия разрешит маньчжурский вопрос, очерк решения которого бегло наметили великороссы на излете своего могущества (что ни говори, а географическая граница России и Китая проходит по линии Великой стены).

Вот что значит для России Дальний Восток — будущее. Или достойное существование страны и российской (евразийской) цивилизации в веках с Дальним Востоком, или угасание, перерождение и смерть без него. А ведь и такая возможность тоже не может быть исключена.

Выйдя на побережье Тихого океана еще в XVII веке, Россия использовала свои успехи для установления фактического контроля над северной частью Тихого океана. Еще в первой половине XIX века нам принадлежали Аляска, Орегон и Алеутский архипелаг, русские форты и фактории размещались на Гавайях и в Калифорнии, в русских руках была вся торговля мехами с Китаем, и половину китайского чая Россия вывозила без таких безобразий, как ввоз бенгальского опиума в обмен на китайский чай, на котором процветала британская торговля.

Но положение менялось. В очередной раз возродился Китай, Япония встала на путь модернизации, и наконец появились на мировой и тихоокеанской арене Соединенные Штаты Америки. Там, где когда-то Россия хозяйничала в одиночку, теперь кипит игра четырех мощных геополитических сил. Такова логика геополитики — ситуация постоянно находится в движении.

 

Если завтра война?

 

Соединенные Штаты выступают в этой игре от своего имени, но фактически как метрополия глобальной империи. Мы говорим «США», а подразумеваем «новый мировой порядок». А новый мировой порядок как раз тем и отличается от «свободного мира», что он уже не в состоянии решать задачи глобального управления прежними методами переговорных ловушек и финансового давления (вспомним неудавшийся крах финансового рынка Восточной Азии осенью 1999 года; то, что глобальные управители проделали с Россией в августе 1998 года, они смогли сделать с Индонезией, Южной Кореей, Филиппинами, но с Китаем у них не вышло). Новый мировой порядок способен решать свои задачи только жестким силовым давлением. Собственно, и начался он с известной провокации — подставки Кувейта своему ранее верному клиенту — Ираку, с последующим примерным (для всего мира) наказанием Ирака. И у нас в России новый мировой порядок уже не в состоянии управлять массами, хотя еще может удерживать на ключевых постах своих администраторов. Но на любой мало-мальски серьезный кризис глобальная империя сейчас может дать только один ответ — военно-силовой.

И это положение временное. Военная мощь в наше время базируется на технологическом превосходстве, а оно, в свою очередь, на превосходстве финансовом. Закат финансовой мощи глобальной империи одним из своих последствий будет иметь снижение ее военной мощи. Уже войну с Ираком Штаты были вынуждены провести на средства нефтепотребляющих государств — Франции, Италии, ФРГ и Японии, войну с Югославией — за счет военных бюджетов Еврогруппы НАТО. Поэтому смело можно прогнозировать утрату военного превосходства империи к 2025 году. Естественно, до этого она постарается максимально использовать военные возможности, пока они еще есть. Невооруженным глазом было видно, как велся выбор объекта для следующей экзекуции — Ирак, Ливия или КНДР? Выбрали Афганистан, позднее — снова Ирак, а одним из следующих кандидатов может оказаться, между прочим, и Россия.

Советское, а теперь и российское военное планирование всегда исходило из опасности большой войны с блоком НАТО. В этом случае военная угроза возникала на двух геостратегических фронтах — Европейском (Западном) и Тихоокеанском (Восточном). На Западном фронте нам угрожает собственно НАТО, то есть коалиция из 19 государств (плюс мелочь типа Эстонии и Румынии), на Восточном — США и связанные с ними двусторонними военными договорами Япония, Южная Корея и Тайвань. Но мало кто задумывался над опасностью войны только на Восточном фронте.

Между тем подобная опасность вполне реальна. Конечно, Штаты состоят в НАТО, а все члены НАТО дают обязательство вступления в войну в том случае, если один из членов этой организации подвергнется нападению. Но, во-первых, Тихий океан находится вне зоны ответственности НАТО (формально, конечно; Югославия тоже находилась вне этой зоны); во-вторых, между Россией и НАТО в Европе пока существует нейтральная зона; а в-третьих, в ходе югославского конфликта США добились утверждения де-факто в международном праве концепции гуманитарной интервенции.

