Журнал «Золотой Лев» № 63-64 - издание русской консервативной мысли (www.zlev.ru)

 

Ч.С. Кирвель

 

Самобытный русский мир между Европой и Азией[1]

«Геоцивилизационный парадокс» восточнославянского мира

 

Волей исторической судьбы славянские народы географически оказались в серединном положении между Западом и Востоком. Этой географической спецификой славянского мира предопределено слишком многое, чтобы ее не замечать и не учитывать. Промежуточный статус славянства между Западом и Востоком, Европой и Азией, его «местоположение» и «месторазвитие» на границах двух миров породило феномен пограничной, переходной личности. Славянство практически в течение всей своей истории оказывается своеобразным заложником цивилизационных полюсов мира — отсюда все изгибы и зигзаги его истории, особый драматизм его судьбы. Постоянно, так или иначе, воспроизводящийся модус переходности — это крест славянского культурно-исторического типа. Ни Восток, ни Запад никогда не исчезают из исторического горизонта славянства, и всякая натурализация славянства, особенно восточнославянских народов, то ли на Востоке, то ли на Западе всегда оставляет впечатление неполноты, незаконченности и несовершенства. Переменчивость и амбивалентность, бремя неокончательных решений — неизменные спутники славянской судьбы. И здесь особенно значимо по своим последствиям то, что элиты славянских народов редко бывают «у себя дома». Они все время «в пути», в дороге, в поиске, в бесконечном метании из одной крайности в другую.

Восточнославянским народам приходилось преодолевать различного рода трудности и риски, связанные не только с неблагоприятной естественной средой, суровыми природно-климатическими условиями своего существования, но и с не менее неблагоприятной внешней социальной средой, обусловленной непрерывным военным давлением со стороны других государств на заселенные ими открытые, практически не имеющие естественных преград географические пространства. В ситуации близкого соседства с более эффективным в экономическом отношении Западом это так или иначе оборачивалось коллизией объективного и субъективного, расколом сознания. В реальности получалось так, что далеко не каждый культурно-психологический тип личности оказывался в состоянии субъективно принимать и выносить те условия человеческого существования, которые объективно складывались в восточнославянском ареале. Неудивительно поэтому, что в восточнославянских обществах практически постоянно воспроизводился тип личности, оценивающей свое существование в плоскости сравнительного видения, в аспекте иначевозможного, быть-могущего, где западноевропейский опыт выступал в качестве эталонного, в виде идеала — образца для подражания, а свой собственный, национальный воспринимался как исторически несостоятельный, неудавшийся, а поэтому подлежащий исправлению и изменению в ходе модернизации и «европеизации». Совсем другие обстоятельства имели место в географически отдаленных от Запада странах Востока (например, в Китае, Индии, в Азии в целом). Там человек, в каких бы трудных условиях существования он ни находился, оценивал эти условия как привычно безальтернативные, ибо, как правило, ни с какими другими условиями бытия людей он не был знаком и не мог поэтому их сравнивать со своими.

Здесь мы сталкиваемся со своего рода «геоцивилизационным парадоксом», вытекающим из серединного географического положения восточнославянских стран между Западом и Востоком. Суть данного парадокса состоит в следующем. По мере расширения и укрепления международных связей, развития межкультурной и межцивилизационной коммуникации восточнославянские народы по ряду признаков внешнего характера становились все ближе и ближе к Западу. Постепенно — особенно в сфере науки, техники, административной деятельности и даже быта — многое у него заимствовалось. Соответственно тому, как неосознанно, так и осознанно формировалось и упрочилось иллюзорное представление о том, что все наши несоответствия Западу, включая уровень материального благосостояния, тип общественной организации, да и вообще любые другие стороны западноевропейской жизни, легко преодолимы. Казалось, что дистанция, отделяющая нас от Запада, весьма незначительна, что ее можно очень быстро преодолеть. При таком восприятии глубинных цивилизационных различий болезненные разочарования, крушение идеалов и «фрустрация» сознания были просто неизбежны. Ибо в действительности «цивилизационное расстояние» между Западом и восточнославянскими странами было не просто большим, но принципиально непреодолимым в силу различия базовых (природно-климатических, геополитических, исторических, ментальных и др.) факторов социальной эволюции, характерных для различных регионов нашей планеты.

На Востоке такой «цивилизационной аберрации» практически не возникало. Там сама географическая отдаленность от Запада и весь уклад жизни никак не побуждали к мысли о том, чтобы подражать этому Западу и уподобиться ему. Там даже при условии прямых сравнений восточной и западной цивилизаций всегда четко осознавалось: Запад и Восток — разные миры. Более того, на Востоке не происходило какого-либо разочарования оттого, что не удается перенимать что-то чужое. Напротив, в восточных странах постоянно возникала ситуация отторжения всего того, что изначально не было укоренено в традиции этих стран. Несмотря ни на какие исторические перипетии, представления о собственной самодостаточности и самоценности почти всегда оставались там доминирующими.

А вот в восточнославянских странах весьма часто приходилось сталкиваться с феноменом неврастического раздражения оттого, что им никак не удается стать «Западом». А это в свою очередь оборачивалось тем, что в общественном сознании некоторых слоев общества формировались настроения презрения, злобы и неприятия в отношении своих стран и народов.

 

Западничество как болезнь восточнославянского духа

 

В отличие от устойчивого Востока, который не видел в лице Запада цивилизационной альтернативы, в восточнославянских странах революционеры-западники и радикал-реформаторы не один раз ставили своей целью коренное изменение культуры своих народов, их базовых ценностей. Они были неизменными сторонниками «религии прогресса», мечтали о сломе коллективистских ценностей и возникновении автономного индивида, как на Западе. Их главной целью была рекультурация— коренная ломка ценностей прежней культуры. История России полна попыток такого рода рекультурации. Здесь прежде всего следует отметить Петровскую, большевистскую и современную «либерально-демократическую» исторические «псевдоморфозы» (термин О.Шпенглера).

Если реформы Петра I, хотя и исказившие в определенной степени облик русского народа, носили все же внешний характер (бритье бород, смена кафтанов на камзолы, заимствование технических достижений) и не смогли затронуть русский социальный проект как таковой и прорасти в толщу российского общества, то большевистские преобразования начиная с 1917 года и, по крайней мере, до середины 30-х годов ХХ столетия были ориентированы на полный слом русского социального проекта. Более того, российская революция рассматривалась большевиками первого призыва (ленинская гвардия) как пролог, путь к тотальному мироизменению — к мировой социалистической революции.

Однако стремлениям большевиков подключить в ходе мировой революции Россию к единому европейскому дому, к братству социалистических народов, не суждено было воплотиться в жизнь. Идея мировой социалистической революции, позаимствованная большевиками у западных учителей, не реализовалась. На деле социализм большевикам пришлось строить в одиночку, в глухой изоляции. Запад отверг идею мировой революции и не стал их поддерживать. И тогда большевистский режим вынужден был претерпеть жесткую метаморфозу: большевики из подобострастных поклонников передовой Европы путем кровавых внутренних чисток превратились в ее непримиримых противников. Большевики сталинского призыва, что особенно важно подчеркнуть, отказавшись от откровенного русофобского западничества, превратились, как теперь об этом часто говорят, в «антизападных западников», стали довольно интенсивно реставрировать некоторые элементы традиционной русской жизни и государственности, сохраняя вместе с тем рожденные на Западе идеологию прогрессизма и технократический подход к миру. Ценой невероятных усилий им удалось вернуть Россию в лоно индустриальной цивилизации и жесткого, однако на платформе европейского Просвещения, соперничества с Западом. В результате изолированная от Европы Россия стала оплотом Востока, восставшего против Запада.

Новая волна западничества, нахлынувшая уже на Советский Союз в 80-е годы ХХ века, оказалась наиболее радикальной, последовательной и бескомпромиссной. Ее носители явились не просто западниками, но вульгарными (механическими) западниками, взявшими на вооружение идеологию радикального неолиберализма и полностью презревшими не только советский семидесятилетний опыт с его коллективистскими и патриотическими ценностями, но и весь цивилизационный опыт тысячелетней России.

Снова сформировалась «пятая колонна», правда, теперь уже правых западников, полных, подобно своим биологическим и духовным предшественникам — большевикам (в смысле методов действия и злобного антипочвенничества), решимости вернуть Россию в европейский капиталистический дом. Новые западники, как и их красные предтечи в конце первой мировой войны, также выступили за поражение Советского Союза в холодной войне и его полную капитуляцию перед Западом, без всякой оглядки поставили интересы «мировой демократии» заведомо выше национальных интересов России, ее целостности и суверенитета[2].

Они, подобно левым западникам, усмотрели своего главного врага внутри страны — в лице ненавистных им «национал-патриотов» («красно-коричневых»), в менталитете и социокультурных особенностях русского народа и потребовали превращения холодной войны между двумя социально-политическими системами в холодную гражданскую. В своем реформаторском угаре некоторые радикальные западники дошли до того, что стали исповедовать крайне антигуманный принцип: интересы демократии выше интересов народа, и в случае их расхождения последними можно и должно пожертвовать. В своем устремлении к цели они были даже готовы объявить основную массу народа фатально испорченной, неисправимо косной и поэтому не способной жить в «цивилизованном» мире. Судя по их словам и делам, они даже были бы не прочь осуществить тотальную селекцию народа и, отобрав некоторую его часть, строить свой новый, уже капиталистический Чевенгур.

