А. Кондрашов

 

ЧЕРЕШНЕВЫЙ БЕС, ИЛИ ПОСТМОДЕРНИЗМ ПОПУТАЛ

Премьеры прошедшего сезона

 

Русский театр выжил. Сверкает "золотыми масками" и бриллиантовыми "чайками"; то там, то здесь зал взрывается аплодисментами, а потом вдруг сидит так тихо, что слышно, как катится слеза по щеке актрисы

 

НЕ ДОЖДЕТЕСЬ!

 

Кто ответит за то, что русский театр не умер? Кто допустил? Ведь должен был умереть! Кто виноват? Президент? Русские морозы? Пушкин?

А как все начиналось в конце 80-х! Как радостно летело в пропасть! Театр звал публику на баррикады. Она долго сомневалась, а потом вдруг послушалась, пошла и… не вернулась. Играть можно стало все, но не для кого. Казалось, театральная отрасль погибнет, как тяжелое машиностроение, сельское хозяйство и кинематограф. В пустых павильонах "Мосфильма" свистел ветер. На улицах - пули. В кинозалах демонстрировали мебель. Какой, прости Господи, театр, когда парламент расстреливают в прямом эфире? Держались "Ленком", "Табакерка", "Маяковка"… невиданной обнаженностью чувств (а больше тел) брал за живое Виктюк, но остальные театры (особенно в провинции) пропадали без зрителей. Артисты от отчаяния бежали в депутаты (Олег Басилашвили), в полевые командиры (Ахмет Закаев), театральные критики - в министры (Михаил Швыдкой). Призыв Белинского: "Идите в театр и умрите там!" кошмарно извратил Мовсар Бараев.

Но русский театр выжил. Более того, сверкает "Золотыми масками" и бриллиантовыми "Чайками"; то там, то здесь зал взрывается аплодисментами, а потом вдруг сидит так тихо, что слышно, как катится слеза по щеке актрисы.

Почему же? Кто виноват?

Правильно, мороз и бескрайние наши просторы. Победное шествие либеральной революции захлебнулось в снегах России. Разочарованные революционеры, сделав дело, бежали, как когда-то нагруженные ворованным скарбом солдаты Наполеона. Публике остались родимые пятна реформизма: высотная распальцовка новостроя, таинственная банковская инфраструктура, многочисленные оборотни в погонах и старые афиши. Одна из них (на фасаде театра, где когда-то Анатолий Эфрос ставил пленительный "Месяц в деревне") шокировала объявлением:

Сегодня - "Жиды города Питера".

Завтра - "Дураки".

Дураков действительно невпроворот; может быть, из-за них и наметилась некоторая стабильность. Теперь труппа политического театра, получив от президента распределение ролей, сидит тихо, бубнит заученный текст и не допускает отсебятины. Статистика показывает: чем скучнее политическая жизнь, тем веселее искусство; чем строже цензура, тем тоньше подтексты; чем равноудаленнее олигархи, тем больше публики в театральных залах.

Однако артисты (люди зависимые) никогда не бросят камень в удачливых предпринимателей. Гусинский (кстати, режиссер по образованию) поднял гонорары телезвездам почти до западных высот. Михаил Фридман (группа "Альфа"), начинавший со спекуляции дефицитными театральными билетами, впоследствии перейдя на более полезные ископаемые, тоже не забыл любимые театры юности. И бывший замминистра финансов Вавилов весьма и весьма помогал спектаклям (где играла его талантливая супруга). А оставшимся артистам с голоду не дали умереть акулы рекламного бизнеса. Если раньше актер хвастался: "Я снялся в эпизоде у Тарковского!" - то теперь гордится: "Я классно сыграл в "прокладках" у Грымова!"

Брутальные "Бригады" и "Менты" вытеснили с чрезмерно голубых экранов "Санту-Барбару" и "Просто Марию". Телезрителям захотелось увидеть своих любимцев вблизи, на сцене. И театр ожил. Опять на некоторые спектакли не достать билетов, хоть цены на них и выросли бесчеловечно. Опять модно шастать за кулисы, бравировать знакомством с премьерами (в театральном смысле) и делать дорогие подарки субреткам.

Но не только олигархи и президент виноваты в возрождении интереса к театру. Главный виновник - публика, которая, как говорил Пушкин, создает драматические таланты. Любит наш народ разговор по душам. Да так, чтобы все вместе, да в одном зале, да с буфетом. А уж на слезы и смех отечественные лицедеи "разведут" публику так, как ни одному Бродвею не снилось. И происходит на сцене настоящее искусство; редко, но происходит. И по ходу действия сердце разрывается на части от сострадания, и случается праздник души (катарсис), а после спектакля хочется петь, совершать благородные поступки, жить честно, работать, елки-палки…

Театр на подъеме, как он был на подъеме через 10 лет после большевистского переворота, как был на подъеме через 10 лет после смерти Сталина. Политическая стагнация вкупе с экономическим ростом на руку людям искусства.