Согласно этой концепции, США присваивают себе запрещенное постановлениями ООН право агрессии против любого государства. Все, что для этого нужно — мотивировать агрессию «гуманитарными» соображениями. Ну, например, плохое обхождение русских солдат с чеченскими террористами или наркокурьерами на таджикской границе. Не верится? Тогда вспомните, какой «гевальт» устроили западные средства массовой информации по поводу полицейских облав на албанских наркокурьеров в Косове. Дальше штатники благородно просят страны НАТО оставаться в сторонке, «чтобы избежать расширения конфликта», и начинают Тихоокеанскую войну.

Хорошо, скажете вы, допустим, можно найти предлог для гуманитарной интервенции; но зачем? Если просто нужно поиграть силами, то для этого, может быть, лучше подойдет КНДР или Ливия, которую побил даже Чад? Ну, это не совсем так. По поводу Ливии может обидеться весь арабский (точнее, исламский) мир — в том числе и подавляющая часть стран — членов ОПЕК, по поводу Кореи — Китай (в 1950 году Китай уже показал, что он очень нервно воспринимает приближение иностранных войск к пограничной реке Ялу). А кто вступится за Россию? Белоруссия? Хорошая страна, замечательный народ — одна беда, что от нее до Тихого океана за три года не доскачешь.

А если серьезно, то наибольший интерес для Штатов представляют ресурсы Восточной Сибири — та самая кладовая для наших будущих поколений, самая большая кладовая нетронутых ресурсов в мире. Мир испытывает ресурсный голод. На вооружение глобальной империи принята концепция «золотого миллиарда», согласно которой ресурсы планеты могут обеспечить уровень жизни, заданный западной культурой, только миллиарду человек. Чтобы обеспечить присвоение мировых ресурсов этим миллиардом, принята известная «концепция устойчивого развития», за дымовой завесой словес которой надежно скрыто ее основное положение — о передаче ресурсов стран, богатых ими, странам, которые обделены в ресурсном отношении. Так что международно-правовая база насильственного овладения ресурсами уже готова. И уж, конечно, в первую очередь речь пойдет не о камбоджийском тунговом масле. Самый лакомый в мире кусок — вот он, между Енисеем и Охотским морем.

Готовы уже и теоретические обоснования прямого захвата неиспользуемых ресурсов. Так, в последнее время в штудиях американских политологов появилась теория «покупки» у России Сибири за три миллиарда долларов. Теория не новая, ее можно найти еще в веселом романе Марка Твена «Американский претендент». Но если бы это было только теорией, то вряд ли велась бы подозрительная возня вокруг Якутии и «суверенитета республики Саха». А на правительственном уровне сам оракул американских «ястребов» Збигнев Бжезинский в своей последней книге «Великая шахматная доска» прямо обосновывает и излагает план расчленения России на три части — Европейская Россия, Западная Сибирь и Восточная Сибирь (см. выше). Ясно, для чего нужна американцам независимая Восточная Сибирь.

Так что не будем убаюкивать себя формулами, заимствованными у чеховского героя, — «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Это будет, и будет в тот самый момент, когда это будет необходимо для империи и когда это будет для нее удобно.

Что мы можем противопоставить агрессии? Трудно судить о состоянии Дальневосточного военного округа, находясь в семи тысячах километров от него, но, основываясь на прежнем опыте службы в этом округе, рискнем высказать предположение, что он находится в еще более разваленном состоянии, чем Вооруженные силы в целом — просто потому, что поддержание боевой готовности частей и соединений в нем требует гораздо больших сил и средств, чем в других округах. Ну хорошо, там — около 11 миллионов русского населения, следовательно, при наивысшем напряжении не меньше миллиона человек можно будет поставить под ружье, в том числе не менее полумиллиона — в строевые части. Исходя из нашей традиционной нормы — одна дивизия на 30 тысяч военнослужащих — можно будет укомплектовать 16–17 общевойсковых дивизий. Запасов вооружения там всегда хватало, и если даже сгноили и распродали половину, то остального будет достаточно на оснащение этой армии. Но население Дальнего Востока в подавляющем большинстве сосредоточено в Приморском крае и южных районах Хабаровского края и Амурской области — именно там и будут формироваться эти соединения. А если возникнет необходимость их переброски на Камчатку, Чукотку, Курилы, Сахалин?