Полностью отдавшись Западу, сформировав исключительно прозападный режим, разоружившись и выдав все важнейшие государственные тайны, выведя с огромными издержками для своей страны все войска из-за границы, демонтировав оборонительный «Варшавский договор» и не потребовав при этом демонтажа НАТО, назначив министра иностранных дел, которого ввиду его антинациональной, антироссийской политики, справедливо называли «министр их иностранных дел» (то есть Запада) и т.д., правым западникам тем не менее не удалось интегрировать Россию в единый «европейский дом». Не успел «остыть» труп Советского Союза[3], как Запад, вместо того чтобы быть благодарным России за то, что она по своей инициативе и первая прекратила холодную войну, с нескрываемым вероломством стал строить новые разграничительные линии и подвигать НАТО к границам России. И опять Россия столкнулась с «обманом» Запада, только уже не социалистическим, а либеральным. А новым российским западникам, как и большевикам в свое время, пришлось волей-неволей осознать, что их западные учителя не пошли по тому пути, на который в начале так называемой перестройки они столь усердно зазывали Россию.

В итоге можно констатировать, что России, несмотря на две беспощадные «внутренние колонизации»— большевистскую и «либерал-демократическую», так и не удалось стать Европой. Напротив, ей пришлось еще больше от нее дистанцироваться. Каждый раз по какой-то причине оказывалось, что российское социокультурное пространство никак не «форматируется» в европейскую цивилизованность. Видимо, тут действуют глубинные цивилизационные закономерности, сама логика истории, которые сильнее всяких субъективных устремлений и с которыми волей-неволей всем приходится считаться. Прав А.С. Панарин, когда он пишет о парадоксе, характерном для российских западников:

 

«...чем более страстно они устремляются в Европу, развязывая для этого гражданские войны и внутренние чистки в России, тем вернее Россия выталкивается из Европы на Восток, крутой переориентацией своего курса отвечая на сокрушительные неудачи и авантюры реформаторов»[4].

 

На практике силовое навязывание российскому и близкородственным ему социумам западной модели развития неизменно оборачивалось тяжелейшими утратами и разрушением. Все социальные эксперименты, ориентированные на утверждение западноевропейских ценностей и образа жизни в российском обществе, заканчивались трагически. Западничество, привнесенное поляками через своего ставленника Лжедмитрия (Смутное время), унесло жизни почти трети населения России, прежде чем русский народ смог его окончательно преодолеть. Петровская реформа, не превратив Россию в Голландию, убавила ее податное население на 20 процентов. Революции 1917 года (февральская — белокомпрадорская и большевистская — краснокомпрадорская), инспирировавшие одну из страшнейших в истории человечества гражданских войн, привели к потере более 15 миллионов наиболее биологически и социально активных представителей русского народа. Последняя (нынешняя) реформа российского общества по западным образцам уносит почти по миллиону жизней российских граждан в год. Как тут не вспомнить Н.С. Трубецкого, который писал о страшной беде, подстерегающей любой не романо-германский народ на пути европеизации. Трубецкой прямо указывал на то, что такой народ быстро теряет свои потенции, творит не самобытную культуру, а некий эрзац, состоящий из отдельных элементов романо-германского происхождения, и в конце концов превращается в этнографический материал для других народов[5]. Сегодня многое говорит о том, что с Россией случилась именно эта беда.

Все эти непрекращающиеся попытки превратить Россию в Запад привели к тяжелейшим мутациям во всех сферах русской жизни, подорвали цивилизационное ядро, культурный генетический код русского и близкородственных ему народов. Причем если большевистскую внутреннюю колонизацию русскому народу удалось в конечном счете все же адаптировать к своим глубинным интенциям и менталитету, существенно трансформировать ее (на деле произошел процесс соединения и «притирки» марксистского идеала построения социалистического общества со славянофильской идеей спасения мира, что, на наш взгляд, и позволило большевикам не только удержаться у власти, но и вызвать небывалый энтузиазм масс, открывший возможность в рекордно короткие сроки превратить Россию в огромную индустриальную державу), то нынешнюю «либерал-демократическую» внутреннюю колонизацию российский народ пока не смог «переварить», и неизвестно, сможет ли он когда-либо вообще это осуществить. Судьба России и в целом восточнославянской цивилизации сегодня в полном смысле находится на «весах истории».

При этом необходимо отметить, что действующие на исторической арене России люди как в 20-е, так и в 90-е годы ХХ века были по большому счету людьми с одинаковым мышлением и ценностными установками. Если в 20–30-е годы они строили социализм как антикапитализм, то в 90-е они конструировали капитализм как антисоциализм. Если первые выбрали наиболее радикальную левую версию западной мысли — марксизм, то вторые — наиболее радикальное направление современной правой западной мысли — неолиберализм. И в том и в другом случае они выступали как абсолютно законченные «беспочвенники» и плагиаторы-западники, стремящиеся направить мощные русские силы не на созидание самобытных культурных форм, а на достижение утопических идеалов, почерпнутых из идейного арсенала чужой цивилизации.

Сегодня можно определенно утверждать, что причина всех провалов и поражений России в постперестроечный период, небывалое падение ее международного престижа и авторитета состоит не столько в ослаблении ее военной мощи и экономического потенциала, сколько в том, что у кормила власти оказались люди, бесконечно далекие от родной почвы, беспрецедентно эпигонствующие и подражательные. Они оказались неспособными понять, какая страна досталась им в управление, какие у нее сильные и слабые стороны. Им также оказалось неведомо (они, собственно, и не интересуются), на каких традиционных опорах держалась и может держаться русская жизнь, какие ценности и ориентиры для русского народа являются базовыми, инвариантными, то есть ни при каких обстоятельствах не подлежащими пересмотру.

Следует особо подчеркнуть, что именно в ходе современных реформ, осуществляемых на основе идеологии неолиберального фундаментализма (который, кстати сказать, ничуть не лучше исламского фундаментализма), оторванность верхов (элиты) от народа беспрецедентно усиливалась. С началом всеобщего распространения новейших информационных технологий (формированием «информационного общества»), давших старт глобализации, в этом процессе обнаружились принципиально новые измерения. Возникшие глобальные информационные поля оказались способными действовать на сознание людей поверх государственных границ, создавать возможность манипуляции сознанием в планетарном масштабе. И что удивительно: первыми жертвами этих открывшихся новых информационных возможностей явились элиты народов, отставших в своем развитии от стран-гегемонов — лидеров глобализации. Современным глобалистским структурам нет нужды воздействовать на сознание всего населения той или иной страны с целью формирования у него нужных для этих структур установок и ориентиров. Достаточным оказывается значительно более простой и менее затратный вариант: добиться желаемого поведения общества воздействием не на все его слои, но лишь на сознание его элиты. На практике посредством данного воздействия транснациональные структуры и институты, концентрирующие в своих руках колоссальные ресурсы, международные финансовые и, что очень важно, коммуникативные сети, получили возможность с очевидно растущей легкостью подчинять себе национальные правительства, которые в силу этого перестают быть, по сути дела, национальными, что хорошо сегодня видно на примере некоторых государств Латинской Америки и стран СНГ, особенно России. Подвергшись форсированной обработке сознания (формы здесь могут быть самые разные), элита начинает по-другому, чем возглавляемое ею общество, мыслить, исповедовать другие мировоззренческие ценности, иначе воспринимать окружающий мир и реагировать на него. Оторвавшаяся от общества элита утрачивает не только свою эффективность, но и свою общественно полезную функцию. Причем такая ситуация, возникшая в обществе, уничтожает сам смысл демократии, поскольку исходящие от общества импульсы, представления и идеи просто не воспринимаются элитой (она живет в другом мире). Соответственно, народ, до очередного социального катаклизма, перестает влиять на осуществляемый выбор направления развития и принятия решений.

 

«В результате, — как пишет известный российский экономист М.Г. Делягин, — потенциал демократии съеживается до совершенно незначительных размеров самой элиты. С какой скоростью и насколько при этом незаметно для общества протекает данный процесс, наглядно демонстрирует пример нашей страны, в которой демократы уже к 1998 году, то есть за семь лет своего господства, оторвались от народа значительно сильнее, чем коммунисты — за семьдесят лет своего»[6].

 

«Дезертирство элит» (выражение А.С. Панарина) — в нашу эпоху явление сложное, многоаспектное. Но в любом случае оно отнюдь не только «естественно-историческое», спонтанное. Наряду со всем прочим следует особо подчеркнуть: оно вполне сознательно инспирируется и проводится в жизнь. Здесь достаточно сказать, что в современных западных странах, прежде всего в США, действует немало «аналитических институтов», «мозговых трестов», «мозговых центров» и т.д., направленных на идеологическое программирование сознания элит стран мировой периферии с целью установления «нового мирового порядка». Задача всех этих центров и трестов — научить местные элиты смотреть на национальную политику через призму «глобального подхода», то есть, по сути дела, сориентировать их исключительно на обслуживание интересов наиболее развитых стран современности. Будучи мощными генераторами идеологии, данные аналитические институты «создают, — как отмечает Н.Нарочницкая, — тонким и опосредованным образом мировоззренческие аксиомы для посвященных и стереотипы для профанов»[7], разворачивают активную деятельность, подменяющую и дополняющую работу дипломатии и идеологической разведки США и западноевропейских государств. Наиболее ярким воплощением этих институтов, трестов и центров является Совет по внешним сношениям в США. Многие эксперты полагают, что как центр принятия решений Совет по внешним сношениям стоит даже над администрацией США[8].

