И. Пыхалов

 

ГОСУДАРСТВО ИЗ ЦАРСКОЙ ПРОБИРКИ

 

В последние годы в политической жизни РФ всё чаще наблюдается такое явление, как «либеральный патриотизм». Если обыкновенные либералы-западники откровенно ненавидят «эту страну», в глубине души мечтая о её уничтожении, то другие не прочь щегольнуть «державным» лозунгом, и даже готовы согласиться с существованием российского государства. Но лишь при условии замены русского народа более достойным, о чём недавно почти открыто заявил Гайдар. Для ускорения процесса русским старательно внушают комплекс вины едва ли не перед всеми прочими нациями. Наряду с поляками, прибалтами, евреями и чеченцами, в число униженных и оскорблённых Россией нередко попадают и финны. Если верить крикливой демтусовке, маленький, но гордый финский народ сто лет угнетали при царизме, пытались поработить в Зимнюю войну, и вообще всячески губили его самобытную европейскую цивилизацию.

 

«ПРИЮТ УБОГОГО ЧУХОНЦА»

 

Эти слова Пушкина достаточно точно отражают финские средневековые реалии. По причине дикости и неразвитости местное население никогда не имело собственной государственности. Начиная с объявленного королём Эриком Святым в 1157 году крестового похода, происходит постепенное завоевание Финляндии[1] Швецией, закончившееся в 1323 году заключением мирного договора шведов с Новгородом. В результате Финляндия стала шведской провинцией. Финнов особо не угнетали, в 1362 году они получили право наравне с коренными шведами участвовать в выборах шведского короля. Как справедливо отметил генерал-лейтенант М.М.Бородкин в своей «Краткой истории Финляндии»:

 

«Провидение хранило финнов и благоприятствовало им. Оно посылало им милостивых владык и покровителей, сперва в лице шведов, а потом — русских. Финнам всегда оставлялась их свобода, они всегда оберегались их победителями» (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.11).

 

Местное дворянство постепенно сливалось со шведским, усваивая шведский язык и обычаи. Что же касается простонародья, то шведские правители достаточно скептически оценивали своих финских подданных. Так, во время русско-шведской войны 1555—1557 гг. тогдашний шведский король Густав Ваза в одном из писем охарактеризовал финских крестьян следующим образом:

 

«Говорили много о храбрости крестьян Саволакса (одна из исторических областей Финляндии — И.П.), выказанной ими будто бы в борьбе против русских; на самом деле они выказали гораздо более неверности по отношению к королю и отечеству, нежели стойкости и находчивости... Одним словом, мы можем сказать одно, что это — глупый и спившийся народ, у которого нет ни рассудка, ни совести» (Там же. С.25—26).

 

В 1637 году генерал-губернатор Финляндии Пер Браге, совершив объезд края, отметил, что местное население «проявляет изумительную косность, непредприимчивость и склонность к пьянству» (Там же. С.32).

В былые времена Финляндия нередко становилась полем сражений между русскими и шведскими армиями. С XVIII века чаша весов русско-шведского противостояния начинает склоняться в пользу России. В ходе боевых действий наши войска не раз занимали территорию Финляндии. Однако, как это часто случалось во времена Российской Империи, плоды побед русского оружия сводились на нет бездарной внешней политикой. После того, как русские войска задавали шведам очередную трёпку, следовало заключение мира на весьма умеренных условиях. Подобное великодушие, как считали в Петербурге, должно было сделать Швецию союзницей России. Но как гласит известная пословица: «Сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит». «Дружбы» хватало ненадолго, затем шведы снова принимались за старое.

В 1700 году Пётр I начал войну за выход России к Балтийскому морю. После победы в Полтавском сражении 27 июня (8 июля) 1709 года в боевых действиях наступил перелом. 13(24) июня 1710 года русские войска взяли Выборг. В мае 1713 года после недельного обстрела русской артиллерией шведы оставили Гельсингфорс. В конце августа того же года русские овладели Або (ныне Турку) — важнейшим из тогдашних финляндских городов. С 1714 по 1721 год вся территория Финляндии находилась под русским владычеством и управлялась нашими властями. Тем не менее, согласно подписанному 30 августа (10 сентября) 1721 года Ништадтскому мирному договору Россия получила лишь Прибалтику, Ижорскую землю и часть Карелии, в то время как Финляндия возвращалась Швеции.

В ходе следующей русско-шведской войны 1741—1743 гг. территория Финляндии была вновь занята русскими войсками. 18(29) марта 1742 года императрица Елизавета Петровна обратилась к местным жителям с особым манифестом, в котором обещала им своё покровительство, если они не станут воевать против русских. Если же финляндцы пожелали бы отделиться от Швеции, то императрица готова была создать из Финляндии самостоятельное государство под русским скипетром. Однако эта попытка склонить финское население на нашу сторону успеха не имела. В результате Елизавета, надеясь вовлечь Швецию в орбиту русской политики, ограничилась более чем скромными территориальными приобретениями. Русские войска были выведены с занятых земель, расчёты же на союз со Швецией вскоре с блеском провалились. Шведский наследник Адольф Фридрих оказался сторонником Пруссии и покровителем антирусских группировок шведской знати.

 

ВОЙНА ПРОТИВ «СТАРШЕГО БРАТА»

 

В 1788 году началась очередная русско-шведская война. В Стокгольме надеялись взять реванш за прошлые поражения. Момент для этого был выбран как нельзя более подходящий. Россия вела тяжёлую войну с Турцией (1787—1791). У западных границ поднимали голову поляки, униженные и оскорблённые недавней утратой украинских и белорусских земель. Не обошлось без «пятой колонны» и внутри страны. В России всё шире распространялось масонство. Особой популярностью у тогдашней русской аристократии пользовались масонские ложи шведской системы «строгого наблюдения».

Помимо пышных ритуалов, необходимости для членства в ложе непременно иметь дворянское происхождение и прочей мишуры, у этой системы имелись две интересных особенности. Во-первых, масоны низших степеней были обязаны беспрекословно повиноваться своим высокопоставленным «братьям». Во-вторых, во главе этой масонской иерархии стоял не кто иной, как король Швеции Густав III, носивший одновременно титул Великого правящего мастера шведского масонства. Когда летом 1777 года Густав III посетил Петербург, российские масоны устроили ему торжественное чествование в ложе «Аполлона», причём произошло это 27 июня (8 июля) — в день, когда все порядочные русские люди отмечали очередную годовщину победы при Полтаве.

В феврале 1778 года в Петербурге был открыт так называемый «Капитул Феникса», игравший роль тайного масонского правления для лож шведской системы в России. В свою очередь, вся деятельность «Капитула» направлялась и контролировалась из Стокгольма — сперва непосредственно шведским королём, а с 1780 года — его братом, герцогом Карлом Зюдерманландским, которому Густав III передал должность Великого мастера.

Таким образом, сложилась явно ненормальная ситуация, когда целый ряд знатных вельмож Екатерины II оказался в подчинении у брата шведского короля. Хотя и с оговоркой, что они должны ему повиноваться, если это не противоречит их долгу в отношении собственного монарха. Вступавшие в масоны приносили клятву:

 

«Повиноваться ему (Карлу Зюдерманландскому — И.П.) во всём, что не противно верности, повиновению и покорности, которыми я обязан моим законным государям и как светским, так и церковным законам этой Империи» (Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917. С.46).

 

Нетрудно догадаться, что Екатерину II подобное положение дел не устраивало.

 

«Её Величество почла весьма непристойным столь тесный союз подданных своих с принцем крови шведской. И надлежит признаться, что она имела весьма справедливые причины беспокоиться о сём» (Там же. С.47).

