Журнал «Золотой Лев» № 69-70 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

Г.Ханин

 

Технология рывка

 

…Поставленная руководством России задача значительного ускорения экономического развития страны вызвана объективной необходимостью решения многочисленных, запущенных в последние десятилетия, социально-экономических и военно-политических проблем. Часто говорят: Россия может быть либо великой, либо ее вообще не будет. И это верно для страны с площадью более чем 17 миллионов квадратных километров, соседствующей с государствами, заинтересованными во многих природных богатствах России.

К сожалению, выдвижение обоснованной цели не сопровождается у государственного руководства России столь же обоснованной стратегией ее достижения. В экономическом анализе используют данные официальной статистики, которые как раз в главном для решения этой задачи вопросе катастрофически не соответствуют действительности. Я имею в виду оценку реальной стоимости и динамики основных фондов, в силу чего нельзя получить ни реальной их динамики, ни реальной величины рентабельности экономики и, следовательно, финансовых возможностей расширения производства (1).

Пока продолжается восстановительный период (после экономического кризиса 1990–1998 годов), эта проблема может показаться не столь актуальной. Но достаточно очевидно: резервы старых производственных мощностей не бесконечны, развитие экономики в ближайшие годы будет зависеть уже от темпов роста основных  фондов. Между тем, даже примерные расчеты динамики показывают, что они сокращаются и, следовательно, для обеспечения быстрого роста основных фондов нужно увеличить вложения для этой цели на порядок по сравнению с нынешними.

Конечно, опыт преодоления экономической отсталости в мире довольно велик. Однако при всей важности его изучения, очевидно, что нам доступен и интересен собственный опыт (2).

В России было два периода, когда задача преодоления экономической отсталости решалась: реформы Петра I и внедрение модели командной экономики в 1930–1950 годы. Я попытаюсь выделить в этом опыте наиболее общие закономерности, подробно рассмотрев знакомую мне и читателям классическую модель командной экономики (3).

Первой по важности и сложности задачей является резкое увеличение доли накопления в валовом внутреннем продукте. Именно ее решение явилось ключом к обеспечению стремительного экономического роста СССР в 1930–1950 годы. Масштабы осуществленного скачка в доле накопления в национальном доходе в СССР в конце 20-х и в начале 30-х годов официальная статистика резко преуменьшала в силу того, что эта доля исчислялась в текущих ценах, а рост цен на потребительские товары был в то время значительно больше, чем на инвестиционные товары, хотя он искусственно сдерживался. С учетом этого обстоятельства рост этой доли составил не в 2 раза, как следует из официальных данных, а гораздо больше – в  3–4 раза, превысив 40–45 процентов в национальном доходе. Впрочем, о таком скачке в этой доле свидетельствует простое сравнение динамики потребительских товаров в натуральном выражении, которое к концу 30-х годов практически оставалось на уровне конца 20-х годов и производства, и потребления инвестиционных товаров – строительных материалов и оборудования.

Понятно, что увеличение доли накопления имеет финансовый и материально-вещественный аспекты. Не имея возможности рассчитывать на иностранную финансовую помощь в сколь-нибудь значительных размерах (в отличие от дореволюционной России) СССР вынужден был повышать долю фонда накопления за счет снижения личного потребления населения. Это сокращение доходило до уровня, который приводил в отдельные годы к огромной смертности (голод 1933 года) и резко снижал эффективность трудовых усилий населения. Поэтому в интересах социальной стабильности и экономической эффективности производилась определенная корректировка данного соотношения в пользу фонда личного потребления населения. Но в то же время, благодаря выросшей материальной заинтересованности работников, на высоком уровне сохранялась доля фонда накопления, обеспечивая улучшение использования созданного ранее производственного потенциала.

Если говорить о необходимых размерах увеличения доли накопления для ускорения экономического развития современной России, то, видимо, речь идет о примерно таком же увеличении ее доли, как в период первой пятилетки. По полной стоимости основные фонды страны составили к началу 2003 года 25,7 триллионов рублей. По остаточной стоимости они вряд ли превышают 5–6 триллионов рублей. Дело в том, что реальный износ основных фондов намного больше официального: старые фонды с более высокой величиной износа входят в расчет износа в пониженной в несколько раз доле из-за их недооцененности, а новые с меньшей величиной износа находятся в повышенной доле. Как показывают мои исследования и работы моих коллег, в настоящее время восстановительная стоимость основных фондов занижена примерно в 10 раз. Следовательно, их объем по восстановительной стоимости с учетом износа составляет 50-60 триллионов рублей, что неплохо коррелирует с величиной валового национального продукта, превышая его примерно в 6 раз – обычное соотношение для более или менее развитых стран.