 

От «лавочников-полуинтеллигентов» до «инвалидов» информационной войны

 

Следует, однако, иметь в виду, что наше западничество — явление далеко не однородное. В его состав входят различные, причем порой весьма существенно различные, группы и категории. Имеет смысл, хотя бы в порядке постановки проблемы, дать классификацию этих групп и категорий западников.

К первой, наиболее массовой группе восточнославянских западников можно отнести людей, которых, наверное, правильно будет назвать лавочниками-полуинтеллигентами. Представители этой группы полагают, что коль скоро Запад (особенно США) богаче, экономически эффективнее, то ему и следует подражать, копировать его опыт и у него учиться. При этом они с завидным постоянством почему-то не дают себе труда попытаться понять, в силу каких объективных причин и факторов Запад стал экономически преуспевающим, почему именно в Западной Европе, а не в каком-либо другом регионе мира сформировалась предпринимательская экономика, основанная на принципе получения максимальной прибыли, почему именно там, а не где-либо еще появился «экономический человек» («homo economicus») и т.д. Все это лежит за пределами их интереса. Они не считают нужным углубиться в вопрос о том, возможно ли реально распространение западных стандартов жизни на все регионы нашей планеты, не обернется ли механическое заимствование и слепое подражание чужой культуре не процветанием и прогрессом, а новыми потерями, деградацией и разрушением. Вопрос о всякой цивилизационной специфике они попросту исключают. Им и в голову не приходит, что то, что стало возможным в западной Европе, может быть объективно невозможным, например, в России или является возможным лишь отчасти, и то в совершенно другом виде и обличии. Они априорно, без всякой рефлексии убеждены, что капиталистический рай возможен. Мыслят они в данном случае вполне в соответствии с логикой утопического сознания.

В своей действительности эти люди представляют собой не что иное, как квазиинтеллигенцию. Будучи в основном выходящими из социальных низов, они уже успели оторваться от своего народа как носителя архетипа национального сознания, от родной почвы, но так и не поднялись до уровня духовно-интеллектуальной элиты общества.

Представители этой социокультурной группы могут, конечно, считать себя передовыми, прогрессивными и даже видеть в себе «аристократов духа», но на самом деле они — своеобразное «наслоение на прослойке» (интеллигентском сословии), маргинальная и вместе с тем самая эгоистическая и меркантильная часть общества, которая движима исключительно завистью к материальному богатству и экономическому процветанию Запада, к его инструментально-потребительскому образу жизни. Отсюда весь их критический пафос и неприязнь к жизненному укладу и быту своего народа, готовность в любой момент его покинуть и даже предать.

Часть из них чисто стихийно воспринимает свободу как свободу воровать, мгновенно и беспрепятственно обогащаться. Другая часть «лавочников-полуинтеллигентов» все же определенным образом пытается «теоретически» обосновать свои устремления и действия: «Невозможно не воровать, если кругом все воруют», «Красиво жить не запретишь» и так далее. Они также могут оправдывать взяточничество: «А что делать, если мало получаем, если нас давят налоги?».

Довольно внушительный количественный состав прозападно ориентированного сословия «лавочников-полуинтеллигентов», сформировавшегося в восточнославянских странах к началу «перестройки», имеет наряду с общими для всех западников и свои специфические причины. Прежде всего, здесь надо указать на ожидание и прогнозы, которые содержала в себе хрущевская Программа построения коммунистического общества в Советском Союзе, принятая на ХХII съезде КПСС. Как известно, эта Программа выдвигала в качестве основной задачи полное удовлетворение всех материальных потребностей советского человека, рельефно формулировала прогноз о том, что в ближайшем будущем «материальные блага польются полным потоком». По сути дела, данная Программа была гедонистически ориентирована, постулировала возможность скорого становления в СССР потребительского общества такого уровня, который в принципе недостижим в странах капиталистического мира. В результате этого поколение «шестидесятников» стало все в меньшей мере ориентироваться на трудовую аскезу и этику самоограничения, характерные для предшествующего периода, и все больше погружаться в атмосферу изнеженного ожидания грядущего материального благополучия. Таким образом, соревнование между социализмом и капитализмом в вопросе достижения цивилизации потребления и досуга стало вольно или невольно разворачиваться именно на ниве буржуазной идеологии и психологии. А если сюда добавить осуществляемую после ХХ съезда КПСС десталинизацию общества, которая во многих отношениях проводилась явно топорно, политически неграмотно и некорректно — в частности, давала молодежи ложные основания ощущать себя намного умнее и выше своих отцов, — а также исподволь сопровождалась нарастающим отказом общества от масштабных (реалистических, но дерзновенных) задач по преобразованию мира— то в значительной степени станут понятными истоки и причины того мелкобуржуазного бунта, который охватил во второй половине 80-х годов проигравший экономическое соревнование с Западом Советский Союз. Все эти обстоятельства и процессы явились в конце концов одной из мин, которые взорвали советское общество и привели к крушению СССР.

Вторую группу наших западников правомерно назвать интеллигенты-беспочвенники. Это довольно многочисленный и пестрый слой работников умственного труда («образованцев»), которые так или иначе сориентированы европоцентрически, привержены западноевропейским ценностям, восхищаются западноевропейским образом жизни, культурными достижениями и т.д. Многим из них искренне хочется выстроить Запад на восточнославянских землях, достичь западного уровня материального потребления. В силу этого они выступают довольно настойчивыми и последовательными проводниками идей и идеалов (или, если хотите, безыдейности), присущих Западу. Они, конечно, не предатели в прямом смысле слова. Они просто «беспочвенники». Даже покидая и тем самым объективно продавая свой народ, они убеждены, что действуют во благо.

К этой группе отечественных западников следует отнести различного рода революционеров и радикал-реформаторов, откровенно приверженных принципу волюнтаризма. С их точки зрения, никакие объективные препятствия не в состоянии помешать перенесению западноевропейского опыта на восточнославянскую почву, если на это будут сориентированы воля и мысли политического авангарда общества, направлена организационно оформленная деятельность хозяйственников, экономистов и других представителей правящей элиты. Все они исходят из ложной посылки о существовании «единой мировой цивилизации», из признания того, что жизнь и судьба всех стран мира подчинена действию единых и одинаковых законов, определяющих магистральное направление развития человечества. При этом, согласно данной посылке, таким магистральным направлением развития является рыночная экономика западноевропейского типа. Именно принципы свободного рынка, частной собственности и демократии, утвердившиеся в свое время в Западной Европе, предстают здесь в качестве универсальной основы для развития всякого «нормального» общества и, соответственно, единственно разумной перспективой для новых независимых государств. Итог всего этого — представление об истории как одномерном процессе, отказ незападным народам в праве на самостоятельное историческое творчество, трактовка их как лишенных внутренних потенций для динамического саморазвития и обреченных — во имя выживания — на бесконечное подражание чужому опыту.

Российский исследователь В.М. Межуев, сравнивая русское западничество XIX века с современным западничеством, не без горечи замечает, что, наверное, русский западник XIX века руки бы не подал русскому западнику XX века, что он не стал бы с ним даже общаться, не признал бы в нем своего единомышленника, поскольку западник XIX века, в отличие от нынешнего, любил Россию не меньше славянофила. В.М. Межуев пишет: «И вот самое главное, что мне сегодня трудно понять: каким образом либерализм и западничество в России пришли к отрицанию российской государственности, к тому, что у нас обычно называется русофобией. Непонятно, что произошло с нашими западниками, когда они сказали: “Да плевать, все равно, будет Россия (надо понимать, и все другие восточнославянские народы. — Ч.К.) или не будет, главное — чтобы она окончательно соединилась с Западом”. Это путь в никуда»[9]. Многие из тех, кто осуществляет модернизацию страны, готовы, по его мнению, «ради сближения с Западом пожертвовать Россией как государством. Пожертвовать Россией как тем образованием, которое сложилось на этой территории и которое, кстати, только в таком качестве и жить может, и модернизироваться»[10].

К данной категории западников также можно причислить весьма немногочисленный слой людей, которых можно отнести к рафинированным эстетам и интеллектуалам, являющимся поклонниками культурных достижений тех или иных западноевропейских стран и имеющих в этом аспекте свои четко выраженные вкусовые предпочтения. Например, кто-то из них увлекается английской поэзией, или немецкой живописью, или французской архитектурой и т.д. В этом, собственно, нет ничего плохого. Наоборот, такие увлечения, при условии отсутствия нигилистического отношения к культурным достижениям своего народа, могут даже способствовать плодотворному межкультурному диалогу. Однако если носители этих предпочтений и увлечений преступают меру и начинают противопоставлять возвышенный, гуманистический образ Запада местной «архаике», воодушевленно прививать студентам и читающей публике любовь исключительно к западноевропейской и североамериканской культуре, литературе, музыке и т.д., то они волей-неволей переходят от диалога к монологу и объективно способствуют формированию у своих соотечественников уязвленного исторического самосознания и комплекса неполноценности.