 

К сожалению, русская императрица отличалась излишней гуманностью и мягкосердечием по отношению к внутренним врагам Империи. Как писал в 1790 году Екатерине II московский генерал-губернатор князь А.А.Прозоровский:

 

«Нам прислано было на заведение оного (т.е. масонства — И.П.) из Швеции 500 червонных, о чём и до сведения Вашего величества дошло, и Вы принять сие изволили с гневом, но наконец сие осталось в забвении» (Соколовская Т.О. Капитул Феникса. Высшее тайное масонское правление в России (1778—1822 гг.). Пг., 1916. С.8).

 

Среди контролировавшихся шведами российских масонских структур особого внимания заслуживает основанная 12(23) сентября 1779 года кронштадтская ложа «Нептуна к надежде». Возглавлял её адмирал Самуил Карлович Грейг, англичанин по национальности, перешедший в 1764 году на русскую службу из британского флота и с 1775 года занимавший должность главного командира Кронштадтского порта. Общее число её членов составляло 86 человек, в основном это были морские офицеры.

20 июня (1 июля) 1788 года, за день до начала войны, шведский флот вошёл в Финский залив. Его командующий, тот самый герцог Карл Зюдерманландский, рассчитывал внезапным нападением разгромить русские военно-морские силы. 6(17) июля западнее острова Гогланд произошло сражение между шведами и Балтийской эскадрой под командованием адмирала Грейга. Силы сторон были сопоставимы: у шведов 15 линейных кораблей и 8 фрегатов, у русских — 17 линейных кораблей и 8 фрегатов, русские имели некоторое преимущество за счёт большего числа кораблей и пушек.

Во время боя адмирал Грейг запретил использовать против шведов зажигательные ядра, мотивируя это соображениями «человеколюбия». Нетрудно догадаться, что «человеколюбие» оказалось односторонним — только на корабле самого Грейга от неприятельских снарядов трижды загорались паруса.

Но это ещё не всё. Как пишет в своём труде «История войн на море» германский адмирал Альфред Штенцель:

 

«По утверждению шведов, они только потому могли так долго держаться со своим более слабым флотом против сильнейшего русского, что всё время стреляли парными круглыми ядрами, русские же большей частью стреляли картечью» (Штенцель А. История войн на море. В 2-х т. Т.2. М., 2002. С.425).

 

Как известно, в морских сражениях того времени следовало стремиться поскорее выбить из строя как можно больше неприятельских кораблей. Соединённые между собой цепью спаренные ядра, которые использовали шведы, весьма эффективны против корабельных снастей. Картечь же предназначена для уничтожения скоплений живой силы противника, ею стреляют, чтобы очистить палубу вражеского корабля перед абордажем. Поскольку идти на абордаж Грейг не собирался, в данных обстоятельствах стрельба картечью была бессмысленной.

Тем не менее, несмотря на подобные граничащие с предательством приказы, исход Гогландского сражения оказался для русских в целом благоприятным. В ходе шестичасового боя каждая из сторон потеряла по одному линейному кораблю. На следующие день шведы, не возобновляя боевых действий, отступили. Достигнут подобный результат был отчасти вопреки воле Грейга. В отправленном после сражения письме он оправдывался перед своим верховным масонским начальником герцогом Карлом Зюдерманландским, что несколько зажигательных ядер были выпущены с другого корабля без его ведома.

Остаётся лишь сожалеть, что явное вредительство, за которое человеколюбивого адмирала следовало бы вздёрнуть на ноке реи собственного флагмана, осталось безнаказанным. Впрочем, к счастью для России, осенью 1788 года Грейг скоропостижно скончался, а масонские ложи «Нептуна» и «Аполлона» в конце того же года по личному распоряжению императрицы Екатерины всё-таки закрыли.

В Швеции тоже имелась собственная «пятая колонна». Недовольные тем, что король начал войну с Россией, не получив на то согласия риксдага, офицеры шведской армии подняли мятеж, получивший название Аньяльского. Этим воспользовались финские сепаратисты. Один из их лидеров, майор Егергорн, отправился в Петербург, где представил Екатерине II проект отделения Финляндии от Швеции. Однако императрица дала уклончивый ответ, заявив, что вступит в переговоры только с законными представителями финского народа. Когда Егергорн возвратился в армию, настроение там уже переменилось. Король подавил заговор. Лидеры финских сепаратистов бежали в Россию и были приняты на русскую службу. Что же касается войны, то она закончилась «вничью»: согласно заключённому 3(14) марта 1790 года Верельскому миру никаких территориальных изменений не произошло.

 

БЕЗОПАСНОСТЬ ИМПЕРСКОЙ СТОЛИЦЫ

 

Наконец, в феврале 1808 года началась последняя русско-шведская война. На этот раз было твёрдо решено присоединить Финляндию к России. Дело в том, что согласно одному из секретных условий договора, заключённого 25 июня (7 июля) 1807 года во время встречи Наполеона и Александра I в Тильзите, Россия получила право отобрать Финляндию у Швеции, если последняя откажется присоединиться к союзу Франции и России против Англии. При этом Наполеон справедливо указал, что Швеция, примыкая столь близко к столице России, является её «географическим врагом» (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.94).

И действительно, ещё с новгородских времен Финляндия являлась традиционной базой для шведской агрессии. Сами финны составляли значительную часть вторгавшихся на российскую территорию шведских войск, отличаясь даже по свидетельству самих шведов особым зверством:

 

«После сражения при Добром также были убиты пленные; один из высших шведских офицеров помиловал русского подполковника, чтобы попробовать вытянуть из него какие-нибудь сведения, но финский солдат ринулся вперёд с криком: “Только не давать пощады, господин, мы сыты по горло такими, как он, добрый господин!” — и проткнул шпагой беззащитного человека» (Энглунд П. Полтава. Рассказ о гибели одной армии. М., 1995).

 

Понятно, что иметь таких соседей под Петербургом, было столь же невозможно, как терпеть в наши дни базу Шамиля Басаева где-нибудь в Звенигороде или Сергиевом Посаде. Поэтому на сей раз наступление было начато весьма решительно. Уже 18 февраля (1 марта) 1808 года русский отряд сходу взял Гельсингфорс, а 10(22) марта русские войска вошли в Або. 16(28) марта была опубликована декларация:

 

«Его Императорское Величество возвещает всем державам европейским, что отныне часть Финляндии, которая доселе именовалась шведскою, и которую войска российские не иначе могли занять, как выдержав разные сражения, признаётся областью, российским оружием покорённою, и присоединяется навсегда к Российской Империи» (Бородкин М.М. Справки о «конституции» Финляндии. СПб., 1900. С.16). 20 марта (1 апреля) того же года последовал манифест к населению России, в котором значилось: «Страну сию, оружием Нашим покорённую, Мы присоединяем отныне навсегда к Российской Империи, и, вследствие того повелели Мы принять от обывателей её присягу на верное Престолу Нашему подданство» (Там же).

 

В ноябре 1808 года Александр I принял депутацию представителей всех финляндских сословий. Во главе её стоял барон Карл Эрик Маннергейм, прадед знаменитого маршала. Депутаты благодарили Государя за многие его милости, проявленные к Финляндии.

Благодарить было за что. «Властитель слабый и лукавый, плешивый щёголь, враг труда», как охарактеризовал Александра I Пушкин, отличался прямо-таки патологическим умением приносить интересы своего народа в жертву «мировому общественному мнению». В этом его сумел превзойти разве что Горбачёв. Не удивительно, что вошедшим в состав Российской Империи Польше и Финляндии «Александр Благословенный» предоставил множество поблажек, которых не имели его русские подданные.

Несмотря на это, особого энтузиазма насчёт отделения от Швеции местное население не испытывало. Фактически наша армия сражалась с финскими войсками под шведским командованием. Более того, на севере Финляндии против нас вместе с регулярной армией воевали финские партизаны. Тем не менее, Швеция проиграла войну и согласно подписанному 5(17) сентября 1809 года Фридрихсгамскому мирному договору, вся Финляндия отходила к России.

