А.Н. Кольев
Граненая ложь
Предательство памяти о Великой Отечественной
войне ветеранами – самое изощренное предательство. Предательство,
осуществленное рядом писателей-фронтовиков ужасно его «тиражностью», образцовым
характером в качестве некоего «примера для юношества». Основная масса ветеранов
не имеет возможности ответить на это предательство. Тем временем личные
переживания писателя, сильно искаженные временем и частными впечатлениями,
превращаются в документальные свидетельства, принимаемые на веру теми, кто
формирует у граждан образ войны.
Мы коснемся лишь одного «произведения» – речи
писателя Даниила Гранина перед немецкими историками в Карлсхорсте, на месте
подписания акта о капитуляции гитлеровских войск. Текст выступления был
опубликован «Международной еврейской газетой» (июнь 2003, №23-24).
С чего начинает писатель свою речь о войне? С
подтверждения распространенного мифа о безоружности Красной Армии. Будущий
писатель ехал на войну без оружия. А потом выменял за пачку «Беломора» две
гранаты и саперную лопатку. Потом, правда, писатель не обмолвился, довелось ли
ему воевать без оружия. Скорее всего нет. Просто ополченцев не успевали
вооружить при отправке. Писатель же создает миф о безоружности и тут же
обрывает повествование, переходя к другим сюжетам. Этот же сюжет считается
оконченным и свидетельствующим: СССР воевал «голыми руками» против немецких
танков.
Следующая нелепость – эпизод с выговором,
который Гранин получил за несанкционированный выстрел из 122-мм орудия (оружие,
оказывается, было!). Через полвека писателю кажется, что не было снарядов – вот
ему и досталось. Но выволочка от начальства была связана, скорее всего, с
другим – с преждевременным обнаружением огневой точки. Что касается снарядов,
то никакой командир орудия не дал бы стрелять из пушки «для пробы», если
боеприпасов действительно не хватало. Это вопрос жизни и смерти в бою. Странно
было бы считать, что такого простого понимания ситуации на войне не было.
Трагедию первых месяцев войны Гранин
преподносит в соответствии со своим личным опытом: мол, защищали страну только
грудью, больше ничего у армии не было. Потом сравнивает рационы солдат
блокированного Ленинграда и окруживших его фашистов – здесь баланда, там –
коньяк к Рождеству. Оттого, якобы, и потери – нечем было воевать, нечего было
жрать. Все просто. Немецким историкам это должно сильно облегчить работу – не
надо знать ни о стратегических просчетах Сталина, ни о высокой боевой
готовности войск Вермахта, ни о таланте немецких генералов, ни о массовом
предательстве прибалтов и западных украинцев, ни о всеевропейской экономической
поддержке фашистской армии. Все просто: русским нечем было воевать! Так сказал
крупнейший русский писатель и очевидец!
Что больше всего привлекло внимание писателя
на войне? Кофе, захваченный еще горячим в одной из немецких землянок, и рулон
туалетной бумаги. «Мы понятия не имели, что такое туалетная бумага, - мы и
газетами-то не могли подтираться, потому что газеты нужны были для самокруток».
Это говорится, напомним, перед историками.
Потрясение от признаков чужого достатка
писатель пронес через всю свою жизнь, к концу которой мысли о жратве вытеснили
все остальные. Приведя подробные данные о рационе немцев, Гранин затем говорит:
«С первого дня войны мы испытывали унижение от своей нищеты. Нам лгали начальники,
газеты, сводки. Мы воевали с фашистами, как тогда их называли. Но злость наша
была обращена и к бездарному нашему командованию, и к тому многолетнему обману,
который постепенно раскрывался перед нами».
Обратим внимание на это: «как тогда их называли».
Надо полагать, что теперь Гранин фашистов так не называет, а знает какое-то
другое имя для солдат, противостоящих русским в той войне. Сразу за этим
оборотом следует разоблачительная тирада в адрес своей страны, которая отражает
скорее не обстановку войны, а обстановку в голове запутанного либеральной
пропагандой человека, который уже готов считать свой народ источником всех бед
людских – по крайне мере, не меньшим, чем фашисты. Примерно в тех же выражениях
поносят Россию иные «правозащитники». Писатель здесь не оригинален.
Потом Гранин, будто опомнившись, вспоминает
об уверенности в победе, которая была у советских людей с первых дней войны и
никогда не пропадала. Эта уверенность каким-то образом сочетается в «катинке»,
рисуемой писателем, со злобой на свою страну. Откуда же взялась эта
уверенность? Писатель будто не знает. И делает осторожное предположение о
некоем «чувстве высшей справедливости».