Капитальные вложения должны обеспечить возмещение износа основных фондов в размере 3 процентов от их стоимости (1,8 триллионов рублей) и прирост в размере, скажем, 6 процентов ежегодно, то есть 3,6 триллионов рублей, итого порядка 5,4 триллионов рублей вместо 1,36 триллионов в 2002 году4. Следовательно, нынешние (по данным 2002 года) капитальные вложения в основные фонды необходимо увеличить почти в 4 раза, а их долю в валовом внутреннем продукте с нынешних 12,9 процента5 – до почти 50 процентов. Если бы для развития экономики и общества в предстоящие годы требовалось только обеспечить прирост основных фондов, мобилизовать необходимые ресурсы для этого было бы возможно, хоть и нелегко. Но потребуется также обеспечить прирост оборотных фондов и абсолютно необходимое увеличение бюджетных расходов для развития находящихся в тяжелейшем положении организаций бюджетной сферы, повышения оплаты труда и пенсий беднейших слоев населения.

Из этого простого и по необходимости грубого расчета следует не только грандиозность предстоящей задачи, но и полная нереальность нынешних проектировок увеличения ВВП на 8 процентов ежегодно за счет преимущественно внутренних источников. Даже более скромный рост в 6 процентов (при неизменном уровне использования существующих мощностей) является  крайне затруднительным и, конечно, для своего достижения требует предварительно нескольких лет стремительного наращивания основных фондов. При этом потребуется коренная перестройка структуры экономики в пользу нефондоемких отраслей, что, как я покажу ниже, сопряжено с огромными трудностями. Зато рост в размере 3–4 процентов ежегодно (что потребует повышения доли фонда капитальных вложений почти  в 3 раза, то есть до почти 40 процентов от ВВП) выглядит хоть и трудно реализуемой, но все же вполне реальной задачей. Что же касается нынешней доли вложений в основные фонды, то она не может обеспечить даже возмещения износа основных фондов и, следовательно, обрекает российскую экономику на сокращение производства после завершения восстановительного периода. В лучшем случае – на стагнацию.

Величина потребных капиталовложений и возможный рост ВВП может измениться, если износ основных фондов окажется большим, чем мы предполагали. Скажем, 85 процентов от их полной стоимости, что находится в рамках возможного. Расчеты по некоторым отраслям промышленности давали именно такой взлет износа основных фондов по сравнению с их официальной величиной. Это, кстати, только подтверждает срочную необходимость инвентаризации и переоценки основных фондов. Однако порядок величин от этого не изменится принципиально.

Возникает вопрос: как удавалось ряду стран мира (в том числе и СССР) обеспечивать в отдельные, немалые по срокам периоды, темпы роста ВВП в размере 6–7 процентов при гораздо меньшем росте основных фондов? За счет их переориентации на выпуск нефондоемкой, но трудоемкой продукции (легкая промышленность, бытовая электроника, где в ряде стран Юго-Восточной Азии используются преимущества дешевой рабочей силы). А также за счет резкого повышения эффективности использования фондов при скачкообразном повышении квалификации рабочей силы (в той же Юго-Восточной Азии и СССР в 50 годы).

Понятно, повторить этот успех в современной России непросто. Правда, переориентация капиталовложений с капиталоемких добывающих отраслей в менее емкие обрабатывающие отрасли промышленности и сферу услуг открывает как будто немалые возможности в этом отношении. Но создать конкурентоспособные отрасли обрабатывающей промышленности и услуг будет крайне сложно. До сих пор в России (и в СССР) это удавалось лишь в крайне редких случаях (некоторые отрасли военной промышленности, электроэнергетическое машиностроение). Созданная в советское время огромная обрабатывающая промышленность была в значительной степени неэффективной: материалоемкой, трудоемкой, плохо организованной. В ходе второй индустриализации в 1950 годы была сделана попытка повысить эффективность, но усилия на этом направлении были прерваны на полпути в результате возросшей некомпетентности хозяйственного руководства.