Американо-японская группировка в первом эшелоне всего может насчитывать 11–12 общевойсковых дивизий, до 1600 ударных самолетов и 125–135 боевых кораблей океанской зоны против 16–17 наших общевойсковых дивизий, 250–300 боевых самолетов и 35–40 боевых кораблей.

Как видно, общевойсковых сил у нас в целом хватит, но если мы куда-то не сможем перебросить общевойсковые соединения Дальневосточного военного округа, то не сможем перебросить туда и соединения из центральных округов. Правда, в центре имеются воздушно-десантные дивизии, специально приспособленные к переброске по воздуху, но их ценность в обороне очень низка из-за отсутствия тяжелого вооружения — танков, самоходной крупнокалиберной артиллерии, действенных средств ПВО и инженерной техники, а маневренность снижается отсутствием большегрузного автотранспорта. Только если заранее подготовить в таких районах, как Анадырь, Мыс Шмидта, Петропавловск-Камчатский, Итуруп, Поронайск, отмобилизование танковых, артиллерийских, зенитно-ракетных полков, инженерно-саперных, ремонтно-восстановительных и автомобильных батальонов, предназначенных для поддержки и обеспечения действий воздушно-десантных дивизий, или, по крайней мере, заскладировать в этих районах соответствующую технику и запасы материальных средств — только тогда имеет смысл говорить о переброске сил в эти районы по воздуху. Делается у нас на Дальнем Востоке что-нибудь подобное?

Попутно встает вопрос: с помощью чего их перебрасывать? Все твердят, что военно-транспортной авиации у нас хватит не более чем на переброску двух парашютно-десантных полков одним рейсом. Если вообще предусмотрена хоть какая-то форма мобилизации гражданской авиации, то возможности воздушно-транспортной группировки можно будет довести, вероятно, до переброски одной дивизии без техники и запасов материальных средств одним рейсом. При отсутствии воздействия противника, то есть до начала военных действий, десятисуточная воздушно-транспортная операция сможет обеспечить переброску на Дальний Восток 5–7 дивизий двойного базирования — при условии, что в центре такие дивизии есть и что на Дальнем Востоке для них готово все необходимое на период военной кампании. Вот это «условие» и есть самое уязвимое место в концепции обороны Дальнего Востока вообще.

Что касается флота, то какое-либо наращивание его группировки и даже простое восполнение потерь невозможно. Переброска по Северному морскому пути будет заблокирована в Беринговом проливе, а поход вокруг Африки и Азии, аналогичный походу эскадры бедняги Зиновия Рожественского, настолько трудно представить, что серьезно представлять и не стоит. Маневр авиации из Европейской России для усиления дальневосточной авиационной группировки, напротив, достаточно легко осуществим, но опять-таки, чтобы создать группировку, способную противостоять воздушной армаде противника, необходимо перебросить не менее 700–800 ударных самолетов, и при этом содержать в Европейской России в боевой готовности как минимум 1500 боевых самолетов, а для наращивания дальневосточной группировки и восполнения ее потерь еще иметь в резерве не менее 500 ударных самолетов — всего 3000 ударных боевых самолетов. А есть у нас столько боевых самолетов? А две тысячи у нас есть? А имеется у России хотя бы тысяча боевых самолетов?

Единственное надежное в этой ситуации средство — ядерное оружие на тех самых 20–25 ПЛАРБ и размещенных к востоку от Байкала пусковых комплексах РВСН. Но Штатам более выгоден безъядерный вариант войны, и они постараются добиться его с помощью международно-переговорного процесса. В этой ситуации российскому правительству потребуется огромная политическая воля, чтобы задействовать ядерное оружие хотя бы как фактор устрашения. Пока оно и тени подобной воли не смогло продемонстрировать, разве что в сборе налогов...

Короче говоря, в случае гуманитарной агрессии США на Дальнем Востоке повторится ситуация Крымской войны. Россия будет вынуждена держать огромные, неподъемные для экономики страны силы в пассивной береговой обороне, а владеющий морем и воздухом противник будет наносить нам чувствительные удары там, где пожелает. И эта война нервов будет продолжаться столько, сколько нужно, чтобы российское общество полностью потеряло боевой дух и согласилось для начала на совсем скромную форму автономии Дальнего Востока. Что последует далее, понятно всем и каждому.

Но ведь не только с Соединенными Штатами мы граничим на Дальнем Востоке.

