Н. А. Нарочницкая

 

 

К СВОБОДНОМУ ОБЩЕСТВУ СВОБОДНЫХ ЛЮДЕЙ

 

Россия – единственная страна, где в наши дни еще идет дискуссия об историческом проекте. В предыдущее десятилетие инициатива в этой дискуссии была монополизирована постсоветскими либералами-западниками, предлагавшими в качестве идейно-философской парадигмы тезис «главное содержание нашей эпохи - переход от тоталитаризма к демократии», поразительно напоминающий тезис советского коммунизма «главное содержание нашей эпохи – переход от капитализма к социализму».

 

Когда СССР выходил из-за железного занавеса, весь мир ждал, что же скажет загадочная Россия - страна Достоевского в ответ на духовно-исторические вызовы XXI столетия. Устами идейных гуру постсоветского нигилизма она пробормотала слово «рынок». Это была привычная материалистическая цель, и многие, разочарованные идеологией и практикой коммунистического режима, восприняли этот незамысловатый призыв. Но отсутствие исторических идеалов за пределами земного существования не могло не привести к разобщению национального сообщества, раздираемого равно чуждыми русской истории бесами социальности, с одной стороны, и демонами индивидуализма – с другой. Пока нация демонстрировала неспособность найти согласие ни по одному вопросу своего прошлого, настоящего и будущего, остальной мир пожинал плоды нашего национального нигилизма и безверия. Если предыдущая история показала бесперспективность искусственной самоизоляции, то 90-е годы открыли нам губительность насильственного обезличения России, ибо достойное и равноправное участие в мировых процессах невозможно без утверждения ценностей национального бытия, рождающих внутренний импульс к развитию и истории.

Но эти ценности нельзя обрести без положительного идеала: без духовного задания за пределами земного бытия нация не в состоянии стать субъектом собственной, а значит и мировой истории. Поэтому в последнем Послании Президента России Федеральному собранию говорится о значении консолидации общества и объединения вокруг национального исторического проекта: «Мы становимся единой нацией».

Чтобы национальная консолидация российского общества состоялась, важно без гнева и пристрастия развенчать идеологические мифы недавнего прошлого и отвергнуть навязываемую «аксиому», будто только либерально-западническая идеология, несмотря на «ошибки», одна может дать ответ на вопросы: «что делать», и «кто виноват».

Постсоветское западничество 90-х годов ХХ века не имеет ничего общего ни с классическим европейским либерализмом, ни с «правыми» политическими идеалами. Классического либерализма нет уже и в Европе. Философия «правых» и «либералов» в наши дни – это воинствующе левое либертарианство. К нему стократно применимо определение «несложненькой философии иистории» интеллигентов-«образованцев» начала ХХ века, данное русским философом Сергеем Булгаковым: «Сначала было варварство, а потом воссияла цивилизация – атеизм, материализм, рационализм» (добавим современные клише: «права человека», «гражданское общество»). Булгаков стремился объяснить, что помимо этой одной ветви на древе европейской культуры, есть много других, уравновешивающих ее, и прежде всего сохраняются христианские корни, обезвреживающие своими здоровыми соками ядовитые плоды. Поэтому рационалистически-нигилистические учения на их родине, в Европе, не наносят такого вреда, как в случае переноса их в «культурную пустыню», каковой предстает постсоветская действительность в ее оторванности и от русской православной, и от глубинной западноевропейской культуры, - той, что порождена не прометеевским соблазном философии прогресса и Просвещения, а кровавым потом Франциска Ассизского и слезами блаженного Августина.

Современное либертарианство – это калька с марксизма, оно исповедует ту же доктрину линейного прогресса, что и советский исторический материализм: Мир движется к единой («общечеловеческой») цивилизации, и есть страны, преуспевшие на этом пути, а есть такие, которых нужно насильно подтолкнуть.

На ранней стадии европейский либерализм, как и любое новое оппозиционное учение, развенчивал грехи, злоупотребления и несовершенства сословно-абсолютистского строя. Итогом этого противоборства стало то, что в социологии именуется «первым поколением гражданских прав и свобод» – свобода слова, совести, собраний, равенство перед законом. Став основой для демократии как формы организации плюралистического общества, эти завоевания имеют бесспорную и непреходящую ценность. Однако либерализм и демократия совершенно не одно и то же.

