С.С. Серебряков

Русский театр трагедии и политики

Возможет ли в России новый 1993 год, конфликт Государственный думы и президента, раскол общества на враждующие фракции, готовые превратить улицу в место для физического, даже вооруженного выяснения отношений? Вопрос, конечно же, совершенно праздный и к текущему моменту не относящийся. Политического спектакля, который был поставлен осенью 1993 года, кровавого государственного переворота, десятилетие которого мы отметим ближайшей осенью, уже не произойдет.

В 1993 году среди активных политиков еще сохранялось предположение, что социум, общество, население, народ, называйте, как хотите, может встать на ту или иную сторону, что он обязательно примет непосредственное участие в конфликте, если он разгорится между институтами власти. Оказалось, что реально вовлечь в противостояние президента парламенту можно всего лишь небольшую часть людей, главным образом в Москве и прижнем Подмосковье, да и то на сравнительно непродолжительный период времени. Но по прошествии десяти лет мы не найдем в среде населения даже ста человек, которые были бы готовы бескорыстно поддержать ту или иную сторону, рискуя здоровьем, жизнью или состоянием. Если между ветвями власти, как это было в начале 90-х, возникнет противостояние, население страны останется безучастным. Но все гораздо проще. Появления такого противостояния вообще маловероятно. Теперь такой конфликт, в отличие от ситуации начала 90-х, невозможен в принципе.

Дело в том, что в 1989 и 1990 годах представительная власть создавалась благодаря свободному волеизъявлению огромных масс. В голосовании тогда принимало участие 70, 80, а то и все 90 процентов избирателей. А сейчас положение изменилось до неузнаваемости. На избирательных участках чуть ли не из-под палки появляется чаще не более 15, реже 20, как исключение 25 процентов избирателей. Законодательная власть за 10 лет «демократии» утратила свое главное качество – представительность. Мосгордума, к примеру, избрана голосами менее 10 процентов столичных избирателей. А ведь москвичи традиционно считаются наиболее активной частью жителей России. Полагают, что политическая зрелость провинции значительно ниже. Следовательно, именовать законодательные институты власти представительными уже нельзя. Дело не в сокращении полномочий, какими они наделены, главное в другом – коренным образом изменилась их природа. Съезд или Верховный Совет могли иметь сторонников. У Госдумы, тем более у Совета Федерации их не может быть принципиально. Когда-то Съезду могли сочувствовать, Думу могут лишь поносить.

Какой же вывод должен следовать из такого изменения? Казенное мнение – ничего менять не надо, так как все урегулировано и идет наилучшим образом. Что же до государственных решений, то власть отреагировала на происшедшее просто и, конечно же, ошибочным образом. Она сократила порог обязательной явки с 50 до 25 процентов. Но если довести эту логику до конца, то нужен ли такой порог вообще, и не пришло ли время его отмены?

II

Если же подходить к проблеме представительности всерьез, надо выбирать нечто совсем другое. Либо так менять избирательное законодательство и устанавливать такой порядок, при котором участие в голосовании будет преобразовано из права гражданина в его обязанность. Неучастие в голосовании становится тогда наказуемым проступком, тем же штрафом, практикуемым, например, в Австралии. По меркам наших либералов - вполне цивилизованной и демократической стране. Либо нужно смириться с тем прискорбным фактом, что значительная часть взрослого населения страны не обладает пока что качествами граждан и, стало быть, они не должны обладать юридическим правом на участие в выборах органов власти. Тогда необходимо резко уменьшить численность избирательного корпуса, состав электората, произведя переход от всеобщей демократии к демократии цензовой.

Иначе говоря, русская попытка 30-х годов прошлого столетия перепрыгнуть через длительный этап развития демократических институтов, каким шла Европа на протяжении нескольких веков, была ошибкой. Европейские же государства развивали демократические институты постепенно, отдельными шагами, по мере того, как те или иные слои, сословия, классы общества созревали для участия в активной политической жизни. Возможность принимать участие в выборах органов власти, прежде чем стать всеобщим правом, веками выступало в форме привилегии, которую требовалось заслужить.