Сокращение обрабатывающей промышленности в 1990 годы с точки зрения динамики ВВП было в кратко- и среднесрочном плане в значительной степени оправдано. Ведь многие отрасли обрабатывающей промышленности создавали минусовую добавленную стоимость: на них шло по стоимости материалов больше, чем получалось продукции. Гораздо выгоднее для страны было экспортировать топливо и сырье, полуфабрикаты (например, прокат черных металлов) за границу, ввозить дешевые качественные товары, чем переводить собственную промышленность на выпуск дорогой продукции низкого качества. Другое дело, что валютные ресурсы от экспорта сырья и топлива использовались крайне нерационально: на потребление, вывоз капитала, а не на техническое перевооружение собственной обрабатывающей промышленности. Я об этом напоминаю потому, что модная сейчас идея о необходимости перестройки структуры экономики в пользу обрабатывающей промышленности и тем более наукоемких отраслей при неумелой ее реализации, (что чаще всего у нас и было в последние десятилетия) может усугубить, а не облегчить экономические проблемы России. То, что в советское время было на определенном этапе  политической необходимостью, нельзя возводить в принцип в других условиях.

В тех редких случаях, когда за развитие обрабатывающей промышленности в современной России берутся с умом, она оказывается достаточно эффективной. Развиваются многие  новые предприятия пищевой промышленности, мелкие предприятия обувной и швейной промышленности. Есть прогресс в машиностроении, где многие автомобильные заводы, которые строят иностранцы, довольно успешно функционируют.

Можно ли в современной России резко увеличить внутренние ресурсы расширения производства? Этот вопрос я специально и довольно подробно рассматривал(6). Вывод из этого рассмотрения: рост внутренних ресурсов возможен при радикальном перераспределении доходов в пользу накопления за счет резкого сокращения доходов сверхбогатых людей (в 5 раз) и просто богатых (в 2 раза). Предполагалось при этом довольно заметное увеличение бюджетных расходов и доходов бедных и малосостоятельных граждан. Однако рассчитанный таким образом объем перераспределения предполагает полный сбор всех доходов от перераспределения или вложения их в экономику предпринимателями, что нереально. Для гарантированного обеспечения  их роста в требуемом размере нужно, с одной стороны, большее сокращение доходов богатых и сверхбогатых и гораздо меньшее увеличение доходов бедных, расходов бюджетных учреждений. Вряд ли удастся вообще увеличить доходы малообеспеченных. Минимальным окажется и рост расходов на бюджетную сферу. Выскажу в связи с этим  крамольную мысль: наши сверхбогатые, которые сейчас концентрируют более 20 процентов личных доходов населения, вообще могли бы превосходно жить долгие годы, не получая текущих доходов, лишь за счет накоплений, образовавшихся, как все прекрасно понимают, неправедным путем. Возможно, потребуется предложить некоторым из них вернуть в Россию часть увезенных в 1990 годы богатств.

Резкое увеличение доли накопления в валовом внутреннем продукте требует коренного изменения структуры производства, экспорта и особенно импорта. Грандиозная индустриализация страны в 1930 годы как раз и была предназначена для обеспечения (наряду с созданием мощной военно-промышленной базы) материальной основы коренного изменения структуры валового внутреннего продукта. Огромные трудности и достижения в этой области хорошо известны. В одном отношении решить эту задачу сейчас значительно легче, чем тогда: у нас имеется теперь немалый по численности состав инженерно-технических работников, которые способны решать задачу и проектирования, и строительства, и эксплуатации новых основных фондов. Другое дело, что эти работники частично деквалифицировались, а многие организационные структуры почти исчезли (например, проектные институты или строительные организации промышленного строительства).

Весь цикл – от начала рывка до его завершения, вплоть до начала полноценной отдачи в виде выхода на режим устойчивого экономического роста может занять 10–15лет. Во всяком случае в СССР к 1937 году удалось почти восстановить уровень 1928 года по личному потреблению населения, несмотря на военные расходы и вложения в научно-образовательный комплекс. Для существенного улучшения жилищных условий городского населения потребовался, однако, гораздо больший период.

Вторая предпосылка экономического рывка состоит в наращивании  человеческого капитала. Петр Первый добивался этого, приглашая специалистов из-за рубежа, посылая русских людей на обучение за границу, открывая учебные и научные заведения внутри страны (Академия Наук, Петербургский университет).