 

Россия и Китай

 

Китай, подобно России, есть органичный цивилизационный процесс. Как и русский народ, китайский народ развивается в рамках циклической истории. Конечно, характер циклов иной, иными являются их продолжительность и причины, но закон китайской истории также существует. XX век — век подъема Китая из прозябания под иноземной властью через бурные гражданские войны к единству и могуществу. Кое-кто считает, что к концу прошлого века могущество Китая достигло возможно максимального значения и в дальнейшем начнет падать, но мы полагаем, что здесь желаемое принимается за действительное. Разумеется, неравномерное развитие провинций Китая является его слабым местом. К 2020 году такие провинции, как Гуандун и Гонконг, будут принадлежать к богатейшим районам мира и представлять собой разительный контраст по отношению к бедным внутренним родственникам. Считается, что наиболее опасным для Китая будет период до 2010 года, когда процветание новых индустриальных регионов приведет их к требованиям таких же политических свобод, как и у заморских китайских общин. В ближайшие двадцать лет население КНР вырастет не менее чем на 300, а возможно, и 400 миллионов человек — за это же время более 10% обрабатываемой земли будет потеряно полностью, а основной ее массив подвергнется эрозии. Несмотря на пятнадцать лет экономического подъема, 50 миллионов китайцев не имеют гарантированной питьевой воды, а 80 миллионов питаются ниже уровня выживания. Но уже действуют программы сглаживания, если не ликвидации, этих проблем, и, по-видимому, и в XXI веке Китай будет наращивать свои силы и реализовывать их на мировой арене.

Соединенные Штаты удвоили свой валовой национальный продукт (ВНП) на душу населения за последние 47 лет. Япония проделала это за 33 года, Индонезия за 17, Южная Корея за 10 лет. Темпы роста экономики КНР в 80–90-е годы составили в среднем 8% в год. Средний темп прироста ВНП стран Дальнего Востока в целом превышает 6% в год, а у Запада он равен 2,5–2,7%. Феноменальный экономический рост позволил азиатам сделать за несколько десятилетий то, на что Западу понадобились столетия. Около 2020 года Восточная и Южная Азия будет производить более 40% мирового ВНП. В 1995 году ВНП Соединенных Штатов был равен совокупному национальному продукту Японии, Китая, Индонезии, Южной Кореи и Таиланда, вместе взятых; на 2020 год прогнозируется, что американский валовой продукт, который, по прогнозам, должен удвоиться за это время, тем не менее составит менее 40% общего продукта указанных стран. А к 2050 году прогнозируется, что из шести величайших экономик мира пять будут находиться в Южной и Восточной Азии. Первый — Китай с 20 трлн долларов ВНП, за ним США с 13,5 трлн, далее Япония (5 трлн), Индия (4,8 трлн), Индонезия (4,2 трлн), Южная Корея (3,4 трлн) и Таиланд (2,4 трлн). И, конечно, в 2050 году азиатские страны, особенно Китай, не остановят свое развитие. Модернизация Азии необратимо переделывает геополитическую картину мира, выдвигая на его арену колоссальные и динамичные силы.

Китай отличается наибольшей динамикой в этом регионе. В 1950 году на него приходилось 3,3% мирового ВНП, в 1992 году — уже 10%, а по прогнозам на 2020 год — более 20%. Считается, что в 2002 году импорт «Большого Китая» (КНР, Гонконг, Тайвань) составит 630 миллиардов, в то время как Японии — 521 млрд долларов. Но ведь Китай, строго говоря, не ограничивается своими силами. С ним активно сближаются и на него работают богатые и влиятельные китайские конфуцианские диаспоры в Сингапуре, Бангкоке, Куала-Лумпуре, Маниле, Джакарте. Общие активы крупнейших пятисот компаний, принадлежащих этническим китайцам в Юго-Восточной Азии, составляют 540 млрд долларов, и в некоторых странах региона они полностью контролируют экономику. На фоне бледных достижений американской торговли (США имеют дефицит в торговле со всеми странами Азии) становится ясно, что торговля с Китаем для Запада и для США скоро будет стратегическим фактором. Считается, что Китай обойдет США по объему ВНП примерно в 2007 году. По прогнозам на 2025 год в пределах китайской цивилизации будет жить не менее 21% мирового населения.

