В.И. Меркулов

 

Идея «вечной дружбы» с Россией в мекленбургской традиции

Выступление на «круглом столе» Центра по изучению отечественной культуры ИРИ РАН 8 февраля 2005 года.

 

Взаимоотношения России с сопредельными государствами и народами в истории не были простыми и безмятежными. Русское государство после преодоления последствий монголо-татарского нашествия начало складываться в могучую имперскую державу, что не могло не затрагивать интересов наших соседей.

На Западе о Руси знали мало, и неизвестность пугала правителей европейских государств. На Востоке Российское государство считали прямым врагом, которого хотели покорить, поработить или уничтожить. Русские отвечали взаимностью и относились к соседям, мягко говоря, прохладно. Такое отношение было оправданным, учитывая, что Русь вела жестокие и кровопролитные войны на три фронта, и относиться к другим государствам как к добрым соседям в таких условиях было сложно.

Записки иностранцев о Московии весьма показательны в том смысле, что они красноречиво выражали западную точку зрения о России. На Западе Россию боялись, и стараниями побывавших в Москве послов (по большей части, шпионов) складывалась теория о своеобразной «империи зла». На Руси это понимали – не даром здесь сложилась пословица, что «в Москву дорога широкая, а из Москвы – очень узкая». Несмотря на традиционное русское гостеприимство, Россия была вынуждена быть осторожной по отношению к соседним государствам. В этом контексте русско-немецкие связи складывались также не просто. Исключением были, пожалуй, взаимоотношения России с Мекленбургской областью.

Политическая история Европы начала XVIII века открыла новую страницу межгосударственных связей России с северогерманскими землями. В разгар Северной войны Пётр I стремился к усилению русского влияния на южном побережье Балтики, рассчитывая на то, что эти территории удастся эффективно использовать как плацдарм для борьбы со Швецией. Герцогство Мекленбург, также вступившее в войну против шведов, в свою очередь рассчитывало на военную помощь России. И русская дипломатия не преминула воспользоваться этим шансом, чтобы укрепить позиции на Балтике.

Со временем второго крупного визита царя Петра I в Европу совпал брак правящего Мекленбургского герцога Карла Леопольда с дочерью Ивана V Алексеевича Екатериной, заключённый 19 апреля 1716 года в Данциге. Такой династический союз был вполне обусловлен не только политическими предпосылками, но и традиционными русско-мекленбургскими связями.[1]

К высочайшей свадьбе великокняжеский печатный двор в Гюстрове выпустил юбилейную книгу торжественных поздравлений, стихов и генеалогий, составленную при непосредственном участии проректора местной гимназии Фридриха Томаса.[2] Её содержание было обусловлено не только актуальной политической значимостью события, к которому была приурочена работа, но и целым рядом исторических обоснований русско-мекленбургских отношений.

«Москва и Мекленбург – оба названия начинаются на букву «М», которой обозначают тысячу!» – провозглашалось на первых страницах упомянутого издания с намёком на тысячелетие русско-мекленбургских связей.[3] Притом, что представление о «вечной дружбе» между Россией и северно-германскими землями было традиционным и раньше.

Брак Карла Леопольда с Екатериной Ивановной, важный, безусловно, с политической точки зрения, не был воспринят современниками только таковым. Понятно, что любой династический союз, а особенно в условиях общеевропейской Северной войны, был бы обусловлен, в первую очередь, политически. Но согласно бытовавшей генеалогической традиции к нему относились и как к продолжению многовековых династических связей, уходивших корнями во времена древних ободритов. Позднее Ф. Томас продолжил исследования по русско-мекленбургским родословиям, выступив инициатором дискуссии по этому вопросу.[4]

Происхождение мекленбургской (вендской) династии от ободритов не вызывает сомнений. Обычно её возводят к королю Никлоту, так как с него родословно-хронологическая последовательность не содержит существенных разночтений в источниках.[5] Вопрос о более древних представителях династии, начиная с королей вендов и вандалов, всегда был дискуссионным из-за некоторых расхождений в генеалогиях. Однако споры велись, как правило, вокруг частных вопросов, касающихся отдельных персоналий (реальность или мифичность, уточнение датировки правления или смерти, преемственность родства и т.д.), то есть в узкогенеалогическом смысле. Тогда как принципиальной (а, следовательно, и наиболее значимой для исторической науки) проблемой здесь оказывается сама традиция возводить мекленбургскую династию через ободритов к древним вендо-вандальским королям, её происхождение и причина столь длительного существования.

А традиция мекленбургских генеалогий очевидна. В её основе лежит идея происхождения правящих шверинских и гюстровских герцогов от древних королей вендов и вандалов. Особенно ярко она выразилась в генеалогическом труде Николая Маршалка 1526 года, недавно переизданном стараниями сотрудника Шверинского архива д-ра Андреаса Рёппке.[6]

Маршалк был популярен в средневековой Германии и за её пределами, на него ссылались и современники, и последователи. Однако в новое время, с усилением научных позиций норманской теории, некоторые авторы стали относиться к генеалогии Маршалка как к историческому курьёзу. Так мекленбургский краевед Георг Лиш, указывая на увлечение Маршалка древней историей, писал, что это «только его гипотеза», что «должно предать забвению его вымысел и критически использовать правдивую историю».[7] Но те, кто считал Маршалка романтичным фантазёром, порой забывали, что он сам был носителем вендо-вандальской традиции. Родословная Маршалка уходила корнями к древним «росским рыцарям» (Ritter zu Roß).

