А.Г. Кузьмин

 

УХАБЫ НА «РУССКОМ НАПРАВЛЕНИИ»

 

Весной 1991 года я предложил газете "День" заметку о размерах татарской дани. Это был отклик на публикацию В. Кожинова в "Нашем современнике", где известная концепция Л. Гумилева о благодетельности для Руси татаро-монгольского ига подкреплялась рассуждением о чисто символическом характере собираемой татарами дани. Газета заметку не опубликовала. Появление письма Л. Гумилева в первом "Дне" нового года в рубрике "На русском направлении" прояснило позицию редакции.

Наверное, все со школьной скамьи помнят строки из песни о Щелкане Дюдентевиче: "У кого денег нет, у того дитя возьмет, у кого дитя нет, у того жену возьмет, у кого жены нет - сам головой пойдет". Картина эта вполне подтверждается данными о размерах татарской дани (кстати, на среднеазиатском материале тоже): ее не смогли бы выплатить большинство крестьян и в начале нашего века. Не сказать об этом было бы просто непорядочно. К тому же получалось, что я, как единственный профессиональный историк редколлегии "Нашего современника", разделяю ответственность за напраслину, легкомысленно пропагандируемую журналом. Статья в "Молодой гвардии" (№ 9 за 1991 год) и была ответом на выступление Л. Гумилева и В. Кожинова в "Нашем современнике".

Публикацию в газете, несомненно, надо приветствовать: она поможет разобраться, что же происходит у нас на "русском направлении". К тому же обычно Л. Гумилев от спора с оппонентами уклоняется: он понимает, что паразитировать на невежестве публики нельзя бесконечно. Редкие его ответы обычно написаны по принципу "в огороде бузина...". Достаточно вспомнить его ответ Б.А. Рыбакову, блестяще разрушившему фантазии о "позднем" происхождении "Слова о полку Игореве": он назывался "Нужна ли география гуманитариям", и даже не затрагивал существа спора.

Письмо в газете "День" выдержано в таком же ключе. Читатель, пожалуй, не догадается, что обсуждается материал Л. Гумилева в "Нашем современнике": автор ни разу не упоминает об этой публикации и предлагает обсуждать его книги. Надо ли это понимать как отказ от самой публикации в журнале? Или автор просто не помнит, где что писал, что и отразилось в названии письма: "Что-то с памятью..."?

С памятью у автора действительно плохо. Он не помнит, когда привел татарскую конницу на Чудское озеро на помощь Александру Невскому, и даже приписал появление этого эпизода оппоненту. А ведь это "открытие века" было сделано Л. Гумилевым в журнале, который его всегда охотно печатал ("Дружба народов", 1977, № 2), и до сих пор автор от него не отказывался. Очевидно, не помнит он и свой текст в "Нашем современнике", приписывая его сплошь и рядом оппоненту. В этом легко убедиться, положив рядом публикации из "Нашего современника" и "Молодой гвардии". Именно автор выявил "первых пассионариев, которые создали две великие державы - Литву и Россию: Александра Невского и князя Миндовга в Литве", именно он сочинил роман о походе Василия I на реку Ик. В газетной публикации на этом месте появилась Кондорча, и автор досадует, что оппонент не знает, что она впадает в Волгу, а не в Каму. Только при чем тут Василий I и каким образом оппонент может угадать, на какую еще реку могут завести русского князя евразийские фантазии Л. Гумилева?

Перечислить все случаи забывчивости автора - значит повторить публикацию "Молодой гвардии" с весьма существенным расширением перечня фактических и логических ошибок и несоответствий. К тому же многие из этих фактов известны ученику 4-го класса (что Пекин взят монголами в 1215 году, что тысячи стенобитных орудий и прочая китайская техника использовались при осаде среднеазиатских городов, что кровавое восхождение Чингисхана начинается в последней трети XII века и открывается убийством собственного брата и т. д.). Здесь коснемся лишь нескольких относительно новых сюжетов.

Один из них касается гибели Михаила Черниговского. "А. Кузьмин, - пишет Л. Гумилев, - винит Батыя за убийство Михаила Черниговского в 1246 году. Но Михаил был уличен в государственной измене - он был на Лионском соборе, где планировалась антимонгольская война". В споре с Л. Гумилевым всегда надо начинать с уточнений. Так, в оспариваемой Л. Гумилевым статье речь идет вовсе не о "вине" Батыя: он повинен в гибели не отдельных лиц, а многих миллионов. Там просто констатировался факт.