Но нас в первую очередь интересует — где лежит точка приложения этих титанических сил? Как всегда, есть разные варианты. Они определяются тем же, чем и у западной цивилизации, — сырьевым кризисом. Правда, сырьевой кризис в Китае носит иной характер. Китай очень богат сырьем, но у него не хватает средств для разработки труднодоступных месторождений. Так или иначе, ему для дальнейшего развития требуется либо приток масштабных инвестиций, либо доступ к ресурсам, разработка которых будет ему по силам. Регионов, богатых такого рода ресурсами, в зоне досягаемости Китая два — наш Дальний Восток и Юго-Восточная Азия (ЮВА). Юго-Восточную Азию Китай уже довольно интенсивно эксплуатирует через свою диаспору в зоне Южных Морей — свыше 30 миллионов китайцев, создавших инфраструктуру, обеспечившую господство китайского капитала в ряде стран ЮВА и завоевывающую такое господство в других странах региона. Такой же процесс начинается и на русском Дальнем Востоке. Хотя цифры китайской нелегальной иммиграции, иногда приводимые нашими средствами массовой информации, совершенно недостоверны, можно все-таки понять, насколько уже серьезна эта проблема.

Но потребности гигантской страны и огромного народа растут настолько быстрыми темпами, что ясно: такая степень эксплуатации, которая существует в ЮВА, уже не отвечает этим потребностям. На очереди обеспечение более полного доступа к ресурсам, который может существовать только при установлении безраздельного китайского контроля над ресурсными регионами. Иначе говоря — завоевание.

Завоевание Юго-Восточной Азии неизбежно натолкнется на противодействие США. Завоевание русского Дальнего Востока — на противодействие России и все тех же Штатов, которые сами зарятся на дальневосточные ресурсы. Противодействие одной России для Китая составит определенную проблему. Мы уже рассчитывали наши силы для обороны Дальнего Востока — им Китай смог бы противопоставить до 60 общевойсковых дивизий, 2000 боевых ударных самолетов (правда, две трети — устаревших), не менее 30 дизельных подводных лодок и 10 эсминцев. то есть здесь тоже асимметричная стратегическая ситуация, как и в дуэльной ситуации «Россия– США», только обратная: Китай имеет явное превосходство в сухопутных силах, с трудом может поддерживать приблизительное равенство по авиации и не в состоянии выставить равную по силам группировку флота.

Дуэльная ситуация «США–Китай» опять-таки чревата войной нервов. США не могут осуществить масштабного проникновения на территорию Китая, но могут наносить чувствительные удары в точках, которые сами выберут.

Вдобавок вряд ли в данном случае вообще возможна двусторонняя дуэль. Нападение Китая на Россию создает предпосылки складывания реального российско-американского военного союза. Штаты не упустят случая прикончить опасного конкурента и заодно измотать Россию, чтобы потом безболезненно отхватить Дальний Восток. Тогда сценарий американо-китайской войны дополнится еще и наступлением российских войск через Маньчжурию и Синьцзян на Пекин и Баотоу (а по окончании войны американцы заставят нас уйти с гордым чувством выполненного союзнического долга, предельно измотанными и с минимальными трофеями). Эта же опасность существует и при вероятном наступлении Китая на ЮВА, но минимальная. Правящие круги РФ должны быть сборищем клинических кретинов, чтобы влезть в войну с Китаем, которая непосредственно не затрагивает Россию.

Еще более минимальна опасность вмешательства России в войну на стороне США, если Китай предпримет нападение на Штаты (точнее, Тайвань, с которым США связаны оборонительными обязательствами). В этом случае только и возможна двусторонняя китайско-американская дуэль (конечно, с участием Японии, но Япония и не представляет самостоятельной военной силы; в военном отношении она придаток США). Но, как мы видели, в настоящее время подобная война представит собой стратегический пат.

Правда, патовая ситуация не столь безнадежна, как при агрессии США против Китая. В этом случае последний будет вести войну с ограниченными целями, ему потребуется установить и поддерживать свое господство в воздухе и в море в весьма ограниченном пространстве Формозского пролива с тем, чтобы доставить на Тайвань силы первого броска и в последующем наращивать и снабжать их. Понятно, что Штаты бросят все, что только смогут, в этот район, и мясорубка будет колоссальная. В нее придется подбрасывать боевые самолеты тысячами, боевые корабли сотнями... но исход кампании решат доставленные на Тайвань сухопутные войска. Вряд ли Штаты смогут организовать контрнаступление даже в районе Тайваня, не говоря уже о контрнаступлении с решительными целями. Главное, чтобы Китай смог доставить на Тайвань войск больше, чем Штаты. А для этого нужно располагать современными вооружениями в размерах, достаточных не для того, чтобы одержать победу в войне, а для того, чтобы установить и поддерживать контроль в Тайваньском проливе. Вот Китай и ведет сейчас накопление этих вооружений для достижения ограниченной цели, то есть стремится к еще более благоприятному изменению стратегических условий.

