А. СМИРНОВ

 

ПАРАЛИЧ ВОЛИ

Заметки по случаю 100-летия начала русско-японской  войны

 

Представления о русско-японской войне, существующие в сознании русских людей, созданы штатскими историками. Правда, многие из них носили военную форму, но ведь и историографы-офицеры у нас давно уже люди штатские – ибо сформировались под воздействием «марксистско-ленинской» идеологии («творчески развитого» в России и СССР марксизма). А эта идеология фактически закрывала путь к постижению войн, так как любой вопрос она сводила в конце концов к классовым интересам да к развитию производительных сил и производственных отношений. Соответственно, и человек на войне представал в ней лишь функцией этих понятий – а не живым существом из  плоти и крови, с той или иной психологией, инстинктами, этническими особенностями...

Поэтому и к вопросу о причинах поражения России в японской войне у нас подходили по-дилетантски, по-штатски. Указывали, например, на «непопулярность войны в трудящихся массах», на недостаточную пропускную способность Транссибирской магистрали, на превосходство японцев в количестве броненосных кораблей – и т.д., и т.п. Штатские историки не понимали, что для нормальной, «благоустроенной» армии – состоящей из СОЛДАТ, а не из «рабочих и крестьян в солдатских шинелях» – не имеет значения, популярна война или непопулярна.

Для нормальной армии существуют лишь понятия «воинский долг» и «присяга» – которым она должна быть верна, невзирая ни на что. А сто лет назад русские армия и флот были нормальными – и свой долг исполнили безупречно.

Во всех крупных сражениях на суше (кроме Мукденского) доля сдавшихся в плен в потерях русской армии составляла менее одного процента. А величина этой доли – классический показатель стойкости войск! Матросы эскадры Тихого океана известие о начале войны встретили так, как и полагается «благоустроенной армии» – с воодушевлением, с естественно вспыхнувшим желанием «раскатать» японца! «Не понукать, а сдерживать приходилось команду в бою 28 июля», – вспоминал о знаменитом сражении в Желтом море старший офицер броненосца «Полтава»; подобных примеров (начиная с «Варяга» и «Корейца») можно привести десятки… За всю войну на флоте был зафиксирован лишь 1 (один) дезертир…

А «недостаточная пропускная способность» Транссиба отнюдь не помешала наращивать силы русских войск на Дальнем Востоке так, что они всю войну имели численное превосходство над японскими! Что же касается соотношения сил на море, то японцы опасались русского флота даже в апреле 1904 года, когда он имел в строю всего 7 броненосных кораблей против 14 японских (наихудший расклад за всю войну). Опасались – и не решались начать высадку своих войск в Маньчжурии (где, собственно, и проходили боевые действия на суше): а вдруг подойдет русская эскадра и перетопит транспорты с войсками? Знаменитая высадка японцев у Бицзыво состоялась только после получения ложного известия о том, что им удалось-таки преградить русским кораблям выход из гавани Порт-Артура – затопив там специально выделенные для этой цели пароходы…

В общем, соотношение сил никак не предопределило неудачного для русских исхода войны. Не было большой разницы и в выучке войск. Если японская пехота – ученица германской! – и применяла несколько более эффективную, чем русская, тактику, то японские артиллеристы были подготовлены хуже русских, а кавалеристы вообще не шли ни в какое сравнение с русскими драгунами и казаками. Первые же бои под Порт-Артуром показали, что примерно на одном уровне находится у обеих сторон и подготовка корабельных артиллеристов – комендоров.

Однако этими вполне достаточными и не худшего, чем у врага, качества русскими силами надо еще было умело распорядиться!

А здесь мы сталкиваемся с еще одним обстоятельством, которое игнорируют штатские историки – со спецификой деятельности военачальника. Полководец не знает и не может знать о своем противнике всего того, что знаем теперь, после войны, мы. Он обязан принимать решения, обладая заведомо неполными данными об обстановке. А значит, он по определению должен уметь РИСКОВАТЬ – проявляя для этого ВОЛЮ к победе и готовность нести ОТВЕТСТВЕННОСТЬ за принятое решение. Не зря Наполеон сравнивал истинного полководца с квадратом: волевые и интеллектуальные качества у такого человека должны быть развиты в равной мере… А что же командующий русскими сухопутными силами на театре войны с Японией Алексей Николаевич Куропаткин?