Поистине титанические усилия по наращиванию культурно-технического уровня населения предпринимались в 1930–1950 годы. Тогда доля вложений в научно-образовательный комплекс в СССР была самой высокой в мире. Чрезвычайно высок был социальный престиж и оплата интеллектуального труда, особенно ученых и вузовских преподавателей. Другое дело, что в долгосрочном плане ущемление интеллектуальной свободы и прямые репрессии оказались губительными для общества.

Может показаться, что при всеобщей грамотности населения и огромной доли во взрослом населении лиц с высшим образованием задача наращивания интеллектуального потенциала страны сейчас менее насущна, чем в прошлом. Думаю, что это серьезная ошибка. Количественное наращивание высшего и среднего специального образования в последние десятилетия советской власти и тем более в постсоветский период шло за счет катастрофического ухудшения качества обучения. Совсем не поощряло повышение качества обучения и отношение к квалификации кадров на месте работы. Наоборот, как правило, оно часто мешало карьере. Нет нужды говорить о том, как негативно сказывается  на интеллектуальном уровне общества утечка мозгов из России в постсоветский период, связанная не только с разницей в оплате труда, но и с демонстрируемым в обществе открыто негативным отношением к интеллекту.

Даже применительно к рабочим кадрам задача роста интеллектуального потенциала крайне остра. По оценкам Министерства труда России (которые независимые исследователи не опровергали) только 5 процентов рабочих у нас являются квалифицированными против 50–60 процентов в развитых странах. Иными словами, стоит задача чуть ли не всеобщей переподготовки взрослого населения России. А кто же будет переучивать, когда сами учителя за последние десятилетия деградировали в огромной степени? Об обучении во многих российских вузах можно сказать, перефразируя известную поговорку брежневских времен: преподаватели делают вид, что преподают, а студенты –  что учатся. Во второй половине 1930 годов в СССР пришлось предпринять колоссальные усилия, чтобы добиться повышения качества обучения, и эти усилия стали приносить плоды только в послевоенный период. Огромное увеличение финансирование образования и науки только первый и наиболее очевидный шаг в этом направлении. Более сложной задачей является добиться целесообразного использования средств, что в последние десятилетия получалось очень плохо.

Третьим фактором является обеспечение высокой оценки квалифицированного труда. Такая оценка побуждает «выкладываться» и повышать квалификацию действующим работникам и стимулирует получение высокой квалификации молодежи. В период классической модели командной экономики сложилась чрезвычайно высокая материальная оплата (включая бесплатные услуги в области здравоохранения, отдыха и т.д.) топ-менеджеров, выдающихся ученых, передовиков производства. Достаточно высокими были после войны стипендии студентов, аспирантов. Известный диссидент Ю. Орлов, обучавшийся в Московском физико-техническом институте сразу после войны, вспоминал, что из своей стипендии в 400 рублей (на уровне средней заработной платы рабочего) 200 он посылал матери. К материальным стимулам добавлялись мощные моральные стимулы. Ученые, хозяйственные руководители, передовики производства в общественном мнении представлялись как национальные герои, гордость страны. При таких стимулах неудивительно, что попасть в вузы стремились самые способные молодые люди и они напряженно и эффективно учились.

Ослабление этих материальных и моральных стимулов, начавшееся во второй половине 1950 годов под предлогом устранения чрезмерных привилегий, сыграло роль в замедлении экономического и научно-технического развития в 1960–1980 годы. Жалкая оценка квалифицированного труда в 1990 годы, обратно пропорциональная зависимость между квалификацией и оплатой способствуют умиранию научно-технического потенциала  и образовательного комплекса России.

Справедливости ради следует отметить, что отдельные категории работников квалифицированного труда в 1990 годы стали получать достаточно высокие доходы. Я имею в виду руководителей и ответственных работников хозяйственных предприятий. Я бы даже сказал, что доходы некоторых из них явно чрезмерны. Но остаются крайне низкими доходы ученых, преподавателей высшей школы, других работников бюджетных учреждений, квалифицированных рабочих и инженеров, от труда которых зависит и научно-технический прогресс, и производительность труда, и состояние социальной инфраструктуры. В начале XXI века  произошли некоторые улучшения в оплате этой категории работников, но они явно недостаточны. К тому же не принимается во внимание реальная квалификация работников бюджетных учреждений, в том числе и научных работников и преподавателей.