Но в России избирательное право было не завоевано, не достигнуто в процессе развития, оно не выросло из многовековой традиции. Его даровали в 1936 году, при принятии новой конституции СССР. Вот почему ценность такого права в общественном мнении минимальна, а жители России не ощущают себя ее гражданами. Вряд ли они даже понимают, какими качествами должны обладать. Ни воспитание, ни система образования, ни повседневная жизнь таких знаний не дает. Наоборот. Практика учит человека быть не гражданином, а обывателем. За болтовней о демократии, которой без граждан не бывает, воспитывается потребность в «хлебе и зрелищах», что свойственно черни. Что же создается на месте общества граждан? Общество потребления, в котором главным законом вместо закона о власти, закона о системе выборов, о гражданских обязанностях становятся права потребителя.

А потребитель менее всего склонен думать об Отечестве, о судьбе Родины, о своем гражданском долге перед ними. Он, как правило, к ним равнодушен, безразличен и безучастен. Его менее всего волнуют высокие материи, ему неизвестны душевные порывы. Его потребности вращаются вокруг физиологии. Тем более, что его изо дня в день агитируют бежать «за клинским», а не в библиотеку, внушают прелести «безопасного секса», а не любви, обучают не профессиям, необходимым государству, а навыкам откровенного, бесстыдного мошенничества, после которого от государства остаются лишь рожки да ножки.

III

Вместе с тем мир, в котором он живет, стал другим. Объем знаний, которые необходимо усвоить, и усилий, которые надо предпринять, чтобы обыватель стал гражданином, а общества потребления превратилось в гражданское общество, по сравнению с тем, что требовалось 100 или 200 лет тому назад, увеличились многократно. Эти миры несоизмеримы.

Речь идет не об индивидуальных знаниях, не о личных усилиях, а об опыте, который нация накапливает и передает из поколения в поколение. Политические знания, которыми должен профессионально владеть гражданин, это вовсе не таблица умножения и даже не элементарная математика. Когда ставится задача перехода государства к демократическому правлению, вопрос стоит об овладении гражданами, имеющими право участия в выборах институтов власти, политическим искусством.

Именно знаний и опыта их применения как раз не хватило жителям нашей страны, когда события потребовали от них не только личного мужества, но и гражданских поступков. В результате на Россию обрушился кризис такой невиданной силы, с которым она не может справиться вот уже лет пятнадцать. А дело, оказывается, в том, что государство российское и его будущее оказалось тогда в руках людей, неподготовленных к тому, чтобы нести на себе бремя ее суверенитета. 150 миллионов взрослых жителей Советской России, номинально названного Советским Союзом, собственными руками стали разрушать то, что было создано на шестой части мировой суши их предками на протяжении тысячи лет. И ныне вместо великой державы мы находимся на ее дымящихся развалинах, разобранных самозванными удельными властителями, действующими словно мародеры.

Что же произошло? Оказывается, дело в том, что политикой, то есть активным участием в определении судьбы страны, стали заниматься люди, которые прежде до нее просто-напросто не допускались. Нас губит поэтому не коварство внешнего противника, не разрушительные стихийные бедствия, не эпидемия зависти к ближнему и не своекорыстие мирового еврейского капитала, решившего разорить и погубить Россию, а собственная политическая безграмотность, соединенная с экономическим невежеством.

Однако русское общество, как ни печально это говорить, как прежде, так и теперь не понимает, что Россия длительное время находилась в состоянии войны с внешним миром. И то, что эта война называлась «холодной», не делало ее безопасной или виртуальной. Но русское сознание не воспринимало той войны. В лучшем случае ее считали частным делом ЦК КПСС, забавой стареющего Политбюро. К Холодной войне, полагала большая часть населения России, мы никакого отношения не имеем. Она нас не касается. Но «та сторона» считала иначе. Она воевала не с КПСС, не с Политбюро, не с Брежневым и, тем более, не с Горбачевым. В отличие от неподготовленного русского населения, население США, Британии и других стран НАТО воевали всерьез, прекрасно понимая, что Государство Российское - их политический, идеологический, исторический враг. Запад воевал и продолжает воевать с Россией, когда как Россия уже давно провозгласила – «мира не заключаем, но армию распускаем». Безумная реанимация троцкизма времен переговоров в Брест-Литовске в 1918 году, но только в новых, для России гораздо более опасных, исторических условиях. Тогда Европа и США занимались главным образом собственными проблемами, ныне же они увлечены «русским вопросам», деля между собой то, что остается бесхозным после ее самораспада.