 

КОНСТИТУЦИЯ, КОТОРОЙ НЕ МОГЛО БЫТЬ

 

Ещё до заключения мира, в городе Борго был созван финляндский сейм из представителей четырёх сословий — дворянства, духовенства, горожан и крестьян. При его открытии 16(28) марта 1809 года Александр I произнёс речь на французском языке (ну естественно, на каком ещё языке может выступать перед своими подданными русский царь!), в которой заявил:

 

«Я обещал сохранить вашу конституцию, ваши коренные законы; ваше собрание здесь удостоверяет исполнение моих обещаний» (Энциклопедический словарь. Т.XXXVI. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.4).

 

В последующие годы пресловутая финская «конституция» стала предметом политических спекуляций. Как финские националисты, так и советские историки обвиняли царские власти в её систематическом нарушении. Поэтому следует сразу же разобраться, что имел в виду российский монарх.

Так как Финляндия являлась всего лишь шведской провинцией, никакой финской конституции в природе не существовало. Под ней могли подразумеваться лишь действовавшие на тот момент шведские конституционные акты — Форма правления 1772 года и Акт соединения и безопасности 1789 года. Однако дело в том, что Александр I с самого начала не придерживался требований, предъявляемых к главе государства этими документами.

Становясь Великим князем Финляндским, он должен был согласно §8 Акта соединения и безопасности, собственноручно подписать этот Акт, однако он его не подписал. Точно так же, вопреки Форме правления, русский император не произнёс конституционной присяги, в которой он должен был заявить, что отвергает «ненавистное единодержавие». Хотя во время сейма в Борго речь о ней заводилась депутатами фон Мораном и бароном Маннергеймом, однако им указали на неприменимость этой присяги.

Вопреки §33 Формы правления, воспрещающему назначение генерал-губернатора, Александр I установил в Финляндии эту должность. §10 Формы правления и §1 Акта соединения и безопасности требовали, чтобы страна управлялась без участия «чужих иностранных людей». Вопреки этому, император назначил русского сановника Сперанского канцлером Абоского университета, а пост финляндского генерал-губернатора, сменив шведского перебежчика Спренгтпортена, в том же 1809 году занял генерал М.Б.Барклай де Толли. О таких «мелочах», что правящий монарх должен был исповедовать лютеранство (§1 Формы правления) и, будучи чужестранцем, не имел права выезжать из государства без согласия своих советников из шведских людей (§7 Формы правления), я уж и не говорю.

Таким образом, возникла юридически неопределённая ситуация. С одной стороны, русский монарх пообещал сохранить конституцию, с другой — ряд её существенных положений совершенно не мог быть применим на территории Российской Империи. Поэтому вполне понятен отзыв профессора Гельсингфорского университета И.В.Росенборга, который в 1857 году заявил:

 

«так называемые основные законы Финляндии темны и двусмысленны в своих выражениях и отчасти не заключают в себе того, что в них ищут...» (Бородкин М.М. Справки о «конституции» Финляндии. СПб., 1900. С.29—30).

 

Если придерживаться буквы закона, получается, что формально царские власти действительно постоянно и цинично попирали финляндскую конституцию. Достаточно сказать, что ни один из русских императоров так и не принял лютеранства. Если же следовать духу обещания Александра — «сохранить коренные законы» Финляндии, то есть сохранить в повседневной жизни Финляндии шведские законы и обычаи, то это было выполнено с лихвой.

 

ПОБЛАЖКИ ДЛЯ «ЖЕРТВ ОККУПАЦИИ»

 

Управление великим княжеством было организовано следующим образом. В Петербурге финскими делами занимался министр статс-секретарь (до 1826 года его функции выполняла Комиссия финляндских дел). С 1811 по 1899 год на эту должность назначались исключительно уроженцы Финляндии. Министр статс-секретарь ведал императорской канцелярией, занимавшейся всеми делами гражданского управления Финляндией, докладывал эти дела императору и сообщал высочайшие повеления финляндскому генерал-губернатору.

Исполнительная власть в Финляндии возглавлялась генерал-губернатором. Также имелся финляндский правительствующий совет, в 1816 году переименованный в императорский сенат. Он состоял из двух департаментов: судебного, являвшегося высшей судебной инстанцией, и хозяйственного, заведовавшего гражданским правлением и фактически представлявшего собой совет министров. Члены сената назначались из финляндских граждан.

В 1823 году был Высочайше утверждён порядок рассмотрения дел, касающихся Финляндии, согласно которому постановления русского правительства должны быть «сообразны с законами и учреждениями края и удобны... там для исполнения». Такое положение неизбежно вело к отклонению неугодных законов, что, в свою очередь, влекло за собой необходимость всё больше и больше учитывать внутрифинляндские основные законы, издавать акты, работающие на развитие автономии Финляндии.

Государственным языком Великого княжества оставался шведский. Впрочем, Александр I планировал постепенно ввести в Финляндии русский язык. Так, §6 Положения об учреждении правления в Новой Финляндии (т.е. территории, приобретённой Россией согласно Фридрихсгамскому миру) от 19 ноября (1 декабря) 1808 года предписывал

 

«все дела производить на ныне употребляемом в Финляндии [шведском] языке, доколе не войдёт в употребление Российский» (Бородкин М.М. Справки о «конституции» Финляндии. СПб., 1900. С.23).

 

6(18) июня 1812 года император издал рескрипт с повелением назначить во все школы Финляндии учителей русского языка и требовать, чтобы

 

«все молодые люди Финляндии, намеревающиеся вступить в государственную службу, обязаны были публично доказать познания свои в русском языке» (Там же).

 

Для введения в действие этого закона назначался шестилетний срок.

Эта мера не понравилась чиновникам из финляндского сената и Комиссии финляндских дел. Не смея настаивать на отмене неприятного им закона, они начали постепенно его саботировать. В 1824 году они добились, в виде «временной меры», освобождения от знания русского языка теологов, затем в 1831 году от этой обязанности были освобождены, «впредь до нового распоряжения», преподаватели гимназий и других общественных учебных заведений. Постепенно от знания русского языка были освобождены и остальные чиновники края, кроме чиновников канцелярии генерал-губернатора и статс-секретариата.

При шведах финские войска были организованы по поселенной системе. Чтобы избавиться от рекрутских наборов, города и сельские общины во второй половине XVIII века заключили с правительством особые контракты, по которым обязались содержать оговоренное число солдат. Каждому солдату отводились изба и участок земли, крестьяне обязывались платить ему вознаграждение и помогать в полевых работах. В мирное время поселенные войска собирались только летом на несколько недель учебных сборов. Кроме того, в Финляндии имелось небольшое количество постоянных войск, содержавшихся за счёт казны. Общая численность войск в Финляндии доходила до 21 600 человек.

Разумеется, о том, чтобы обременять новых российских подданных рекрутскими наборами наравне с русскими крестьянами, не могло быть и речи. Как заверил Александр I собравшихся в Борго депутатов сейма:

 

«кроме учреждения милиции и образования регулярных войск на собственные Его Величества средства, никакой другой способ рекрутской или же военной конскрипции не будет иметь места в Финляндии» (Энциклопедический словарь. Т.XXXVа. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.940).

 

Более того, вскоре последовали новые поблажки. Манифестом от 15(27) марта 1810 года отбывание натуральной повинности по поселенной системе было приостановлено, чтобы «предоставить стране отдых и возможность финансовых сбережений». Манифестом от 20 июля (1 августа) того же года взамен этой повинности была введена так называемая вакантная подать в размере вдвое меньшем того, что стоило содержание солдат-поселенцев (Там же).

Тем не менее, финские войска в составе российских вооружённых сил всё-таки появились. Начало им положили созданные в 1812 году три егерских полка. В дальнейшем укомплектованные уроженцами Финляндии части и подразделения подвергались неоднократным переформированиям. Постоянно существовал лишь лейб-гвардии Финский стрелковый батальон. Как и обещал Александр I, в финских войсках служили исключительно добровольцы. С 1812 по 1854 год их численность колебалась от 1600 до 4500 человек.