Четвертым фактором экономического рывка является наличие мобилизующей национальной идеи. И при Петре Первом, и при Сталине такой идеей являлась модернизация России для сохранения ею статуса великой державы. В советское время такой мощным мотором была социалистическая идея, которая вдохновляла значительную часть населения. Значение этой идеи состояло в том, что она создавала моральные, духовные стимулы к труду в дополнение, а иногда и взамен материальных. Кроме того, она служила убедительным для значительной части населения оправданием экономических жертв, которые ему пришлось нести для реализации этой идеи.

Призывы к модернизации экономики России в настоящее время лишь внешне напоминают национальную идею. И дело не только в крайне слабом пропагандистском их оформлении. Они не сопровождаются пока ни реальной  борьбой с коррупцией, ни видимым усилением требовательности к государственным служащим. Населению совершенно не ясно поэтому, каким образом жертвы, которые от него потребуют, будут способствовать решению национальных задач. Тем более, если этих жертв потребуют  от самых слабых слоев общества.

Пятым фактором явилась лидирующая роль государства в обеспечении экономического рывка. Российский частный капитал и при Петре, и в конце 1920-х годов был слишком слаб для решения задач модернизация экономики. Слаб и в финансовом, и в кадровом отношениях. По разным причинам таким субъектом экономического рывка тогда не мог стать иностранный капитал. Нет нужды доказывать, что и в настоящее время российский капитал и в финансовом отношении (во многом, из-за своей алчности), и в кадровом отношении не может стать таким субъектом. Это хорошо иллюстрируется тем обстоятельством, что за постсоветский период частный российский капитал не осуществлял вложений в объекты, дающие долгосрочный экономический эффект или в серьезные научно-технические разработки.

Стоит отметить, что в экономическом взлете многих других государств мира, особенно слабо развитых, уже в XX веке государство в разных формах играло решающую роль (Япония, Китай, страны Юго-Восточной Азии). Понятно, что лидирующая роль государства предполагает выработку долгосрочных, хорошо обоснованных планов экономического развития и выработку механизмов их осуществления. Попытки осуществления модернизации российской экономики силами, в основном, частного капитала, как это пытаются сделать сейчас, выглядят маниловщиной.

Шестым фактором является радикальное обновление правящего слоя. Такое обновление происходило и при Петре, и при Сталине. Оно диктуется тем, что старый правящий слой сформировался в условиях экономического упадка, в лучшем случае застоя. Он поэтому соответствует состоянию общества в периоды упадка и застоя, когда энергичные, талантливые и честные люди в правящем слое не задерживаются, они там просто не нужны. Попытки совместить экономический рывок со старым правящим слоем обречены на провал. Петр Первый обновлял правящий слой за счет простолюдинов, мелкого дворянства и купечества (Меньшиков, Демидов, Шафиров). Широко привлекались к государственному и хозяйственному управлению иностранцы. Сталин столкнулся с непригодностью старого правящего слоя для решения задач модернизации в середине 1930 годов и варварскими методами обновил его в ходе чисток(7). Постепенно обновленный правящий слой в силу возраста и традиций бюрократического управления теряет свои прежние сильные качества, и тогда встает задача его нового обновления. Именно этим, как мне кажется, объясняется готовившиеся  Сталиным новые чистки правящего слоя в конце его жизни.

Попытка проведения модернизации советской экономики в период перестройки («ускорение») провалилась в немалой степени потому, что эта задача была возложена на уже разложившийся правящий слой, и его некоторое обновление в период перестройки сводилось в тасовке старой номенклатурной карты, совсем не очевидно, что в лучшую сторону. Просто невозможно представить, чтобы сложившийся в период дикой приватизации  и развала государства правящий слой способен сейчас решить проблемы модернизации экономики в силу вопиющей некомпетентности, алчности и безразличия к государственным интересам.

Понятно, что противопоставить себя правящему слою могут только очень сильные и жестокие руководители, типа Петра и Сталина. Более слабые руководители просто будут сметены, как только они попытаются осуществить свои намерения по обновлению правящего слоя. Так случилось с Павлом Первым. Так, вероятно, случилось даже и с самим Сталиным в конце его жизни, когда ему не удалось осуществить то, что удавалось в ходе чисток 1930 годов.