И тут Гранин, профессиональным чутьем
угадывая важное, приводит поразительный пример из своей боевой жизни. Один из
его командиров-ополченцев остался в окопе, когда все бежали. Он сказал: «Больше
не могу отступать. Стыдно». И бился до смерти. А Гранин сотоварищи, как
выходит, бросили командира. Им было не стыдно. Они бежали, оставив за спиной
«чувство высшей справедливости».
Может в этом-то и есть причина катастрофы
первых месяцев войны – многим было не стыдно бежать? А измотали фашистов в
отчаянных боях те, кому было стыдно? Да так оно и есть, иначе и быть не
могло! Победа не могла быть обеспечена иным путем – злобой на свою страну и
абстрактной «справедливостью». И это знают не только писатели, не только
ветераны. В этом уверены и те, кто имеет внутреннее чувство правоты русской
Победы, как бы ни была она тяжела, как бы не довлели над нами «разоблачения» сталинского
режима и «окопная правда».
Писателю можно было бы простить
саморазоблачительный эпизод, признав его запоздалым актом покаяния. Этому
мешают последующие слова:
«Наша война вначале была чистой. Это потом, когда мы вступили в
Германию, она стала грязной. Любая война, в конце концов, вырождается в
грязную. Любая война с народом, в сущности, обречена, и это мы тоже узнали на
своей шкуре – в Афганистане и Чечне».
Приведенный фрагмент выступления пред
немецкими историками представляет собой прямой поклеп на Россию и русских,
прямое предательство памяти павших, освобождавших Европу от фашистской чумы.
Это и предательство наших солдат, воевавших в Афганистане и Чечне. Им и всей
России брошено обвинение в «грязной войне». И не в сердцах в кухонной беседе, а
публично. И не перед своими, которые поймут и простят горечь русской трагедии,
а перед теми, кому Гранин как заказ на блюде принес «разоблачение» собственного
народа, будто бы участвовавшего в «грязной войне» на территории Германии
(вспомним, фашистской Германии!), Афганистана, Чечни.
Дальше – больше. Оказывается, нам Победа
помешала «понять свою вину перед народами Прибалтики, перед народами, которых
высылали, перед узниками наших концлагерей». Все в одну корзину ссыпал писатель
– все претензии к своему народу, все басни и байки о его вине. И тем предал
Победу, означив ее как невыгодную в сравнении с поражением Германии, которая
потом каялась в грехах и замаливала их всеми средствами (так ли уж
добровольно?). Русским Гранин вменяет нетерпимость – неусвоенность того урока,
который, будто бы, пришелся ко двору у немцев. Мы, мол, нетерпимы! Потому что
победили…
И чем попрекает нас Гранин – тем, что у нас
кладбища воинов безымянны, а главная могила – Неизвестного солдата! В
противовес – пример ухоженных немецких кладбищ. Будто не знает писатель, как
«безымянными на штурмах мерли наши», будто не ведает о безымянных немецких
могилах в наших просторах. Ради чего этот упрек? Для оправдания размножающихся
аккуратных немецких обелисков на нашей земле, исподволь растлевающих
подрастающее поколение «в нужном духе» – это уже не могилы врагов, а всего лишь
могилы «жертв фашизма».
Небольшое выступление Гранина тотально лживо,
оно противоестественно для фронтовика. В нем выражена болезнь духа,
заплутавшего в чужой лжи и сделавшего эту ложь своей. Слышали бы все это
ветераны… Да они бы вышвырнули писателя вон, поднявшись против него на своих
костылях! Они бы плюнули ему в лицо, если не смогли бы встать на ослабшие ноги.
Но они уже не смогут – Гранин выступал далеко, в Карлсхорсте. Он живет не той
жизнью, что несчастные русские старики, у которых отняли Родину, а теперь
отнимают и Победу.
Вступиться за нашу Победу, за наших павших,
за наших стариков должны мы – послевоенные поколения. Мы не можем отдать нашу
Победу на поругание переживших свой талант писателей (не один Гранин раскрылся
в этой теме на исходе жизни, были и другие писатели – самые славные в советскую
эпоху). Вопреки обуявшему некоторых писателей маразму, мы должны сделать
отношение к войне и Победе критерием оценки гражданской зрелости и нравственной
полноценности. Победа – наше национальное достояние.
Защищая Победу от наветов, мы защищаем Россию
и чаем новых побед в национальном возрождении.