 

ЧЕРВЯКИ В ЧЕРЕШНЕ

 

Впрочем, стоп. На подъеме ли? Если вглядеться внимательно, то в отличие от кинематографа, где очевидны тенденции к возрождению, театр-то как раз… того. Нет, внешние атрибуты ренессанса на лицо: и упомянутые премии, и букеты-банкеты, но сами-то спектакли?

Прошедший в конце прошлого сезона фестиваль "Черешневый лес" с гроздью постановок Чехова (название поразило не чеховской крутостью, а сам фестиваль - щедростью спонсоров) "обналичил" основные и, прямо скажем, кошмарные тенденции.

А начиналось все вполне достойно. С "Чайки" (режиссер - Михалков-Кончаловский). Перед Театром Моссовета, где игралась премьера, зрителей встречал духовой оркестр. По дорожкам сада "Аквариум" прогуливались актеры, переодетые в русских интеллигентов начала прошлого века, милые дамы, собачки. Публику угощали соком и свежей черешней. Атмосфера праздничная, множество именитых гостей. И спектакль прошел с успехом, но критикам не понравился. Правда, они не могли не отметить богатство оформления (сценография Эццио Фриджерио), способности Юлии Высоцкой, зато беспощадно ругали других актеров и режиссера… Явно что-то раздражало. Что? Почему? Ответ, я думаю, прост: да не любят они Михалковых.

Главная "фенька" "Вишневого сада" (режиссер - маститый Адольф Шапиро) - в приглашении на роль Раневской Ренаты Литвиновой! Сильный ход, как говаривал когда-то Чубайс. Прикольно, как говорят дети. Тут критики, не сразу выйдя из ступора, иронизировали много, и трудно с ними не согласиться. Конечно, абсолютно непригодная для сцены, но донельзя "стильная" Литвинова легко "убрала" актеров-профессионалов. Чего смотреть на тех, кто старательно играет, когда на сцене непринужденно живет и дышит абсолютно ничего не играющая звезда постмодерна? Спектакль напоминает инсталляцию, когда в картину великого Леонардо вместо лика Монны Лизы вклеена фотка из модного журнала. И тут не до сфумато, не до "правды характеров и правдоподобия чувствований". Один из театралов тонко подметил, что Литвинова вписывается в этот спектакль, как червяк в ягоду.

 

В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ УЖАСНО!

 

Но главное потрясение с "черешневого куста" - "Дядя Ваня" в постановке молодого режиссера Миндаугаса Карбаускиса на сцене МХАТа. В нем наиболее заметны тенденции, "последние веяния", характерные для нынешнего театра, к тому же проблематика пьесы имеет прямое отношение к названию нашего журнала («Русский предприниматель»).

Это вроде бы самый мхатовский спектакль: с атмосферой, паузами (правда, такими длинными, как будто режиссер не литовец, а "горячий эстонский парень" из анекдота). С замечательными актерами (к которым нет никаких претензий), с шикарными декорациями (дом, выстроенный на сцене Олегом Шейнцисом, мог бы украсить любую олигархическую фазенду), в общем, со всеми предпосылками для хорошего спектакля, но… помешал режиссерский бандитизм.

Дядя Ваня (его играет блистательный Борис Плотников) предстает человеком нервным, издерганным, неисправимым неудачником. Любовь его к Елене Андреевне какая-то злая и безнадежная. Он, а не профессор, выглядит больным брюзгой. И тут не актер виноват, так поставлено режиссером. Когда Плотников говорит, что из него мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский, это воспринимается как бред психопата (а не как чистая правда, как было когда-то в игре Смоктуновского и еще раньше Добронравова). А профессор в исполнении Табакова, напротив, выглядит крайне обаятельно и привлекательно, совсем не ничтожество, не подагрик и не мыльный пузырь. И получается, что ничего нет страшного в том, что он решает продать принадлежащее ему имение (заметим, успешное сельхозпредприятие) и соответственно выгнать управляющего дядю Ваню и прочих. Так им и надо! И режиссер, как видно, на его стороне. Когда профессиональный бездельник Серебряков говорит: "Дело надо делать, господа!", то в зале это принимается не как вопиющее лицемерие, а как справедливый укор дяде Ване и Астрову. Все перевернуто с ног на голову. Доктор Астров (его играет яркий и тонкий актер Дмитрий Назаров) вследствие режиссерских ухищрений выглядит ленивым, медлительным и обреченным. Крайне современные мысли о спасении русского леса актер вынужден произносить, как бы стесняясь своего краснобайства. И как не стесняться, когда режиссер все время ставит актера в дурацкое положение? Прежде чем показать картограмму уезда Елене Андреевне, Астров у себя на коленях (!) прибивает ее гвоздями (!) к громадной доске (у Чехова просто прикнопливает к ломберному столику). Известная фраза о том, что в человеке все должно быть прекрасно, по воле режиссера обрывается на полуслове и заглушается музыкой. Чехов Карбаускису мешает. Не должно быть в человеке ничего прекрасного: ни лицо, ни одежда, ни душа, ни мысли. А прекрасен должен быть, надо полагать, только счет в банке у серебряковых.

