В. Нифонтов

 

Невидимый слон

 

Существует как минимум один предмет, который на протяжении всего существования РФ вызывал исключительно критику прессы и общественности. Это — российская внешняя политика. Спектр критиков широк: от полного отрицания вообще какой-либо её независимости до утверждения «внешняя политика у нас, конечно, есть, но она совершенно идиотская». Ещё неизвестно, какое утверждение лучше, и чем лучше располагать: зависимой, но рациональной внешней политикой, или независимой, но совершенно шизофренической.

Крайне удивительно ещё и то, что газетные критики ругают какие-то конкретные действия президентской администрации, — а именно в её недрах все внешнеполитические идеи и рождаются, — заявляя при этом, что вообще-то наши «дипломаты» (роль которых в формировании концепций, кстати, невелика) не имеют никакого плана действий и не ставят перед собой никаких целей. Мне хотелось бы внести свой небольшой вклад в развенчание этого расхожего мифа. И обратить внимание читателя на две важные, хотя и банальные вещи. Во-первых, у России есть собственная писаная внешнеполитическая доктрина, являющаяся официальным документом — и нам стоит об этом вспомнить, заводя дискуссию о конфликте «внешнеполитических платформ». Во-вторых, спектр внешнеполитических идей, продуцируемый российским обществом, его политическими институциями, его think tanks чрезвычайно узок и во многом далёк от мировых реалий. Я также постараюсь показать, к чему это приводит в действительности.

Россия входит в число очень немногих стран, которые официально приняли и опубликовали собственную внешнеполитическую доктрину[1]. Как правило, большинство государств определяет общие цели своей внешней политики в конституциях, буквально одним абзацем и очень абстрактно. России потребовалось несколько страниц, чтобы объяснить себе и миру, куда она намерена идти и какие цели перед собой ставит. Более того, удивлю читателя — за последние 12 лет у нас принята на высшем уровне уже вторая такая доктрина. Называется она скромно — «Концепция внешней политики России» — и получила свою законную силу в 2000 г.

Эта самая вторая Концепция внешней политики 2000 г. стала своего рода реакцией обиженной российской элиты на то, что, как сказано в тексте, «не оправдались некоторые расчеты, связанные с формированием новых равноправных, взаимовыгодных, партнерских отношений России с окружающим миром, как это предполагалось в Основных положениях концепции внешней политики Российской Федерации, утвержденных распоряжением Президента Российской Федерации от 23 апреля 1993 г. № 284-рп, и в других документах».

В любом случае, что там написали «демократы» в своей внешнеполитической доктрине, мало кого интересовало. Российская политика 90-х гг. выделывала довольно сложные кульбиты и, в общем, соответствовала состоянию умов тогдашнего общества. Она была какой-то нервной, двигалась странными рывками. Что-то предлагали, бросались реализовывать, потом из-за отсутствия продуманной стратегии вопрос «зависал». Так, к примеру, было с защитой российских соотечественников за рубежом. Провозглашались декларации, проводились единовременные акции, а затем поток инструкций из Москвы иссякал, и тема снималась с повестки дня сама собой. Это означало только одно: правящая элита России сумела договориться с местными «самостийными» руководителями. Естественно, интересы соотечественников в этих переговорах стояли если и не на последнем, то на одном из последних мест. Думаю, нетрудно догадаться, какие вопросы стояли на первом. Купля-продажа, экспорт-импорт, интересные налоговые схемы…

Нельзя сказать, что теперь в этом смысле что-то так уж капитально изменилось, хотя, конечно, оголтелый экономический детерминизм ушёл со сцены. Интересы компаний и хитрые схемы обогащения теперь продвигаются аккуратнее, технологичнее, почти без хамства (вроде того, что «мы тут нефтью торгуем, мы серьёзные люди, а вы с какими-то там соотечественниками лезете! Идите, дэлом займитэсь!»).

Для того, чтобы понять, в каких рамках зажата нынешняя внешняя политика РФ, попробуем нарисовать своего рода её «принципиальную схему», основываясь на данных Концепции.