Вначале, зимой – весной 1904-го, высадившихся на Азиатском материке японских войск было немного. И, сосредоточив против них уже имевшиеся у него силы, Куропаткин мог бы попытаться решительным ударом сбросить их в море; риск при этом не вышел бы за пределы разумного. Но вот этой-то решительности, этого умения пойти на разумный риск у Алексея Николаевича не было совсем, начисто! «Какбычегоневышлисты» – так назвал однажды подобных руководителей Евгений Евтушенко; перестраховываясь, Куропаткин решил… дождаться вначале подкреплений из России. И дожидался их более полугода – а до той поры русские войска, согласно его приказу, должны были отступать и в решительные сражения не ввязываться…

К августу 1904 года Куропаткин, наконец, подкрепления получил. И жаркими и влажными августовскими днями у города Ляоян завязалось, наконец, решительное сражение – многодневное, на фронте в десятки километров… Сибирские стрелки и артиллеристы отбили все атаки японцев на русские позиции; численное превосходство было у русских. Казалось бы, теперь можно и должно перейти в контрнаступление! Но Куропаткин опять перестраховался! Занервничав из-за появления у него на фланге 15-тысячной группировки японцев (обойдут! окружат! отрежут от России!), он приказал 135-тысячной русской армии отступать… Как выяснилось потом, задержись он всего на два часа, японская армия отступила бы сама: командовавший ею маршал Ойяма уже считал сражение проигранным…

И еще в двух крупных сражениях на суше – на реке Шахэ и под Сандепу – Куропаткин не смог добиться успеха из-за отсутствия у него воли к победе. И только третье – под Мукденом – он проиграл в основном из-за отсутствия у него другого полководческого качества – «глазомера», о котором писал Суворов.

Впрочем, будь даже у Алексея Николаевича и воля, и глазомер, от поражений русскую армию это вряд ли бы спасло. Ведь, чтобы реализовать свое смелое и верное решение, ему нужно было иметь волевых, не боящихся рисковать подчиненных. А он имел генералов вроде Павла Ивановича Мищенко, который в бою под Инкоу, имея около 7500 спешенных кавалеристов и 22 пушки, не смог сломить сопротивление полутора тысяч японских пехотинцев, не поддерживаемых ни одним орудием. Не смог, ибо (правильно! перестраховавшись) из 70 с лишним своих эскадронов и сотен выделил для атаки Инкоу всего 15, еще несколько использовал для отвлекающих действий, а 42 (!) оставил в резерве – а то как бы чего не вышло…

У японцев же генералы ничего не боялись – смело атаковали даже превосходящие силы русских и не успокаивались, пока не навязывали противнику свою волю, пока не побеждали!

Промахи сухопутных «какбычегоневышлистов» мог бы компенсировать русский флот. Не будем забывать, что Япония расположена на островах и на театр войны, в Маньчжурию, свои войска могла перебрасывать только морем. Завоевав господство на море, русская 1-я эскадра Тихого океана могла бы пресечь подвоз к японцам подкреплений и военного снабжения – и Куропаткину очень скоро просто не перед кем стало бы отступать! Соотношение сил на море было отнюдь не настолько в пользу японцев, чтобы отказываться от всяких попыток наступательных действий…

Но флотом тоже руководили «какбычегоневышлисты»! Составивший исключение Степан Осипович Макаров успел – прежде, чем безвременно погиб – прокомандовать 1-й эскадрой всего месяц.

