Спасти и применить

 

Пока в России есть научный потенциал, позволяющий понять сложность происходящих процессов и предложить способы адекватно отреагировать на опасности, угрожающие стране. Но, вероятно, скоро ситуация изменится.

Министерство образования и науки РФ, возглавляемое А.А. Фурсенко, представило «Концепцию участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки».

Она предусматривает сокращение числа научно-исследовательских организаций, каковых сейчас в государственной собственности 2338. К 2008 году должно быть «сформировано исследовательское ядро государственного сектора науки, включающее в себя порядка 100 – 200 хорошо технически оснащённых, укомплектованных квалифицированными кадрами, достаточно крупных и финансово устойчивых организаций».

Возникает вопрос: почему до 100, а не до 50, например? И где же эта главная государственная функция целеполагания, или «вновь разрушить, а затем…»? Итак, речь идёт о двадцатикратном сокращении числа исследовательских центров.

 

«Попытки слома науки и образования, предлагаемые в «концепциях» и «стратегиях», должны быть прекращены или на худой конец отложены до мирного времени. Естественно для каждого профессора, преподавателя, учёного всеми доступными способами противодействовать развалу. Сила и надежда на будущее не придут сверху – они внутри нас».

 

На заседании Совета по науке, технологиям и образованию в Кремле президент обсуждал с учёными из Российской академии наук предложенную Министерством образования и науки концепцию реформирования науки, вызвавшую острые дискуссии в научном сообществе. Разговор шёл и о реформировании Академии наук. Но многие вопросы так и остались без ответов.

Президент РФ В.В. Путин в 2001 году поставил перед научным сообществом России две задачи. Первая – анализ, прогноз и разработка мер по предупреждению бедствий, катастроф, кризисов в природной, техногенной и социальной сферах; независимая экспертиза решений государственных органов. Вторая – отработка сценариев перехода от нынешней «экономики трубы» к инновационному пути развития.

После террористического акта в Беслане президент с горечью констатировал: «В общем нужно признать то, что мы не проявили понимания сложности и опасности явлений, происходящих в своей собственной стране и в мире. Во всяком случае, не смогли на них адекватно среагировать». Он принял решение создать антикризисную систему управления, ориентированную на предупреждение новых опасностей и угроз. На вызов, брошенный России, должен быть дан системный ответ.

Казалось бы, в условиях войны, которая идёт в нашей стране, решения президента должны неукоснительно исполняться. И научный, и преподавательский корпус, высокотехнологичный сектор российской экономики должны выполнить свою часть работы по защите Отечества.

Так было в годы Великой Отечественной войны, когда ни на день не прекращались научные исследования и подготовка высококвалифицированных кадров. Тогда академик А.П. Александров разрабатывал меры защиты кораблей от магнитных мин, академик М.В. Келдыш совершенствовал методы расчёта конструкций боевых самолётов, академик И.В. Курчатов разворачивал атомный проект. Разработки учёных немедленно шли в дело. Например, за годы войны в конструкцию легендарного танка Т-34 было внесено несколько сотен технических усовершенствований и конструктивных изменений (по-нынешнему, инноваций).

Так же сейчас дело обстоит в США, которые многие российские политики постоянно велят нам брать за образец. После 11 сентября 2001 года, когда Джордж Буш объявил, что страна находится в состоянии войны с мировым терроризмом, была начата огромная исследовательская программа, усовершенствована система управления в сфере безопасности и начата подготовка кадров, владеющих высокими технологиями, используемыми в борьбе с террором.

К сожалению, в современной России всё происходит наоборот. Например, инициатива создания национальной системы научного мониторинга опасных явлений и процессов в природной, техногенной и социальных сферах была выдвинута Институтом прикладной математики им. М.В. Келдыша РАН ещё в 2001 году. Эта инициатива была поддержана ещё десятью академическими институтами, одобрена Советом безопасности РФ, рядом заинтересованных министерств, руководством РАН. Проект направлен на прогноз и предупреждение многих бед, на то, чтобы уберечь от них людей и страну. Однако бумаги, позволяющие приступить к работе, уже около трёх лет блуждают по министерским коридорам.

Пока в России есть научный потенциал, позволяющий понять сложность и опасность происходящих процессов и предложить способы адекватно отреагировать на опасности, угрожающие стране. Но, вероятно, скоро ситуация изменится.