В качестве идейного источника ей служат совершенно разные доктрины, и это прямо-таки бросается в глаза. Для начала читателя ориентируют на либерализм: «Высшим приоритетом внешнеполитического курса России является защита интересов личности, общества и государства». В своё время в кругах, близких к среднему и младшему дипломатическому звену МИД России эта фраза вызвала ироническую усмешку — обычно добавляли: «ага, и мы даже знаем эту личность!». Тем не менее, такая расстановка приоритетов характерна для либерального мышления. Будем считать, что это нам досталось от трудных козыревских времён. И всё больше играет роль политкорректной декорации. Впрочем, идея-то ведь сама по себе привлекательная… Другое дело, что её реализация часто приводит к тому, что у личности, которую вздумали защищать, через некоторое время не остаётся ни общества, ни государства. И, между прочим, как сообщает документ, «последовательное осуществление внешней политики создаст благоприятные условия для реализации исторического выбора народов Российской Федерации в пользу правового государства, демократического общества, социально ориентированной рыночной экономики».

Имеются в Концепции и следы былой великодержавности, которая теперь, правда, выражается очень скромно и формулируется, как «…обеспечение надежной безопасности страны, сохранение и укрепление ее суверенитета и территориальной целостности, прочных и авторитетных позиций в мировом сообществе, которые в наибольшей мере отвечают интересам Российской Федерации как великой державы, как одного из влиятельных центров современного мира». Во многом здесь желаемое выдаётся за действительное, но сама цель вовсе не плоха. В конечном же счёте, единственным методом сохранения «самостийности» РФ остаётся умеренный антиглобализм на базе концепции национального государства: «…повысить эффективность политических, правовых, внешнеэкономических и иных инструментов защиты государственного суверенитета России и ее национальной экономики в условиях глобализации».

Затем авторы документа преподносят читателю идею региональной ответственности России, ставя в качестве одной из важнейших политических задач — «…формирование пояса добрососедства по периметру российских границ, содействие устранению имеющихся и предотвращению возникновения потенциальных очагов напряженности и конфликтов в прилегающих к Российской Федерации регионах». Глубоко-глубоко в упаковку из обтекаемых фраз спрятана, судя по всему, пресловутая, популярная все 90-е гг., «евразийская идея», правда, лишённая всех своих интересных составляющих и урезанная до банального пожелания «жить дружно» на пространствах Евразии и около них. Однако Россия в данном контексте выступает, на словах, как активный деятель — она стремится присвоить себе ярлык на «формирование пояса добрососедства». Отсюда, без сомнения, логически следует идея доминирования России на постсоветском пространстве и даже идея интеграции постсоветского пространства, как сказано в концепции, «разноскоростной и разноуровневой», то есть, очень постепенной и очень сложной (чтобы никого не пугать).

Не ушли из поля зрения творцов концепции процессы, связанные с научным и технологическим прогрессом. Целый абзац выдержан в духе постиндустриальной футурологии: «На передний план в качестве главных составляющих национальной мощи Российской Федерации выходят ее интеллектуальные, информационные и коммуникационные возможности, благосостояние и образовательный уровень населения, степень сопряжения научных и производственных ресурсов, концентрация финансового капитала и диверсификация экономических связей. Сложилась устойчивая ориентация подавляющего большинства государств на рыночные методы хозяйствования и демократические ценности. Осуществление крупного прорыва на ряде ключевых направлений научно-технического прогресса, ведущего к созданию единого общемирового информационного пространства, углубление и диверсификация международных экономических связей придают взаимозависимости государств глобальный характер. Создаются предпосылки для построения более стабильного и кризисоустойчивого мирового устройства». Здесь слышны даже какие-то отзвуки идеи «технократии» в мировых масштабах, но, во всяком случае, абзац демонстрирует определённый уровень понимания ситуации.

И вот после всего этого авторы подводят к той самой мысли, ради которой, похоже, всё и писалось. Они характеризуют нынешнее состояние международных отношений так: «Усиливается тенденция к созданию однополярной структуры мира при экономическом и силовом доминировании США. При решении принципиальных вопросов международной безопасности ставка делается на западные институты и форумы ограниченного состава, на ослабление роли Совета Безопасности ООН». В ответ на это «Россия будет добиваться формирования многополярной системы международных отношений, реально отражающей многоликость современного мира с разнообразием его интересов», укреплять ООН и противодействовать фактору силы на мировой арене.

