Д.Н.Замятин

 

Географические образы России

 

Земля и небо

 

Есть ли космогония в России? Да, самая обычная космогония, в которой противостояние или сотрудничество земли и неба — не последнее дело. Насчет космогонии стоит всё же крепко подумать, ибо земля и небо в России выходят за рамки устоявшихся религиоведческих и мифологических представлений.

Земля-тоска, земля-морок, земля-обман, земля-надежда и земля-надёжа — всё это российская земля. Чернозём ли то, или бедный подзол, расчищенная лесная опушка или место под офис в центре столицы, деревянный острог с устроенным бытом или степь с качающимся в седле горизонтом — земля наша велика и обильна, да зело — не в обиду Алексею К. Толстому — упорядочена. Она расчислена и размножена, устроена и сбалансирована, всё в ней есть, и порядок сам по себе тоже. Сколь ни убегали казаки да крепостные на восток, в Сибирь, к Тихому океану, а всё государство догоняло да успевало их посчитать, упорядочить да приструнить.

Землица в России учет любит, она постоянно на учете. Но если магазин постоянно на учете, это значит, что он обанкротился, продавцы проворовались, или на хозяина наехали. Вот так и на землю российскую наехали давно уж, да всё не слезут. А кто наехал? Наехали свои же, местные всё, в упор не видящие собственной земли. Слишком близка она, земля, вот здесь, под ногами, да и что смотреть-то на неё — наша, и всё. Невидимость, прозрачность российской земли угнетает, принижает, губит высоту и глубину российского неба.

Старик в ершовском «Коньке-горбунке» жил «против неба — на земле». Против неба, в пику небу живут на российской земле, отсюда и земля как-то растворяется, раздается, остаются одни овраги и балки, из которых небо — в копеечку кажется. Кажется — небо, кажется — земля: состояние России. Земля, но небо; небо — без земли. Бежали и бегут старообрядцы и сектанты, беженцы и погорельцы с подверженной небесной эрозии земли куда подальше. Только это «куда подальше» не Беловодье и Шамбала, не Китеж и царство Иоанна Пресвитера, а просто серое и пустое небо — небо без надежды на устойчивую землю. Земля в России, возможно, стоит на трех китах, а небесный свод-то давно прохудился. Бесполезна космогония там, где силы земли и неба не видят и не ощущают друг друга, зависают в пространстве тумана и ваты.

Неуверенность в земном происхождении неба не оставляет любого в России. Да и что есть Россия, как не ледяная скользкая бесконечная плоскость, закрывающая землю и проникающая в само небо. Россия — кочевье, жалящее убыточное небо своими бесполезными набегами. Засим, идя в густой толпе, на переходе через запруженную улицу, в жаре и давке, хочется выбраться в травяной шелест округлых полей и свет небесной справедливости. Да, именно справедливость Неба — с большой буквы — заставляет осознать надежность и серьезность Земли. Стоять на земле прочно, двумя ногами — это ли в России предел? Скорее, мы зависаем, в состоянии непросчитанной левитации между землей и небом, вперяя раскосые взоры в нечто, не имеющее отношения к косогорам и облакам.

Под пустым небом и на пустой земле надо жить в своё удовольствие. Только удовольствие-то какое? Заполнять пустоту, изгонять её, выворачивать в полноту успокоенного ландшафта. Поскольку ландшафт — сосредоточенный и увиденный — обещает единство земли и неба. Многократно описанные и воспетые российские ландшафты, пейзажи и кругозоры, ширь полей и мерный шум дубрав, необъятная тайга и прожаренная солнцем степь заставляют думать о спасительных стереотипах — тех непритязательных образах, что как-то одомашнивают нам жуть и нежить неприрученного пространства. Wilderness, по большому счету, есть результат собственного ландшафтного лентяйства и разгильдяйства. Инвентаризация земных и небесных преимуществ России еще предстоит.

Жадность и желание жизни нормальной и обычной, укорененной на земле и привязанной к небу присущи любому в России. Просвещенный банкир и одичавший научный сотрудник, затюканная учительница и быстроходный яппи, верящий в идеалы чиновник и выпивший слегка рабочий — все они, не думая и не сговариваясь, требуют небесной гармонии и земного благополучия. Гармония небесных сфер опирается на душу земли — земли, пропитанной слитым бензином на дорожной обочине и растрескавшейся от преждевременного зноя; земли, ошарашенной стеклянно-стальными башнями посреди оседающих медленно хрущевок и заласканной песком насыпанных пляжей. Растения — тимофеевка и одуванчик, подорожник и крапива — радуют глаз неба, украшают зеленью и желтизной жизненно важные земные плацдармы.

Отвоевание, реконкиста — необходимые слова для описания небесно-земных отношений в России. Но только кто у кого и что отвоевывает? Земля и небо вгрызаются друг в друга, обретают друг друга в неспешной и несрочной геогонии, в борьбе кучевых туч и неприметных перелесков, бездонной синевы и бескрайней зелени. Зеленая земля и синее небо — что еще надо человеку на старости лет? Вторжение сочного и яркого цвета в до того безликий растворенный свет решает всё дело. В сущности, Россия предоставляет массу возможностей для оттеснения и вытеснения бессмысленных и недостижимых далей; ускользание её горизонтов — проблема временная.

Земля и небо в России близки — пока лишь в противоестественной связи криминальных разборок и головотяпстве рушащихся стропил и балок. Но их близость может быть и иной: в домашней теплоте дворов-колодцев и микрокосмосе детских песочниц, в дорожной свежести выходящих на маршрут обязательных такси и случайных земных словах прохожего человека. Небо рядом, оно здесь, у нас, в России.