Для существующих в современной России режимов, однако, если присмотреться к передачам электронных СМИ, нет ненавистнее врага, чем Сталин и его время. А ведь Сталину удалось в 30-е годы сделать все население СССР активными участниками войны с Европой, которая напала на нас в 1941 году. Тогда каждый гражданин, за исключением явных изменников и трусов, жаждал победы над врагом. А в период Холодной войны в состоянии войны с Западом была только власть, да и то делала она свое дело из рук вон плохо. Вместо того чтобы обеспечивать победу, она морочила голову подданных бессмысленной «борьбой за мир во всем мире», комическими компаниями за освобождение из-под стражи некой негритянки Анжелы Девис в США или черного узника южноафриканской тюрьмы по фамилии Мандела, ставшего через много десятилетий президентом ЮАР, превратив реальную войну, мировую по своему характеру, в государственную тайну. Даже когда война становилась вполне «горячей», как это произошло в Корее, затем в Афганистане, в Анголе и ряде других стран. Война как тайна для собственных граждан! Что может быть абсурднее таких громогласных тайн?

IV

До 1989 года, пока граждане были отчуждены от участия в реальной политике, за судьбу страны брала на себя ответственность партийная аристократия. Общественное мнение, даже когда оно фрондировало против власти, тем не менее понимало, во всяком случае до тех пор, пока власть не оказалась в руках Горбачева и его шайки, что органы государства все-таки заботятся об интересах государства. Затем ситуация сложилась так, что партийная аристократия как класс была ликвидирована. За отменой приснопамятной 6-й статьи Конституции СССР стояла в действительности не замена одной формы правления другой, партийной олигархии - демократией, происходила смена суверена. Место партии, обладавшей монополией на власть, должен был занять государство-образующий, то есть русский народ.

Однако практика показала, что с этим бременем он не справился. Понятно, что современная русская история приобрела форму трагедии. В чем она выражается? В разрушении политической целостности державы, распавшейся более чем на двадцать ублюдочных государственных образований? В коллапсе экономики, сократившей реальный потенциал страны на порядок? В ликвидации военной организации, сделавшей государство безоружным перед любой внешней и даже внутренней угрозой? В нравственном вырождении и физическом вымирании ее населения? Вне всякого сомнения. Но главное все-таки в другом. В том, что русский народ не проявил способности и воли, чтобы стать сувереном в своей стране. Его роль, ставшая бесхозной, присвоена олигархией, состоящей из двух классов, лучше других организованных, бюрократии и финансовой плутократии, которых, впрочем, государственный суверенитет и достоинство России не заботит ни в малейшей степени.

Приняв самое активное участие в смене социально-политического строя и в замене одного хозяйственно-экономического уклада другим, русские, как народ, не позаботились о том, чтобы занять достойное место в новой общественной системе. И хотя жизненные условия, связанные с революционными по своему характеру преобразованиями, потребовали от всех жителей России серьезной и быстрой самоорганизации, русские, как и прежде, остались в своей стране плебсом, способным лишь на то, чтобы в новом обществе выполнять привычную, унизительную роль пассивного «зрителя», объекта управления и манипуляции.

Но отказ от выполнения государство-образующей роли, которую народ исполнял веками, не может пройти безнаказанно ни для него, ни для нации, центром кристаллизации которой он является. Такая метаморфоза стоит очень дорого. Ее цена – страна, территория, культура, не говоря о такой мелочи, как нация. При таким раскладе нации на земле не остается места. Что в наше время является ее воплощением? Государство. И русское государство тоже включено в общей счет, по которому расплата неизбежна.

Предыдущую революцию, которую связывают с 1917 годом, называли по-разному. Оптимистической трагедией. Окаянными днями. Новой русской смутой. И тогда, как и теперь, под вопрос ставилось существование российской государственности. Бродила мысль, которую Алексей Толстой записал в романе «Восемнадцатый год»: «от России может остаться лишь один уезд». Но в той революции чувствовалась сила. Она могла потерпеть поражение в сражениях, но не в войне. Теперь, когда происходит еще одна русская революция, и под вопросом оказались не только территориальная целостность, но и сама России, существует риск, что от нее может не остаться даже уезда. Потому что за все годы она демонстрирует одно лишь бессилие.