Уточним, в чём состоит эта идея многополярности. До 1991 г. мир был двухполюсным, при всех оговорках такого понимания ситуации. После он быстро превратился в некую пирамиду, на вершине которой стоят США, выигравшие «холодную войну», а внизу расположены целые «слои» государств, располагающих меньшими возможностями и меньшим стремлением к переустройству мира. Россия попадает в третий слой — после США и после крупных европейских государств, разделяя судьбу Индии, Китая, Мексики, Бразилии и т.п. В этом нет ничего ужасного, так как ниже имеются ещё слои, где дела обстоят значительно хуже. Более того, у России есть теоретические шансы подняться выше. И нельзя сказать, что она ими не пользуется.

Пресловутая многополярность, за которую так крепко ухватились российские внешнеполитические гуру, — лишь инстинктивное средство самозащиты. В самом деле, раз уж мир выстраивается в «пирамиду», то единственный способ избежать фиксирования навеки в нынешней роли и с одной-единственной перспективой — деградации (если не согласны на стагнацию) — это внушать всем вокруг, что каждый игрок международного поля сам по себе представляет мировой полюс. Да-да, от правительства Мексики до неведомого миру вождя племени мумбо-юмбо (если вдруг мировое сообщество его признает в качестве равноправного субъекта). И вот в таком-то мире, где у каждого участника игры имеются свои амбиции, можно будет смело заключать самые разнообразные коалиции, которые в конце концов расшатают пирамиду, а уж там посмотрим. Может быть, мир обрушится в полный хаос. А, может быть, возникнут ещё один-два полюса, равных по силе американскому, и уж тогда мировой порядок станет простым и понятным. Мир вернётся в нормальное состояние…

То, что двухполюсность более естественна для системы международных отношений, прекрасно показывает стремление так называемого «мирового терроризма» сыграть роль второго полюса (об этой тенденции я уже писал). В этом смысле у России как раз довольно выигрышная позиция — можно играть за «реальную многополюсность» против стремления мира организоваться по принципу «цивилизованные государства против мирового подполья» и нажить на этом определённый капитал (в том числе и путём защиты каких-нибудь реликтовых, но в целом безобидных для внешнего мира режимов, вроде северокорейского).

В общем, как ни крути, «многополюсность» в качестве главной идеи российской внешнеполитической деятельности — штука вполне обоснованная. Между прочим, в этом отношении Россия ориентируется на Китай, о чём прямо сказано и в Концепции: «Совпадение принципиальных подходов России и КНР к ключевым вопросам мировой политики — одна из базовых опор региональной и глобальной стабильности». Можно даже сказать, что идея многополюсности представляет собой заимствование из маоизма (хоть и непрямое). В своё время Мао Цзэ-дун говорил о том, что Китай будет «наблюдать за схваткой двух тигров» — СССР и США. Подразумевалось, что потом, когда они ослабнут, он вступит в бой сам. Правда, Китай претендовал на роль третьего полюса (для «третьего мира»). Создатели теории многополюсности творчески развили идеи Мао, заявив, что каждое государство или группа государств могут претендовать на создание собственного «полюса». Или, говоря более традиционным языком, коалиции.

Так каков же общий характер внешней политики нынешней России? Как её можно охарактеризовать, исходя из анализа текста Концепции? Я думаю, для её описания вполне подойдёт термин «рефлекторный эклектизм». И даже — «реакционный эклектизм».

Поясню свою позицию. Внешняя политика нынешней России представляет собой естественную реакцию на произошедшие после 1991 г. колоссальные геополитические изменения. Эта реакция не имеет какого-то единого выражения и происходит по нескольким направлениям (отсюда постоянное использование в российских внешнеполитических документах слова «многовекторность»). Среди них — и лихорадочные попытки адаптировать либеральные лозунги для национальных целей (как правило, неуспешные), и претензии на роль великой державы, и стремление удержать под контролем развалившийся на куски регион, и желание встроиться в мировые постиндустриальные процессы. Всё это сдобрено главной идеей — «многополярностью» — то есть, в какой-то степени, ельцинским призывом «брать столько суверенитета, сколько сумеете проглотить», только транслированным на всё мировое сообщество.

