Журнал «Золотой Лев» № 61-62 - издание русской консервативной
мысли
Е. Холмогоров
Послание
резидента Российской Федерации
Уважаемые граждане России!
На этой неделе, на заседании Федерального собрания и в
прямом эфире на всю Россию было оглашено ежегодное послание президента РФ В.В.
Путина. У меня, как и у многих других граждан России, это послание вызвало
смешанные чувства, наряду с безусловно интересными утверждениями и суждениями
главы государства, в нем содержались и высказывания, оставившие после себя
неприятное изумление. Но еще более отдельных высказываний поразил сам тон, сама
логика послания, на удивление неадекватные сложившемуся в стране положению, ее
реальным проблемам. В послании не была всерьез затронута ни одна из тем,
волновавших наше общество в последнее время. В первые месяцы года в стране
возник настоящий социальный кризис в связи с так называемой монетизацией льгот.
В президентском послании ни монетизация, ни кризис даже не были упомянуты.
Российское общество встревожено происходящими по нашим границам
"революциями", в открытую экспортируемыми из США (в чем практически
открытым текстом призналась госсекретарь США г-жа Райс в ходе своего последнего
визита в Москву). Слово "революция" вообще упомянуто не было, а относительно
происходящих на территории исторической России процессов сказано, что "Россия
не может оставаться в стороне от общего стремления к свободе". Надо ли это
понимать так, что и Россия включится в соответствующие революционные процессы?
Президент не объяснил и этого. Текст производит впечатление послания из некоего
параллельного мира, параллельной истории, и, наверное, единственной разгадкой
могут послужить слова президента, предложившего воспринимать его послание как продолжение
прошлогоднего. Оно и в самом деле касается тем актуальных для весны прошлого
2004 года, а никак не нынешнего, 2005. Такое впечатление, что были взяты
нереализованные прошлогодние заготовки, и на их основе составлено нынешнее
послание. Но, на самом деле, мы понимаем, что это не так, и тем большее
беспокойство вызывает явный разрыв в понимании и осмыслении момента, между рядовыми
гражданами России, и её политическим руководством.
Как резидент Российской Федерации, то есть лицо, постоянно
проживающее на её территории, обладающее российским гражданством и даже честно
уплачивающее подоходный и другие налоги, я прошу граждан России прочитать и мое
послание к ним. В нем я затрону ряд принципиальных идеологических и политических
вопросов, которые, на мой взгляд, действительно, стоят перед современной
Россией по-настоящему остро.
Главной политико-идеологической задачей России, на сегодняшней
момент, приходится считать само сохранение существования России как единого,
суверенного государства, в его нынешних фактических границах. Сохранение за гражданами
России возможности самостоятельно, без давления извне, определять его
экономический и политический строй, законы, внутреннюю и внешнюю политику.
Суверенная государственность является залогом воплощения в жизнь любых
ценностей, будь то демократии, свободы, справедливости, цивилизаторской миссии,
культурного творчества и религиозного подвига. Почему, кстати, нужно выделять
из этого ряда лишь демократию и свободу, да еще и ставить демократию, то есть
исторически ограниченную и специфичную форму государственного устройства, не
понятно ни мне, ни многим гражданам России. Однако, даже если говорить о такой
ценности, как свобода, она может быть осуществлена для граждан России только в рамках
суверенной, подлинно независимой государственности.
Неправомерно сводить свободу только к личной свободе, к "правам
человека", которые, якобы, везде в мире действуют одинаково. На практике,
как известно, это не так. Подлинным полноправием, полной свободой человек
обладает лишь на территории того государства, гражданином которого он является.
Как член определенного общества, носитель определенных культурных и национально-психологических
традиций, человек ощущает себя полноценно свободным прежде всего там, где эти
традиции доминируют, где ему все известно и все привычно, где он не испытывает
проблем с социализацией и не сталкивается с труднопреодолимыми культурными
барьерами. Такое социальное пространство обеспечивается, прежде всего,
существованием суверенной государственности, опирающейся на традиции
соответствующего общества. Иногда это общество может быть простым, и тогда мы
говорим о мононациональной государственности, иногда это общество бывает сложным
и иерархически устроенным, и тогда мы говорим о многонациональном, даже имперском
государстве. Но и в том и в другом случае задача государства состоит в силовой
защите и организационном обеспечении нормальной жизни общества, обеспечении ему
той устойчивости, без которой осуществление свободы невозможно. Государство
является гарантом против хаоса, поскольку хаос является полной
противоположностью свободе разумного существа. Такая свобода предполагает
уверенность, прогнозируемость результата собственных действий, действие в знакомом
окружении, что, разумеется, в обстановке социального хаоса невозможно.