В начале прошлого века из-за Брестского мира, ставшего результатом февральского заговора, заставившего монарха отречься, она утратила суверенитет над Прибалтикой, Привислинским краем, Малороссией, Новороссией, Бессарабией и Закавказьем. Но это был всего лишь краткий эпизод, с которым было покончено, как только Германия и ее союзники, продиктовавшие России «похабный мир», потерпели поражение в мировой войне. Все потерянное было возвращено. Одно к 1920 году, другое в 1939 и 1940, остальное – в 1945, причем с известной прибылью, частью Восточной Пруссии, ставшей калининградской областью. Мы вернули свое. Не по слабости страны, а по глупости доктринеров-марксистов в 1917 году были отделены от России финляндские, карельские и лапландские губернии, в 1921 – Западная Армения. Но одновременно с этим в 1920 к России были присоединены Хива и Бухара, что позволило создать в Средней Азии естественные геополитические русские рубежи. Но даже когда правители России ошибались, ей тем не менее во всем сопутствовала удача. Дело в том, что русский народ много веков подряд находился на подъеме. И у него ни в чем не было преград.

V

А теперь? Теперь, несмотря на революционные изменения, а скорее всего именно благодаря им, он переживают очевидный упадок. И опасность грозит всем, кто так или иначе соединен с Россией историческими, геополитическими или экономическими узами. Русский корабль терпит крушение, но погибнуть предстоит не только тем, кто находится на его борту. Низвержение одной шестой мира, русской цивилизаций, не может быть драматическим актом, в котором все остальные будут зрителями геополитического спектакля, находящимися к тому же в безопасности. Образовавшаяся воронка неизбежно поглотит и всех остальных. Другого результата не может быть, когда гибнет цивилизация.

И гибнет она не из-за внешней угрозы. Как и античный Рим, Россию сокрушают внутренние проблемы, с которыми она не может справиться. Великая держава персов погибла под ударами македонских пастухов, но в действительности она пала, потому что в момент нападения прогнила изнутри. Когда в распоряжении Рима были десятки прекрасно вооруженных легионов, состоящих из профессиональных воинов, его ставили на колени незначительные по численности орды плохо вооруженных варваров. Нынешняя Россия, имея более чем два миллиона «штыков», не в состоянии подавить несколько тысяч горцев-чеченцев, поднявших мятеж, бандитов, не имеющих в своем арсенале ни тяжелого вооружения, ни авиации, ни сверхточной техники.

Империи непоколебимы, пока господствующие в них слои общества, правящие классы, идеологи, администраторы и полководцы обладают верой в свою высокую миссию, пока они, стремясь к миру, готовятся к войне, пока имперское население состоит из воинов, жаждущих побед, а не из прожигателей жизни, погрязших в разврате, или ленивых, изнеженных обывателей, которых не остановит ни предательство, ни подлость, «лишь бы не было войны». Но стоит империям расслабиться, забыть о своей миссии, обрасти довольством, предаться роскоши, утратить энергию саморазвития, как все летит прахом.

Ничего подобного не было и в помине в России накануне 22 июня 1941 года. Даже если технически или организационно она была недостаточно готова к ведению военных действий, в моральном состоянии ее граждан не приходилось сомневаться. И хотя моторизованные, вышколенные европейские орды XX столетия, на протяжении двух веков перед этим завоевавшие и покорившие полмира, и напавшие теперь на Россию, были не чета варварам IV века, тем не менее русская земля стала для них непреодолимой преградой, общим кладбищем, на котором было бы подлинным кощунством ставить интервентам кресты, надгробия или памятные знаки. Для оккупантов, нашедших свой конец в неправом походе, для солдат, пренебрегавших традициями и обычаями ведения войны, чье поведение ничем не отличалось от мародерства, достойное погребение – форма реабилитации. Их могилы, если они еще сохранились, заслуживают быть стертыми с лица земли и преданными забвению.

VI

Но сегодня Россию или то, что от нее осталось, можно взять голыми руками и без единого выстрела. Как прежде в Персии или Риме, в России, где свершилась «демократическая революция», о которой так много говорили «шестидесятники», это новое издание большевизма, распалось и исчезло общество. Его место занимает население, не способное осознать, понять, тем более должным образом отреагировать на происходящие события, население, вполне сознательно превратившиеся из граждан в толпу обывателей. Для такого человеческого материала реальная политика становится излишеством, роскошью, которую ему ничего не стоит подменить суррогатом, вымыслом, иллюзиями, мечтами и грезами, театр политических деятелей – драматическим театром или кинофильмами, настоящих политиков, занимающихся государственной деятельностью, – шарлатанами и дилетантами.