И вот в этом смысле российская политика оказывается и политически «реакционной», то есть в ряде случаев противостоящей глобальным прогрессистским проектам. Немудрено, что со стороны создаётся впечатление, будто Москва стремится попасть во все такого рода проекты с одной-единственной целью — чтобы как-нибудь спровоцировать их ослабление и привести к расколу. Российская политика определяется, на самом-то деле, тенденцией к либерализации суверенитетов в международных отношениях, к уничтожению всех и всяческих иерархий и замене их на «свободные ассоциации». Получается, что в теории, если её продумать до конца, «суверенно-либеральная» Россия и её условные союзники противостоят «тотальному проекту», реализуемому США и сателлитами. Другое дело, что ресурсов для серьёзного противостояния у нынешней России нет, и ей приходится отделываться какими-то полумерами, декларациями и не всегда понятными шагами. Что, кстати, не так уж и плохо — потому что новой «холодной войны» России сейчас не выдержать.

В общем, как говорил один из героев Зощенко, «ошибки есть, но линия правильная». Удивительно здесь только одно. То, что тезис о России как «либеральном заступнике против тотальных (и даже тоталитарных!) прожектёров» почти совсем не подаётся ни общественности, ни мировому сообществу. У него вовсе нет «пиара», как теперь говорят. Более того, поиск Москвой правильных путей в этих труднейших условиях осложняется выходками «русского образованного общества», которому всё время и то не так, и это не этак. Оно, можно сказать, не приметило в нынешней российской кунсткамере целого слона. Но его ли в этом вина? Об этом я расскажу в следующей, заключительной статье.

 

Итак, российский социум не замечает наличия у РФ пусть мутноватой, но всё же вполне определённой внешнеполитической линии. Какова же причина этого?

Проблема состоит в том, что наше общество все годы строительства так называемой «российской демократии» и не подумало смириться с резким изменением вековых внешнеполитических парадигм. И пресса, и общественность резко противостоят тому «тупому реализму», который, по их мнению, присущ нашей нынешней дипломатии. Декларируемый отказ от собственного глобального проекта до сих пор воспринимается в качестве психологической травмы. Причём как «патриотами», так и «либералами». Одни сожалеют об идеологическом источнике советской экспансии, другие — о том, что России не дали до конца осуществить горбачёвский сверхгуманистический замысел, хорошо описываемый известным русским выражением «пропадай моя телега!», и о том, что наша страна до сих пор существует на карте мира, пусть и в виде некоего «геополитического обрубка».

Борис Межуев в недавно появившейся довольно интересной статье «Конфликт внешнеполитических идеологий» привёл классификацию стратегических подходов в нашей глобальной дипломатии. Он считает, что соперничают антиисламистский патриотизм, происламский радикал-интернационализм, либеральный глобализм и изоляционизм. Как уже было отмечено, три из четырёх указанных идеологий представляют собой просто разновидность участия России в чужих масштабных проектах. Действительно, Россия рассматривается в одной из трёх ипостасей:

- либо форпоста Запада в борьбе с неким «исламским миром»;

- либо форпоста «третьего мира» в борьбе с Западом;

- либо показательного тайного врага в стане Запада, которого надо добить, чтобы он не мешал европейской цивилизации развиваться.

Отличие от советской политики здесь совершенно очевидно, и крайне странно, что поклонники идей Проханова этого не замечают. СССР был центром, полюсом, хозяином той политики, которую вёл (как бы к ней ни относились). Все три проекта рассматривают Россию в виде «пушечного мяса» или, в последнем случае, «показательной жертвы». Ни обе разновидности хрена, ни либеральная редька особо по вкусу не отличаются. Во всех вариациях мы что-то должны «цивилизованному миру», независимо от того, что таковым миром считается.

И единственным разумным выбором в этих условиях должен был бы стать изоляционизм. Причём — выбором массовым, выбором всех нормальных людей.

Но этого не происходит. Стоит задаться вопросом — почему? И ещё одним — хорошо это или плохо?

 

«Прагматизм» не окупается

 

Собственно говоря, разгадка проста. За 13 лет так называемого рыночно-демократического реформирования России о роли страны в мире думали постоянно, в том числе и так называемая политическая элита. Но парадокс заключается в том, что основная цель реформ, как она была заявлена в самом их начале, состояла в добровольном отказе России от какой-либо существенной внешнеполитической роли. «Стать, как все», «не возникать и торговать сникерсами» — вот та нехитрая концепция внешней политики, которую пытались и пытаются навязать стране под маркой «отказа от имперского прошлого».