К «интеллигентам-беспочвенникам» еще также можно отнести некоторую часть населения восточнославянских стран, которые хотя ничего и не приобрели, и даже очень многое утратили в результате «рыночно-либеральных реформ», но все же не перестали поддерживать эти реформы, любить Запад и преклоняться перед ним. Вспоминается, как примерно семь-восемь лет назад в средствах массовой информации проскочило сообщение о женщине, которая, потеряв все средства к существованию, выбросилась из окна своего дома, прижимая к груди портрет Ельцина.

Такого рода западники чем-то напоминают чиновника Лебедева — известного персонажа из романа Ф.М. Достоевского «Идиот». Так, Лебедев, узнав о том, что Рогожин (один из главных героев романа) получил миллионное наследство, стал всячески ему прислуживать и угождать. На резкое замечание Рогожина о том, что он ему все равно не даст ни копейки, «хоть бы ты тут вверх ногами передо мной ходи», Лебедев ответил: «И буду, и буду ходить… И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а перед тобой буду плясать. Польсти, польсти!»[11].

Вот так и некоторые наши западники: движимы иррациональной, безотчетной любовью к «обществу потребления», к странам, обеспечивающим бесконечную смену потребительских товаров, готовы, подобно лакеям, на бесконечное унижение, преклонение и бездумное эпигонство. Причем они готовы это делать даже в том случае, если их кумир, этот Запад, не только ничего не дает своего, но и отнимает чужое.

Среди наших западников появились и такие, которые, подобно Смердякову — незаконнорожденному сыну Карамазова (еще одному персонажу Достоевского), стали горько сожалеть, что советский народ выиграл войну с фашистской Германией, и всячески упрекать в этом ветеранов-победителей. Схема мышления та же самая, что и у Смердякова, который считал, что лучше было бы, если бы такая культурная нация, как Франция, одержала победу над «некультурной» Россией.

Беспочвенность, неорганичность, оторванность от корней народной жизни части нашей интеллигенции просто поражают. Причины этого феномена кроются, по-видимому, в особенностях процесса формирования отечественной интеллигенции как социального слоя. Исследования данного процесса убеждают нас в решающей роли фактора маргинальности интеллигенции. Она формировалась в России и Советском Союзе по преимуществу из представителей социальных сословий и групп, порвавших со своим прошлым. Лишенные скрепляющих уз традиции и устоявшегося образа жизни, они были чрезвычайно идейно подвижными, падкими на «передовые» учения. Маргинальность обусловила «безбытность» представителей такой интеллигенции, неприятие ею устойчивых форм жизни и враждебное отношение к представляющим их социальным структурам. В отличие от отечественной интеллигенции консервативного крыла, с ее здоровым рассудочным критицизмом и осторожным проективным мышлением, западническое крыло интеллигенции характеризуется теоретическим радикализмом, лихорадочным отрицательством, некритической приверженностью к рискованному социальному экспериментаторству. Из западной мысли оно воспринимает лишь то, что соответствует ее установкам на разрушение существующего порядка жизни, — все упрощенно-отрицательное, нигилистические устремления: атеизм, материализм, социалистические и либеральные идеи в самых радикальных их формах, политический экстремизм — все самое бунтарское и разрушительное. Пытаясь внедрить в жизнь народа самые «прогрессивные» и «передовые» учения, она бросает этот народ в пучину заговоров, революционных потрясений, маразматических перестроечных экспериментов, развращает его сознание (особенно молодежи) социальными и политическими утопиями и т.д. Отсюда заключаем: западники, по своим интеллектуальным и морально-психологическим качествам, — отнюдь не самая прогрессивная часть нашей интеллигенции. Напротив, западники представляют собой наименее дальновидную и, к сожалению, наиболее коррумпированную и компрадорскую группу людей в восточнославянских странах. Вообще мы должны признать, что «почвенники» и патриоты всегда предпочтительнее «беспочвенников» и «чужебесов», а оригинальные самостоятельно мыслящие люди, всегда интереснее подражателей и имитаторов.

Третью группу восточнославянских западников будет, пожалуй, уместным определить как «номенклатурщиков-перерожденцев». Представители этой группы, как правило, занимают высокие посты во власти, включая экономическую, и в средствах массовой информации, генеалогически все или почти все они — «родом из КПСС». К ним примыкают выходцы из торговой мафии, теневики и коррупционеры всех мастей.

Эта категория западников являет собой большую (если не преобладающую) часть 4-го и 5-го поколений номенклатурных работников (чиновников высшего ранга) Советского Союза, которые к середине 80-х годов прошлого века утратили всякую веру в идеалы коммунизма, его принципы и ценности. Они все уже к этому времени смотрели с вожделением в сторону Запада, восхищались его достижениями, мечтали о ничем не ограниченных путешествиях за границу с проживанием в 5-звездочных отелях. Марксистская идеология и в целом советский образ жизни рассматривались ими уже как сковывающее начало, как препятствие к реализации сформировавшихся у них новых устремлений и ожиданий. По мере того как СССР начал явно проигрывать экономическое соревнование с Западом и «социалистический корабль» стал постепенно крениться, эта группа лиц замыслила (наверное, сначала инстинктивно, а потом более осознанно и «теоретически» обоснованно) перевести свое ненадежное положение во властных структурах (сегодня член ЦК КПСС, а завтра нет) в нечто более устойчивое и надежное— в собственность, в капитал. Для реализации этой цели была выдвинута и «обоснована» идеологема о необходимости возвращения в «лоно мировой цивилизации», вхождения в «европейский дом», построения в Советском Союзе «демократического» рыночного общества западного образца и т.д. Чтобы дать этой идеологеме жизнь и внедрить ее в массовое сознание, номенклатурщикам понадобились «гласность» и союз с интеллигенцией, которая своим авторитетом могла бы осветить замысленное ими дело. И как ни странно, союз номенклатурщиков и интеллигенции получился. Часть интеллигенции, включая и ее верхний, творческий слой, увлеченная лозунгами «гласности», «демократизации», «рыночных реформ», призванных в ближайшие сроки превратить всех граждан Советского Союза в зажиточных и богатых людей, действительно освятила своим авторитетом «аппаратный переворот» и поспособствовала номенклатурщикам и нуворишам осуществить грабительскую приватизацию народной собственности, а затем, в очередной раз, была безжалостно обманута, отстранена от рычага общенационального влияния, обнищала и лишилась всего того, что хотя бы в какой-то степени делало ее авангардом нации. И поделом ей. История мстит ей за ее непробиваемую глупость и неспособность чему-то учиться.

Если прозападная творческая интеллигенция духовно и идеологически поддержала «номенклатурный переворот» («эпоху Большого Хапка»), то те слои населения, которые мы отнесли к «лавочникам-полуинтеллигентам», обеспечили массовую опору, стали социальной базой социально-политического переворота, не имеющего аналога в мировой истории.

И что интересно: несмотря на то что Советский Союз находился на стадии перехода от индустриального к постиндустриальному обществу (на это, например, однозначно указывал Д.Белл — один из крупнейших специалистов по постиндустриализму), «архитекторы» и «прорабы» «перестройки» стали интенсивно реставрировать те формы собственности, которые были доминирующими для начальных стадий развития капитализма. Все это, конечно, происходило отнюдь не случайно: формы собственности, имевшие место в ХVIII и начале ХIХ века, давали наибольший простор для грабительской приватизации.

Среди «номенклатурщиков-перерожденцев» оказалось немало прямых агентов влияния Запада, откровенных компрадоров, предателей и циничных хапуг. Вся эта публика, вместе с открыто перешедшими на ее сторону «интеллектуалами» («научными работниками»), трансформировалась в конце концов в своего рода корпорацию — «внутренних вампиров». Последние, объединившись с «внешними вампирами», до сих пор все еще продолжают высасывать соки из российского общества и народов некоторых других стран СНГ. Иначе как можно объяснить тот факт, что только на первом этапе приватизации было продано 500 крупнейших предприятий России стоимостью не менее 200 млрд долларов фактически за бесценок (примерно за 7,2 млрд долларов) и они оказались в основном в руках иностранных компаний или подставных структур. Причем все эти предприятия относились к объектам стратегического, а в ряде случаев и прямого военного назначения[12].

К четвертой группе западников, не очень многочисленной, но весьма агрессивной, имеет смысл отнести различного рода карьеристов от политики (или политических карьеристов), которые начиная с 1985 года рельефно обнаружили себя и в России, и в Беларуси, и на Украине. На поверку представители этой группы не являются убежденными и последовательными западниками. Это такого сорта люди, которые ради политической карьеры легко меняют свои «убеждения», «принципы» и взгляды, даже торгуют и спекулируют ими. Для них в конкретно-исторический момент (перестроечное и постперестроечное время) просто стало выгодно, стремясь к овладению рычагами политического руководства, разыгрывать западническую карту, демагогически спекулировать на якобы открывающейся скорой возможности войти в богатый «европейский дом», в «лоно цивилизации» и т.д. В своих программных заявлениях и декларациях они прежде всего апеллировали к только что рассмотренным нами «лавочникам-полуинтеллигентам», «интеллигентам-беспочвенникам», «номенклатурщикам-перерожденцам», распаляя в них еще больше зависть к богатому «демократическому» Западу, жажду денег и власти. При изменении ситуации (конъюнктуры) эти люди с неистовством начнут проповедовать нечто другое, даже прямо противоположное. Более подробного разговора эта категория лиц не заслуживает.