Объективная мировая тенденция к сокращению военных расходов (сократились между 1987 и 2000 гг. с 1,3 трлн до 840 млрд долларов) не действует в Восточной Азии, в которой за это же время военные расходы выросли в полтора раза (с 90 до 135 млрд долларов). Военные расходы Японии увеличились с 32,4 до 45,8 млрд, Южной Кореи — с 7,9 до 11,5, Таиланда — с 2,3 до 3,8, Малайзии — с 1,3 до 2,1 млрд долларов. Несомненно, это — нервная реакция на скачок военных расходов КНР. Начиная с 1991 года КНР планомерно наращивала их на 17% в год и за десять лет удвоила их, доведя до 40 млрд долларов по официальному обменному курсу и до 90 млрд — по реальной покупательной способности.

Отмеченный нами ранее процесс падения финансовой и, как следствие, военной мощи США, а равно процесс наращивания возможностей экономики Китая этому благоприятствуют. И, полагаем, не позднее 2025 года процессы эти зайдут настолько далеко, что Пекин посчитает возможным завершить воссоединение китайского народа.

Победа Китая в Тайваньской войне будет иметь огромные последствия. После вытеснения Америки из восточной части Тихого океана Китай сможет предпринять любые действия в отношении как Юго-Восточной Азии, так и на севере — против русского Дальнего Востока и Японии. Японии, как видно, придется сменить хозяина, а Дальний Восток может быть просто оккупирован (понятно, в форме все той же «независимости» или даже «автономии»). Отсюда и должно исходить планирование российской дальневосточной политики.

Китай для России гораздо более удобный партнер, чем Соединенные Штаты. Дружественные российско-китайские отношения имеют достаточно давние корни. Во второй половине XIX века Д.А. Милютин в своих знаменитых формулировках отношений с сопредельными государствами определил, что Россия должна целью своей восточноазиатской политики иметь сохранение территориальной целостности Китая и способствование его развитию. Впоследствии этот принцип соблюдался, и пресловутые трения между Хрущевым и Мао Цзэдуном — то самое исключение, которое подтверждает общее правило.

И в наше время, несмотря на все изгибы и извивы политической линии российского руководства, эта тенденция сохраняется. Торговля между Россией и Китаем выросла с 3,8 млрд долларов в 1994-м до 7 млрд в 2000 году, и Россия стала третьим торговым партнером Китая после США и Германии. Стороны поставили перед собой цель довести двустороннюю торговлю в начале XXI века до 20 млрд долларов.

В то же время нельзя забывать, что, если в 1996 году двусторонняя торговля России с Китаем составляла 5,6 млрд долларов, то торговля России с Западом (со странами Организации экономического сотрудничества и развития) достигла 70 млрд долларов. И этот экспорт из западных стран содержит жизненно необходимые России технологически сложные товары. Именно отсюда в Россию могут поступить займы и инвестиции (а не из Китая— конкурента в получении западных денег). Переориентация на Китай, такая же бездумная и безумная, как переориентация на Запад в 1990–1991 гг., может слишком дорого обойтись российской экономике, и без того ослабленной.

В 90-е годы Китай стал главным рынком для российского оружия, достигнув 26% общего военного импорта Китая. И в отличие от Индии, стремящейся диверсифицировать список своих поставщиков, Китай открыто считает российскую военную промышленность главной для себя. Имея 80 млрд долларов национального резерва, Пекин в состоянии купить любую технику, которую согласится продать Россия. Экспорт оружия России в Китай составил в 1994–2000 гг. грандиозную сумму — почти восемь с половиной млрд долларов.