Таким пришествием хаоса было крушение в 1991 году, уже
второй раз за столетие, исторической России, часто именуемое "распадом
СССР" и справедливо названное президентом "геополитической
катастрофой века". Речь, подчеркну еще раз, идет не о распаде искусственно
созданной федерации, а о рассыпании территории исторической России, в которую
большая часть утраченных земель входили около двухсот, а то и трехсот лет. Это
крушение не было распадом государственности во имя свободы. Напротив,
большинство граждан распавшейся страны, получив "государственность",
утратили вполне реальную свободу — свободу передвижения, обеспечение права на
жизнь и медицинскую помощь, на образование, на доступ к высокой культуре и творческую
самореализацию, даже политические свободы стали уделом лишь некоторых,
"геополитически привилегированных" стран и наций, многие же,
напротив, скатились в ад такой беспросветной азиатской диктатуры, по сравнению
с которыми даже 1937 год в изображении перестроечных СМИ покажется эпохой
свободы слова, печати и собраний. Большинство граждан исторической России
утратило и экономическую, и социальную и даже политическую свободу.
Российская Федерация оказалась в относительно
привилегированном положении благодаря высокому уровню собственной цивилизации,
— несмотря на крайнюю болезненность пережитого периода, он не обернулся ни
полной безнадежностью, ни полным распадом, хотя многим казалось, что все идет
именно к этому. Однако странно приписывать то, что страна не пришла к
окончательному краху, к заслугам "молодой российской демократии" и
говорить о ее мнимой устойчивости, как это сделал в своем послании президент.
Демократический режим с первых шагов своего существования показал свою реальную
готовность содействовать распаду России и развязыванию гражданской войны, в случае,
если будут совершены посягательства на его властную монополию. И понятно, что
большинство граждан России, при крайне негативном отношении к этому режиму,
выбрали меньшее из зол, то есть сохранение его в надежде на его трансформацию и
коренизацию, в надежде, что он сохранит хотя бы остаточный контур суверенитета
России — границы РФ, её военную безопасность и относительную внешнеполитическую
независимость. Альтернатива — всеобщее братоубийство и возможный полный коллапс
российской государственности, была слишком ужасна.
Большинство граждан России так или иначе включилось в строительство
нового порядка вещей, в использование в своих интересах его сильных и слабых
сторон. Но каждый, кто жил в России последние 14 лет, понимает, что речь шла и идет
об адаптации, приспособлении к новым условиям, вполне естественном для
человека, а не о подлинном социальном созидании. И по сей день многие граждане
России, даже состоявшиеся в новом качестве, уверены, что занимаются "не
тем", чувствуют себя людьми с насильственно измененной судьбой и потерянным
будущим. Такая ценность, как "демократия", большинство граждан не
интересовала и не интересует. "Свобода" интересует в той степени, в которой
закрепленные нынешним социально-политическим режимом аспекты этой свободы
позволяют приспособиться к обстоятельствам, не накладывают дополнительных
ограничений. И здесь, как раз, политическая эволюция последнего времени
воспринимается обществом скорее негативно. Общество согласно на ограничение
свободы во имя наведения порядка, то есть изменения стратегических целей
развития страны, установление четких "правил игры". Но ограничения
свободы при сохранении в остальном существующего порядка вещей люди не хотят, и
развитие политических процессов в этом направлении в конечном счете было
воспринято людьми негативно, как увеличение произвола, а не как
установление порядка.