Пятая группа восточнославянских западников, к сожалению, весьма многочисленная и относительно наиболее новая, может быть метафорически названа инвалидами информационной войны. К этой группе в первую очередь можно отнести молодежь, попавшую в информационное поле (сети) антирусских СМИ. Представители этой категории западников вполне нормальные молодые (и не совсем молодые) люди. Они просто стали жертвами той целенаправленной, глубоко эшелонированной информационной войны, которая в течение ряда лет как извне, так и изнутри ведется против восточнославянских народов. Количественный рост «инвалидов» информационной войны, одураченных и «зомбированных» людей находится в прямой зависимости от «успехов» и интенсивности «работы» СМИ. Если бы, скажем, СМИ современной России в течение больше чем полутора десятка лет не имели явно преобладающего антироссийского вектора, то и «инвалидов» информационной войны было бы гораздо меньше. Но к сожалению, этого не произошло, да и сегодня далеко не происходит в полной мере.

Интересно, почему же сложилась такая парадоксальная ситуация с российскими средствами массовой информации?

Ответ здесь в принципе ясен. Прежде всего это случилось потому, что в российских СМИ (особенно на телевидении) была установлена монополия той социальной группы (или групп), которую мы однозначно относим к западникам, «беспочвенникам» различного рода. Для этих последних главная цель заключалась в том, чтобы «растолочь», разрушить восточнославянское цивилизационное «ядро», деформировать и сломать глубинные архетипы народного сознания, препятствующие вхождению в «европейский дом». Свободу слова они понимали исключительно как свободу растлевать, разлагать российское общество, инспирировать и нагнетать различные формы патологии массового сознания, формировать упадническое общественное настроение, тотально нагнетать образ России как «ненормальной» и неполноценной страны, то есть, по сути дела, сформировать у граждан России комплекс неполноценности и уязвленное историческое самосознание.

Оказавшись в руках западников, многие из которых были абсолютными русофобами и прямыми агентами влияния извечных геополитических противников России, российские средства массовой информации несли в себе невероятный по разрушительной мощи импульс. Трудно найти в истории пример, где бы презрение к собственной стране так интенсивно подпитывалось и нагнеталось всем, что говорилось и делалось тогда, в перестроечный и постперестроечный периоды в России. По национальному самосознанию русских людей, по мнению россиян о самих себе и о России был нанесен в те годы беспрецедентный удар. Такого падения в собственных глазах русские люди в прошлом еще не испытывали.

Стоит только задуматься о всей совокупности факторов, негативно влияющих на историческое самосознание, самооценку и самоуважение населения России, как охватывает ужас. В самом деле, в течение больше чем 70 лет всеми средствами хорошо отлаженной пропагандистской машины Советского Союза, включая и «научные» труды по истории, обосновывалось и доказывалось, что все происходившее в России до октябрьской революции было беспросветно ужасно и невыносимо плохо. Потом, начиная со второй половины 80-х годов прошлого столетия, был невероятно облит грязью и изруган весь период строительства социализма в Советском Союзе. Как в такой ситуации испепеляющего презрения ко всей российской действительности, и до, и после революции 1917 года, выстоять и сохранить оптимистически-полноценное историческое самосознание, избежать тяжелой болезни национального духа?

Кажется даже удивительным, как после такой усиленной бомбардировки общественного сознания со многих сторон, такой мощи деформирующего души людей информационного катка в России все еще сохранились здоровые народные силы и патриотически настроенная часть интеллигенции, борющиеся до разрыва сердца за исторические перспективы и достойное место своего отечества в современном мире, сохранившие присутствие духа и веру в будущее.

Наверное, никто не станет спорить, что общество, не любящее свою страну и потерявшее веру в свое историческое призвание, никогда не станет процветающим. Вот почему сейчас Россия и близкородственные ей народы стоят перед жесткой необходимостью дать ответ на «вызов среды». И задача здесь, конечно, заключается не только в том, чтобы упразднить монополию западников-русофобов в тех СМИ, где они ее еще сохраняют (что само по себе, безусловно, очень важно), а прежде всего в том, чтобы восстановить национальный контроль над элитами, сформировать такие национальные элиты, для которых власть — это ответственность за судьбы страны. А говоря шире, задача состоит в том, чтобы кардинально изменить общественный климат, который позволит загнать тяжелую болезнь беспочвенничества в соответствующие ей карантинные ниши.

 

Модернизация, но не вестернизация

 

Давайте, по крайней мере, согласимся с тем, что любая страна достигала наибольшего могущества только тогда, когда она находила свой собственный путь развития, а не слепо воспроизводила иноземный опыт. Подражание не может быть источником вдохновения. На основе ученичества государство, сколь-нибудь значимое на мировой арене, не построить и даже не сохранить. В культурных контактах и заимствованиях может происходить передача внешних форм, но «смыслы» (если прибегнуть к высказыванию Шпенглера) не передаются. Заимствование чуждого опыта может быть полезным и эффективным лишь при условии наличия собственной основы, собственного ядра и своей смыслообразующей идеи. Если всего этого нет, то рассчитывать на успех, процветание и самостоятельность не приходится. Отсюда ясно, что интенсивно все еще насаждаемый официальной пропагандой России и Украины в качестве спасительной идеи приукрашенный образ капиталистического общества является не чем иным, как заурядной мифологемой. Декларированное введение «чистого» капитализма ведет к еще более серьезным и трагичным последствиям, чем в свое время привело насильственное насаждение «чистого» социализма.

Чтобы освободиться наконец от всякого рода западничества, преодолеть ситуацию цивилизационного «пограничья», мучительной раздвоенности сознания восточнославянских народов, явно усилившейся в начале ХХI века, необходимо отказаться от иллюзорных надежд «войти» в чужой дом — будь то западноевропейский или какой-либо другой— и приступить к обустройству своего собственного дома, на своей собственной культурно-цивилизационной и природно-географической основе, стать полностью самостоятельной системой, обрести духовно-ценностные цельность и единство. Только на фундаменте своей собственной истории, географии и культуры можно сохранить себя и найти свое место в современной геоструктуре мира, создать собственные формы жизни и творить свое историческое будущее. И такой фундамент у восточнославянских народов есть.

Восточнославянские народы, несмотря на все риски и сложности своего срединного положения между Востоком и Западом с их крайне противоположными формами социально-культурных традиций, смогли не только пережить столкновение данных традиций, но и синтезировать их. Это был сложный и болезненный процесс, в результате которого тем не менее возникло живое, органическое образование. Плодотворность и жизненность сформировавшегося таким путем социально-политического организма была подтверждена как материально (успешные войны, расширение империи, постоянно убыстряющееся экономическое развитие), так и духовно (становление и упрочение собственной духовной культуры). По мнению И.Р. Шафаревича, в развитии России совместилось глубоко концептуальное мировоззрение Средневековья, включающее в себя повышенный интерес к основным вопросам о смысле жизни и истории, и постренессансная культура Запада, обладающая необычайной яркостью и индивидуальностью. Россия стала наследницей этих взаимодополняюще-взаимоисключающих традиций, она пережила их столкновение, она дала их синтез. Отсюда — «универсализм» Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого.

 

«Можно сказать, — пишет он,— что в русской цивилизации слились три линии развития человечества: открытая Космосу древнеземледельческая религия, христианство (в его православном аспекте) и западная постренессансная культура… К началу ХХ века это была страна еще на 80% крестьянская, глубоко православная и проникнутая монархическим сознанием. Хотя обе эти стороны народного мировоззрения начали ослабевать в ХХ веке, они все еще составляли громадную духовную силу. И в то же время Россия входила в пятерку наиболее развитых индустриальных стран… Кажется, что здесь нащупывался какой-то особый путь, свой ответ на проблемы роста населения, городов, индустрии. Страна оставалась в подавляющей части крестьянской, приобретя одновременно многие черты индустриально развитой страны»[13].

 

Только путем творческого синтеза импульсов Запада и Востока, Юга и Севера, а не механического заимствования ценностей лишь одного западноевропейского цивилизационного типа восточнославянским странам, как «контактной зоне Восток–Запад», можно будет органично и в полной мере самоопределиться в мире. Возможно, именно судьба «цивилизационного контактера», каким, в силу своего географического положения и специфики истории, выступает восточнославянский регион, позволит ему на новом витке социокультурного развития человечества осуществить синтез противоположных начал, сыграть ведущую роль посредника между различными цивилизационными типами, преодолеть их односторонность и тем самым проторить дорогу в посттехногенное (экологобезопасное) общество. Как раз именно то, что восточнославянские страны так и не вошли в машину западноевропейской цивилизации в качестве ее прилаженного блока, не только не умаляет значимости и достоинств их исторического пути, но, напротив, открывает человечеству один из реальных шансов избежать техногенной смерти, таит в себе в наш кризисный век еще не до конца раскрытые интенции и перспективы.

