С. Волков
Первая
мировая – забытая война
Именно война 1914–1918 гг. не только неузнаваемо изменила
политическую карту Европы и вывела на мировую сцену новую великую державу в
лице США, но вызвала во всех воевавших странах внутренние изменения – социальные,
психологические и культурные, которые провели резкую грань между обществом ХХ
века и предшествующих столетий. В этом смысле известное выражение, что “ХIХ век
кончился в 1914 году”, вполне справедливо. Новейшая история действительно
начинается с Первой мировой войны.
“Вторая
Отечественная” или “Империалистическая”?
У нас в стране этой войне и ее героям особенно “не
повезло”. Усилиями большевистской пропаганды Вторая Отечественная превратилась
в массовом сознании в позорную империалистическую, так что подвиги на ней
русских воинов не то что даже были забыты, а вообще как бы не имели права на
существование. Исходя из сущности большевистской доктрины, принципиально
интернациональной и антироссийской, воевать за геополитические интересы своей
державы (тем более – Российской империи) было, понятно, проявлением
“несознательности”, а делать это сознательно – преступлением. Поэтому участие в
той войне (равно как и вообще служба в “старой армии”) в “анкетном” смысле было
отягчающим фактором.
Даже когда ленинским последышам, припертым к стене логикой
истории, пришлось на время забыть о мировой революции и приняться изображать из
себя патриотов, Первая мировая так и не была “реабилитирована”. С известного
времени стало можно прославлять героев Полтавы, Измаила и Бородина, с некоторой
оглядкой (“николаевский режим”) защитников Севастополя, на высшем пике
“сталинского ампира” – даже Порт-Артура, но не воинов Первой мировой.
И это совершенно понятно, ибо в этой войне большевики
фактически участвовали на противоположной стороне. И чем большее место в
советской пропаганде занимала “слава русского оружия”, тем более неприглядно
выглядели бы действия большевиков против этого оружия в 1914–1917 гг.
Ленин, как известно, призывал не только к поражению России
в войне с внешним врагом, но и к началу во время этой войны войны внутренней –
гражданской. Более полного воплощения государственной измены трудно себе
представить, даже если бы Ленин никогда не получал немецких денег (теперь,
впрочем, уже достаточно широко известно, что получал – как именно и сколько).
Естественно, что главными врагами большевиков были те, кто
вел Россию к победе, после которой о планах “революционного переустройства”
пришлось бы надолго, если не навсегда, забыть. Поэтому если во всех других
странах, в том числе и потерпевших поражение, подавляющее большинство генералов
и офицеров окончили свои дни, окруженные почетом и уважением, часто – в
глубокой старости, то русских ждала совсем другая участь.
У России украли
победу
Во время той войны многие издания помещали портреты убитых,
и, вглядываясь в обрамленные траурными рамками лица, трудно отделаться от
ощущения, что этим людям, в сущности, очень повезло. Как-никак они пали со
славой в рядах своих частей, погибнув с убеждением, что Россия осуществит свои
исторические задачи, были с честью погребены и оплаканы. Им не пришлось
испытать позора и унижения 1917 года, не пришлось, как десяткам тысяч их
соратников, окончить свои дни с кляпом во рту и пулей в затылке в наспех
вырытых рвах и зловонных от крови подвалах “чрезвычаек”, умереть, лишенным даже
пенсии, от голода или влачить нищенское существование в изгнании.
Жестокий парадокс: Россия – важнейший член Антанты,
одержавшей победу коалиции, столько для этой победы сделавшая и не раз
спасавшая своих союзников, – была не только лишена ее плодов, но и исчезла как
государство, раскроена на “национальные” части и превращена в площадку для
экспорта “мирового пожара”. Этот революционный “удар в спину”, когда победа
была уже совсем близка, – поистине одна из самых трагических насмешек истории.
Россия не проигрывала той войны. Она просто не дожила до
победы, перестав существовать, уничтоженная внутренней смутой. Между тем к 1917
г. русский фронт был совершенно благополучен, дела на нем обстояли никак не
хуже, чем на Западе, и не существовало ни малейших оснований ни чисто военного,
ни экономического порядка к тому, чтобы Россия не продержалась бы до конца
войны.
Сравнивая потери
В ту войну противнику не отдавали полстраны, как в
1941–1942 гг., неприятельские войска вообще не проникали в Россию дальше
приграничных губерний. Даже после тяжелого отступления 1915 г. фронт никогда не
находился восточнее Пинска и Барановичей и не внушал ни малейших опасений в
смысле прорыва противника к жизненно важным центрам страны (тогда как на западе
фронт все еще находился в опасной близости к Парижу). Если даже к октябрю 1917
г. на севере фронт проходил по российской территории, то на юге – по территории
противника (а в Закавказье – так и вовсе в глубине турецкой территории).