Министерство образования и науки РФ, возглавляемое А.А. Фурсенко, представило «Концепцию участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки». Она предусматривает сокращение числа научно-исследовательских организаций, каковых сейчас в государственной собственности 2338. К 2008 году должно быть «сформировано исследовательское ядро государственного сектора науки, включающее в себя порядка 100 – 200 хорошо технически оснащённых, укомплектованных квалифицированными кадрами, достаточно крупных и финансово устойчивых организаций». Возникает вопрос, почему до ста, а не до пятидесяти, например? И где же эта главная государственная функция целеполагания, или «вновь разрушить, а потом…»? Итак, речь идёт о двадцатикратном сокращении числа исследовательских центров.

Количество ведущих научных школ, которые получали поддержку государства, должно быть сокращено с 700 до 100.

Кого зарезать, а кого оставить, будут решать, в частности, на основе «определения показателей бюджетной и коммерческой эффективности» и «мониторинга и экономической оценки объектов интеллектуальной собственности организации». Кто и как будет определять эти самые показатели? Многие научные исследования окупаются лишь через 10, 20, 50 лет, но зато окупаются сторицей. Временщикам ли судить об их «бюджетной и коммерческой эффективности»? А многие области науки, обеспечивающие существование самой научной среды, могут вовсе не окупаться, но без них не будет и рентабельных отраслей.

В известных анекдотах учёных спрашивают, почему же они не богатые, если они такие умные. Приведённые из «Концепции» критерии прекрасно согласуются с этим взглядом.

Остальные институты должны быть «разгосударствлены», то есть приватизированы. Итак, сбросив с себя ЖКХ и начав монетизацию льгот, наша управленческая элита решила взяться за науку. Слишком много её у нас осталось. Главная цель реформирования высока и благородна: «Обеспечение прорыва на приоритетных направлениях развития науки, техники и технологий». Но не сведётся ли «разгосударствление» исследовательских центров к приватизации зданий РАН и их переоборудованию в коммерчески эффективные торговые центры, ночные клубы, сауны, игорные дома и гаражи? Сколько приватизированных зданий РАН снесут для расчистки мест под строительство элитных жилых комплексов? Сложат ли новые хозяева камины из мемориальных досок, снятых со стен приватизированных зданий институтов РАН?

Цинизм приведённой выше формулировки поражает. Прорыв при реализации предложенной концепции, конечно, будет. Причём такой прорыв, от которого отечественная наука, возможно, уже никогда не оправится. И всё это происходит в стране, которая ведёт войну. Совершенно всерьёз планируется уничтожение науки, на которую президент возложил принципиально важные задачи, связанные с безопасностью…

Незавидная судьба ждёт и вузы России. В «Концепции участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере образования» разъясняют, что вместо нынешних 1804 вузов речь пойдёт о 100 университетах и 20 исследовательских университетах, которые останутся на государственном обеспечении. Остальные вузы, по замыслу реформаторов, будут приватизированы и окажутся в положении бань, прачечных и казино, оказывающих услуги, на которые есть спрос на рынке.

Бисмарк полагал, что войны, которые вела Германия, выигрывал школьный учитель. Поэтому и в этой концепции хотелось бы увидеть, как предполагается повысить эффективность работы школьного учителя и, в частности, во сколько раз будет увеличена его зарплата.

На первый взгляд кажется, что в составленных документах преобладает бухгалтерский подход – широко используются известные слова «оптимизация затрат», «рынок», «работодатели», «рыночная инфраструктура» и новые термины «бенефициары», «практикоориентированное образование». В одном из документов, например, среди «бенефициаров» числятся, в частности, транснациональные корпорации, о которых министерство проявляет трогательную заботу.

Но на самом деле это не взгляд бухгалтера. В документа нет расчёта затрат и ожидаемого эффекта, оценки рисков, связанных с реформами. Это и не взгляд учёных, которые бы опирались на компьютерные модели, на предшествующий опыт и – главное – начали бы с целей и доступных средств. Здесь же превалируют лозунги, вызывающие в памяти ваучерную приватизацию. В этом случае, как все помнят, осуществлявшиеся действия никак не согласовывались с декларированными задачами, и всё окончилось грабежом.