 

Война и мир[1]

 

Задумывая это эссе, я хотел назвать его «Мир и война». Но давление толстовской громады как-то перевесило, и я решил не менять порядок слов. Хотя, согласитесь, тут заложено что-то: «мир и война» звучит для России пока не совсем органично.

В России война повсеместна, она поистине борьба всех против всех: борьба жильцов дома со своим домоуправлением, гаишника с водителем, политика А с политиком Б, боярина Кучки с князем Юрием Долгоруким, западников и славянофилов, земледельцев и кочевников — просьбы об оглашении всего списка здесь неуместны. И что интересно: война как состояние перманентное для России не может быть только «горячей» (в виде боев, баталий, битв и отхода по всему фронту, вплоть до Сталинграда) или «холодной» (в виде всевозможных гонок и демонстраций, презентаций и манифестаций). Война для России — понятие онтологическое, и с этим уже ничего не поделаешь: угрюмые, безулыбчивые и напряженные русские стали притчей во языцех.

Есть войны справедливые и несправедливые, захватнические; наступательные и оборонительные, широкомасштабные и локальные — классифицировать можно бесконечно. В случае России, однако, речь может вестись лишь об одном преобладающем классе войн — это войны затяжные, протяженные, бесконечные, хронические, а проще — хронотопические, по Бахтину. Что мы имеем здесь в виду? Проще говоря, если вспомнить Фета, Россия — это «там, где в пространствах затерялось время»; страна, имеющая всё подавляющую географию вместо какой-либо внятной истории — ближе уже к Чаадаеву. Итак, хронотопическая война являет собой практически вечное несоответствие любого места в России его времени, диссонанс пространства и времени, места и сиюминутного момента вопиющ и неизбывен. Ты прибываешь на вокзал, а электричка, как назло, отменена. Ты идешь в магазин, и именно сегодня его решили закрыть на учет. Ты доволен проведенным в кафе временем, и тут всех ставят лицом к стене для проверки документов. И так всегда-и-везде (в России).

А что же мир, где мощные толстовские аккорды? Мир у нас целиком поглощен войной, он как бы внутри войны. Не то чтобы можно сказать, что мир лишь краткая передышка между частями одной баталии или заварушки, нет. Мир просто аппетитный желток внутри крутого яйца войны. Со-общение и со-общительность в России протекают в военных условиях, однако противные стороны стараются не биться насмерть, рассчитывая более на измор соперника. К тому же, противник, как правило, нужен для дальнейших победоносных военных действий и реляций. Собственно, русский мiр, несводимый к современному миру, и предполагал такое нерасторжимое единство-борьбу противников, заряженных на постоянное оттяпывание друг у друга чего-нибудь — здесь уместен Гоголь со «Старосветскими помещиками». Сказанное не значит, что в России мир невозможен, или что он есть звено второстепенное в цепи военных столкновений и отскакиваний. Дело обстоит так: мир есть поле всевозможных военных мыслей и действий и, следовательно, наша страна всегда будет бороться за мир во всём мире, но этот «весь мир» еще толком не знает, что тотальный и беспощадный русский мiр превращает его пределы в сплошной беспредел.

Задумаемся, как выглядит мир по-русски? Это сельская идиллия, или каменные джунгли; шумное сборище земляков или быстрая и бестолковая «стрелка»; свидание «на Пушке» или драйвинг по просёлку на «Оке»? Суть русского мира — в чувстве места: понимании, где можно выпить и где можно побалакать; где можно уткнуться носом в книгу и где можно качать права. Такой мир вечен, ибо он у-местен — он не стесняется войны, ведь война идет где-то в пространстве, она размахивает кулаками в воздухе, не чувствуя и не зная нежности теплой дорожной пыли. Местность, умещенность, размещенность, поместье, местничество — вот оно родное, наше мирное.

И в самом деле — давайте-ка, вспомним местничество. Уж как боролись бояре за свои места поближе к царю: Шуйские впереди Ромодановых, Романовы оттесняют Волконских. И это пресловутое место определялось тем, откуда боярин родом — место обретало поистине и метафизический, и метагеографический характер. Такое место не только в родовом поместье, но и в третьем измерении; оно есть священная гора, откуда далеко видно во все стороны света.

Поместье в своем метагеографическом смысле является лествицей — лестницей к небу; чем плотнее оно прижато к земле, тем более оно устремляется ввысь — туда, где мир предельно обозрим. Но эта предельная обозримость, видимость мира достижима постоянно ведущейся войной — за место на лестнице, на ступеньке, приступочке. Вот откуда склеились, сцепились война-и-мир в России: место у нас не что иное, как перекати-поле, оно непостоянно, обманчиво, миражно, однако обещает невиданные ландшафты земли и неба (но как возможен ландшафт неба?).

Семейный мир и уют достигается разложением мира на составные части, введением военных правил и чрезвычайного положения на отдельных участках мирной поверхности. Место получается двояким, двуличным — оно и привлекает, манит; оно и отвергает, извергает, отторгает. Коляска с младенцем может дрожать и прыгать от военных действий, происходящих в семейном мире. Крупная фирма может желать мира с государством, ведя войну с продажными чиновниками. Политическая партия может распадаться на воюющие друг с другом части, состоящие из милых и дружелюбных людей. И всё это в одном месте (в России).

Получается, что место русское просто взрывоопасно. Однако взрыв-то может быть взрывом дружелюбия — к миру, соседям, просто к брошенному котёнку. Поистине, Россия может задушить мир в своих объятиях, не объявляя (официально) войны. Ведь война лишь попытка пойти на мировую в вечной тяжбе нашей страны с собственным пространством.

 

www.apn.ru

16.07.2004, 30.07.2004

 

 



[1] Печатается с незначительными терминологическими уточнениями (прим ред ЗЛ).


Реклама:
-