Однако это — типичная подмена понятий. Наличие собственного глобального проекта вовсе не обязательно влечёт за собой имперскую политику и наоборот. К тому же, «перестроечная пресса» внесла в головы так называемой медиакратии полнейший сумбур. До такой степени, что уже встречаются «творцы общественного мнения», убеждённые в том, будто Ленин прямо продолжал «бездарную имперскую политику русских царей». Впрочем, не в этом дело. В любом случае, под «имперской» идеей они понимают нечто совершенно странное, и в частности, необходимость формирования преимущественно инородческой и иноверческой имперской элиты (например, «евразийство» в его популярном изложении). Мол, в этом-то истинная имперская идея и состоит.

Однако это не моя задача — говорить здесь об империи. Скажу одну вещь, в которой абсолютно убеждён. Существование России как единого государства оправдано (даже с чисто технической и экономической точек зрения) только при наличии собственного глобального проекта. Если его нет, то очевидно, что ресурсами и территориями страны намного более рационально и эффективно распорядятся другие.

Я думаю, большинство населения думает примерно так же, даже если и не осознаёт этого. Сколько раз я сталкивался с этим! Самые далёкие от какой-либо политики «работяги» после третьей рюмки начинали бить себя в грудь и заявлять, что «мы ещё встанем на ноги и всем покажем…». При всей смехотворности нашего традиционного «шапкозакидательства» в нём есть немалая доля правды. Состоит эта правда в том, что исторический опыт показывает: на внешнеполитической сцене отказ от глобальных проектов не окупается. Либо такой проект есть, и он помаленьку вытягивает всё остальное. Либо его нет, и тогда страна, единственной целью которой на ближайшие сто лет являются экономическое соревнование с Португалией и выгодный размен садовых участков на границе с Китаем, вступает в эпоху деградации.

В 90-е гг. многие внешнеполитические эксперты призывали нас к «реальной политике», под которой они понимали всего лишь отказ от того, чтобы смотреть дальше собственного носа. По счастью, Россия, сколько бы её ни критиковали, никогда этим советам не следовала. Другое дело, что выраженный глобальный проект отсутствовал в политическом воображении большей части элиты.

Точнее, ситуация была более сложной. Видение мира, которое царило в «верхах», либо апеллировало к прежним советским образцам, либо представляло собой некий хаос из обрывков разнообразных импортных учений, которые к российским условиям были слабо приложимы.

Например, ещё в 1995 г. мне попадались чиновники, дипломаты и даже аналитики-эксперты, всерьёз убеждённые в том, что через год-два удастся восстановить СССР (ну, без стран Балтии…). Точка зрения, согласно которой геополитический кризис России не будет исчерпан как минимум два-три десятилетия, казалась им «детской». Они верили в партийную солидарность, в единство интересов советской номенклатуры. Если в какой-то маленькой, но гордой стране к власти приходили люди, с которыми мои собеседники когда-то учились в ВПШ или МГУ, это тут же подавалось ими как личный успех в деле объединения постсоветских пространств. Правда, потом почти неизменно оказывалось, что именно эти ребята с дипломом высшей партшколы, «свои в доску», вместе с которыми выпиты цистерны портвейна и самовары водки, проводили едва ли не наиболее жёсткую антироссийскую политику… К началу нынешнего десятилетия этот странный комплекс «общих интересов» элиты вроде бы уже прошёл, что создало предпосылки к проведению более разумной внешней политики.

Тем не менее, все тенденции и все проекты, существующие в российском обществе, по сути дела, до сих пор сводятся к двум:

1. Россия должна постепенно восстановить позиции на своём «законном» геополитическом пространстве (методы варьировались от большой победоносной войны со всеми соседями до создания «либеральной империи» с центром в Москве).

2. Цель России — начать, наконец, сытую, здоровую и спокойную жизнь, как в европейских странах. Если для этого придётся уменьшить территорию и население страны в 100 раз, то тут нет ничего страшного. Игра стоит свеч, а избранные 144 тысячи праведников всё равно в конце концов спасутся.

Я не намерен обсуждать вторую тенденцию, поскольку, на мой взгляд, это самое обыкновенное проявление «воли к смерти», а то и своего рода хилиастическое устремление — «создадим тысячелетнее царство счастья на маленьком островке, и только для своих, любимых».