Особо нужно сказать о справедливости. Упомянув это слово,
президент счел необходимым тут же оговориться, "обезопасив" его. Мол,
речь идет не об "отнять и поделить", а об открытии широких, равных
возможностей к развитию для всех. Однако это — терминологическая и социально-философская
ошибка. Открытие "широких и равных возможностей к развитию" — это не справедливость,
а свобода. Хотя и то, в современной школе либеральной мысли, зачинателем
которой был Джон Ролз, основной упор делается не столько на широту
возможностей, сколько на их равенство, которое либеральное государство должно
создавать искусственно, в том числе и за счет перераспределения изначально
неравно распределенных возможностей. Так что "либеральная" на современный
западный манер свобода (а не старомодное либертарьянство, заведенное специально
для стран третьего мира и России), это именно "отнять и поделить".
А вот справедливость — это нечто совсем другое, не предусматривающее
ни "широты", ни "равенства", ни "возможностей". В
идее справедливости изначально заложено неравенство между теми, кто имеет
законное (по Божеским и человеческим законам) право и тем, кто такого права не имеет,
тем, кому "положено" и тем, кому "не положено". Справедлив
не тот суд, который предоставляет равные возможности насильнику и его жертве, а
тот, который воздает наказание виновному и защищает правого. Справедливо не то
общество, которое каждому выдает "побольше", а то, которое воздает
каждому своё. Проблема справедливости в современной России не в том, что люди
хотят "широких и равных возможностей", а в том, что они хотят вернуть
своё, в то время как могущественные лица и корпорации это "своё"
у них систематически отнимают. Другими словами, основная проблема современной
России — это не проблема бедности, а проблема собственности.
На момент начала либеральных реформ в России практически не
было бедных людей, каждый гражданин обладал обширным пакетом собственных
инвестиций и инвестиций его семьи в нескольких поколениях, вложенных в
национальную инфраструктуру — заводы, больницы, школы, дороги. Инвестиции были
долгосрочными, иногда срок возврата превышал срок жизни одного поколения, но
они представлялись исключительно прочными. И проблема 1991 года — это не проблема
прихода неизвестно откуда "бедности", а проблема тотальной экспроприации
этих инвестиций в пользу сначала госбюрократии, а затем в пользу частных лиц,
сумевших с этой бюрократией договориться. Когда граждане России и через 13 лет
приватизации не могут забыть приватизаторам сделанного, то речь идет не о "посягательстве
на чужое" и не о "зависти", а о чувствах человека, у которого
вчера обобрали квартиру и который встречает на улице хлыща в собственной шляпе
и с дамой, на которую нацеплены сережки жены.
Заявления об амнистии по приватизационным сделкам, которые
российская власть делает в надежде обезопасить себя от удара в спину со стороны
олигархов, являются самым надежным способом получить удар в лицо со стороны
нации. Если продолжить аналогию со встреченным на улице скупщиком краденного,
то российские власти пытаются повести себя так же, как если бы приглашенный
городовой сообщил обкраденному, что "Ничего сделать не могу-с, срок поиска
вещичек ваших кончился вчера-с…". Другими словами, в
"справедливости" без "отнять и поделить", мы сталкиваемся с
таким же точно политическим суицидом власти, как и во многих других случаях за последние
месяцы. Происходит добровольный отказ российской власти от всех признаков суверенности.
В частности, как в случае с "приватизационной амнистией", от хотя бы
теоретической возможности справедливого суда.
Существует совершенно иной путь стабилизации отношений
собственности и улучшения психологического климата вокруг российского бизнеса.
Это освобождение бизнесменов не от ответственности за скупку краденного, а от
поборов на их новые инвестиции, на тот новый продукт, который они уже
произвели. Разумной мерой было бы "снять недоимки" с российского
бизнеса, полностью запретить рассмотрение налоговых претензий с 2000 по 2004 годы,
но сопроводив это полной "условной деприватизацией", то есть
заключением с собственниками приватизированных средств производства и общественных
зданий соглашения с государством о социальной ответственности, об особой форме
обложения, которой не будет подлежать новопроизведенный продукт, то есть новые
дома, новые производственные линии и т.д. Другими словами,
"приватизационная рента" должна быть перераспределена в пользу нации,
что вынудит российский бизнес превращаться из получателя ренты, из, по сути,
"рабовладельца", эксплуатирующего бесплатный труд предшествующих
поколений, в получателя нормальной, созданной экономическими методами прибыли.
Тесно связана с проблемой собственности и проблема
бюрократии и бюрократического произвола. Точнее сказать, — это одна проблема.