Авторы «Концепции» и руководство министерства вызывают большой интерес. Они берутся проводить реформы, непосредственно касающиеся более 35 миллионов человек, игнорируя политические решения, принятые ранее руководством страны, законы, касающиеся науки и образования, и не считая нужным посоветоваться с преподавателями и учёными. Конечно, преподаватели и учёные – люди заинтересованные, но именно они строили и развивали систему образования, которая в советские времена была одной из лучших в мире. Именно они помогли в своё время сделать наше Отечество сверхдержавой.

Реформы последних 15 лет в сфере образования на дают оснований доверять и новой генерации руководителей. Вспомним дорогие проекты «гуманизации и гуманитаризации образования», «информатизации», «интернетизации», «компьютеризации». На них были затрачены миллиарды, но их результат, мягко говоря, скромен. Например, из той же «Концепции» следует, что на 100 студентов у нас сейчас приходится 6 персональных компьютеров. В конце концов Бог с ним, с кредитом в 300 миллионов долларов, который должен был пойти на «интернетизацию» и «компьютеризацию». Дело не в помпезных проектах. Важнее другое. Не была выстроена последовательная образовательная стратегия, не было систематической повседневной работы, которую заменяли кампании и шараханье из стороны в сторону.

Вспомним эксперимент с единым государственным экзаменом (ЕГЭ), который уже охватил десятки регионов, но о результатах которого мы слушали бодрые реляции только из уст тех, кто его вдохновлял и тратил деньги. Эксперты утверждают, что ЕГЭ для одного школьника стоит от 3 до 5 тысяч рублей, потому что проведение такого экзамена требует функционирования громоздкой организационной системы, никак не связанной со школой и вузами. Единого образовательного пространства нет (разнобой в учебниках и программах, нехватка учителей, во многих регионах не преподаются зачастую многие обязательные предметы), а единый государственный экзамен проводим. Так и работаем…

Кроме того, есть одна особенность у наших министров – занимая министерское кресло, они почему-то тут же меняют свои взгляды. Вот, к примеру:

 

«Крайне важным приоритетом для России на данном этапе развития является сохранение среды в научно-технической сфере. Мы имеем достаточно уникальную среду… и эту уникальность в какой-то части надо сохранять, потому что это – одно из наших немногих конкурентных преимуществ в научно-технической сфере».

 

Так говорил в прошлом году Андрей Фурсенко. Но, видимо, с той поры что-то изменилось.

«Концепция» представляет собой новое слово в образовании. Со времён Гумбольдта считается, что высшее образование неотделимо от науки. «Концепция» направлена – среди прочего – на уничтожение «вузовской науки», где сосредоточено 60% исследователей России. Правда, говорят, что в будущем году вузовскую науку ещё профинансируют. А дальше? Судя по «Концепции», научные подразделения вузов будут просто ликвидированы, а, значит, преподаватели вузов будут обречены на пересказывание учебников. Но какая же это высшая школа, если профессора не ведут исследований и не обучают этому молодёжь?

На сегодняшний день единственный инструмент организации научных исследований в вузах – тематический план. Но и его собираются ликвидировать. Это при том, что диссертации защищают лишь 15 – 20% выпуска аспирантов и докторантов.

Реализация «Концепции», стремящейся подстроить всех под одну гребёнку, будет усиливать раскол страны. Документы игнорируют региональные, отраслевые и многие другие особенности. Решение, хорошее для одного министерства или региона, сплошь и рядом оказывается неприемлемым для других.

Между тем система образования – один из ключевых элементов обеспечения единства государства. Поэтому любые реформы в этой сфере должны быть направлены на решение задач, стоящих перед страной. Например, чтобы удержать Сибирь, Север и Дальний Восток, в этих регионах должны быть люди, там должны быть научная, культурная, управленческая элиты. Если мы предполагаем, например, давать образовательные кредиты, то их можно предоставлять с условием работать там, где это необходимо государству. Кроме того, для сохранения единства государства крайне важна преемственность, передача смыслов и ценностей, невозможная без массового доступного высшего образования.

«Концепция» подразумевает уменьшение роли государства, фактический уход из сферы образования. По существу, речь идёт о ликвидации основной части научного и образовательного потенциала России. Безжалостно рубится мозг нации. После этого об инновационном пути развития придётся забыть навсегда.

Что же происходит? Куда мы идём? Что можно сделать?

 

ЛГ 3.11.2004