А.Хохлов

 

Пролегомены технологического империализма

 

Последнее десятилетие нынешнего века ознаменовано невиданной концентрацией власти, ресурсов, капитала, средств связи, технологий в руках владельцев транснациональных корпораций. По подсчетам специалистов сегодня практически вся мировая экономика контролируется 238 корпорациями, среди которых около половины принадлежат семейным кланам. Этот узкий круг богатейших людей мира у многих ассоциируется с пресловутым “тайным правительством” (или, как выразился философ Иван Ильин, “мировой закулисой”).

Злую волю “теневого мирового жандарма” многие в России склонны видеть в разрушении аристократической культуры прошлого и в инспирировании российской катастрофы 1917 года. Многие современные отечественные интеллектуалы полагают, что в нынешних бедах русской нации виноваты Римский Клуб, МВФ и другие организации мондиалистского толка.

Тлетворной идеологии технологической модернизации, процессам глобального изменения в политической системе и фрагментации культурных основ современной цивилизации наши патриоты пытаются противопоставить весьма своеобразно интерпретируемый “оледенелый” идеал Российской Империи времен Государя Николая II. Между тем, в упорном игнорировании происходящих вокруг изменений заключается причина слабости новых русских патриотов, сознание которых, можно смело утверждать, остается “оборонным”, а точнее — “диссидентским”.

Попробуем рассмотреть перспективы развития России, русской нации и государственности в контексте происходящих в мире изменений.

 

Империи в общемировых процессах

 

Прежде всего необходимо заметить, что Имперская идея никогда не исчезала, не растворялась в исторических катаклизмах. Современное мироустройство стоит на имперских принципах так же, как и сто, двести лет тому назад. Изменились лишь формы, в которых эта идея репрезентируется в культурной действительности. Как и раньше геополитический интересы империй сталкиваются в зонах повышенной конфликтности — на Балканах, Ближнем востоке, в Закавказье... Соответственно изменившимся условиям конкуренции между империями меняются и стратегии отстаивания национальных интересов крупных держав: торговые войны, миротворческие военные экспедиции, промышленный шпионаж, усиление финансово-кредитной зависимости вечно “развивающихся” регионов. Вместо войн за территории, которые велись в прошлые века, происходит “холодная” война за ресурсы.

Далеки от реальности выводы некоторых аналитиков о стабильности связей внутри экономической и властной пирамиды западных имперских структур. Так, еще недавно процветающие промышленные гиганты вроде “Дженерал Моторс”, сегодня приходят в упадок. Ведущие телекомпании АВС, СВS, NBC уступают эфир мелким телефирмам, удовлетворяющим локальные и частные интересы зрителей. Специалисты по продаже компьютеров заговорили о закате монополии IBM. Тот же характер имеют и политические процессы — вместе с идеологией японской модернизации рушится влияние либерально-демократической партии Японии, в Италии и Испании уходят со сцены проамериканские режимы, Норвегия и Британия проявляют сдержанность в оценке планов объединения Европы, все больше регионов планеты втягиваются в процесс фрагментации, разностороннего утверждения сепаратистских тенденций.

На этом фоне разного рода теории “мирового заговора” выглядят малоубедительно и являются категориями кризисного сознания, характерного для периода кризисной перестройки интеллектуальных элит. Эти теории фактически носят антиимперский, а в скрытой форме — и антигосударственный, характер.

Противоборство имперских систем относится к явлениям естественного порядка. Поэтому естественны и попытки поглощения ими хаотизированных регионов, попытки управлять которыми и контролировать их ресурсы возможно лишь в ситуации тотального (хотя и не всегда явного) господства. Речь идет не только о технологическом доминировании, но и о подчинении своему культурному, цивилизационному влиянию.

Таких возможностей по отношению к России, тем не менее, нет ни у США ни у многих других западных держав. Хотя попытки их культурно-идеологической экспансии становятся более интенсивными по мере ослабления военного, идеологического и геополитического потенциала нашей страны.

Следует признать, что проникновение чуждых культурных модулей в национальное пространство русской имперской системы носит амбивалентный характер: то, что не ассимилируется национальной средой и ментальностью, разрушает цивилизационные основы России, но органично заимствованные идеологемы, модели поведения, ценности способствуют выводу страны из системного кризиса. поэтому совершенно напрасно отдельные русские интеллектуалы приписывают западной плутократии столь огромные способности в умении разрушать другие цивилизации. Западные цивилизационные основы подвергаются не меньшей коррозии, вызванной соприкосновением с русско-православной или исламской цивилизациями.

К проблеме межцивилизационных контактов мы вернемся чуть ниже. Здесь же заметим, что границы современных технологических империй являются не политическими, а культурно-психологическими маркерами. Тем не менее, антагонистические в цивилизационном отношении системы в разной степени, но все же подвержены влиянию общемировых процессов.