Впрочем, помимо заботы о благосостоянии своих финских подданных, император попросту не слишком доверял местным жителям, считая, что «национальное вооружение может иметь нежелательные последствия». Как ни странно, на гораздо более враждебных к России поляков подобные опасения не распространялись.

Недоверие, скорее всего, было напрасным. Зачисленные в русскую армию финские добровольцы честно выполняли свой воинский долг. В 1831 году лейб-гвардии Финский стрелковый батальон принял участие в усмирении бунтующей польской шляхты, за что 6(18) декабря ему было пожаловано георгиевское знамя. В 1849 году в составе русской гвардии батальон был отправлен подавлять революцию в Венгрии, в 1877—1878 гг. он участвовал в русско-турецкой войне.

Финансовая система Финляндии также была практически независимой от общероссийской. С самого начала Великое княжество представляло собой особую таможенную область с отдельным таможенным управлением. При этом финляндская таможенная политика резко отличалась от имперской, и с течением времени эта разница всё более усиливалась. Что касается налогов и вообще денежных средств Великого княжества, то император Александр I объявил, что они будут употребляться только на нужды самой страны. Едва ли не единственным, что связывало Финляндию с Россией в сфере финансов, был рубль в качестве денежной единицы.

В довершение всего 11(23) декабря 1811 года в состав Великого княжества была передана Выборгская губерния, включавшая в себя земли, отошедшие к России по мирным договорам 1721 и 1743 годов. За 90 лет нахождения в составе Российской Империи она значительно обрусела и многие её жители «никакого, кроме русского языка» не знали (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.127). Тем не менее председатель Комиссии финляндских дел шведский перебежчик Г.М.Армфельт предпринял энергичные меры, чтобы как можно быстрее удалить из губернии русских чиновников и вообще всё, что там напоминало о России. При этом он заявил: «должно стараться отделаться от варваров (т.е. русских — И.П.) и на их место посадить людей с либеральными принципами» (Там же).

В результате административная граница Финляндии вплотную придвинулась к Петербургу. Пока Финляндия оставалась составной частью Российской Империи, подобная ситуация не была особо страшной. Однако если судить по будущим последствиям, то этим своим поступком «Александр Благословенный» заткнул за пояс даже Никиту Хрущёва, подарившего Крым Украине. Известно, что император Николай I крайне неодобрительно отнёсся к действиям своего брата.

 

«Пример того, что было испробовано с Выборгской губернией, влечёт уже за собою до того важные неудобства, что возможно возвращение её к Империи в собственном смысле слова» (Там же. С.128).

 

Даже уроженец Финляндии министр статс-секретарь барон Р. Ребиндер в 1826 году представил Николаю I доклад о возвращении России наиболее обрусевших частей Выборгской губернии, в первую очередь Карелии, расположенной вблизи столицы и более связанной с русскими губерниями, чем с Финляндией. Будучи финским патриотом, он видел, какое недовольство вызвал поступок Александра I в России и опасался, что из Выборгской губернии создастся «утёс», о который разобьётся самостоятельность Финляндии. Как выразился Ребиндер в одном из частных писем: «Я знаю все трудности, с которыми приходится вам бороться в этой проклятой губернии, дарованной нам небом в своём гневе» (Там же. С.135). Увы, Николай I не проявил должной воли, каковая должна быть присуща самодержцу. Проект Ребиндера поступил на рассмотрение финляндского сената, который высказался против, после чего был отклонён.

Разумеется, советские историки, исходившие из постулата, будто Российская Империя являлась «тюрьмой народов», просто обязаны были отыскать факты угнетения самодержавием несчастных финнов: «Царские власти систематически нарушали конституцию; в 1-й половине 19 в. сейм ни разу не был созван» (Большая Советская Энциклопедия. 2-е издание. Т.45. М., 1956. С.183). Действительно, с 1809 по 1863 год финляндский сейм не собирался ни разу. Однако дело в том, что согласно той самой «конституции» созывать его было вовсе не обязательно. Форма правления 1772 года давала русским императорам на это полное право:

 

«Это не составляло нарушения финских законов, так как периодичность сейма была установлена только сеймовым уставом 1869 года. Избегая крупных реформ, правительство могло управлять без сейма, пользуясь предоставленными короне весьма широкими правами в области так называемого экономического законодательства» (Энциклопедический словарь. Т.XXXVI. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.4).

 

Швеция начала XIX века, чьё законодательство унаследовало Великое княжество, хотя и являлась конституционной монархией, однако её король имел весьма значительные полномочия. Ни Александр I, ни Николай I старались не принимать мер, на которые «по основным законам» требовалось согласие сейма. Или же обходили финляндское законодательство с помощью казуистических уловок. Например, в Высочайшем повелении от 21 апреля (3 мая) 1826 года замена смертной казни финляндским гражданам ссылкой в Сибирь мотивировалась принадлежащим монарху правом помилования.

Впрочем, иногда конституция всё же нарушалась. Так, в 1827 году Николай I «с прискорбием обратил внимание на то, что лица той же веры, которую исповедовал сам Монарх, не имели права вступать на службу края». После чего Высочайшим постановлением было разрешено принимать на государственную службу финляндских граждан православного вероисповедания. Не правда ли, возмутительный пример самодержавного произвола? Как посмел император устранить дискриминацию православных жителей Финляндии, не испросив на то согласия местного сейма? Ведь глядя на него, кто-нибудь из политиков нынешней РФ, чего доброго, додумается потребовать от «государств» Прибалтики прекратить притеснения русскоязычного населения.

Таким образом, после присоединения к Российской Империи Великое княжество Финляндское заняло в ней совершенно исключительное положение. Фактически оно было связано с Россией лишь личной унией. Даже календарь в Финляндии использовался григорианский, в отличие от юлианского календаря в остальной части Империи. Стоит ли после этого удивляться, что «в финском образованном обществе проснулось национальное самосознание» (Энциклопедический словарь. Т.XXXVI. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.4).

Что это за страна, в которой «всё русское чуждо, ко всему русскому относятся враждебно? Здесь достаточно быть русским, чтобы на каждом шагу встретить притеснения, неправду и злобу если не всего населения, то всей интеллигенции без исключения». В этой стране «русские, подобно иностранцам, лишены прав политических, так как не могут ни избирать депутатов сейма, ни сами участвовать в нём. Русским закрыт доступ на военную, гражданскую и духовную службу. Русские, живущие в крае, облагаются налогом в пользу общины, но тем не менее лишены права голоса в городских и сельских общинных собраниях». В этой стране русские дети не имеют возможности учиться на родном языке. Наконец, в этой стране торжественно открывают памятники, прославляющие победы местных вооружённых формирований над русскими войсками.

Современный читатель может подумать, что я описываю одно из нынешних маленьких, но гордых прибалтийских «государств». Нет, это Великое княжество Финляндское, составная часть Российской Империи. А цитаты взяты соответственно из работ П.И.Мессароша (Финляндия — государство или русская окраина? СПб., 1897. С.2) и М.М. Бородкина (Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.161), изданных задолго до рождения и уничтожения СССР.

 

В «ТЮРЬМЕ НАРОДОВ»

 

Как известно, Александр I оставил России в наследство два недоразумения в виде Королевства Польского и Великого княжества Финляндского. Поляки отблагодарили двумя восстаниями (1830–1831 и 1863–1864 гг.) и в результате своего особого статуса лишились. В отличие от кичливой шляхты, медлительные и благоразумные финны до поры до времени вели себя тихо. Поэтому они не только сохранили прежние привилегии, но и приобрели множество новых поблажек.