Все перепуталось. Политики, подыгрывая невзыскательному обывательскому вкусу, создаваемому телевидением, изображают из себя знатоков искусства, и даже участвуют в нелепых постановках или бесталанных экранизациях. Стоит начаться очередному избирательному марафону, как худосочная Хакамада появляется в музыкальных клипах, имитируя пение под фонограмму, упитанные Жириновский и Боровой предстают в костюмах Моцарта и Сальери, стушевавшегося перед софитами Семагу облачают в полковничий мундир и втискивают в кинокадр фильма, к финансированию которого он был причастен. Слизка начинает петь, а Лужков паясничать. Каждый куражится на собственный манер, пропорционально объему кошелька или административной бессовестности.

Но чем лучше деятели искусства? Одни из них оказываются в роли депутатов. Другие – в положении ландскнехтов партии, купленных для участия в ее рекламных акциях. «Ельцин – наш президент» в прошлом. «Путин - наш президент» в настоящем. Зюганов – спаситель России вчера, сегодня и завтра. Говорухин и Губенко, Драпеко и Кобзон, Волчек и Проклова, Державин и Жванецкий. Марк Захаров и Юрий Назаров. Хазанов и Пугачева. Толпы юмористов, вагоны эстрадников, автобусы актеров, составы продажных перьев и луженых глоток. Шабаш и халтура.

С какой стати солидные финансисты, удачливые биржевики или влиятельные бюрократы, дирижирующие политикой, нанимают людей богемы? Из-за безвыходного, безысходного положения, в котором они на самом деле находятся. Без эстрадных певцов, киноактеров или фигляров-сатириков они не способны привлечь внимание зрителей-избирателей, в которых превратилась большая часть наших сограждан. Они уже привыкли к тому, что оракулами их жизни, того, что называют политическим театром, являются не политики, а актеры. Подобно тому как актеров втягивают разыгрывать роль политиков, включая их в списки кандидатов в депутаты, жителей, которые в лучшем случае могут быть зрителями, убеждают сыграть роль граждан. То и другое превращает политический театр в грубый фарс, нелепое свидетельство общественной болезни. Общество не умеет отделить актера от политика, постоянно меняя их местами и ожидая от них того, чего у них нет. Вот почему настоящий политик должен, подавляя естественную брезгливость, брататься с актерами. И хотя могут быть редкие исключения, такие как Жириновский, все-таки профессиональный актер – это такой же никудышный политики, как и профессиональный политик – никудышный актер. Лидер ЛДПР проницательный лицедей, который в нелепых обстоятельствах нашего политического театра удачно играет роль политика. За него голосуют люди настроения, люди без определенных убеждений. Не будь Жириновского, его сторонники выпали бы из электората, став его балластом. А так у них есть за кого проголосовать. Другое дело талантливые политики. Им приходится, чтобы добыть мандат депутата, обряжаться в маску актеров или нанимать их в качестве рекламной свиты. Актер в роли политика необходим даже Госдуме, которая протухнет без его шутовства в зале заседаний. Хорошая политика – всегда искусство, находчивость в полемике, бездна специальных риторических приемов. Парламент, как и театр, не может быть скучным. Тогда публика сразу теряет к нему всякий интерес.

Наша Государственная дума – скучное, малокультурное, косноязычное учреждение, в котором шутка или ирония встречается так же редко, как жемчужное зерно в навозной куче. Конечно, для воспитания политической культуры нужны века, которых в России не было. Нам еще долго придется ждать, когда появятся выдающиеся русские ораторы, вроде Шоу, Жореса или Гитлера, способные пафосным словом, зажигательной речью воодушевить сотни тысяч и миллионы слушателей и зрителей. Трибуны такого масштаба – это золотой капитал нации, без которого никакая демократия невозможна. Ораторское искусство – неотъемлемая часть искусства политика.

Но в русском политической театре примерно такой же острый дефицит ораторов, как в Большом театре, где десятилетиями не исчезает дефицит басов, баритонов и теноров. Их просто нет. А отсутствие в политике деятелей, владеющих словом, признак неподготовленности страны к публичной политике. Что толку принимать законы, вводящие всеобщее избирательное право, если воспользоваться им некому, если их применение оборачивается кошачьими концертами.

Политик-профессионал всегда имеет дело с массовой аудиторией. Благодаря электронным СМИ с ним могут общаться миллионы. И он должен уметь внушать им доверие. Кто из наших политиков обладает такими качествами? Строго говоря – почти никто. Наш политический театр состоит не из профессионалов, а любителей. Да и в каком инкубаторе им появиться, если у нас нет ни настоящих партий, ни организаций публичного права, ни настоящих представительных органов власти. Их, как известно, стер с лица земли государственный переворот 1993 года.