Седьмым фактором экономического рывка, как это ни печально констатировать, было установление жесткого авторитарного и даже тоталитарного режима, осуществляемого диктаторами со стратегическим мышлением, высокими организационными способностями, умением подбирать кадры для выполнения стоящих перед страной задач и лично преданных (что далеко не всегда совпадает). При отсутствии или слабости демократических традиций только жестокость позволяет заставить часть населения, не готового к добровольным жертвам, идти на них под угрозой наказания и бороться с сопротивлением алчного и тупого правящего слоя. Драма российской истории состоит в том, что установленный в порядке чрезвычайной необходимости авторитарный  режим закостеневает, и от него крайне трудно избавиться, когда эта чрезвычайная необходимость исчезает.

Попытка повторения использования данного фактора в нынешних условиях малопродуктивна и опасна не только по моральным соображениям. Совсем неочевидно, что найдутся диктаторы с описанными характеристиками. К тому же экономика сейчас несравненно сложнее, чем в прошлом, ее практически невозможно «обозреть», что требуется для эффективного централизованного управления ею диктатором.

Восьмой фактор – умелое использование внешнеэкономических связей для внутреннего экономического развития. С одной стороны, необходимо широко заимствовать иностранные экономические и технологические достижения, вследствие чего экономическая и культурная изоляция пагубны. С другой стороны, необходимо защитить собственные новые отрасли экономики, пока они еще слабы, что неизбежно на начальной стадии их существования, от непосильной для них иностранной конкуренции. Эти противоречивые задачи относительно успешно решались Петром и Сталиным. Однако уже при них возникли нежизнеспособные отрасли и предприятия, защищенные от иностранной конкуренции, и эта тенденция усилилась при их преемниках.

Насколько изложенная выше, в самом общем виде, технология экономического рывка в России может оказаться эффективной? Есть серьезные основания сомневаться в этом, хотя немало авторов убеждены в обратном(8). Имеются очень серьезные различия в характере современной экономики и общества, которые не допускают механического повторения изложенной технологии(9). Тот механизм, который дал весьма хорошие результаты в экономике «угля и стали», скорее всего окажется непригодным в современной, несравненно более сложной и тонкой экономике, ориентированной к тому же в гораздо большей степени на индивидуальные нужды людей. Неизбежно возникает и следующий вопрос: если удастся обеспечить преодоление экономической отсталости за счет применения технологии экономического рывка, не окажется ли затем экономика снова в состоянии застоя? Из-за того, например, что используемый в качестве инструмента экономического рывка авторитарный или тоталитарный политический механизм убьет наряду со своими политическими противниками всякую самодеятельность населения? Сформирует механизм застоя, который долго и мучительно затем придется преодолевать? Есть ли уверенность, что в России снова найдутся люди, подобные Петру и Сталину? И, самое важное: осталось ли в российском обществе достаточное количество сил для решения такой грандиозной задачи. Беспомощное поведение нашего общества в последние десятилетие позволяют в этом усомниться.

Вместе с тем, многие перечисленные выше элементы технологии экономического рывка вполне целесообразны и эффективны в рамках сохранения определенных демократических прав и свобод.

Автор - доктор экономических наук, профессор

Новосибирск

 

Примечания:

1. Такая оценка в отношении  стоимости основных фондов и рентабельности экономики  представлена в статье Г. Ханина, Н. Иванченко «Альтернативная оценка стоимости материальных фондов и рентабельности российской экономики в 1998–2000 годы» // Вопросы статистики, № 9, 2003.

2 Подробный его анализ содержится в моей статье «Теория рывка и опыт России по преодолению экономической отсталости» // ЭКО, № 9,  2004.

3 Фактический материал по части этого периода содержится в моей книге «История российской экономики в новейшее время». Т.1 // Новосибирск, 2003.

4. Российский статистический ежегодник. 2003 // М.,2003. С.595.

5. Там же. С.301.

6 Перераспределение доходов как средство обеспечения экономического роста и социальной стабильности // ЭКО, №7, 2002.

7. Подробнее о роли чисток 1930-х годов в повышении качества экономического руководства рассказано в моей книге «Экономическая история России в новейшее время». Т.1 // Новосибирск, 2003. С. 7–13.

8. Сергей Валянский и Дмитрий Калюжный. Русские горки. Конец Российского государства. // М.,2004.

9. Подробнее этот вопрос обсуждается в упомянутой выше моей статье в журнале ЭКО.

 

Стратегия России

Сентябрь 2005


Реклама:
-