 

«Царствование Императора Александра II было истинным торжеством сепаратистского движения в Финляндии. Сдерживаемое твёрдой рукой Императора Николая I, но не уничтоженное им, оно чуть не с первых дней нового царствования громко заявило о своём существовании» (Мессарош П.И. Там же. С.25).

 

Ссылаясь на значительный дефицит в торговле Великого Княжества с Россией, финляндские чиновники сумели протащить проект нового торгового положения, предусматривающий создание в Финляндии собственных таможен и таможенной стражи. 20 декабря 1858 (1 января 1859) года это положение было утверждено Александром II.

Таможенная граница между Финляндией и остальной частью Российской Империи существовала и раньше. Однако до этого таможенная служба действовала лишь с российской стороны. Более того, в 1853 году Николай I принял решение о полной ликвидации таможен на финской границе. К сожалению, из-за начавшейся Крымской войны это повеление не было выполнено. Новый же император поступил прямо противоположным образом.

 

«Никому и в голову не пришло подумать о политическом значении этой, по-видимому, неважной меры, — саркастически писал один из современников, — а о существовании повеления Николая I, вероятно, никто и не подозревал» (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. СПб., 1908. С.48).

 

Новое торговое положение увеличило список товаров, допущенных к беспошлинному ввозу из Великого Княжества в Империю, а также значительно расширило предельные нормы для финляндских фабричных изделий, беспошлинный ввоз которых был разрешён лишь в ограниченном количестве. Что же касается ввоза из России в Финляндию, то здесь, наоборот, были установлены ограничения. Так, были обложены пошлинами виноградные вина, сахар, патока, соль, листовой табак. Пошлины были введены и на ряд иностранных товаров, ввозимых из Империи в Великое Княжество.

Но гораздо более важными были политические последствия. Новое торговое положение и таможенный тариф фактически превратили Финляндию из российской провинции в подобие независимого государства. Неудивительно, что благодарный финляндский сенат 19(31) января 1859 года поднёс Александру II особый верноподданнейший адрес.

Вскоре последовала новая монаршая милость. Манифестом от 23 марта (4 апреля) 1860 года в Финляндии была введена собственная денежная единица: марка. Высочайшее объявление от 28 ноября (10 декабря) 1862 года предписывало все подати, повинности и прочие налоги в казну, а также все суммы в заёмных письмах и расписках, договорах и т.п. с 1 июля 1863 года исчислять и выводить в марках и пенни по курсу (Сборник постановлений Великого Княжества Финляндского. 1862. №21. С.1–2).

Некоторое время спустя, в 1877 году, в оборот были введены золотые монеты в 10 и 20 марок. Так по царскому недомыслию Финляндия получила ещё один атрибут государственности.

 

ФИНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ СО ШВЕДСКИМ АКЦЕНТОМ

 

Являясь составной частью Шведского королевства, Финляндия не располагала ни административной, ни даже культурной автономией. Официальным языком был шведский. На этом языке говорило дворянство и весь образованный слой общества, на нём велось обучение, печатались книги. Финский же считался языком простолюдинов.

После присоединения Финляндии к Российской Империи такое положение продолжало сохраняться. С попустительства русских монархов государственным языком оставался шведский, а все административные посты в Великом Княжестве, за исключением должности генерал-губернатора, занимали местные уроженцы.

Тем не менее, благодаря полученному автономному статусу, в среде финской интеллигенции началось национальное движение. У истоков его стоял Элиас Лёнрот, собравший и опубликовавший финский эпос «Калевала». В начале 1830-х Лёнрот основал «Финское литературное общество». Сторонники этого движения получили название «финноманов». Их кредо сформулировал приват-доцент Гельсингфорского университета Адольф Ивар Арвидсон: «Мы не шведы, русскими мы не желаем быть, а потому будем финнами» (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.410). Признанным лидером финноманов вскоре стал Иоган Вильгельм Снельман, бывший директор гимназии. В 1846 году для пропаганды идей финского национального возрождения Снельман вместе с Лёнротом начинают издавать журнал «Litteraturbladet» («Литературный листок»).

Следует сказать, что тогдашний финский язык представлял из себя необработанный набор диалектов. Литературного финского в то время просто не существовало. Языком образованных людей был шведский. Поэтому тот же Снельман писал свои статьи по-шведски. На шведском писал свои вирши и наиболее известный из тогдашних финских поэтов Иоган Людвиг Рунеберг, также один из лидеров финноманского движения, прославившийся как автор сборника стихотворений «Рассказы прапорщика Столя». В этих стихотворениях большей частью воспевались победы финнов над русскими во время войны 1808–1809 гг. Позднее эта книга станет настольной в каждой финской семье. Более того, между собой новоявленные финские патриоты тоже общались по-шведски — вплоть до 1850 года прения в «Финском литературном обществе» велись на шведском языке.

Однако значительную часть населения Великого Княжества составляли этнические шведы, которым идеи «финского национального возрождения» были совершенно чужды. Более того, в этом они усматривали покушение на своё привилегированное положение. В результате вскоре сформировалось шведское национальное движение, так называемые «шведоманы». Основной их целью являлось сохранение доминирующих позиций шведоязычной элиты.

Обе конкурирующие националистические группы были враждебны России и русским. Впрочем, долгое время их деятельность не выходила за рамки «умеренного прогресса в рамках законности», сводясь к саботажу робких попыток царской администрации сблизить Финляндию с остальной частью Империи.

Зато стратегические цели обеих группировок существенно различались. Шведоманы мечтали о возвращении Финляндии в состав Швеции, в то время как финноманы рассчитывали создать в перспективе независимое государство, в котором финны станут господствующей нацией. Были и более приземлённые, сиюминутные интересы, в виде распределения чинов и должностей.

Первоначально шведоманы имели существенное преимущество над своими противниками, поскольку в их руках находились местные органы власти, включая сенат. И они не стеснялись пользоваться «административным ресурсом». В советское время дискриминация финского языка объяснялась происками самодержавия:

 

«Напуганный польским освободительным восстанием 1830–31, революцией 1848–49 в ряде европейских стран и сочувственным отношением к ним передовой финляндской интеллигенции, царизм встал на путь открытой политической реакции... Указ 1850 запрещал печатать книги на финском языке (за исключением религиозных и сельскохозяйственных)» (Большая Советская Энциклопедия. 2-е издание. Т.45. М., 1956. С.183).

 

На самом деле царизм в данном случае совершенно не при чём. Постановление, в силу которого на финском языке разрешено было печатать только книги религиозного характера и по земледелию было принято именно финляндским сенатом.

 

ЛЕЧЕНИЕ СИФИЛИСА ХОЛЕРОЙ

 

Крымская война 1853–1856 годов стала тяжёлым испытанием для Российской Империи. Начатая как война против Турции, она неожиданно для Николая I превратилась в очередную войну объединённой Европы против России. На стороне Турции выступили Англия, Франция и примкнувшая к ним Сардиния. К коалиции были готовы присоединиться и другие европейские державы, включая охваченную реваншистскими настроениями Швецию. Старый король Оскар действовал осмотрительно, но его наследник кронпринц Карл открыто рвался в бой. Обращаясь к войскам на одном из парадов, горячий шведский парень прямо заявил: «Братцы! Я думаю, что нам следует послать к чёрту весь нейтралитет!» (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.95).

Подобные настроения активно подогревались засевшими в Стокгольме финляндскими эмигрантами. Эта компания наперебой уверяла шведские власти, будто Финляндия готова восстать против русского гнёта, а также издавала и переправляла в Великое Княжество агитационные брошюры «Финляндские дела». Организовывал весь процесс тогдашний лидер финляндских диссидентов, носивший истинно финское имя Эмиль фон Квантен. Летом 1856 года он обратился к русским властям с просьбой разрешить ему выехать на постоянное жительство в Швецию. Сделав об этом представление, генерал-губернатор Финляндии граф Ф.Ф.Берг писал: «Так как г-н фон-Квантен, во время пребывания своего в Швеции, политическими сочинениями своими выражал разные для существующего порядка в отчизне его опасные виды, то я, с своей стороны, полагал бы оставить прошение без внимания». Александр II решил по другому, наложив резолюцию: «Дозволить, ибо одним негодяем будет в Финляндии меньше» (Там же. С.95).