В настоящее время стратегический пат между тремя военными силами обеспечивает некоторое равновесие. Объективный процесс снижения военной мощи США и роста военной мощи Китая неизбежно сломает это равновесие. Правда, Китай, как известно, имеет договор «о стратегическом партнерстве» с Соединенными Штатами, но ясно, что соблюдать его он будет только в том случае, если ему это окажется выгодно. То есть если Штаты откажутся от противоборства с Китаем и заключат с ним сделку за счет Дальнего Востока (раздел ресурсных зон), тогда Тайваньская война может отодвинуться еще на поколение. Этому мы можем противопоставить только более выгодную для Китая сделку.

Можно обеспечить Китаю широкий доступ к ресурсам Дальнего Востока, что наиболее выгодно и для нас, поскольку в будущем такую договоренность всегда можно будет пересмотреть, а китайские инвестиции в Дальний Восток послужат делу его освоения. Можно обеспечить попросту льготные поставки Китаю стратегических материалов и вооружения в обмен на встречные поставки товаров народного потребления и продовольствия (как-никак, Китай — крупнейший в мире их производитель). Это менее выгодно, но может оказаться неизбежным. И третий вариант сделки, самый невыгодный, но опять-таки могущий оказаться неизбежным — вступление в Тихоокеанскую войну на стороне Китая. В этом случае Япония окажется под настолько мощным военным давлением, что сразу зашатается вся знаменитая американская фланкирующая восточноазиатская позиция (Аляска — Командоры — Гавайи — Япония — Южная Корея — Тайвань — Филиппины — Сингапур). Будем надеяться, что к 2025 году экономика России окажется в состоянии выдержать такое испытание.

Но нужно еще будет подстраховаться на случай китайской победы на Тихом океане. Китай действует только в своих интересах и на волне победной эйфории вполне может потребовать от вчерашних союзников очень многого, даже слишком многого. Поэтому заранее необходимо готовить ситуацию на этот случай. Ключевую роль в ней будет играть складывание коалиции, способной противостоять возможным непомерным притязаниям Китая в случае его победы над Штатами. И опять-таки здесь ключевую роль на Дальнем Востоке сыграет Япония (в Южной Азии — Индия, в Юго-Восточной — Индонезия, Вьетнам и Таиланд). Российская политика должна неуклонно вести линию на сближение с Японией, без всяких, впрочем, глупостей, вроде передачи ей своих территорий. Япония должна будет понять, что срок ее беззаботной жизни под американским ядерным зонтиком конечен, что сама она неспособна защитить себя, потому что, несмотря на огромную экономическую мощь, ее военная мощь резко асимметрична военной, и это не дает ей возможности проводить самостоятельную политику. Либо под контролем Штатов, либо под контролем Китая — от этого ее могут спасти только доверительные отношения с Россией и... опять-таки дальневосточная ресурсная кладовая.

 

Искусство лавирования

 

Главное, что мы должны извлечь из осознания ситуации, — во-первых, то, что Дальний Восток мы должны беречь как зеницу ока, как в старину девушки берегли свое приданое. Да это, собственно, и есть приданое нашей России, ее пропуск в будущее. Во-вторых, то, что на Дальнем Востоке мы должны ориентироваться на Китай, вплоть до такой же «Великой дружбы», как в 50-х годах, если понадобится. В-третьих, мы не должны забывать, что если сейчас наше будущее зависит от того, насколько ловко мы спрыгнем с американской колесницы, то в последующем — насколько легко спрыгнем мы с колесницы китайской. Не статуализировать ситуацию на Востоке, но лавировать между геополитическими силами Тихого океана — вот рецепт к сохранению дальневосточной кладовой в русских руках.

Подведем итоги наших размышлений над судьбами русского Дальнего Востока. Они, по-видимому, определяются в первую очередь тем, что в российской геостратегии Восточный фронт сохраняется в полном объеме. Для России Китай может стать важнейшим фактором сбалансированности международной политики по оси Запад–Восток, это хорошо понимают и в Китае. Наша страна и КНР представляют собой геополитическое и геостратегическое единство (что русские геополитики отмечали еще в прошлом веке), экономика обеих стран практически представляет собой в структурном отношении единый комплекс. Наконец, Китай попросту ближе нам идеологически и мировоззренчески. Ответственное руководство России рано или поздно придет к осознанию необходимости тесного военно-политического союза с Китаем.