 

Тенденции постиндустриального мира

 

Общие тенденции социальных изменений, характерные как для Запада, так и для остального мира, можно консолидировать по трем основным признакам:

1) де-массификация,

2) де-идеологизация,

3) де-централизация.

Безусловно, растущая индивидуализация средств и способов потребления товаров и услуг, свобода выбора стилей жизни и политических доктрин, относительная доступность культурного наследия, подрывают базу тотальных идеологий. Рискнем утверждать, что в XXI веке “восстания масс”, о котором писал Хосе Ортега-и-Гасссет, не произойдет. Впрочем, и радикальной атомизации общества, культуры, власти, также не предвидится.

Дело в том, что на наших глазах меняются лишь формы и способы актуализации властных отношений, а вовсе не сами отношения. Подтверждением могут служить примеры, свидетельствующие о формировании устойчивого стабильного баланса между процессами укрепления частной жизни (например, семья снова становится значимой ценностью для молодого поколения) и повышения авторитета политических институтов.

Примечательно, что и регионализация не затрагивает основных принципов эффективного управления государственной машиной. Что же касается роста локальных сепаратизмов, то причины данного явления лежат в плоскости традиционной дихотомии: конвергентные-дивергентные процессы. При этом усиление дивергентных тенденций обусловлено реакцией местных элит на ослабление центральной власти, вызванное внутренними структурными конфликтами. Иными словами, малейшее отступление от имперской философии влечет за собой жесточайшее наказание провинившегося. Центральные элиты перестают восприниматься в качестве стратегической силы в тот момент, когда они объявляют о демократизации своей сущности.

Другой причиной антицентралистской направленности современной политики следует назвать влияние “революции сознания”. Сегодня самоопределение общественных групп в условиях информационного давления происходит не классических каналов социализации. В конце XX века уже не родители, не социальное окружение влияют на идейно-политический выбор. Самосознание человека определяет структуру и содержание общественных институтов. Границы, разделяющие людей, и социальные группы, являются воображаемыми, но закрытие этих границ осуществляется с помощью вполне реальных “объективных” орудий. Нелепые, с точки зрения реалистического подхода к национальным проблемам, явления типа боснийского братоубийства или чеченского конфликта, служат зловещим подтверждением конкретности субъективного фактора в общемировом развитии.

Обвальную деидеологизацию современных общественных систем также можно отнести к типичным признакам нового имперского порядка. Уходят в прошлое отвлеченные тотальные идеологии — коммунизм, либерализм, социализм, — вместе с партийно-политической структурой и пропагандистскими технологиями. Мировые режимы ставят во главу угла политическое благополучие наций и государств, объединенных в транснациональные союзы, где первую скрипку играют державы, претендующие на роль устроителей цивилизации. Борьба идет не ради победы очередного “изма”, а во имя конкретных политических целей: жизненное пространство, рынки товаров и рабочей силы, мировое господство.

Тот факт, что никто не посягает на внешние побрякушки “суверенитета” — вроде флага, гимна, национального президента и т.п. — лишь подтверждает очевидную истину: идеологии предназначаются для элит тех регионов, которые образуют периферию имперских пространств.

Так, тезис о защите демократии в мире, который употребляют американские стратеги, является слегка архаичной моделью национальной имперской доктрины США и адресован суверенным колониям в Восточной Европе и Юго-Восточной Азии.

В такой ситуации борьба коммунистических и демократических группировок на имперских пространствах России должна быть расценена как антиимперская политика, которая стимулирует рост сепаратизма, препятствует становлению целостной стратегической элиты русской нации и открывает дорогу чужим имперским устремлениям.

Сейчас необходимо взглянуть правде в глаза, а не прятаться от реальности за привычными рассуждениями о враждебном заговоре против России. Предстоит или изменить представление о характере мировых процессов и принять участие в них в роли империи, или очередной раз превратить страну в площадку для чудовищного социального эксперимента.

Если стратегические элиты России выберут первое, придется провести технологическую модернизацию, изменение функций и структуры политической системы, вернуться к относительной культурной “открытости” в противовес изоляционизму (или относительной “закрытости” в противовес абсолютной прозрачности). На втором пути нас ожидает либо загнивание в условиях политической изоляции, либо “братство народов” на развалинах русской цивилизации.

Постиндустриальный империализм вносит радикальные изменения в социальную стратификацию общества. Традиционная опора современной либеральной демократии — средний класс — уже не является интегрирующей силой. Он истончается и утрачивает свои функции перед лицом колоссального неравенства, которое отныне становится важнейшим признаком нового социального порядка в постиндустриальном мире. Физический капитал перестает быть определяющим фактором во властных пирамидах, его место занимает информация. “Революция менеджеров” кардинальным образом изменила структуру политического поля, сделав научные знания инструментом актуальной имперской политики. В геополитическом отношении формируются наднациональные союзы, использующие культурные организации, международные объединения типа Парижского клуба, которые осуществляют целенаправленное структурирование политического пространства в рамках вполне гегемонистской концепции “мирового порядка”.