Что могли противопоставить этому российские власти? Понятно, что официальные лозунги, вроде «Православия, самодержавия, народности», здесь не работали. И тут на помощь царским сатрапам неожиданно пришёл Снельман. На страницах своего «Литературного Листка» он начал борьбу с окопавшимися в Стокгольме эмигрантами. Резко осуждая их действия, он отказывался видеть в них представителей финских интересов, поскольку по своему происхождению они в основном принадлежали к шведам.

Действуя подобным образом, Снельман следовал заповеди приват-доцента Арвидсона, высказанной им ещё в 1839 году: «Если финны желают когда-либо выступить, как самостоятельная нация, то они должны прежде всего отделиться от материнской земли, т.е. Швеции, с которой они чересчур близко связаны любовью и мыслями, чтобы получить возможность думать на свой лад» (Там же. С.406).

Обрадованный такой поддержкой, генерал-губернатор Берг, в свою очередь, начал покровительствовать финноманам. В январе 1856 года, невзирая на неудовольствие шведоязычных чиновников, Снельман получил должность профессора философии Гельсингфорского университета.

Когда в марте 1856 года Александр II посетил Гельсингфорс, Берг подал ему записку, в которой предлагал ряд мер по расширению прав финского языка: ассигновать сумму на содержание в уездах и приходах переводчиков для перевода правительственных постановлений на финский язык, а также учредить на счёт казны финскую газету. 11(23) марта император одобрил эти предложения.

В мае 1857 года на выпускные торжества в Гельсингфорском университете прибыла делегация шведских преподавателей из Упсальского университета. На прощальном ужине 18(30) мая молодой учёный Адольф Норденшельд провозгласил тост за будущее Финляндии:

 

«Почему бы и нам, финляндцам, не позволить себе помечтать о грядущем? ... В нас живёт сознание наших прав на свободу и узы, которые в течении 50 лет были оборваны, вновь начали завязываться, и таким образом, в той борьбе, которую ведём с тёмными силами, мы не стоим одинокими на поле брани» (Там же. С.93).

 

И вновь Снельман в своём «Литературном Листке» осудил выходку Норденшельда, назвав его речь выражением дешёвого либерализма.

В качестве ответной милости в 1858 году последовало распоряжение вести приходские протоколы на финском языке в тех приходах, где богослужение велось на этом же языке. Тогда же Гельсингфорский университет получил разрешение употреблять финский язык на академических диспутах.

С 1860 года сборник постановлений Великого Княжества Финляндского, который ранее печатался на шведском и русском языках, стал издаваться также и на финском языке. В начале того же года генерал-губернатор ходатайствовал разрешить печатать учебную литературу на финском языке и 26 января (7 февраля) 1860 года получил на это Высочайшее соизволение. Благодаря его содействию, «Финское литературное общество» получило возможность издать на финском языке Общее Уложение 1734 года.

Как мы видим, плодотворное сотрудничество Берга и Снельмана продолжалось. Политика лечения шведского сифилиса финской холерой набирала обороты. При этом генерал-губернатор самонадеянно полагал, будто он держит ситуацию под контролем. Так, в письме министру статс-секретарю по делам Финляндии графу Армфельту от 14 апреля 1856 года Берг, выразив своё полное удовольствие по поводу строгой критики, высказанной Снельманом по адресу шведских корреспонденций и газетных статей о Финляндии, говорил следующее:

 

«Что же касается той будущности, которую предсказывает финскому народу г. Снельман, то, говоря, между нами, я плохо верю в его пророчество. Мне кажется, что это племя вовсе не предназначено играть какую-нибудь роль среди цивилизованных народов Европы. Но оно должно нам послужить средством для окончательного освобождения Финляндии из-под влияния Швеции. И к этому мы прежде всего должны стремиться. Финскому народу следует дать хорошее религиозно-нравственное воспитание и сельскохозяйственное образование; далее, можно покровительствовать его народной поэзии, а вообще надлежит выяснить финнам, что наше управление лучше и выгоднее шведского. Что же касается прочих финноманских мечтаний, выходящих за пределы начертанных мною здесь рамок, то всё это производит на меня впечатление мыльных пузырей» (Там же. С.65–66).

 

МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ НОВОДВОРСКИЙ

 

Тем временем на горизонте вновь сгустились тучи. В воздухе запахло очередным походом объединённой Европы против России. Взойдя на престол, Александр II отменил особое военно-полицейское управление, существовавшее в Польше после бунта 1831 года, даровал политическим преступникам амнистию, а полякам многие льготы. Как и следовало ожидать, спесивые шляхтичи увидели в этом лишь признак слабости. Начались волнения, а в январе 1863 года вспыхнул открытый мятеж.

Тут же выяснилось, что несмотря на старания прозападной либеральной пропаганды, десятилетиями лепившей романтический образ польских «борцов за свободу», русское общество ещё недостаточно прониклось общечеловеческими ценностями. Господствовавшие в нём настроения сводились к формулировке: «Наше право на Царство Польское есть крепкое право: оно куплено русской кровью» (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.150).

Разумеется, сразу же поднялся истеричный вой «прогрессивной общественности».

 

«Всю Россию охватил сифилис патриотизма!» — сокрушался А.И.Герцен (Керсновский А.А. История русской армии в 4 томах. Т.2. М., 1999. С.200). Герцену вторил другой эмигрант, известный революционер-анархист М.А.Бакунин: «Я громко отрекаюсь от русского государственно-императорского патриотизма и буду радоваться разрушению Империи, откуда бы оно ни шло» (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.138).

 

В своей газете «Колокол» Герцен призывал убивать «проклятых русских офицеров, гнусных русских солдат» (Керсновский А.А. Там же). В течении 1863 года в издаваемой финляндскими эмигрантами в Стокгольме газете «Aftonbladet» было опубликовано несколько подстрекательских статей Бакунина. Он надеялся, что Финляндия поднимется вместе с Польшей, чтобы отвоевать себе свободу и самостоятельность, и в таком случае русский анархист обещал протянуть ей свою руку.

 

«В крае появилась партия финноманов и мы не можем не симпатизировать ей, так как она национальна и демократична. Кроме того, силою вещей, она враждебна петербургскому двору и союзна Швеции. Финские патриоты желают политической и административной автономии и они, конечно, скорее получат её в союзе со Швецией, чем под русским мертвящим покровительством» (Бородкин М.М. Там же. С.137).

 

Взбунтовавшаяся шляхта, а также сочувствующие ей духовные прадеды Новодворской прекрасно понимали, что без военного вмешательства западных держав мятеж обречён. Главную роль в предстоящей интервенции должны были сыграть Франция и Англия. Но и Швеции тоже отводилась важная роль.

Чтобы способствовать вступлению Швеции в войну против России, Бакунин под именем Анри Суля (Henri Soule) лично отправился в Стокгольм, где, невзирая на протесты русского посла Дашкова, был встречен с распростёртыми объятиями. На устроенном в его честь банкете Бакунин заявил, что протягивает руку шведским патриотам. Как мы видим, по мнению подобных деятелей, осуждению подлежит не всякий патриотизм, а только русский.

Ради того, чтобы посильней напакостить своей Родине, этот революционер был готов даже поступиться анархическими убеждениями. Отправившись на поклон к шведским министрам, Бакунин в конце концов добился аудиенции у брата шведского короля, а по некоторым сведениям, был принят и самим Карлом XV. Пытаясь убедить шведов начать войну с Россией, он утверждал, будто русские крестьяне готовы восстать против ненавистного самодержавия.