В значительной мере Маршалк опирался на своего предшественника, ганзейского историка Альберта Кранца, который также отождествлял вендов и вандалов.[8] Тенденция получила развитие и в работах более поздних авторов.[9] В 1791 году вышла в свет первая часть «Истории Мекленбурга» пастора Эпинуса, который настаивал на том, что смысл современной (для него, разумеется) мекленбургской истории заключается в преемственности с древней историей вандалов и вендов. Варягов (русов) он также выводил из вендо-вандальского корня.[10] Традиция оказалась более устойчивой и жизнеспособной, нежели любая выдуманная псевдонаучная гипотеза.

Свадьба правящего герцога Мекленбурга с дочерью русского «царского рода», воспринималась в полном соответствии с этой традицией. В связи с женитьбой ликовал весь «ободритский народ» и вся «вендская земля», так как великокняжеский род вендов вновь, как и в прежние времена, породнился с родом вандалов, как именовали русских (Russia Vandalia).[11] Поэтому брак Карла Леопольда с Екатериной воспринимался современниками больше, нежели заурядное политически обусловленное событие, ведь с ним возродилась ещё и древняя традиция вендо-вандальского родства и бракосочетания. В сознании людей живо отразилось понимание того, что «всё стало как и прежде, как при ободритах».

Одно из центральных мест в гюстровской публикации Фридриха Томаса занимает хвалебная ода в честь герцога Карла Леопольда и его супруги Екатерины. Сам рифмованный текст не имеет названия, и для удобства предлагается именовать его Гюстровской одой. Это произведение поражает не только своими литературно-художественными достоинствами, изящным стилем, свойственным поэзии начала XVIII века. Оно несёт в себе живую историческую традицию, бытовавшую в Мекленбурге, отражает мекленбургский взгляд на Россию, как на родственное и дружественное государство.

В источниках ободритами зачастую называли варягов (вагров), так как эти племена жили по соседству.[12] Немецкий исследователь Ф. Виггер указывал на принадлежность варягов к племенному объединению ободритов, которые занимали города Ратцебург, Варнов, Рерик и другие.[13] К сожалению, вариант перевода имени ободритов «бодричи» в советском издании «Славянской хроники» Гельмольда выполнен явно не корректно, так как данное обозначение не имеет исторических аналогий. «Бодричей» придумал, видимо, по созвучию с ободритами, славянофил П. Шафарик[14] и не совсем понятно, как подобный неологизм (причём далеко не самый удачный) попал в академический перевод в виде «официального» названия.

Учитывая известную по источникам географическую локализацию ободритов, их имя можно связывать с Одером, причём, скорее всего, оно было первоначально иноязычным (немецким) обозначением для племени (Ab-Oder), в отличие от его самоназвания «ререги» (по Адаму Бременскому). Кстати с этим самоназванием могло быть связано имя легендарного варяжского князя Рюрика.

Фридрих Томас писал, со ссылкой на своих предшественников Латома и Хемница, что ободритский король Вицлав был женат на дочери некоего русского князя, и сыном от этого брака был принц Годлейб, который стал отцом троих братьев Рюрика, Сивара и Трувора, урождённых вендских и варяжских князей, призванных править на Русь. После скорой кончины двоих братьев, Рюрик будто бы стал единовластным правителем Руси, от которого произошла ныне правящая русская династия.

Концепцию Томаса принимал мекленбургский историк Матиус Иоганн фон Бэр. По его мнению, у «короля рутенов и ободритов» Витислава был сын Годелайв, у которого, в свою очередь, были сыновья Рюрик, Сивар и Трувор. Позднее Рюрик основал Новгород и стал великим князем русов.[15]

Противоположную точку зрения выразил немецкий норманист Готлиб Зигфрид Байер, который писал, что «Бернард Латом и Фридерик Хеминиций и последователи их, сие первое от всех как за подлинное положили. И понеже они сыскали, что Рурик жил около 840 года по рождении Христовом, то потому и принцев процветавших у Вагров и Абодритов сыскивали. И понеже у Витислава короля два сына были, один Трасик, которого дети ведомы были, другой Годелайб, которого дети неизвестны, то оному Рурика, Трувора и Синава приписали».[16]

Спустя столетие немецкому академику (которого прочили в родоначальники норманизма) вторил рьяный антинорманист Ю.И. Венелин, отмечавший, что Б. Латом «писал кучу сказок» о вендах и вандалах.[17] Но ни Байер, ни Венелин, даже будучи непримиримыми научными противниками, не смогли увидеть за спорными генеалогическими деталями многовековую мекленбургскую традицию, исторические корни которой невозможно отрицать.

В генеалогиях находили историческое обоснование для традиции, призывавшей видеть в России верного союзника и дружественное государство, с которым Мекленбург был связан древними корнями общего происхождения и узами многочисленных династических браков.

Россия тоже видела в Мекленбургском герцогстве союзника, хотя её восторженность и была более сдержанной, что вполне соответствовало высокому государственному статусу нашей страны. Позднее русско-мекленбургские связи только укреплялись, и потомки от браков Романовых с представителями мекленбургской династии причислялись к Российскому Императорскому Дому.[18] Внучка Павла I великая княжна Екатерина Михайловна (1827-1894) была замужем за мекленбургским герцогом. Георг-Август Мекленбург-Стрелицкий был двоюродным братом императрицы Александры Фёдоровны, а его супруга являлась племянницей Николая I.

В заключение хотелось бы выразить уверенность в том, что дальнейшее изучение связей России с Мекленбургом, одной из старейших немецких земель, прославленной богатой историей, в будущем может способствовать укреплению русско-немецких межгосударственных отношений, необходимость которого подчёркивается на самом высоком уровне.