Наряду с приватизацией собственности в реформаторской России произошла и масштабная
приватизация власти. Публичная власть превратилась из инструмента
государственного управления и орудия общественного авторитета, в ресурс,
эксплуатация которого носит частный характер. В президентском Послании
справедливо отмечается, что "часть бюрократии (как федеральной, так и местной)
научилась потреблять достигнутую стабильность в своих корыстных интересах. Стала
использовать появившиеся у нас, наконец, благополучные условия и появившийся
шанс для роста не общественного, а собственного благосостояния".
Однако подается это с тоном удивления, хотя речь идет о закономерном
политическом процессе. Приватизированная в начале 1990-х власть, так и не стала
публичной, и основной порок путинской "стабилизации" состоял как раз
в том, что мероприятия по укреплению государственного порядка проводились в рамках
этого института приватной власти.
Политический секрет как удач, так и неудач нынешнего
президента в том, что он так и не стал президентом, оставшись и на шестом году своего
правления не более чем держателем самого сильного из политических
"доменов". В итоге укрепление государственной власти и ее
концентрация, пошли, как ни странно, только во вред реальным президентским
возможностям. 1990-е годы были временем слабого центра при слабой периферии,
ослабления власти как таковой. Начало 2000-ных стало периодом сильного центра
при слабой периферии, что давало президентской власти уникальные возможности
и концентрацию. Теперь же сложилась парадоксальная ситуация, когда,
добившись укрепления всей властной вертикали, но, не изменив ее характера с
приватного на национальный и с частного на публичный, мы получили сравнительное
ослабление власти центра, поскольку укрепилось положение периферий. Причем
дальнейшие шаги по концентрации власти, вроде укрупнения регионов,
назначаемости губернаторов, создания политических монополий из партий,
ведут лишь к дальнейшему укреплению силы бюрократии и повышению ее коррумпированности.
В том числе и за счет президентской власти. Использовать в своих интересах место
в сильной бюрократии всегда и доходней и проще, чем в слабой,
"взяткоемкость" у могущественной государственной машины всегда
выше, чем у ослабленной.
Содержащиеся в Послании призывы покончить с бюрократией
обращены прежде всего… к самой бюрократии, и потому своей цели не достигнут и достичь
не могут. России нужна не бюрократизация или дебюрократизация власти, а её
национализация, которая отменила бы результаты предшествующей приватизации. Это
относится не столько к технологии власти, сколько к её целеполаганию.
Заявляемые в президентском послании цели "успеха для каждого",
"всеобщего благосостояния" и т.д., сами по себе способствуют развитию
коррупции. Если чиновник осуществляет доступ к "успеху" и
"благосостоянию", и сам претендует на эти блага, то он естественно
будет стараться перераспределить их часть в свою пользу и взымать мзду за
доступ к благосостоянию других. Это общая судьба всех, кто приставлен
виночерпием к рогу изобилия. Цель некоррумпированного государства и национальной
власти не в обеспечении гражданам успеха, а в сохранении суверенитета,
сохранении того пространства свободы, независимости, самостоятельности и
самодержавия, на котором только и может быть осуществлен личный успех
отдельного человека или сообщества людей.
"Свободным обществом свободных людей" может быть
только суверенное государство, граждане которого обладают реальной свободой, то
есть защищенностью от хаоса и произвола. В этом смысле, Россия сейчас переживала
и переживает один из самых несвободных периодов своей истории. Последние годы
стали медленным модерированием наиболее острых проявлений хаоса, за что
президент заслужил вполне закономерную благодарность граждан, которая сменилась
недоверием и социальным протестом, как только модерирование хаоса сменилось его
новым увеличением. Ощущаемый с начала этого года социальный кризис был вполне
закономерен, он связан с попыткой слома привычных и представляющихся людям
вполне разумными условий их существования. И "монетизация льгот", и преступные
попытки уничтожить российскую педиатрию, и так называемое "упорядочивающее"
законодательство в жилищной сфере, которое реально ведет к хаотизации рынка
собственности, все это естественным образом ограничивает свободу человека, как
ограничивает ее болото по сравнению с более-менее твердой почвой, а темнота по
сравнению со светом.