Одновременно с Бакуниным в Швецию из Лондона прибыл под именем Магнус Беринг сын Герцена, которому были даны рекомендательные письма к фон Квантену. Планировалось, что Герцен-младший сперва займётся агитацией в Швеции, а затем отправится в Финляндию. Однако молодой человек оказался на редкость благоразумным и дальше Стокгольма не поехал.

Увы, к разочарованию революционеров-русофобов, Швеция была уже не та. Когда выяснилось, что никто из великих держав не собирается воевать с Россией из-за поляков, она тоже не рискнула выступить. В довершение всего Бакунин вдрызг разругался с фон Квантеном, сочтя его недостаточно горячим и революционным парнем.

 

СУРЖИК ПО-ФИНСКИ

 

Тем временем неутомимый Снельман продолжал свою агитацию. В статье «Война или мир для Финляндии», опубликованной в №5 «Литературного Листка» за 1863 год, он проанализировал, к чему приведёт вмешательство Швеции в дела России. По мнению Снельмана, вступление шведских войск в Финляндию означало бы «братоубийственную войну». Описав все «прелести» боевых действий на финской территории, он советовал своим соотечественникам образумиться и не создавать поводов для превращения их Родины во вторую Польшу. Подобные аргументы действовали на практичных финнов посильней всякой патриотической пропаганды.

Разумеется, подобное усердие просто не могло остаться без награды. Согласно Высочайшему объявлению от 28 января (9 февраля) 1863 года в начальных школах и гимназиях Финляндии отменялось обязательное преподавание русского языка. Мотивировалось это тем, что

 

«чрез это представляется возможность к более основательному изучению не только необходимых для каждого финляндского гражданина финского и шведского, но и латинского и немецкого языков, служащих основанием учёному образованию вообще и составляющих условие для более обширных занятий науками» (Сборник постановлений Великого Княжества Финляндского. 1863. №2. С.1–2).

 

Впрочем, «ученикам, желающим обучаться русскому языку, следует доставить случай к изучению оного, но лишь в экстренные часы, без уменьшения числа уроков, назначенных для прочих предметов» (Там же. С.2).

 

Одновременно отменялся экзамен по русскому языку при поступлении в студенты Гельсингфорского университета. Высочайшим объявлением от 29 апреля (11 мая) того же года там было разрешено читать лекции на финском языке.

Наконец, согласно Высочайшему постановлению от 20 июля (1 августа) 1863 года финский язык уравнивался в правах с государственным шведским. Снельман наконец добился своего и мог торжествовать, а российский император вскоре назначил его членом финляндского сената.

Финский язык должен был войти в официальное делопроизводство не сразу. Для этого отводился срок 20 лет. Высочайшее постановление о введении финского языка в употребление в судебных и административных присутственных местах края от 8(20) февраля 1865 года детализировало сроки и этапы этого процесса.

В подобной отсрочке не было ничего удивительного. Причиной этому была крайняя необработанность тогдашнего финского языка, который представлял набор наречий: эстерботенское, тавастландское, абоское, существенно различающихся между собой. Письменный язык должен был образоваться путём слияния всех этих наречий, на что требовалось несколько десятков лет. Высказывалось опасение, что 20 лет может не хватить.

Опасения оказались не напрасны. Создание литературного финского языка шло с трудом. Зачастую в ходу был своеобразный «суржик» в виде смеси финского и шведского языков. Например, как свидетельствует П.И.Мессарош, в ноябре 1895 года он получил официальный документ из выборгской межевой конторы, в котором «одна фраза написана по-шведски, другая по-фински, и даже в одной фразе встречаются слова финские и слова шведские вместе» (Мессарош П.И. Финляндия — государство или русская окраина? С.125).

 

СЕЙМ «ЕГИПЕТСКИХ РАБОВ»

 

Наконец, в том же 1863 году в Гельсингфорсе был созван финляндский сейм. При его открытии 6(18) сентября «царь-освободитель», как и его августейший дядюшка полвека назад, произнёс речь на французском языке. Разумеется, выучить русский за время пребывания в составе Российской Империи депутатам сейма было как-то недосуг. Да и императору несолидно на русском языке выступать: всё-таки первый дворянин государства, а не мужик сиволапый.

 

«Нас, приезжих, принимали и чествовали со всем радушием, какое только они способны были проявить. Но должно признаться, что мы всё-таки чувствовали себя в Финляндии, как в иностранном государстве. — отмечал сопровождавший Александра II военный министр Д.А.Милютин. — Особенно коробило нас полное отсутствие русского языка и французские речи пред Русским Императором финляндских его подданных» (Милютин Д.А. «...Мы всё-таки чувствовали себя... как в иностранном государстве» // Родина. 1995. №12. С.22).

 

Согласно унаследованному от Швеции законодательству, сейм состоял из четырёх палат и формировался по сословному принципу. От 1600 дворян на сейме было 148 представителей, 2928 членов духовного сословия прислали 32, 8413 избирателей-горожан — 39, а 727417 крестьян — 48 депутатов (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.174). Весьма примечательно, что 48 тысяч православных жителей Финляндии не были представлены ни одним депутатом, ни в палате духовенства, ни среди других сословий. Подобная картина повторилась и на сейме 1867 года. И лишь на сейме 1872 года среди депутатов-крестьян оказался исповедующий православие Семён Ратинен.

Созывая сейм в самый разгар польского мятежа, Александр II хотел показать своим финляндским подданным, что хорошее поведение не остаётся без награды, о чём он прямо сказал в своей речи:

 

«Вам, представители Великого Княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого... либеральные учреждения, далеко не быв опасными, делаются гарантией порядка и безопасности» (Энциклопедический словарь. Т.XXXVI. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.5).

 

Однако, как показали дальнейшие события, депутаты не вняли намёку монарха.

Работа дворянской палаты началась с обсуждения вопроса о стульях, поставленных не в указанном законом порядке. Чтобы расставить их надлежащим образом, потребовалось всего лишь два часа дебатов. После чего трибуна сейма была немедленно использована для демонстрации ущемлённого национального достоинства. Трое депутатов-дворян — Шанц, Уггла и Брун — являлись русскими чиновниками. На этом основании их попыталась лишить полномочий, ссылаясь на шведские законы, запрещающие участвовать в сейме лицам, состоящим на службе иностранного правительства. Таким образом, ряд депутатов сейма недвусмысленно давал понять, что считает Финляндию отдельным от России государством. Наконец большинством 74 голоса против 34 дворянская палата постановило допустить троих депутатов к заседаниям, но с условием, чтобы это постановление не имело силы при открытии будущего сейма (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.178).

Далее один из дворянских депутатов в своей речи сравнил положение Финляндии в царствование Николая I с «временами рабства евреев в Египте» (Мессарош П.И. Финляндия — государство или русская окраина? С.27). Дабы проверить эту идею, я специально заглянул в Ветхий завет, но ни единого сообщения об автономии еврейских рабов в окрестностях пирамиды Хеопса не обнаружил. Видимо, антисемитские фальсификаторы пару страничек выдрали.

А депутаты тем временем продолжали гнуть пальцы. Вскоре на сейме прозвучали требования признания нейтралитета Финляндии в случае войны России с какой-либо державой и учреждения отдельного флота. «Что же более? Чего же недостаёт Финляндии, чтобы при столкновении России с другими державами она не объявила нам войну или, по крайней мере, не сохраняла грозного вооружённого нейтралитета?» — саркастически спрашивал по этому поводу редактор крупнейшей консервативной газеты «Московские ведомости» Михаил Катков (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.193).

Даже во время начатого в 1867 году строительства железной дороги между Петербургом и Финляндией, на которое государственное казначейство Российской Империи выделило субсидию в 2,5 млн. рублей, финляндцы упорно требовали колею европейского образца. Однако на этот раз Александр II настоял на строительстве по русскому образцу, заявив:

 

«Если финляндская железная дорога будет узкоколейной и русский подвижной состав не будет в состоянии передвигаться по ней непосредственно, то в России поднимется такая буря против Финляндии, что не в Моих силах будет защитить финляндцев» (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. С.158).