Либерализм – это мировоззрение, производное от апостасийной (отступающей от христианства) идеи Просвещения - идеи автономности человека от Бога, которая неизбежно приводит к утверждению автономности человека от высших метафизических ценностей – религиозных, нравственных, семейных, национальных. Именно против традиционного единства национального организма, питаемого общими историческими переживаниями, была в течение полутора десятилетий направлена в России проповедь ложно понимаемого «гражданского общества». Гражданское общество есть неполитическая сфера реализации частных интересов граждан, создающая условия гармонического взаимодействия «Я» и «МЫ», но эти категории бесплодно борются друг с другом в безнациональном коммунизме и безрелигиозном либерализме.

Видный философ русского зарубежья С.А.Левицкий, высоко ценивший гражданские свободы, писал, что пороки, присущие выросшим из Просвещения философским учениям - коммунизму и либерализму, - одинаково приводят к вырождению свободы. К таким порокам он прежде всего относил отрыв категории свободы от породившего ее бессмертного духа и, как следствие, - неспособность рационалистического сознания вместить «соборное» начало жизни, исключающее дисгармоническое противопоставление индивидуализма и коллективизма. В триаде либерализма «свобода, равенство, братство», купно неосуществимой без Бога, «ударение решительно падает на свободу и гораздо меньше на «равенство» (кроме равенства перед законом), «братство» же играет здесь роль скорее лозунгового придатка». «В социализме… ударение падает на «равенство», под свободой разумеется «независимость от антинародной власти» и меньше всего – свобода личности». Братство же понимается практически как классовая солидарность «в борьбе за свои права», «а не как общечеловеческое братство».

Необходимо подчеркнуть отличие Просвещения континентальной Европы от англосаксонской версии. Во Франции Просвещение достаточно сильно переплетено с первохристианскими идеалами равенства, и Ж.Ж.Руссо писал, что «все люди братья». Англосаксонское Просвещение – более раннее, представленное в XVII веке Т. Гоббсом, Дж. Локком, в XVIII веке А. Фергюсоном, имело источником кальвинистскую идею (от которой родился впоследствии социал-дарвинизм) и делало изначальный упор на индивидуализм. Т. Гоббс - в противоположность Ж.-Ж. Руссо - утверждал, что «человек человеку волк». Это и стало основой той версии «гражданского общества», в котором индивиды не связаны ни духом, ни миросозерцанием, ни историческими переживаниями, ни едиными представлениями о грехе и добродетели, делающими из народонаселения нацию. Именно эта, наиболее отступающеая от христианских основ версия «гражданского общества» была поднята на знамя российским постсоветским либертарианством. Мерилом цивилизованности был провозглашен тезис “ubi bene – ibi patria” (где хорошо, там и отечество), образцом демократа сделался «гражданин мира», демонстрирующий в Совете Европы, «как сладостно Отчизну ненавидеть», и выступающий за поражение в войне собственного правительства (подобно Ленину в 1914 году).

Марксизм и либертарианство, устремляющие человечество к схожим моделям безрелигиозного, безнационального сверхобщества, соперничали в ХХ веке за свою версию униформации мира и глобальное управление им через наднациональные институты. По сравнению с либертарианцами либералы прошлого - это консерваторы. Они готовы взойти за свои идеалы на эшафот. Для них был бы непонятен тезис о том, что физическая жизнь – это высшая ценность, и нет таких идеалов, за которые следует умирать. Это уже конец всей человеческой культуры, не только христианской. Человек без когтей и клыков встал над природой не потому, что взял палку, как учил Ф. Энгельс, а потому что был готов умирать не из одного инстинкта продолжения рода, но и за высшие идеалы. Способность человека к самопожертвованию – свойство, отличающее его от животного. Крестная жертва Спасителя была бы напрасной, если, бы физическая жизнь была наивысшей ценностью. Вера, Отечество, честь, долг, любовь всегда были выше жизни для человека. Иначе, мать не защитит дитя, муж отдаст жену насильнику, друг не заступится за друга, никто не защитит Отечество от врага.

Ещё один миф российских либертариев связан с их убежденностью в том, что свободой наделены только они. Гражданские и политические свободы – есть производное от свободы внутренней, создающей у личности постоянный напряженный спрос на реализацию этой внутренней свободы во взаимоотношениях с другими личностями и человечеством в целом. Свобода - это глубоко христианская категория. Свобода воли человека – дар Святого Духа, данный вместе с умением различать добро и зло, грех и добродетель. В этом триединстве и развивалась человеческая культура, вся порожденная грандиозным испытанием свободной воли человека соблазнами зла и ощущением долга перед Богом и людьми в отношении добра. Если бы этого не было, бессмысленны были бы монологи как злодеев, так и праведников, слова из русских сказок – «Двух смертей не бывать, а одной не миновать». И.В. Гете – венец европейского Просвещения, которому не чужд классический либерализм, еще полагал: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них готов идти на бой».