Отсюда альтернатива американским планам использования военной мощи России в Восточной Азии, тем более что они грозят России политическим крахом. Военный союз с Китаем потребует, как и на Западе, создания мощного флота, сильных группировок стратегической авиации и ракетных войск, а также формирования мобильной аэротранспортабельной группировки сухопутных войск. В короткий срок этого можно достичь только с помощью Германии.

По отношению к Китаю мы можем выступить в качестве рынка продовольственных товаров, товаров легкой промышленности. В то же время Китай способен стать крупнейшим потребителем российской машиностроительной продукции, особенно транспортной и авиационной промышленности, и вторым после Германии потребителем природных ресурсов России.

Отношение Китая к России будет зависеть от того, насколько быстро национальная Россия консолидируется. В нынешнем положении мы для Китая «враг № 2», мощный фактор отвлечения сил с тихоокеанского направления. Соответственно развивается и китайская северная политика — выдвижение официальных претензий на территории, перешедшие к России по Пекинскому (1860 г.) и Айгуньскому (1858 г.) договорам, создание на этих территориях китайского этнического перевеса за счет иммиграции и поставок трудовых ресурсов, переключение каналов снабжения этих территорий на Китай и пр.

Но это только формальное проявление намерений Пекина установить политический контроль над достаточно обширными территориями, долженствующими стать буфером между собственно Китаем и территориями, контролируемыми (возможно) проамериканской Москвой. Первой такой территорией становится Монголия, созданная в 1912–1915 гг. как русский буфер против революционного Китая. Сейчас она опять уходит из Евразии в Восточную Азию. За ней на очереди Дальневосточная республика (современная Дальневосточная ассоциация) и Киргизия. Потом, как главный приз, Сибирская республика (современное Сибирское соглашение), к которой будут присоединены южносибирские регионы, находящиеся в настоящее время под управлением Казахстана.

Противодействовать китайской политике создания буфера Россия сейчас не в состоянии, да российское правительство, похоже, и не намерено этого делать. Во всяком случае, его политика ограбления азиатской территории страны для насыщения аппетитов западных ТНК и отечественных компрадоров как нельзя лучше способствует экономическому обособлению Сибири и Дальнего Востока, их переходу на сепаратные экономические и политические связи с Китаем. А это, в свою очередь, является первой ступенью плана создания китайского буфера.

Избежать потери зауральской части страны Россия может только двумя путями: во-первых, активным участием в американской коалиции, которая нанесет Китаю поражение в «холодной» или «горячей» войне, создаст условия для прекращения роста его экономической мощи и политической экспансии. Во-вторых, естественно, участием в китайской коалиции, которая «холодным» или «горячим» способом раз и навсегда вытеснит США из Восточной Азии.

Как видно, и здесь изоляция невозможна. Первый способ пока наиболее вероятен, если экстраполировать на Тихоокеанский регион политику современного российского правительства. И уже сегодня видны его слабые стороны:

— высокая вероятность поражения США в этой борьбе, вследствие чего Россия будет разодрана на части победителем как член проигравшей коалиции, то есть расплатится за военные издержки США;

— «буферизация» России Китаем явочным порядком, в процессе подготовки войны на Тихом океане (что, собственно, сейчас и происходит);

— опасность распространения широкомасштабных военных действий на территорию России;

— возможность китайско-американской сделки за счет Сибири с целью отведения угрозы от американского восточно-азиатского фронта хотя бы на 20–25 лет. Последнее вполне вероятно, потому что Китай умеет ждать, время работает на него, а американцам на территориальную целостность России попросту плевать.

Второй вариант — тесный военно-политический союз с Китаем — также несет в себе различные опасности, и в первую очередь ту, что повторится ситуация «Великой дружбы» 50-х годов, но на сей раз с переменой ролей. Однако такой союз решит главную задачу — сохранение территориальной целостности России. Самая большая опасность для русско-китайских отношений в будущем — монгольский и синьцзянский вопросы, которые рано или поздно придется разрешать. А в отдаленном будущем встанет и маньчжурский вопрос — но эту тему мы оставим политическим деятелям новороссийской фазы нашей истории.

 

Евгений Филиппович Морозов родился в 1948 году в Сталинграде. С 1967 года — в Вооруженных силах, в 1999 году уволен в запас в звании полковника с должности преподавателя Военной академии им. М.В. Фрунзе. Специализируется по геополитическим, военным и социальным проблемам. готовит к выходу в свет книгу «Империя в пространстве».

 

Москва

Ноябрь 2005