Не был Михаил Черниговский и на Лионском соборе. Он побывал в Венгрии и Польше в поисках помощи против татар, но не получил ее. На Лионском соборе был Петр Акерович - черниговский игумен, рассказавший католическим прелатам об ужасах татаро-монгольского разорения. Но Рим надеялся договориться с монголами за счет той же Руси и других завоеванных Батыем земель. Главное же в другом: в какой "государственной измене" обвиняет Л. Гумилев Михаила Черниговского? Ведь черниговский князь монографий Л. Гумилева явно не читал и не знал, что монголы опустошили Русь для ее же собственного блага. И что же все-таки: "симбиоз" или деспотически-террористическое государство? Михаил Черниговский, как известно, причислен к лику святых православной церкви. Его поведение в ставке Батыя воспринималось на Руси как подвиг, подвиг верности Отечеству и вере. У евразийцев вера, очевидно, другая.

Другой сюжет - русские летописи и археологические материалы. К летописям Л. Гумилев призывает относиться "критически" из-за их антимонгольской направленности. Очевидно, все летописцы тоже были "государственными изменниками". Напомним слова еще одного "изменника" - проповедника XIII века Серапиона Владимирского:

 

"Наведе на ны язык немилостив, язык лют, язык не щадящь красы уны, немощи старець, младости детий... Разрушены божественныя церкви; осквернены быша ссуди священнии; потоптана быша святая; ...плоти преподобных мних птицам на снедь повержени быша; кровь и отец и братия нашея, аки вода многа, землю напои; ...множайша же братия и чада наша в плен ведени быша; села наши лядиною поростоша, и величество наше смерися; красота наша погыбе; богатство наше онем в користь бысть; труд нашь погании наследоваша; земля наша иноплеменникомъ в достояние бысть; ...в посмех быхом врагом нашим... Не бысть казни, кая бы преминула нас; и ныне беспрестани казнима есмы".

 

По утверждению Л. Гумилева, оппонент "не может объяснить, почему церкви во Владимире, Киеве и даже Владимире Волынском и многих других городах не были разрушены и сохранились до нашего времени". О Владимире выше сказано словами Серапиона Владимирского. О Киеве надо сказать, поскольку именно на его руинах в первую очередь воздвигается химерическое здание евразийства.

В одной публикации "Молодой гвардии" проскользнула одна весьма существенная опечатка: Плано Карпини, проезжавший через Южную Русь в 1246 году, насчитывал в Киеве не 2000, а менее двухсот домов. "Бесчисленные головы и кости мертвых людей", которые видел Карпини шесть лет спустя после разорения на поле, оставались неубранными даже на территории самого города. Раскопки М.К. Каргера и П.П. Толочко рисуют ужасающую картину уничтожения города и его населения - стариков, женщин, детей. Разрушенные жилища, дворцы, храмы, и всюду насильственно умерщвленные люди до "сущих млеко". Когда Даниил Галицкий возвращался из Польши после отхода татар, они с братом "не возмогоста ити в поле смрада ради и множьства избьеных, не бе бо на Володимере не остал живыи: церкви святой Богородицы исполнены трупья, иныа церкви наполнены быша трупиа и телес мертвых". Поистине правы современники, полагавшие, что от ужасов татарского погрома "мог бы прослезиться антихрист". Антихрист мог. Евразиец - нет. Л. Гумилев это продемонстрировал и в последнем письме отношением к факту уничтожения населения Москвы заботливым "другом" московского князя Тохтамышем: он настаивает, что приведенные в "Молодой гвардии" летописные сведения вполне согласуются с его точкой зрения.

В письме Л. Гумилева есть еще аргументы сугубо личностно-клеветнического свойства. Оппоненту предъявляется обвинение, будто он писал "доносы" на самого Л. Гумилева в застойные годы. А было все наоборот. И тогда на Старой площади преобладали "евразийцы", рупором которых были оскоцкие и суровцевы. Журнал же "Наш современник" после публикации статьи "Писатель и история" (1982, № 4), в которой критиковалось евразийство, в 1982-1984 годах рассыпал более чем наполовину каждый номер. Отказываться же от научного метода познания не собираюсь я и сейчас, сколько бы доносов ни поступало новым (а по существу, и старым) хозяевам остатков нашей страны. Естественно,  не принимаю и исходный тезис Л. Гумилева, что "доносы" - врожденная национальная черта русских. Вообще полемические выпады такого рода у Л. Гумилева не случайны. При всех трудностях с памятью он, конечно, знает, что концепция его построена на домыслах и вымыслах, которые научного спора выдержать не могут. Отсюда и стремление свести спор к перебранке на кухонном уровне. Это своеобразная охранная зона, за которой скрывается вполне политическая и отнюдь не безобидная концепция, затрагивающая судьбы русского и не только русского народа. И в этой связи крупного разговора никак не избежать, даже если бы личные отношения с евразийцами ничем не омрачались.