Постиндустриальная фаза развития империализма на Западе характеризуется следующими ключевыми признаками:

1) власть в глазах большинства обывателей становится анонимной;

2) менеджеры и управляющие теснят владельцев корпораций, создавая основы для капитализма без капиталистов;

3) в социальной структуре общества остаются только два класса: владельцы и пользователи информации (плюс обслуживающий персонал), с одной стороны, и стремительно нищающая масса наемных работников — с другой;

4) развал прежних основ стабильного общества (традиционная семья, культура, идеология) компенсируется усилением религиозности, причем не всегда христианской;

5) потребительский гедонизм замещает идеологию;

6) в сферу политики вторгаются новые социальные движения, принципиально не имеющие отношения к традиционным идеологическим построениям;

7) насилие в повседневной жизни становится одной из основных проблем общества.

К вышесказанному следует добавить, что в XXI веке значительно возрастает незащищенность личности. Пресс власти, информации, анонимных социальных сил лишает индивида возможности свободного выбора стилей жизни, поэтому уже сегодня можно говорить о кризисе философии прав человека. именно тотальная незащищенность личности определяет характер становления новых коллективных идентичностей в Европе и США.

Не исключено, что на смену борьбе капитализма с коммунизмом придет противостояние индивидуальных и коллективистских начал в общественной жизни. Степень жестокости будущего конфликта зависит от глубины разочарования людей в перспективах построения мирового порядка на рациональных принципах. взрыв этнонационализма и сепаратизма лишь усиливает это разочарование.

Несмотря на очевидные успехи технологического империализма, в сфере организации глобального социально-политического и экополитического пространства, кризис социальной справедливости грозит обернуться настоящим бедствием для современных олигархических режимов. Примечательно, что проблемы бедности и социального неравенства не решаются в рамках действующих технологических- имперских проектов.

Не менее острым вопросом для технологического Запада остается и радикальная трансформация культурного ядра, которое размывается волнами миграций из афро-азиатских регионов. Грозит бедой и политика религиозного синкретизма, ослабляющая роль христианских ценностей в структуре западной идентичности. Не удивительно, что революция сознания вызывает к жизни интерес к формированию основ западной цивилизации на языческих принципах или на базе нетрадиционных религиозных доктрин.

Десакрализация институтов власти (но не самой власти) существенно затрудняет управление политическими субъектами. Если учесть, что дробление идеологического и социального пространства является неотъемлемым атрибутом информационного общества, то контроль за глобальными процессами в мире может быть обеспечен лишь при наличии согласия между стратегическими элитами. Подобное согласие представляет собой комплекс временных договоренностей, заключенных многочисленными “центрами власти” друг с другом перед угрозой экономических кризисов и масштабных экологических катастроф.

Мы видим нарастание хаоса, импульсивность человеческого поведения в условиях информационного “ига”, непредсказуемость экономических процессов — все это является обратной стороной технологического империализма, характерного для западной цивилизационной модели. Вместе с тем, выхолащивание из сознания людей религиозной “картины мира” создает проблемы в объяснении и понимании причин происходящих социальных изменений.

 

Русская цивилизация в контексте современности

 

Россия не может остаться в стороне от глобальных процессов. Это не означает, что большинство негативных аспектов становления новых общественных отношений и новых форм власти в обязательном порядке будут воспроизведены в России в том же виде.

Дело вовсе не в оторванности нашей страны от общемировых тенденций, а в особенностях того исторического опыта, который накопила России в ходе развития русской цивилизации. Приняв это во внимание, можно с уверенностью утверждать, что принципы соборности, взаимопомощи и этнокультурной терпимости существенно повлияют на философию и практику нового мирового порядка.

Нынешняя нравственная растерянность населения и атомизация общественных структур России свидетельствуют не о глубинной катастрофе “примордиальной” Руси а лишь о замечательной способности русской цивилизации возрождаться в качественно новом обличии без изменения своей сущности (Святой Руси). Как говорил поэт, России свойственно идти “путем зерна”. Отмирание ветхих вор быта и властвования открывает дорогу для появления новых, более органичных процессов социального развития.

Это позволяет надеяться, что в XXI век русская цивилизация войдет как имперская, технологически зрелая держава, опирающаяся на собственные культурно-исторические ценности.

Русский вариант технологического империализма предполагает наличие:

1) православного фундаментализма в идеологии, как стабилизирующего фактора национальной “картины мира”,

2) эффективных стратегий индивидуального экономического поведения при доминировании в общественном сознании коллективистских установок,

3) решительный отказ от концепта “современность” (канал цивилизационной экспансии Запада в других странах) и признание многомерности и мультивалентности культурно-исторического развития.

Более подробный анализ русского варианта технологического империализма мы надеемся дать в последующих публикациях.

 

Пространство свободы

Дата опубликования: 25.09.2004