Лет 15 тому назад в массовом сознании существовало убеждение, что такой проблемы не может быть, и стоит придать фиктивным выборам органов власти подлинность, как страна насытится честными, талантливыми политическими деятелями. В 1989 году надежда сбылась и они хлынули в каждый дом благодаря теле- и радиотрансляциям. И что же? Не прошло и нескольких месяцев, как общество отшатнулось от публичных политиков первого призыва. Оно не увидело в них прежде всего таланта, знаний, способности раскрыть сложную проблему простыми словами. Общения не получилось. Массы неожиданно обнаружили в депутатах, ею же и избранных, растерянных или самоуверенных дилетантов, которые были не в состоянии скрыть перед ним мелкие страсти, подлые мысли, убогие аргументы. Надежды обернулись разочарованиями. И сразу же последовал закономерный результат.

VII

С политическим театром произошло то же, что и театром драматическим, когда зритель отворачивается от труппы, потому что постановка у нее не получилась или пьеса оказалась неинтересной. Но в отличие от искусственной жизни, которая разыгрывается на подмостках драматической театра, жизнь политического театра наполнена настоящими страстями.

Но бесталанность, неопытность, самонадеянность лишила политический театр красочности. Она сделала политику серой и скучной. И если русские пока что не в состоянии создать талантливый, зрелищный политический театр, в пределах Российской Федерации, состоящий из 105 миллионов актеров, считая массовку, то стоит ли надрываться? Давайте уменьшим труппу, избавимся от дилетантов. Иначе говоря – надо сокращать электорат.

Признаемся честно – Россия пока что не доросла до всеобщего избирательного права при прямом, равном и тайном голосовании. В театральных терминах такое право – это всего лишь диплом драматического актера. У нас такой диплом выдают практически всему взрослому населению. Скопом, без разбора. Им сказали – вы все можете быть активными гражданами, то есть избирать и быть избранными.

Оказалось – не могут. Значит – надо как можно скорее вводить цензы. И нам должно быть решительно все равно, «что скажет Европа?». Наплевать! Чтобы стать избирателем, гражданин России должен получить лицензию активного гражданина. Это и есть ценз.

В Европе цензы существовали тысячу лет, никого не смущая. Во всяком случае тех, кто ею управлял. До тех пор, пока основная масса населения была непригодна для того, чтобы быть частью политического театра, ее место было не на сцене, а в партере или на галерке. Конечно, время делало свою работу. Постепенно соотношение актеров и зрителей этого театра менялось. Зрителей становилось меньше, актеров – больше. Но изменение пропорции не было ни результатов произвола, ни случайностью. Переход социальных групп из зрителей в актеры являлся историческим процессом. Он обусловлен уровнем развитием материальной и духовной культуры нации. За такой переход приходилось к тому же бороться, закрепляя результат в нормах права. Сначала происходило смягчения цензов, затем их отмена.

Сейчас даже в достаточно развитых государствах, где действует всеобщее избирательное право, остаются некоторые цензы. Самый распространенный среди них – возрастной. Понятно само собой, что есть предел, ниже которого опасно опускать планку. Возраст – критерий зрелости. Когда-то юность заканчивалась в 25 лет, ныне в некоторых странах гражданин становится избирателем в 18. В США не отменен ценз происхождения для пассивного избирательного права. Президентом, к примеру, там не может быть гражданин, если он стал таковым в силу натурализации, а не рождения.

Но история знает и множество иных цензовых требований, которым должен был удовлетворять гражданин, чтобы обладать активным или пассивным избирательным правом.

Имущественный ценз. Предполагалось, что если лицо законно обладает имуществом определенной ценности, подтвердив тем самым свою хозяйственность, экономическую состоятельность, то он достоин быть среди тех, кто решает и судьбу страны.

Налоговый ценз. Недостаточно иметь имущество, надо еще быть и налогоплательщиком. Имеет ли право гражданин на распоряжение государственной казной, если он сам ее не пополнял?

Семейный ценз. Гражданин обязан иметь полноценную семью, много детей и прямых наследников. Это гарантия того, что в качестве избирателя или государственного служащего он будет рачительно заботиться о будущем страны.