Сегодня имитаторско-плагиаторский тип истории для народов мира завершается. Подражательные модели развития оказались для большинства народов непомерно, трагически затратными. Ибо чем в большей степени пути развития тех или иных стран срисовывались с передового Запада, тем быстрее они скатывались в пропасть долговой кабалы, обессмысленной жизни и духовной пустоты, тем меньше оставалось у них возможностей к собственному историческому творчеству и историческому самоопределению. Поэтому грядет время истории, основывающейся на собственном опыте и собственной традиции12. Это в первую очередь касается восточнославянских народов, которые, как никакие другие, настрадались от широкомасштабных экспериментов по внедрению западноевропейских стандартов жизни. Сегодня все говорит о том, что «прозападная мутация» сознания восточнославянского общества вступает в завершающую фазу. В обозримом будущем наивно утопические установки «жить как на Западе» должны смениться возрождением Русской идеи в ее наиболее широком понимании, включающей в свое содержание самобытно духовные достижения и Белой Руси, и Украины.

Восточнославянские страны действительно нуждаются в модернизации, но не вестернизации.

 

«Эта модернизация будет иметь успех только в том случае, если будет осуществляться в нравственном контексте, отвечающем идеалам “русской правды” — равенства и справедливости. Эта модернизация должна проводиться усилиями всего народа для пользы всех и каждого. Естественно, что она будет мобилизационной, то есть осуществляться за счет внутренних ресурсов социума, а поэтому потребует определенных жертв со стороны населения. Издержки модернизации, ее бремя должны быть равными для всех, как равно все должны будут воспользоваться ее плодами»[14].

 

Только такого рода модернизация может вдохновить восточнославянские народы. Причем не модернизация в духе инструментально-потребительской техногенной цивилизации Запада, а модернизация в направлении движения к духовно-экологической цивилизации будущего. В этом смысле модернизация восточнославянских стран должна быть опережающей, то есть модернизацией, не повторяющей путь, пройденный Западом. Она должна осуществляться на основе базовых факторов социоприродной и социокультурной эволюции восточно-славянских обществ.

Обустраивая нашу жизнь, необходимо отталкиваться от нашей действительности, выявляя и развивая в ней все то, что жизнеспособно и перспективно, что возвышает и облагораживает нас, и вместе с тем искоренять все в ней негативное и уродливое. На этом пути самосовершенствования мы можем и должны заимствовать у других народов (сохраняя при этом глубинные основы и смыслы своего бытия) все то, что способно помочь нам, восточным славянам, реализовать свое предназначение в мире, дать человечеству то, что, кроме нас, никто не может. Здесь важно иметь в виду то обстоятельство, что только тот народ способен преодолеть все преграды, найти свое место, самоопределиться и утвердиться в мире, который не потерял веру в себя, который ощущает и осознает свое призвание и свою миссию в истории, имеет перед собой высокую цель. Народ, утративший свои жизненные ориентиры, оторвавшийся от своих духовных корней и лишившийся своего духовного содержания, даже при условии материального богатства и экономического процветания, становится легко уязвимым, неспособным отстоять себя в этом сложном и конкурентном мире.

 

Глобализацияи перспективы Беларуси

 

Может возникнуть вопрос: почему мы больше говорим об исторической судьбе восточнославянской (восточнохристианской) цивилизации в целом, а не о судьбе отдельных (суверенных) восточнославянских стран — в частности, не говорим особо о перспективах развития республики Беларусь, как это хотелось бы слышать нашим местным противникам союза России и Беларуси?

Ответим так: невозможно разглядеть очертание и контуры дальнейшего пути развития белорусского общества, каким-либо образом предвидеть его будущее вне контекста анализа мировых интеграционных (и дезинтеграционных) процессов, не осмыслив и не уяснив характер и направленность исторического движения основных локальных цивилизаций современности.

Дело в том, что в эпоху глобализации свой суверенитет такие страны, как Беларусь (и даже страны, намного более крупные, чем она), могут сохранить только в союзе с другими странами и народами, прежде всего в союзе с народами близкородственными в культурно-цивилизационном отношении. Сами по себе государства типа Республики Беларусь не могут претендовать на абсолютный суверенитет. Им этого просто не позволят. Поясним почему.

В древности и в средние века развитие экономики и технологических укладов не требовало «больших пространств». Поэтому, несмотря на различные военно-политические объединения, союзы, завоевания и т.д., имела место тенденция к раздробленности, к созданию независимых образований в виде отдельных небольших княжеств, герцогств и т.п. Позже, с развитием заводского и фабричного производства, возникла объективная потребность в формировании общенационального рынка, в появлении крупных национальных государств. Как свидетельствуют факты истории, процесс образования национальных государств был весьма сложным, противоречивым и длительным. В этом процессе, надо отметить, Беларусь и Украина не преуспели. Они все время так или иначе оказывались в орбите влияния других, более крупных и сильных государственных образований.

Со второй половины ХХ века (особенно последней его четверти) ситуация изменилась. Экономика, новые технологии потребовали для своего более успешного функционирования еще «больших пространств». То есть если для предшествующего этапа развития было характерно создание крупных национальных государств, то сегодня наблюдается тенденция выхода экономических систем за рамки национально-территориальных образований. Мир вступил в эпоху глобализации. Вектор развития экономической, политической, да и в целом социокультурной жизни оказался направленным в сторону интеграции и интернационализации. Но здесь, чтобы не впасть в заблуждение, важно подчеркнуть, что для успешного развития хозяйственных структур «весь мир», вся наша планета не нужны[15]. Сегодня экономические процессы интеграции наиболее эффективно реализуются и протекают на континентальных и субконтинентальных пространствах, в географических регионах, населенных родственными в цивилизационном и социокультурном отношениях народами. И если исходить не из мифа о всепроникающей и всепобеждающей глобализации, а из действительных фактов, то можно увидеть, что и сейчас реальные интеграционные процессы и связи, будучи предоставленными сами себе, имеют тенденцию ограничиваться континентальными и субконтинентальными пространствами. Наиболее ярким примером этого выступают страны западной Европы (Европейский Союз) и некоторые государства Азии. Иначе говоря, интеграция и интернационализация сегодня осуществляются прежде всего в рамках локальных цивилизаций. Не случайно сейчас появилось немало книг, концепций и теорий о том, что будущие войны — это войны не между отдельными государствами, а войны между цивилизациями.

Другое дело, что администрация США пытается сейчас направить реальные интеграционные процессы в нужное им русло и создает свою систему их властного обеспечения. По сути дела, США стремятся создать властную прокладку для действующих систем транснационального финансово-правового регулирования с целью перераспределения ресурсов и мирового дохода. Они с упорством, достойным лучшего применения, пытаются сконструировать свою систему глобальной регуляции мировой экономики, отнюдь не соответствующую действительному характеру и объективным тенденциям ее развития. Получится ли у них это?

Следует заметить, что ту модель глобализации, которую навязывают миру США и их союзники, многие ошибочно квалифицируют как действительную глобализацию, как реальный, объективный процесс. Эта проблема взаимосвязи объективной и субъективной стороны современных глобализационных процессов особенно актуализируется в связи с тем, что сегодня США не имеют готового, сложившегося противовеса в лице какой бы то ни было страны или коалиции стран. Потенциальные соперники США — Китай, Индия и, возможно, Россия — могут стать силой, способной реально противодействовать США и их сателлитам лет через 15–20. Но до тех пор, судя по всему, США будут так или иначе навязывать мировому сообществу свой глобализационный проект. Причем этот процесс может принять форму перманентного американского штурма планеты — будь то в виде периодических «антитеррористических кампаний», когда агрессор громит одну страну за другой, или в виде задабривания, оказания материальной «помощи», выделения кредитов, политико-дипломатических интриг и давления.

Проблема еще усугубляется тем, что политические элиты многих стран, в том числе России и Украины, тесно связали свою судьбу с международной финансовой олигархией (которая, кстати сказать, и направляет действия США на международной арене) и гораздо более восприимчивы к устремлениям этой олигархии, чем к нуждам своих народов. Однако жесткие испытания, которые неизбежно выпадут на долю народов под гнетом «глобализации по-американски», так или иначе изменят характер правящей элиты или же приведут к изменению ее состава. Ибо невозможно долго вести страну путем, не соответствующим осознанной воле большинства народа. В конце концов, если в народе укрепится какой-либо основополагающий взгляд, то любые власти, даже российская, несмотря на всю ее теперешнюю отчужденность от народа, вынуждены будут его учитывать в своей политике.

Теперь поставим вопрос: как быть, как действовать, с кем объединяться и с кем разъединяться России, Беларуси и Украине с учетом вот этого современного мирового контекста, связанного как с новыми интеграционными процессами, так и с новыми разделительными линиями? Объединяющаяся и объединенная Европа однозначно не считает православные восточнославянские народы своими, и похоже, что и в обозримом будущем считать не будет. Для «тигров» Азии (прежде всего юго-восточной Азии) и народов исламского мира мы тоже далеко не свои. В этой ситуации восточнославянским народам остается два пути: или они объединяются и создают свой собственный центр развития и силы, или они превращаются в «этнографический материал», почву для развития других цивилизационных центров. Вот и получается, что только в союзе друг с другом и некоторыми другими странами Евразии восточнославянские народы могут сохранить себя, найти свою нишу в мире. Поэтому, заботясь об исторической судьбе Беларуси, нельзя не думать о перспективах развития восточнославянской цивилизации в целом.

 

Альтернатива хищному глобализму

 

Какие же конкретно могут быть ответы на жесткие вызовы современности — в частности, на вызовы глобализации?