 

«Изоляционизм» как глобальный антитоталитарный проект

 

Итак, будущее России не может лежать вне глобального проекта. Причем восстановления старых российских внешнеполитических парадигм ждет не только российская но и мировая общественность, в надежде закрыть «белое пятно», образовавшееся на мировой карте дипломатических конфликтов после самоустранения «имперской Москвы». В этом смысле, российская внешняя политика оказывается в ситуации отсутствия каких-либо альтернатив. И общество внутри, и «экспертное сообщество» вовне требуют от России выдвинуть новый глобальный проект, и никаких других идей воспринимать не намерены. В подобной ситуации, конечно, легко впасть в эйфорию и тут же броситься исполнять общественные заказы. Но следует помнить, что тут существует одно сильнейшее ограничение. Звучит оно банально: у нынешней России нет средств на то, чтобы вести политику противопоставления себя всем и вся. Более того, даже если эти средства будут получены путём какой-либо нехитрой операции (вроде «экспроприации экспроприаторов»), то выяснится, что общество не настолько едино, чтобы терпеть все ограничения, связанные с политикой противопоставления. Закрытие границ, экономическое эмбарго и, в перспективе — «холодная», а то и «горячая» война. Результат которой, в общем, далеко не предопределён.

Я не собираюсь здесь обсуждать схемы «радикалов», для которых вышеизложенное представляется единственным выходом, достойным настоящих героев. Я исхожу из тех возможностей, которые есть. Мы должны, наконец, признать — в нынешних условиях открытая борьба с «полюсом силы» не только обречена, но и неэффективна, и невыгодна нам самим.

Поэтому в качестве глобального проекта России следует, на мой взгляд, выдвинуть следующий набор идей. Итак, мы готовы сотрудничать с «хозяевами нового мирового порядка». Но наша роль в выстраивающейся мировой системе не может сводиться к бездумному исполнению указаний «свыше». Следует понимать и разъяснять остальным, что стремление США и сателлитов построить мир по своим схемам есть не что иное, как самый очевидный «тоталитаризм», как бы он ни прикрывался демократическими схемами и лозунгами. На этом фоне у России есть возможность превратиться в глобальный фактор, способный смягчить наступление мировой «либерально-демократической тотальности». Нам следует отстаивать не только свою, но и чужую самобытность. Стоит ясно сказать, что более чем 500-летняя история Московской Руси привела к созданию на огромных пространствах Евразии самых разных национальных государств, со своим пониманием действительности, своими культурными и религиозными ценностями. Этот мир не может быть переделан по единой схеме и в одночасье. Для этого он слишком разнороден.

Таким образом, умеренный российский изоляционизм вполне мог бы иметь смысл «глобального проекта» автономизации народов и культур. Колесо «мировой либеральной глобализации» прокатилось по нашей стране, мы смогли дать ему некоторый отпор, и теперь Россия имеет полное право стать глобальной лабораторией конструктивных альтернатив «новому тоталитаризму». Естественно, упор здесь нужно сделать на слово «конструктивный», потому что альтернативы вроде «сбросить на Вашингтон десять нейтронных бомб и ждать наступления земного рая» разумными не назовёшь. А вот умение предложить новые проекты в экономике, в политической сфере, в образовании и науке стоит многого. И, главное, все эти проекты должны быть направлены на смягчение, а то и полную нейтрализацию ударов «мировой тотальности».

Примерно такую же политику сейчас декларирует Евросоюз. Посмотрите на их отношение к американскому проекту «Большой Ближний Восток» — европейцы его просто боятся, справедливо ожидая, что перекройка региона по тотальным схемам ни к чему хорошему не приведёт. Этот настрой звучит в документах ЕС — необходим «гибкий подход», «точная настройка» (fine tuning), сотрудничество с традиционными режимами. Но всё же для Европы характерна своя, иного рода тотальность. И не все ей доверяют.

В этом отношении у России ещё имеется очень большой потенциал. Да, за последние годы она успела наломать дров у собственных границ. Но ситуация, кажется, ещё поправима. Для этого достаточно почитать собственную внешнеполитическую концепцию.

 

www.apn.ru

20.10.2004,26.10.2004