Когда исчезают понятия греха и добродетели и свободу провозглашают безграничной, (а всё, что не имеет границ, не имеет определения и подвергается энтропии), грех и добродетель – равночестными, добро и зло – неразделёнными, это означает признание за злом такого же потенциала, как за добром. Наблюдаемая ныне импотенция культуры как порождения духа подтверждает богословскую истину, гласящую, что зло несущностно, что оно не имеет силы ни к творению, ни к творчеству, что его псевдосуществование заключается в отрицаниии добра. Русская философия (П. Астафьев, Л.А. Тихомиров) убедительно показала, что «в наш земной мир необходимости и подчиненности свобода проникает только из области духа, где человек хоть частичкой своего существа может соприкасаться со свободным духовным миром». Этот элемент самостоятельности, независимый от внешнего мира, и составляет существо свободы, ибо источник ее - не разум, зависимый от знания (меняющейся информации), а дух, вносимый личностью в гражданскую жизнь. Но для того, чтобы вносить потребность свободы в общественную жизнь, нужно ею предварительно самим обладать. Рождается же она в области духовно-религиозного существования. Поэтому Л.А. Тихомиров указывал на опасность атеистического отношения к свободе не только для духовного роста человека, но и для свободы гражданско-политической: «Мы видим повсюду, что, мечтая о свободном государственном и общественном строе, наиболее рьяные деятели относятся пренебрежительно к значению религии, стараются подорвать религиозное чувство и сознание, лаицизируют школу, сочиняют гражданскую мораль, воздвигают гонения на Церковь, с особенной ненавистью относясь к христианству, которое однако, составляет незаменимый источник развития духовных сил личности».

Кумир постсоветских либертарианцев – «Запад» - являет в этом отношении огромный упадок. Отечественный либерал прошлого, склонившийся перед улыбкой Джоконды, жаждой познания Гёте, блистательной картезианской логикой, сегодня бы не увидел в Европе ни одного духовного задания, а только следы ростовщика везде и во всём, этого подлинного хозяина нынешней «либертэ», крушителя всех цивилизаций мира и могильщика самой некогда великой европейской культуры.

Нынешнее отечественное либертарианство отрицает национальные чувства и проповедует отвлеченные – «общечеловеческие» - ценности. Но именно классический либерализм выдвинул идею суверенитета нации, создавшую по признанию науки современное государство. Однако вряд ли можно найти что-либо общего у пламенного патриота Италии Дж. Гарибальди с постсоветским «либералом», сочувствующему в чеченской войне террористам и сепаратистам.

Ещё один либертарианский миф заключается в том, что истинная демократия может быть только либеральной. Это абсурдно в отношении термина, введенного Полибием и Аристотелем два с лишним тысячелетия назад, пора научиться различать эти понятия. Демократия есть форма организации общества через народное представительство. Демократия может осуществляться при наполнении разными мировоззрениями, именно поэтому она оптимальна в современном плюралистическом общежитии при отсутствии единого религиозно-нравственного идеала. Но успешная демократия – это воплощенный в праве, соответствующем своей эпохе, народный дух.

Либерализм – это философия, мировоззрение. На ранней стадии либерализм нуждался в демократии, пока он восставал против сословных перегородок и внеэкономического принуждения. На этом этапе буржуазия – «третье сословие», «средний класс» - была движущей силой.

По мере вырождения либерализма в либертарианство средний класс перестает его поддерживать. Сетования «политологов» на, якобы, загадку российской действительности, что российский нарождающийся средний класс не голосует за «либертарианцев» -«правых», которые о нем пекутся, отражает лишь, мягко говоря, неосведомленность этих политологов в истории и социологии. Средний класс везде консервативен. В отличие от либертарной интеллигенции, средний класс национален, причем на Западе - агрессивно национален. После Французской революции, сломавшей сословные перегородки, третье сословие провозгласило себя нацией (“Le Tiers Etat – c’est la Nation”) и стало опорой великодержавных и захватнических амбиций Наполеона. В ХХ веке третье сословие (средний класс) в Германии поддержало идею превосходства «исторической» немецкой нации над «неисторическими» народами.