А его предшественник и его преемник – Оскар Викторович Старк и Вильгельм Карлович Витгефт, – заранее чувствуя себя побежденными, лишь отстаивались в Порт-Артуре. Чтобы выгнать Витгефта оттуда, потребовался приказ самого государя императора! А младший флагман эскадры князь Павел Петрович Ухтомский и большинство командиров крупных кораблей были перестраховщиками настолько, что пренебрегли и высочайшим приказом! Как только в ходе боя 28 июля 1904 г. командующий «выгнанной» эскадрой Витгефт погиб, Ухтомский повернул обратно в Порт-Артур – а за ним потянулись и другие… В конце концов эти, как назвал их современный историк-моряк В.Ю. Грибовский, «миролюбивые» командиры дождались того, что их корабли прямо в собственной гавани потопила японская сухопутная артиллерия…

При этом личной храбрости русским генералам, адмиралам и старшим офицерам было не занимать. «Была храбрость хладнокровно стоять под снарядами противника в гавани и под пулями на бастионе, но не было смелости выйти в ночное море навстречу неизвестности, не было инициативы, тяги к самостоятельным действиям, к принятию на себя ответственности за последствия» – эта оценка современного историка флота, В.Я.Крестьянинова справедлива не только для морских, но и для сухопутных начальников той войны. Полное отсутствие у русского командования силы духа, воли к победе, умения рисковать – вот что прежде всего привело Россию к поражению в японской  войне…

Причины этой атрофии воли у военного (да и не только военного) руководства старой России вскрыл сам же Алексей Николаевич Куропаткин. Людей, писал он, энергичных, инициативных, «беспокойных» у нас в мирное время всячески затирали – а наверх выдвигали покладистых, исполнительных, не раздражавших начальство всякими там инициативами… Подобную атмосферу в стране создал еще Николай I, пытавшийся повысить исполнительскую дисциплину госаппарата и офицерского корпуса – и культивировавший с этой целью сверхцентрализацию управления и тотальную регламентацию всех сторон деятельности чиновника и офицера. Голову вытащили – но увяз хвост; из людей оказалась начисто вытравлена инициативность, гражданское мужество, умение брать на себя ответственность за принимаемые решения… Развитию пассивности, стремления всегда и во всем ждать указаний сверху способствовала и та относительная политическая стабильность, которая воцарилась в стране в последние десятилетия перед японской войной. Убаюканная кажущимся отсутствием крупных проблем, власть расслабилась и не только приучала к пассивности нижестоящих, но не стремилась проявлять инициативу и сама – неспешно и благодушно, не мудрствуя  лукаво, занимаясь лишь рутинными делами… Власть, образно говоря, спала – приучая спать и остальных…

А между тем, напоминал впоследствии Александр Блок,Раскинулась необозримо//Уже кровавая заря,//Грозя Артуром и Цусимой,//Грозя девятым января!

Паралич воли в конце концов довел старую власть и до гибели в Февральской революции. Когда демонстранты в Петрограде начали нападать на улицах на полицию, войска гарнизона – еще не успевшие понять, что бунтовать при этой власти можно безнаказанно – безусловно, выполнили бы приказ о подавлении беспорядков. Но очередные «какбычегоневышлисты» – министр внутренних дел А.Д.Протопопов, военный министр М.А.Беляев и командующий войсками Петроградского военного округа С.С.Хабалов – никак не решались приказать (или потребовать приказать) стрелять по тем, кто в военное время (sic!) дезорганизует военное производство и нападает на представителей власти… Результат – присоединение к бунтовщикам «раскачавшегося» 150-тысячного гарнизона и захват восставшими власти в столице. Не проявил тогда воли и Николай II. Вместо того, чтобы отдать командующим фронтами четкий приказ о направлении в Петроград крупных войсковых сил, он дал этим командующим убедить себя в необходимости отречься – и отрекся от престола… А ведь, как показала первая реакция многих полков и дивизий на известие об отречении, основная масса солдат-фронтовиков тогда не представляла себе жизни без царя – и встала бы на его защиту, не колеблясь!

Вряд ли стоит перечислять, сколько проблем откровенно отказывается решать и нынешняя власть, молящаяся как на какую-то высшую святыню, на пресловутую «стабильность»…

С начала русско-японской войны прошло уже сто лет…