Соответственно в обществе существенно меняется оптика
восприятия действий государства. Ни для кого уже не секрет тот кризис ожиданий,
которые прежде связывались с существующей властью, несмотря на ее просчеты и ошибки,
стоившие немало жизней. То, что раньше интерпретировалось как борьба с
олигархией, теперь, теми же самыми лицами, воспринимается как финансовая афера.
То, что раньше взывало к решительному национальному сплочению, теперь вызывает
в основном недоуменные вопросы, как мы вообще могли до этого дойти. Вокруг государства
постепенно формируется кольцо моральной изоляции, в котором собственно
"оппозиция", с ее болтовней про "кровавый режим" играет все
меньшую роль.
Не будем сейчас говорить о тех внешних влияниях, которые
делают положение современного Российского государства особенно острым. В
президентском послании было уделено им некоторое внимание в парадоксальной
манере, в виде заявлений о том, что Россия "не может оставаться в стороне
от общего стремления к свободе". Не совсем понятно, какое именно стремление
имеется в виду? Стремление к погрому универмагов, как в Бишкеке? Стремление к
реабилитации бандеровцев, как в Киеве? Стремление раз и навсегда покончить с
имперскими амбициями России, как в Тбилиси? На последнее, президент, вроде бы
отвечает "нет", предлагая комичную по политкорректности формулу, что
"цивилизаторская миссия российской нации на евразийском континенте должна
быть продолжена". Видимо, речь идет о конструкте "либеральной
империи", провалившейся еще два года назад политической затее А.Б.
Чубайса. Миссия России, состоит, оказывается, в том, чтобы "демократические
ценности, помноженные на национальные интересы, обогащали и укрепляли нашу
историческую общность".
Другими словами, Россия претендует на то, чтобы быть агентом
"демократизации" и "цивилизации" в странах, образовавшихся
на ее исторической территории. Однако такая постановка вопроса парадоксальна.
Кто предпочтет "демократизацию" из недемократической по сути, коррумпированной,
геополитически ослабленной РФ, в которой демократия находится в обществе под
подозрением, демократизации из Вашингтона или Брюсселя, которые по этим
параметрам, все-таки, куда больше соответствуют заявленным стандартам. Зачем
покупать добро у перекупщика, если рядом стоит поставщик? Перекупщик становится
необходимо лишь тогда, когда он хитростью или силой отстраняет поставщика.
Однако сейчас поставщик сам вышел на рынок демократии в "постсоветских"
странах. Очевидно, что на этом "рынке" никаких конкурентных
преимуществ РФ не имеет. Миссия России всегда состояла как раз прямо в обратном,
в защите и себя, собственного суверенитета, и соседних народов от
"цивилизаторской миссии" извне, будь это миссия демократизации, колонизации
или исламизации. И на основе этой миссии, миссии самостоятельного, свободного,
самодержавного существования народов исторической России, действительно можно
было бы построить новую политику в отношении сопредельных нам стран. И здесь
опыт совместной борьбы против нашествия "цивилизаторов" в 1941-45
годах значил бы достаточно много. Этому опыту не чужды честные люди ни одного
из народов исторической России, и даже про Прибалтику нас часто забывают, что
участвовали в войне там не только легионеры СС, но и подпольщики и партизаны-антифашисты.
Однако для того, чтобы полноценно апеллировать к этой
миссии, необходимо поставить во главу угла не "демократизацию" а государственную
независимость и самостоятельный выбор пути, не "общечеловеческие
ценности", а тот ценностный мир, ту особую ценностную конфигурацию,
которую представляет собой историческая Россия, не
"свободу-как-демократию" а свободу-как-суверенитет, не
"равенство возможностей успеха", а справедливость и воздаяние каждому
заслуженного, не бюрократизацию, а национализацию власти. Наконец, необходимо выбрать
не "цивилизаторскую миссию российской нации на пространстве Евразии",
а освободительную миссию русской нации на землях исторической России.
В этом случае уделом России станет подлинная свобода,
свобода как познание себя и своих возможностей, как самостоятельность в выборе
целей и средств, и как осуществление собственного, а не навязанного извне,
исторического пути. В противном случае, нашим уделом останется лишь демократия,
как осуществление, под аккомпанемент из-за рубежа, последнего из прав —
"права на восстание".
29.04.2005