В России никогда не было среднего класса подобного европейскому petit bourgeois или бюргеру. «Средний класс» в России – это герои «Лета Господня» Ивана Шмелёва. Ленин с его бесспорным политическим чутьем, сразу определил, что русская буржуазия «реакционна», ибо ее идеалы - вера, Отечество, нация, держава, а на уровне бытового сознания - семья. Она не будет голосовать за тех, кто говорит, что «патриотизм - прибежище негодяя», что ее родина Россия - неудачница мировой истории, что транссексуалы и содомиты – это проявление свободы.

Еще один миф – это миф о том, что либерализм, особенно в его поздней либертарианской версии, – это «правое» мировоззрение. Во всём мире либерализм, даже классический, квалифицируется как мировоззрение левого толка. Уже в XIX веке левее либералов считались только «марксиды» (А. Герцен). Либерализм и марксизм – это двоюродные братья, две ветви одной философии прогресса, которая по своему образу и подобию тщится пересоздать тварный мир в глобальное безнациональное и безрелигиозное сверхобщество. У марксистов субъект истории не нация, а класс; у либералов – не нация, а индивид. И обе доктрины – апостасийные – далеко отступающие от христианского воззрения на мир.

Сами термины "левый" и "правый" происходят из Евангелия от Матфея (главе 25): "Когда же придет Сын Человеческий… и отделит одних от других как пастырь отделяет овец от козлов; И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: "Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира…". И Судия наградит праведников, ибо, скажет Он, "алкал Я и вы дали Мне есть, был странником и вы приняли Меня, был болен, и вы посетили Меня… Вы сделали это "одному из ближних своих", а значит сделали Мне.

Учение о социальной роли государства вытекает не из "левого" духа тех, кого Евангелие зовет козлами, но из "правового" – христианского – духа. Христианское братство и любовь к ближнему не имеют ничего общего с принудительной уравнительностью и бесовским зудом «творить» нового человека и новое общество. Что касается "левых", то так названы те, кто остался равнодушен к бедам других и никому не помог, то есть противящиеся Богу, Который сказал: "Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный Дьяволу и ангелам его…". Вполне логично, что идейной сутью радикального реформаторского зуда постсоветских либертарией стали слова большевика Н.Бухарина в отношении НЭП: «Обогащайтесь. В добрый путь!», сознательно изымающие нравственные ограничения из мотивации к труду и богатству.

Курьез постсоветской политической семантики сделал правыми левых либералов, атеистов и даже воинствующих либертарианцев вроде гротескной Валерии Новодворской. В числе «правых» оказались «граждане мира» А. Сахаров, Е. Боннер, С. Ковалев, в культуре - последователи эстетики Пролеткульта Е. Евтушенко, А.Вознесенский, В.Аксенов с их жаргоном советского андеграунда. Все это, по мировым стандартам, - явления философской левизны и левацкой субкультуры.

Правое мировоззрение религиозно и традиционно. Это философский антиэгалитаризм, происходящий из суждения религиозного канона о противоположности, а не относительности добра и зла, порока и добродетели, и иерерхичности всех ценностей и категорий, что полностью противоположно всепоглощающему эгалитаризму философской парадигмы Просвещения. В категориях политического сознания к этим ценностям принадлежат Вера, Отечество, Нация, Держава, примат духовного над материальным, приоритет национальных идеалов и интересов над универсалистскими проектами. На уровне бытового сознания - Церковь, семья, целомудрие.

Горбачевско-сахаровская школа «нового мышления» вобрала постулаты космополитического марксизма, и, прежде всего, - движение к одномерному миру под эгидой наднациональных институтов. На место коммунизма «новое мышление» подставляет «мировую цивилизацию», вместо Третьего большевистского Интернационала - не менее тоталитарный Четвертый Интернационал - Совет Европы, раздающего странам и народам аттестаты на цивилизованность.

В наборе своих постулатов либерализм и марксизм просто меняют местами индивида и государство, сохраняя противопоставление этих категорий. Либеральный универсализм, как и проект «мировой коммунистической революции», остается левым и космополитическим. То, что постсоветские «либералы» сами наименовали себя «правыми» по критерию отношения к «собственности на средства производства», свидетельствует лишь о марксистских корнях их менталитета, они и есть отличники исторического материализма. Можно сказать, что из-под пальто от Versace у постсоветских либералов проглядывает сюртук Карла Маркса.