 

РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ ПРОТИВ РУССКОГО ЯЗЫКА

 

Вплоть до 1860-х годов всё обучение в Великом Княжестве велось исключительно на шведском языке. Не было финских школ, но не было и русских учебных заведений. 29 апреля (11 мая) 1866 года было принято Высочайшее постановление об устройстве народного преподавания в Великом Княжестве Финляндском, вводившее обучение на родном языке. В результате к концу XIX века Финляндия фактически являлась страной всеобщей грамотности. Если по переписи 1880 года среди жителей великого княжества обоего пола старше 10 лет неграмотными были 2,5%, то по данным переписи 1890 года — 2,1% (Энциклопедический словарь. Т.XXXVа. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А. Ефрон, 1902. С.947). И это при том, что в целом по Российской Империи неграмотных было свыше 70%.

Однако среди православного населения Финляндии неграмотных в 1890 году было 45,3% (там же). Разумеется, некоторые лица демократической ориентации поспешат объявить это следствием пресловутой русской лени. На самом деле виной всему была политика министерства народного просвещения. К 1895 году в Великом Княжестве имелось всего лишь 4 русских средних учебных заведения (мужская и женская гимназии в Гельсингфорсе, реальное училище и женская гимназия в Выборге) и 15 начальных школ. При этом мужская гимназия в Гельсингфорсе была открыта в 1870 году, а женская — в 1875-м.

Весомую лепту в дело искоренения русского языка в Финляндии внесло православное духовенство. Невзирая на то, что большинство православного населения Выборгской губернии составляли русские и обрусевшие карелы, в приходских православных школах было введено обучение на финском языке. Требования карелов о том, чтобы преподавание шло на русском языке, отвергались под предлогом отсутствия русских учителей.

Богослужение в православных храмах также, как правило, велось на финском языке. Дошло до того, что в Сальминском православном приходе крестьяне наотрез отказывались посещать церковь, если в ней будут служить на финском. Стали служить на церковно-славянском, однако в школе продолжили преподавать по-фински, «за неимением учителей, знающих русский язык» (Мессарош П.И. Финляндия — государство или русская окраина? С.164).

Впрочем, справедливости ради следует сказать, что иногда Александр II всё-таки вспоминал о русскоязычных жителях Финляндии. Так, 21 ноября (3 декабря) 1866 года было издано Высочайшее объявление об обязанности судебных и других присутственных мест Финляндии принимать прошения и документы, писанные на русском языке. Открывая сейм 1872 года, Александр II в своей речи заявил, что

 

«приняв во внимание безуспешность изучения русского языка в училищах, между тем как необходимость в основательном знании этого наречия обнаруживается не только на служебном поприще, но и в практической частной жизни, Я признал за благо ныне повелеть, в связи с преобразованием учебных заведений, вновь ввести в училищах края русский язык в число обязательных предметов» (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.347).

 

Однако подобные минуты просветления случались с государем не часто, после чего он принимался за старое. Так, когда русская община ходатайствовала об учреждении русского периодического издания, Его Величество 22 апреля (4 мая) 1876 года наложил на их прошение резолюцию: «Нахожу основание русского журнала в Финляндии совершенно излишним» (Там же. С.472).

 

ШКОЛА КАДРОВ ДЛЯ МАННЕРГЕЙМА

 

Особую роль сыграли имперские власти в создании идеологической и организационной базы для будущей финской армии, с которой нам пришлось столько возиться уже в советскую эпоху. Когда в России началась подготовка к введению всеобщей воинской повинности, Высочайшим рескриптом от 31 декабря 1870 (12 января 1871) года на имя генерал-губернатора Финляндии было объявлено, что такую же повинность необходимо по справедливости ввести и в Великом Княжестве. 12(24) февраля 1871 года военный министр Д.А.Милютин представил всеподданнейший доклад, в котором признавал необходимым, чтобы финляндцы несли военную службу наравне с прочим населением Империи и сливались с ним в одно целое в армии русской. Главные положения этого доклада были Высочайше одобрены (Энциклопедический словарь. Т.XXXVа. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.941).

Однако не тут то было. 1(13) января 1874 года был утверждён устав о воинской повинности для Российской Империи, однако на Великое Княжество он не распространялся. Тем временем комиссия из представителей всех сословий Финляндии под председательством генерал-лейтенанта Индрениуса к концу 1875 года выработала проект альтернативного устава о воинской повинности для Финляндии, в котором был целый ряд отступлений от общероссийского устава. В частности, раз и навсегда определялась численность постоянных финских войск и устранялась их связь с русской армией. Хотя военный министр Милютин высказался против этого проекта, национальные войска всё же были созданы.

В результате если в России срок действительной военной службы составлял 5 лет, то в Финляндии всего лишь 3 года. В период с 1882 по 1897 год из числа ежегодно призываемых к отбытию воинской повинности в ряды войска в России поступало 36%, а в Финляндии только 9%. Из всей массы населения России находилось на действительной службе 1,6%, а в Финляндии 0,5%. На 1 тысячу мужчин рабочего возраста в рядах армии находилось в России 39,5, а в Финляндии 9,2 (Энциклопедический словарь. Т.XXXVа. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.943).

Очень своеобразно в Финляндии поддерживался и воинский дух армии. Признаком хорошего тона там считалось повсеместное сооружение памятников, посвящённых победам, одержанным в своё время финскими войсками над русскими. Первый раз подобное событие имело место 2(14) июля 1864 года, когда была отпразднована годовщина поражения русских войск у Лаппо. В мероприятии участвовало более 2 тысяч человек. При этом был торжественно открыт памятник, воздвигнутый на средство одного из местных предпринимателей.

В том же 1864 году в №32 газеты «Mikkelin Wiikko Sanomia» было помещено объявление о сборе пожертвований на сооружение памятника, в воспоминание бывшего в Поросальми в 1789 году сражения между русскими и финскими войсками (Бородкин М.М. История Финляндии. Время императора Александра II. С.437). И хотя тогдашним генерал-губернатором бароном П.И.Рокасовским сбор средств был запрещён, общественность не унималась. В 1882 году ей удалось увековечить сражение при Ютасе, а в августе 1885 года был открыт памятник на месте сражения при Вирте Куопиоской губернии, причём в церемонии открытия участвовал местный батальон финских войск. Однако в это время Россией правил уже Александр III, который, узнав о подобных безобразиях, запретил впредь сооружать какие-либо памятники без Высочайшего соизволения.

Ещё финны любили сочинять для своей игрушечной армии марши, прославляющие победы над оккупантами. «Наше “ура” в степях (?!) раздаётся, как тысячи голосов. Долины заговорили, берега откликаются: “Долой отсюда русских!”» (Мессарош П.И. Финляндия — государство или русская окраина? С.200) — вдохновенно писал ректор Гельсингфорского университета Август Альквист, а власти добродушно слушали, как отцы будущих белофиннов разучивали его шедевр (Альквисту пришлось лишь заменить «Долой отсюда русских!» на «Долой отсюда насилие!»).

Но общей картины отдельные запреты не меняли. В целом власти царской России своими неразумными действиями с достойным лучшего применения упорством продолжали старательно пестовать финскую государственность. Создаётся впечатление будто некая неведомая и таинственная сила дала поручение тогдашним правителям России — возьмите народ, никогда не имевший государственности, и создайте ему все её атрибуты.

 

Спецназ России

декабрь 2004

февраль 2005



[1] Автор под Финляндией подразумевает территорию, которая в общем совпадает с нынешними границами государства Финляндия, с чем, строго говоря, вряд ли можно согласиться, имея в виду этнические факторы (прим. ред. ЗЛ).


Реклама:
-