В настоящее время противостоять хищной глобализации можно только путем формирования самодостаточных региональных центров развития силы (о чем уже говорилось выше), объединяющих в себе целую группу государств, путем создания независимой от стран — лидеров глобализации коалиции, способной пресечь тенденцию к утверждению моноцентрической геополитической структуры мира и трансформировать ее в полицентрическую структуру. Иное дело, что данные центры силы будут формироваться под непосредственным воздействием и руководством сильных, но не принадлежащих к мировым лидерам по уровню экономического развития государств. Такими государствами могут стать хотя и не очень богатые, но имеющие мощный военный потенциал, длительную историю и глубокие культурные традиции страны.

Сегодня формирование различных невоенных и военных союзов стимулируется новоприобретенной склонностью НАТО к интервенциализму за пределами своей прежней сферы действия — в частности, действиями США и их союзников в Югославии и Ираке, вызывающими большие опасения у многих стран мира и вынуждающих их так или иначе предпринимать меры по восстановлению баланса сил. Иначе говоря, сама логика исторического процесса заставит гордые страны и народы попытаться создать под своим лидерством самодостаточные региональные центры развития силы, способные защитить экономические и иные интересы сгруппировавшихся вокруг них государств. А это и означает, что в будущем возьмет верх не принцип тотальной глобализации, а принцип регионализации мира, не моноцентризм, а полицентризм.

Надо при этом отметить, что ныне планы глобализаторов (мировой олигархии) становятся достоянием общественности всего мира. Сторонники глобализации, которые исподтишка стремятся искоренить национальный суверенитет и демонтировать национальные государства, встретили мощное гражданское сопротивление, вполне осознанное и организованное планетарное противодействие антиглобализаторов. События в Сиэтле (США), Давосе (Швейцария) и других городах красноречиво об этом свидетельствуют. Народы мира начинают понимать, куда ведет их глобализация в своей теперешней империалистической, паразитарной форме.

Исходя из сказанного, трудно согласиться с гипотезой, выдвинутой В.Л. Иноземцевым, об утверждении «однополярного» мира во главе с коалицией государств («северным альянсом»). Согласно ему, гипотетический «центр» нового мирового порядка смогут составить прежде всего Соединенные Штаты, страны Европейского Союза и Японии. Вполне вероятно, подчеркивает автор, что к этому «центру» присоединятся Россия, а также Канада, Австралия и Новая Зеландия — эти, по удачному выражению Э.Мэддисона, «боковые ветви Запада»[16].

Иноземцев пишет: «Реальное объединение стран “центра” постепенно изменит всю мировую конфигурацию, так как “однополярный” мир, о котором так много говорится, станет наконец реальностью»[17]. И что интересно, этот новый «северный альянс» не будет, как могло бы показаться на первый взгляд, выступать инициатором преобразования остального мира. «Напротив, его задачей станет “поддержание дистанции” между “центром” и “периферией”, жесткая защита своих экономических интересов, безопасности, свобод и образа жизни граждан, а также мониторинг “периферии” и принятие на его основе решений об установлении тех или иных отношений с отдельными ее государствами. Следует признать, что лидером в большинстве этих направлений неизбежно окажутся Соединенные Штаты»[18].

Нам представляется, что предположения Иноземцева о структуре и характере грядущего миропорядка не имеют под собой достаточных оснований. Скорее всего, они проистекают из приверженности к западноевропейским стандартам жизни, выступают как идеализация ценностей западноевропейской цивилизации. Особенно спорным здесь, на наш взгляд, является допущение Иноземцева о том, что Россия будет принята в компанию «господ мира». Для Запада равноправно-партнерские отношения с Россией как страной, обладающей большими запасами сырьевых и энергетических ресурсов, крайне невыгодны. Для него при любом раскладе сил на мировой арене всегда будет желательным подчинение и зависимое положение России. Ибо конечная цель осуществляемого ныне передела мира — контроль над природными ресурсами и военно-стратегическими морскими путями. А полагать, что России что-то воздастся за услужливое участие в «антитеррористической войне», объявленной Соединенными Штатами, и все большую приверженность к западным ценностям, по крайней мере сверхнаивно.

Но самое главное, в чем надо отдавать себе отчет, так это то, что США, которым все еще удается силой навязывать миру, а тем более отдельным странам свою волю, никогда не смогут выступить в качестве действительного морального и политического лидера человечества (они таковым не являются и сегодня) и при любом раскладе сил не будут в состоянии в одиночку сформировать новый миропорядок и монопольно им управлять (это в принципе невозможно, ибо противоречит «логике социального», базирующейся, как и все в мире живого, на законе разнообразия).

 

«Нынешняя Америка слишком эгоистична, чтобы принести на алтарь общего блага хотя бы часть своих интересов и ресурсов, а без этого нельзя стать признанным лидером глобализирующегося мира. Она слишком самоуверенна, чтобы прислушиваться к голосам других, а мировое лидерство в условиях ХХI века невозможно без устойчивой обратной связи. Она слишком эгоцентрична, чтобы играть роль политического и морального вожака. Но главное препятствие на пути ее глобального лидерства заключается, быть может, в том, что она не знает, куда идет мир и куда его следует вести. Она не знает даже, как разумно распорядиться собственной силой»[19].

 

Если говорить о каких-либо наиболее вероятных стратегических тенденциях, генерирующих новый мировой порядок, и определяющих его долгосрочных характеристиках, то следует прежде всего отметить, что время традиционных миросистемных структур действительно подошло к концу и наступает эпоха формирования новых миросистем, никак не укладывающихся в привычные схемы международных отношений, присущих ХIХ и ХХ векам.

Какой же тогда конкретно вырисовывается вектор глобальных перемен?

Весьма интересны и глубоко продуманны в этом отношении, на наш взгляд, заключения и выводы известного российского философа Э.Я.Баталова. Он в своей статье «Новый мировой порядок: к методологии анализа» весьма убедительно обосновывает точку зрения, согласно которой грядущий миропорядок может быть только бесполюсным. «В рамках одной системы, — подчеркивает он, — могут существовать только два противоположных силовых центра, только два полюса. А это значит, что мировые системы могут быть либо двухполюсными, а правильнее сказать — просто “полюсными”, либо бесполюсными. В последнем случае мы имеем дело с моноцентристскими и полицентристскими системами (их именуют, без всяких на то оснований, “однополюсными” или “многополюсными”)»[20].

А какова вероятность воссоздания прежней или формирования новой двухполюсной мировой системы?

Сегодня вряд ли можно обнаружить какие-либо серьезные основания и предпосылки для формирования на нашей «изломанной планете» двухполюсного мирового порядка. Скорее наоборот, мир все дальше и дальше уходит от былой двухполюсности. Вероятнее всего, формирующаяся система международных отношений будет иметь именно бесполюсную структуру, что отнюдь не исключает становление и укрепление континентальных и региональных центров развития силы. Сегодня ряд исследователей (в отличие от многих заокеанских аналитиков, которые, исходя из факта явного превосходства США в военном и экономическом отношении, не без пристрастия доказывают возможность утверждения под эгидой Соединенных Штатов только одного глобального центра мира) выдвигают вполне взвешенную и аргументированную точку зрения, согласно которой «мировой системе предстоит стать полицентрической, а самим центрам — диверсифицированными, так что глобальная структура силы окажется многоуровневой и многомерной (центры военной силы не будут совпадать с центрами экономической силы и т.п.), хотя и не обязательно сбалансированной»[21].

В реальности новый миропорядок будет базироваться не на одной, а «на нескольких дополняющих друг друга и в чем-то соперничающих ценностных системах»[22]. А его специфической чертой станет, скорее всего, отсутствие универсального индивидуального лидерства. Ни одна страна, сколь бы сильна она ни была, вероятнее всего, не сможет навязать миру одну какую-либо линию развития. Кроме того, новый мировой порядок, по-видимому, будет иметь не одну, а несколько точек роста и изменяться одновременно в нескольких направлениях, в том числе и взаимоисключающих.

Мир, таким образом, несмотря на все усилия новой и необычайно агрессивной имперской сверхдержавы — США превратить его в моноцентрический, пока еще остается и будет, по нашему мнению, долго, если не всегда, оставаться полицентрическим.

Исходя из описанного выше вектора глобальных перемен, вполне можем допустить, что Россия в обозримом будущем сможет вновь сгруппировать вокруг себя ряд государств и тем самым сформировать региональный самодостаточный центр силы (не будем забывать, что раньше она была одним из двух полюсов мира), стать его основой и ядром. Россия, несмотря на все свои утраты, обладает все еще большой притягательной силой для большого числа стран: бывшие части СССР, Индия, Иран и т.д. Однако прежде всего она выступает центром притяжения для восточнославянских стран, учитывая общность их исторических путей развития, культурно-цивилизационную близость, теснейшие научные и промышленно-технологические связи. Россия просто обязана стать лидером движения этих стран к своему новому, независимому от «глобального экономического монстра» историческому бытию.