Чистой воды постмодернизм с инфантилизмом вперемежку. Трактовка пьесы - архиреволюционная, в духе "залоговых аукционов": тот, кто работает, - уважения не достоин, достоин тот, кто умело и нагло присваивает чужой труд. Какое уж тут небо в алмазах?! После такого унылого решения не петь, а напиться хочется. Или подать на режиссера в суд за оскорбление чести и достоинства дяди Вани, честного русского предпринимателя, и Астрова, уездного доктора-подвижника.

 

А ЧЁ, БЛИН, ЛЮДИ НЕ ЛЕТАЮТ КАК ПТИЦЫ?

 

В вязкой театральной среде талантливым молодым режиссерам трудно. Кажется, что пробиваются только те, кто поклялся на режиссерских экспликациях Мейерхольда эпохи военного коммунизма сбросить всю русскую классику с парохода современности.

Вдоль и поперек "реформирована" "Гроза" в "Современнике" (режиссер Нина Чусова, в главных ролях - выдающиеся актрисы Чулпан Хаматова и Елена Яковлева). Катерина (в спектакле - хулиганка, похожая на модную певицу Глюкозу) начинает хрестоматийный монолог, поскользнувшись на банановой корке, - упала, чертыхнулась про себя и вдруг спросила: "А чего (в тексте пьесы - отчего. - А.К.) люди не летают как птицы?.." А если бы не поскользнулась на банане, которых в провинциальном Калинове позапрошлого века валялось на дорогах, как известно, множество, то и монолога не было бы? Текст великой трагедии летит кувырком. Где свет, где тьма, где "луч", где "царство", что хорошо, что плохо - абсолютно непонятно, хотя новаторства выше крыши. Зато президент почтил спектакль своим присутствием, и тут мы смиренно умолкаем и переходим к следующему "приколу".

Во мхатовских "Мещанах" режиссер Кирилл Серебренников выстраивает актерам буйную постмодернистскую тусовку, никакого отношения к персонажам не имеющую. Не слишком дряхлые театралы, видевшие гениальных "Мещан" Товстоногова в БДТ, впали в некоторую задумчивость, а потом в бешенство: "Кажется, нас здесь принимают за идиотов? Да взял бы юный режиссер современную пьесу и реформировал бы ее до умопомрачения. Не может дотянуться до классики, так надо обязательно ее опустить до своего уровня, до абсурда, до плинтуса?.."

И это при живых настоящих реформаторах! Любимов, Захаров, Фоменко и Додин удивляли режиссерской выдумкой несравненно более изобретательно, но их формальные находки "работали" на вскрытие заложенных в литературе колоссальных душевных ресурсов. Почему же "новая поросль" норовит все как-то "мимо денег"? А может быть, как раз не мимо? Может быть, стараются потрафить вкусу продвинутых спонсоров или угодить театральному начальству, у которого в голове либеральный шурум-бурум? Вспомним, как настойчиво продвигал Михаил Швыдкой Владимира Сорокина на сцену Большого? С каким азартом в совершаемой им на ТВ перманентной "Культурной революции" "перетираются" темы вроде: "Пушкин безнадежно устарел" или "Русский театр умер".

 

НЕБО В АЛМАЗАХ

 

Будем надеяться, что театр выработает иммунитет к черешневым червякам и прочим постмодернистским заморочкам. А зрителей в новом сезоне, слава Богу, ждет много хороших спектаклей годичной и более выдержки. И во МХАТ прийти всегда хорошо. Как изумительно преобразился Камергерский переулок (бывший некоторое время проездом Художественного театра), кафешантаны, ей-богу, как в Париже, даже лучше. Хорошо одетые современники неспешно гуляют со своими спутницами, садятся за столики, заказывают кофе, коньяк, мороженое. Здесь пахнет хорошим табаком и крупными инвестициями. Напротив театра мхатовские скамейки, на них сидят зрители, пришедшие задолго до начала спектакля. Чехову только странный памятник поставлен, какой-то "прислонютый", в углу на пересечении с Тверской, там, где раньше был общественный ватерклозет, впрочем, кто это помнит… В театре, который более ста лет назад на деньги крупных русских предпринимателей построил Шехтель, а при советской власти полностью реконструировал на бюджетные средства Олег Ефремов, служат талантливые, любовно отобранные Олегом Табаковым артисты. По театральным коридорам летают неслышно тени великих предков: Станиславского, Немировича, Чехова, Булгакова. В фойе - фотографии современных знаменитостей от Смелянского до Хабенского. Нигде ни пылинки, специальные люди перед приемом зрителей охаживают ковры и ткани из пульверизаторов, вежливые билетерши тихо продают программки по 30 рублей за штуку. А какой изысканный буфет! Дешевого пива нет, только дорогие и крепкие напитки, бутерброды с икрой и лососиной. Все в помещениях доведено до ума; туалет, не поверите, неземной чистоты! И очень много прелестных зрительниц (ей-ей, Художественный театр - ярмарка невест)! В зале торжественно, демократично, но чинно. На занавесе - легендарная чайка. И вот гаснет свет, шум затухает, отключаются мобильники, занавес медленно раздвигается, и…

Идите в театр и живите долго!

 

«Русский предприниматель»

сентябрь 2004