Наверное, и татарской темой в будущем стоит заняться основательней. Работ хотя и немало (В.В. Бартольд, А.Ю. Якубовский, А.Н. Насонов, В.В. Каргалов и многие другие), по мало освещенные аспекты остаются, а все более нарастающий археологический материал нуждается в основательной обработке, в увязке со всем комплексом письменных и фольклорно-этнографических источников. Но и хрестоматийных данных достаточно, чтобы оценить это узловое звено евразийства. И неизбежно возникает вопрос: а какая же роль предназначена заведомо ложной концепции в наши дни?

Недавно знакомый сотрудник упраздненного сельскохозяйственного министерства заметил в сердцах: "Как же мы ругали вас, патриотов! Развалить такую страну, разорить хозяйство, разрушить все устои общества!" Разумеется, служащим тоже можно предъявить счет. Но и то верно: иные патриоты (или так себя называющие) пошли под лозунгами своих вроде бы оппонентов, соревнуясь с ними в разрушительном усердии. "Евразийству" в этой кампании разрушения отведено не последнее место. По меткому определению Карема Раша, это "наиболее подлая форма русофобии", опасная именно тем, что разместилась на "русском направлении". О евразийстве тоже надо будет еще писать. Пока отошлю к публикациям в "Молодой гвардии", книгам В.В. Каргалова, а также к статье И.Н. Смирнова в "Нашем современнике" (№ 11 за 1991 г.). Последняя посвящена модной ныне русской религиозной философии начала века, через которую под прикрытием православия протаскивались идеи розенкрейцерства и теософии. Но оккультно-мистическая основа у них сходная.

Собственно, мистика в данном случае тоже играет отвлекающую роль: больше принимай на веру и не сопоставляй с фактами. И вот уже читающему вроде бы и все равно: уничтожили татары города или не уничтожили, убили нескольких "изменников" или вырезали большую часть населения, постоянно грабила 8 поколений покоренного населения или готовили их для воплощения особой миссии. В итоге же - полная атрофия чувства и сознания, этакий сомнамбулизм, в равной мере обращенный в прошлое и в будущее.

В том же номере, где помещено письмо Л. Гумилева, в рубрике "На "русском направлении" опубликована очередная статья известного "евразийца"-гумилевца, выступающего в последнее время под очередным псевдонимом - "Балашов". Лейтмотив выступления - отвержение социального и приверженность мистически понимаемому "национальному". Автор сетует по поводу трудностей восприятия "русского" для неофита (у себя он отмечает эстонскую и цыганскую "кровь"), и из этого делается вывод о большей значимости "национального" перед классово-социальным. А между тем демонстрирует он как раз решительный перевес социального над национальным. В его рассуждениях столько ненависти к социализму - да и речь, по существу, лишь об этом, - что вполне можно было бы претендовать на премию, которую могли бы утвердить транснациональные корпорации: ведь никакого капитализма в России в наше время, помимо контролируемого транснациональными корпорациями, просто не может быть.

Историю XX века, конечно, надо переосмыслить заново, но не ретушировать и не затушевывать. Нас долго производили "родом из Октября", а теперь хотят загнать в прерии дикого капитализма. Три поколения ориентации на социальную справедливость, как высшее благо, не могли пройти бесследно при всех отклонениях от этого принципа и спекуляциях на вечной идее. После двух с половиной веков жесточайшего монгольского ига Россия никогда не выходила на европейский уровень, особенно в области потребления. Ближе всего к решению этой задачи, как ни парадоксально, мы подошли в 50-е годы, то есть вскоре после самой разрушительной войны последних столетий. И причины нашего позднейшего отставания в основном субъективные.

В публикации Д. Балашова, конечно, фигурирует и лозунг всех революций: "экспроприация экспроприаторов" ("грабь награбленное"). В 1917 году этот лозунг воодушевлял миллионы рабочих и крестьян, к которым неизбежно примазывались и просто грабители. Осудить этот лозунг надо. Но тогда все-таки грабили (по крайней мере, на государственном уровне) сомнительно нажитое. Ныне просто грабят тружеников, и воспоминания о лозунгах вековой давности служат отвлечению внимания от нынешней трагедии.

Союз пятнадцати республик распался. В очередной раз Россия оказалась ограбленной теми, кто поднимался на ее дотациях. 25 миллионов русских и большие районы, издавна заселенные русскими людьми, оказались за рубежами России. Но выборы на Украине и в Казахстане показали, что большинство русских и не хотят российской власти. То ли потому, что во всех пятнадцати республиках, включая Москву, правительства в равной мере антирусские, то ли все-таки потому, что на первый план сейчас выходит социальный фактор, лишь формой и проявлением которого является и национальный вопрос, и судьба армии и некоторых других государственных структур.

 

Молодая Гвардия,

№3-4, 1992