Однако следует смотреть правде в глаза: достичь реального, полноценного союза восточнославянских стран будет чрезвычайно трудно. США и западноевропейские страны будут противодействовать такому повороту событий всеми доступными им средствами. Эти страны по большому счету интересует только одно — не допустить формирования в лице восточнославянских государств (возможно, и других каких-либо стран, примкнувших к их союзу) нового сильного геополитического конкурента и сохранить возможность посредством вовлечения экономических систем данных государств в «мировое сообщество наций» и дальше их грабить и держать под своим контролем. Ради этого западные страны могут пойти даже на интервенцию и войну (попытаться, например, осуществить балканизацию Беларуси). Кроме того, отчаянно будут сопротивляться формированию восточнославянского центра развития силы и местные компрадоры, успевшие ухватить свою долю и пока все еще имеющие возможность сосать кровь из своих народов.

Поэтому для того чтобы выйти из-под контроля всепланетарного рынка (точнее сказать, из-под контроля транснационального капитала) и в разумных пределах дистанцироваться от него, лидерам восточнославянских стран потребуется не только необычайно сильная политическая воля, но и прямая антизападная мобилизация.

В субъективном плане, по-видимому, нужен какой-то необычайный поворот событий в Москве и Киеве, чтобы после семидесятилетней изоляции от мира Россия и Украина, со своими все еще в большой степени прозападно ориентированными политическими элитами, смогли реализовать отчетливую антизападную мобилизацию, не побоялись окончательно испортить отношения с Западом, за возможность улучшения связей с которым они так много отдали, и приступили наконец к формированию способного противостоять хищному транснациональному капиталу регионального центра развития силы на собственной культурно-цивилизационной основе. Но это, в силу объективных причин и обстоятельств, так или иначе произойдет. Ибо Россия, Украина и Белоруссия являются в высшей степени естественными геополитическими союзниками. Косвенным, кстати заметим, свидетельством реальной возможности союза восточнославянских народов выступают нешуточные опасения известного своими крайне русофобскими взглядами американского идеолога З.Бжезинского, который вполне трезво отмечает, что если не удастся окончательно оторвать Украину от России и помешать наметившемуся союзу России и Беларуси, то восточнославянский регион сможет выйти из орбиты влияния нынешней империалистической по своему характеру глобализации и избежать ее разрушительных последствий. Это как раз больше всего его и пугает.

В сущности, в ситуации «глобализации по-американски» вопрос о будущем многих народов стоит жестко и однозначно: или они сами по себе могут быть самодостаточными, или им необходимо, с целью самосохранения, вступать в коалицию с другими государствами, создавать свои центры силы (союзы). При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что сегодня даже самые большие и развитые государства если и могут, то с большими трудностями и препятствиями сохранить свою самодостаточность. Что же касается стран СНГ, то они, в отличие от бывшего Советского Союза, все, включая и Россию, сами по себе в принципе не могут быть самодостаточными. Поэтому смело можно высказать тезис: если Россия, Беларусь и Украина не смогут достичь тесного экономического, политического и военного союза, то есть стать самодостаточным центром развития силы, то их ждут жалкое полуколониальное существование, деградация и угасание. Их попросту, каждую по отдельности, раздавит направляемый современной мировой финансовой олигархией (олигархическим интернационалом) каток глобализации или сформировавшиеся другие, новые центры силы. При подобном развитии событий, акцентируем внимание, наши дети и внуки могут оказаться рабами ХХI века, мелкой разменной монетой на мировом рынке труда. Правда, рабство ХХI века кандалов и цепей не потребует. Оно будет выступать в других, более завуалированных формах. Рабство ХХI века — это рынок дешевой рабочей силы; это территория для размещения вредных производств и вредных отходов; это место для сброса некачественных товаров; это «сырьевые придатки» для других стран и т.д. Но такого поворота событий восточнославянские народы не должны допустить ни при каких обстоятельствах. Главное, что сегодня необходимо уяснить нашим народам, так это то, что любые прорывы и успехи восточнославянских стран, их устойчивое положение и достойное место в мировом раскладе сил в сложной сегодняшней геополитической обстановке могут быть достигнуты только при условии сплоченного и крепкого союза между ними.

 

Необходимость духовной мобилизации

 

Само собой разумеется, что решение этой задачи немыслимо без участия интеллигенции. она же, если действительно не хочет остаться на «пепелище своей страны», должна в конце концов осознать свое назначение и ответственность перед народом. Тот внутренний конфликт интеллигенции, который состоит в возможности использовать данный и обретенный ею дар ума и таланта как в собственных, корыстных целях, так и для нужд народа и осуществления принципа справедливости, должен решиться в пользу последнего. Болевой удар многочисленных «шоковых терапий», выпавший на долю восточнославянских народов, должен в конце концов поспособствовать разрешению данного конфликта именно в этом направлении. На практике «шоковые терапии» конца ХХ столетия «отщепили» от той интеллигенции (которую в полном смысле этого слова можно назвать «совестью» нации) ее маргинальные части и обнажили ее «ядро», призвание которого — служение своему народу, выражение и теоретическое оформление глубинных архетипов его сознания и национальных интересов стратегического характера.

В принципе необходима духовная мобилизация. Данную необходимость диктует актуальный характер вызовов обществу, которые в своей действительности сегодня проистекают не только из прошлого, но и во все возрастающей степени продуцируются будущим и требуют для адекватного ответа на них интеллектуальных прорывов и новых проектных решений, соответствующих реалиям современности. Восточнославянские мыслители (озабоченные состоянием своих стран) должны противопоставить бесперспективности идей западников (озабоченных лишь торгом вокруг наиболее выгодной траектории встраивания восточнославянских стран в западноевропейскую цивилизацию) мобилизационный «проект будущего», который носил бы опережающий, а не догоняющий характер, выявлял возможные пути развития восточнославянских народов на своей культурно-цивилизационной основе. Тот, кто побеждает в сфере идей, в сфере духа, побеждает в конечном счете и в физическом, материальном плане.

Сегодня восточнославянским странам нужны мыслители и практики с развитым чувством долга и чести, обладающие «длинной волей», способные силой мысли заглянуть за привычный горизонт событий. Именно они, используя свои творческие силы, могут выдвинуть и реализовать в ходе развернувшейся битвы за будущее свой жизнеспособный проект восточнославянской цивилизации как регионального самодостаточного центра развития и силы.

И в заключение можно констатировать, что постепенно наступает отрезвление и излечение нашей интеллигенции от болезни «европейничанья».

Российский исследователь А.И. Уткин пишет: «Сегодня в России происходит нечто исключительно важное... Уменьшается в числе, теряет влияние, рассеивается та прозападная интеллигенция, чьи симпатии, любовь (и даже аффект) в отношении к Америке были основой перемен в антиамериканском курсе при позднем Горбачеве и раннем Ельцине…»[23]

Ныне одна часть этой интеллигенции разочаровалась в своих прозападных иллюзиях, другая часть пока еще колеблется, не может до конца отречься от своих прежних идеалов, третья часть откровенно перешла на сторону циничных хапуг и компрадоров. Но в целом, однако, тенденция очевидна: по всем линиям идет интенсивная деградация западничества.

Говоря о современном западничестве, следует иметь в виду еще одно важное обстоятельство: Запад на этот раз не смог выдвинуть никакой новой идеологии (если, конечно, не считать таковой концепцию «Конца истории» Ф.Фукуямы), которой могли бы увлечься даже падкие на все европейское наши западники. Запад погряз в настоящем. Поэтому новый виток исторического движения и новые ответы на вызовы современности надо ожидать не от него, а от иных регионов и цивилизаций мира.

 

Автор — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии Гродненского государственного университета им. Янки Купалы

 

Москва

июнь 2005



[1] Название принадлежит редакции «Золотого льва».

[2] Панарин А.С. Глобальное политическое прогнозирование в условиях стратегической нестабильности. М., 1999. С. 43–44.

[3] В русской патриотической публицистике Редакция «Золотого льва» полагает подобную лексику недопустимой.

[4] Панарин А.С. Глобальное политическое прогнозирование в условиях стратегической нестабильности. М., 1999. С. 49.

[5] Трубецкой Н.С. Европа и человечество // Классики геополитики ХХ века. М., 2003. С. 92–93.

[6] Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации. М., 2003. С. 177–178.

[7] Нарочницкая Н. «Аналитические институты»: глаза, уши и мозг Америки // Наш современник. 2004. № 3. С. 185.

[8] Там же.

[9] Межуев В.М. Новая Россия на пути к общему дому // Новый мир. 1994. № 1. С. 166.

[10] Там же. С. 167.

[11] Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 15-ти т. Л., 1989. Т. 6. С. 11.

[12] Панарин А.С. Указ. соч. С.234.

[13] Шафаревич И.Р. Россия и мировая катастрофа // Наш современник. 1993. № 1. С. 120.

[14] Панарин А.С. Россия в социокультурном пространстве Евразии // Москва. 2004. № 4. С. 188.

[15] Олейников Ю.В. Перспективы социоприродной эволюции России // Свободная мысль. 2002. №7. С. 108.

[16] Андреев А.Л. Катастрофичность как форма существования современного мира // Москва. 2003. № 5. С. 4.

[17] Иноземцев В.Л. Несколько гипотез о мировом порядке XXI века // Свободная мысль. 2003. №12. С. 5.

[18] Там же.

[19] Там же.

[20] Баталов Э.Я. «Новый мировой порядок»: к методологии анализа // Полис. 2003. № 5. С. 35.

[21] Там же. С. 33.

[22] Там же.

[23] Уткин А.И. Америка и мы. Настоящее и будущее российско-американских отношений // Свободная мысль. 1999. № 6. С. 30.


Реклама:
-