В той войне русские генералы не заваливали врага, как
сталинские маршалы 30 лет спустя, трупами своих солдат. Боевые потери русской
армии убитыми в боях (по разным оценкам от 775 до 908 тыс. человек)
соответствовали таковым потерям Центрального блока как 1:1 (Германия потеряла
на русском фронте примерно 300 тыс. человек, Австро-Венгрия – 450 и Турция –
примерно 150 тыс.). Россия вела войну с гораздо меньшим напряжением сил, чем ее
противники и союзники.
Выставив наиболее многочисленную армию из воевавших государств,
она в отличие от них не испытывала проблем с людскими ресурсами. Напротив,
численность призванных была избыточной и лишь увеличивала санитарные потери.
Кроме того, огромные запасные части, состоявшие из оторванных от семей лиц
зрелого возраста, служили благоприятной средой для революционной агитации. Даже
с учетом значительных санитарных потерь и умерших в плену общие потери были для
России несравненно менее чувствительны, чем для других стран. Основная масса
потерь от болезней пришлась как раз на время революционной смуты и вызванного
ею постепенного развала фронта: среднемесячное число эвакуированных больных
составляло в 1914 г. менее 17 тыс., в 1915 – чуть более 35, в 1916 – 52,5, а в
1917 г. – 146 тыс. человек.
Доля мобилизованных в России была наименьшей – всего лишь
39% всех мужчин в возрасте 15–49 лет, тогда как в Германии – 81%, в
Австро-Венгрии – 74, во Франции – 79, Англии – 50, Италии – 72. При этом на
каждую тысячу мобилизованных у России приходилось убитых и умерших 115, тогда
как у Германии – 154, Австрии – 122, Франции – 168, Англии – 125 и т.д.), на
каждую тысячу мужчин в возрасте 15–49 лет Россия потеряла 45 человек, Германия
– 125, Австрия – 90, Франция – 133, Англия – 62; наконец, на каждую тысячу всех
жителей Россия потеряла 11 человек, Германия – 31, Австрия – 18, Франция – 34,
Англия – 16.
Кто разваливал
армию?
При таких условиях разговоры о стихийном “недовольстве
народа” тяготами войны и “объективных предпосылках” развала выглядят по меньшей
мере странно: в любой другой стране их должно бы быть в несколько раз больше.
Так что при нормальных политических условиях вопрос о том, чтобы
“продержаться”, даже не стоял бы. Напротив, на 1917 г. русское командование
планировало решительные наступательные операции.
Но, как известно, не всех такое течение событий устраивало.
И уже после февраля все резко изменилось. Пользуясь нерешительностью и
непоследовательностью Временного правительства, ленинцы весной, летом и осенью
1917 года вели работу по разложению армии совершенно открыто, вследствие чего
на фронте не прекращались аресты, избиения и убийства офицеров. К ноябрю
несколько сот офицеров были убиты, не меньше покончили жизнь самоубийством
(только зарегистрированных случаев более 800), многие тысячи лучших офицеров
смещены и изгнаны из частей. Армия стала практически небоеспособной. Величайших
трудов стоило просто удерживать войска на позициях, нести боевую службу,
выделять наряды, ремонтировать позиции и т.д.
К середине декабря фронта как такового уже не существовало,
по донесению начальника штаба Ставки, “при таких условиях фронт следует считать
только обозначенным. Укрепленные позиции разрушаются, занесены снегом.
Оперативная способность армии сведена к нулю... Позиция потеряла всякое боевое
значение, ее не существует. Оставшиеся части пришли в такое состояние, что
боевого значения уже иметь не могут и постепенно расползаются в тыл в разных
направлениях”. Учитывая эти обстоятельства, говорить о “вынужденности”
унизительного Брестского мира не вполне уместно, коль скоро заключавшие его сознательно
довели армию до такого состояния, при котором других договоров и не заключают.
Заключение его выглядит скорее закономерной платой германскому руководству за
помощь, оказанную большевикам во взятии власти. Другое дело, что, когда “мавр
сделал свое дело” и российской армии больше не было, немцы не склонны были
дорожить Лениным, и он был готов на все ради сохранения власти.
Этот договор вычеркивал Россию из числа творцов
послевоенного устройства мира, а для жителей союзных с ней стран однозначно означал
предательство, что пришлось почувствовать на себе множеству российских граждан,
оказавшихся в Европе в то время и попавших туда после Гражданской войны, нимало
не повинным в ленинской политике. Жертвы и усилия России в мировой войне были
обесценены одним росчерком пера, и их плодами предоставлено было пользоваться
бывшим союзникам.
5.08.2004