Правое мировоззрение во всём мире – это охранительный консерватизм, носящий выраженный национальный характер. В Испании правый – это католик, в России – это воцерковленный православный человек. Правый – это анти-эгалитарист. Марксизм же – всего лишь редукция всепоглощающего эгалитаризма в материальную сферу. Либертарианцы отвергли эгалитарную идею в экономике, но перенесли ее в область духа и культуры: порок и добродетель, красота и уродство, гармония и какофония были объявлены ими проявлениями «суверенной личности».

Поэтому вовсе не удивительно, а, напротив, закономерно, что духовный маргинализм постсоветского либертарианства отвергается сегодня не только народом, но и новыми предпринимательскими элитами, которых не заподозрить в желании реставрации «советчины». Долгожительство постсоветского либертарианства на политической сцене объясняется несложно: до сих пор любые протестные настроения ассоциировались с реставрационными идеями. Но как только угроза реставрации исчезла, протестные настроения оформились не как жажда возврата к прошлому, а как путь в будущее на основании собственных святынь.

Российское общество устало презирать собственную историю. Но новые большевики – либертарианцы, возродившие все штампы Маркса - Энгельса - Ленина о «России – тюрьме народов», как прежде, отвергают русский духовно-исторический опыт, соединяя в себе страсть подражания Европе российского нуворишей XVIII века, отвращение ко всему православно-русскому раннего большевизма и воинствующее философское невежество во всем, что выходит за рамки истмата эпохи застоя. Постсоветское западничество, в отличие от того, что оппонировал русским славянофилам XIX века, перестало быть стороной русской общественной мысли. На обывательском уровне оно поражает убогостью запросов и “скотским материализмом”, на “элитарном” - удручающим духом смердяковщины («Я всю Россию ненавижу-с»).

Российский либерал предает не только русскую историю, но и родовое философское гнездо – наследие Просвещения в его интерпретации классическим идеализмом. А.С. Панарин показал полное разрушение современным неолибертарианством всего «грандиозного социокультурного проекта Просвещения». Только внешняя сторона «глобальной революции» (слепка коммунистической «мировой революции») несет признаки эпохи модерна – прогресс, всеобщее благоденствие, права человека, демократия, равенство, пафос защита слабых и обездоленных. По сути же трубадуры «либеральных империй» - носители «эзотерического глобализма правящих элит, образующих консорциум правящего меньшинства, последовательно отстраняющегося от всех местных интересов, норм и традиций».

Когда российская западническая интеллигенция с пиететом принимает менторство США в вопросах демократии и свобод, она препятствует державному пробуждению России и ее самостоянию в истории. Никогда еще интересы западничества и интересы России не расходились столь драматически. Любого, кто отстаивает интересы России, не совпадающие с интересами Запада, спешат обвинить в «изоляционизме». Однако все обстоит не так. Упадок России к концу 90-х годов, из которого она стала выбираться, - следствие утраты ею роли самостоятельной всемирно-исторической силы. Не позволить России обрести в ХХI веке новую всемирно-историческую роль, является как раз задачей тех «влиятельных международных фондов», которые кормят с рук идеологических клевретов из разнообразных «неполитических общественных организаций». Если Россия возродится, Запад, хорошо понимающий, какие силы зреют сейчас на Востоке, не только не сможет, но и никогда не захочет изолировать нашу страну как системообразующую величину. Но прежняя идеологическая элита станет ненужной, ей будет отказано в членстве в мировой олигархии. Она же этого не желает.

Двукратное предательство русскими самих себя в ХХ веке в пользу западнических идей дорого обошлось нашей стране. Pax Americana как воплощение novus ordo seclorum, этого нового земного миропорядка, - вот итог универсалистских химер ХХ века, марксистских и либеральных - “всемирного братства труда”, “единого мира”, «общеевропейского дома». Однако Россия, выстоявшая перед сильнейшим натиском католицизма, перед сумрачным германским гением, не капитулирует перед идеологической попсой. Атеистическая революционная интеллигенция, родившая в третьем поколении постсоветский синдромом либертарианства как воинствующего антитрадиционализма, была «проутюжена» коммунистической идеологией в гораздо в большей мере, чем те, из кого они собираются «выдавливать по капле раба». Народ сохранил в тайниках своего духа ту внутреннюю свободу, которая спасла его от порабощения действительностью.

Только народ, возрождающий национальную традицию во всей ее полноте и исторической значимости, способен построить «свободное общество свободных людей».

 

Опубликовано на сайте Н.А. Нарочницкой

06.06.2004