Ценз оседлости. Гражданин не должен быть перекати-поле, отрываясь от родных корней. Его должна знать определенная община, членом которой он должен быть по месту жительства. Продолжительная жизнь на одном месте создает репутацию, дает обществу возможность знать каждого человека, видеть его образ жизни.

Судьбу нации и государства можно вручать лишь глубоко добропорядочным, солидным, основательным и благонамеренным гражданам, прочно стоящим на земле. Нельзя устанавливать за всеми слежку, создавать на каждого полицейское досье, унижая человека подозрительностью. Но система общеизвестных цензов избавляет от возможности допустить ошибку. К тому же цензы позволяют каждому сориентироваться в жизни, избегая поступков, которые осуждаются, и наоборот, совершая такие действия, которые общество поощряет.

Беда современной России состоит прежде всего в том, что ее власть не ввела цензовую демократию 15 лет тому назад, когда исчерпала себя и была отвергнута массовым сознанием диктатура КПСС, постепенно ставшая анахронизмом. Но что мешает сделать такой шаг сейчас? Никто не станет протестовать против введения разумной цензовой системы. Общество своим негражданским поведением на выборах доказывает, что оно против всеобщего избирательного права. Задача государственной власти, следовательно, состоит в том, чтобы привести нормы, регулирующие состав избирательного корпуса, в соответствие с уровнем общественного развития. Очевидно, что в этой части законы забежали вперед, и их надо поставить на место.

Вопрос формулируется очень просто. Что важнее – принципы или государство? Допустимо ли жертвовать принципами, чтобы спасти государство или можно пожертвовать государством, чтобы спасти принципы? В прошлом столетии либералы и социал-демократы, ставшие коммунистами, выбрали принципы – одни в феврале, другие – в октябре 1917 года. В 90-е годы точно такой же выбор сделали новоявленные либералы и коммунисты, ставшие социал-демократами. Для них принципы оказались выше России. Тем хуже для них.

Однако элементарный здравый смысл и исторический опыт диктует иную стратегию. У нее очень простой критерий: Россия выше принципов. Точнее говоря – Россия, ее благополучие и ее интересы и есть единственный принцип, во имя которого должен существовать политический театр. Выздоровление и спасение России стоят любых методов, любых средств, даже если они более чем суровы и жестки. Если стоит вопрос: быть или не быть России, то самая кровавая диктатура должна восприниматься благом.

В обыденной жизни никто не проклинает хирурга, если его скальпели и опыт оказались последним средством спасения. В государстве таким средством является диктатура. Не тиранический произвол, игнорирующий законы, не деспотизм, попирающий мораль и нравственность, не олигархия, служащая своекорыстию ничтожной группы лиц, а законная власть диктатора, защищающего государство, метод, к которому прибегали в античном Риме времен республики, когда события приобретали чрезвычайный характер и судьба государства висела на волоске. Римский диктатор тех времен – безусловный герой, патриот, способный на поступки великого государственного мужа.

Кем переполнен современный русский политический театр? Дилетантами и дилетантизмом. Но такая оценка была бы слишком простой и потому неверной. Благодаря системе выборов, к которым допущены все без исключения, на его авансцене господствуют худшие из худших, настоящие отбросы общества, хулиганствующая шпана, проходимцы, превращающие любую политическую акцию в акт предательства, глупости или вандализма. Вот почему обычные меры восстановления порядка, уместные в обычных условиях, непригодны при экстраординарных обстоятельствах. Они всегда неэффективны.

VIII

До сих пор мы рассматривали драматический и политический театр России порознь, так, как будто они, не пересекаясь, находятся в разных мирах. Но это теория, некая абстракция. На практике оба театра давно перемешались между собой, а драматические актеры и политические лицедеи постоянно меняются метами.

Вот явное свидетельство нашего неблагополучия. Посмотрим на политических лидеров. Менее всего в них угадываются государственные деятели. Они ведут себя как антрепренеры. Их заботит не качество репертуара, не высокое искусство, а число зрителей в зале и величина сборов. Допустимо все что угодно, любая пакость, если она увеличивает доходы. С другой стороны – театральные главные режиссеры. Они ведут себя как политические лидеры. Марк Захаров, Кирилл Лавров, Геннадий Хазанов, Галина Волчек, Марк Розовский, Николай Губенко, Юрий Любимов, Юрий Соломин, Олег Табаков. Что ни режиссер, то мыслитель, политик, трибун, даже вождь. Явление московское, но ведь у нас что не область или уезд, то столица со своими парламентами, правительствами, законами и театрами.

Телевидение, университет нравственного разложения, обучающее невежеству, не устает менять местами политиков и режиссеров. Первых оно заставляет участвовать в игрищах, превращая их в глазах зрителей в скоморохов, а вторых – вещать на высокие темы, что придает им ранг общественных деятелей. В общественном сознании, и так довольно неустойчивом, господствует настоящий хаос. Представительная власть низводится таким образом до уровня ярмарочного балагана, лишаясь малейшего авторитета, чьи решения никто не считает законами, когда как театральный балаган приобретает совершенно неуместный в обществе авторитет. Показателен взлет Гусинского, получившего театральное образование и одно время подвизавшегося в провинции по своей основной профессии.

Следствием хаоса в общественном сознании становится организационный хаос. Граждане не в состоянии разобраться в том, где какой театр; где политик, изображающий лицедея, а где лицедей, играющий политика. Кому верить, кого отвергать? Совершив бездну ошибок, общество, ставшее публикой, постепенно в доверии отказывает обоим.

Если актеры меняются местами с политиками, а режиссеры с государственными деятелями, то представить себе наши партии в качестве театральных трупп никакого труда не представляет. Наши партии – это некие мелкие передвижные труппы, набранные залетными антрепренерами для халтурных политических гастролей. Со стороны, наверное, забавно, смешно и интересно смотрится. А ведь это трагедия страны, если в условиях избирательного способа формирования органов власти нет ни одной настоящей политической организации, всерьез претендующей на государственную власть. А что на самом деле? Театральные труппы, путешествующие из Вологды в Керчь и из Керчи в Вологду. Замените в Госдуме депутатов от «Единой России», СПС и «Яблока» актерами театров Любимова, Табакова, Захарова и Розовского – никто не заметит. Нетрудно представить на сцене Жириновского, Немцова, Митрофанова, Морозова или того же Шандыбина. Публика будет даже довольна. Главное – от перемены мест слагаемых сало что изменится. А быть может даже станет лучше. Во всяком случае многие актеры и политики смогут найти себя, поменявшись местами.

А пока что встречи театральных и эстрадных деятелей больше похожи на парламентские заседания, а пленарные заседания думцев – на театральные капустники. И они сами с трудом понимают, в каком театре находятся, постоянно путая театральные подмостки с думской трибуной и законопроекты с текстами драматических ролей.

Качество наших законов, принятых за последние лет десять-пятнадцать – отдельная песня. Все без исключения они – пустышки, публицистика. Вычеркните в них название статей, параграфов и пунктов, оставьте один лишь текст, и окажется, что перед вами – скучные газетные статьи. Удивительно, но среди груды законов, которые были приняты за эти годы, вряд ли можно найти хотя бы один, который бы помогал, защищал, обеспечивал достойные условия жизни в стране. Население на этот счет пребывает в состоянии неведения, так как просто не знает, какие законы правят Россией. Потому что в абсолютной большинстве люди не имеют привычки знакомиться с законодательными текстами. Но если бы они их прочитали, то наверное бы возмутились. Прежде всего эстетически. Непрофессиональные, нелепые, абсурдные тексты, воинствующий дилетантизм, доведенный до предела абсурда.

А когда деятели, являющиеся по сути несостоявшимися актерами, оказываются на месте чиновника, вытесняя профессионалов, то возникает хлестаковщина. Вспомните «хождение во власть» Собчака, Гайдара, Попова, Хакамаду, Босса, Немцова, сотен, если не тысяч, фитюлек, корчивших из себя «значительных людей», многие из которых ныне совсем позабыты. Но одно дело – театр, другое – реальность. Хлестаков на сцене – предупреждение, над которым можно весело посмеяться, хлестаковщина в жизни – трагедия, злой фарс, заставляющий негодовать.

Мы как-то не заметили, что под кликушеские вопли о необходимости демократии в России восторжествовал парадоксальный закон Мэрфи. Чуть не все государственные должности заняты людьми, непригодные к государственной службе. Из органов власти постепенно выброшены все более или менее достойные и подготовленные кадры. Они разбрелись кто куда. Одни в предпринимательство. Другие в таксисты и «челноки». Третьи, сохранив кое-какие сбережения, эмигрировали «с глаз долой». Четвертые влачат жалкое существование, нищая и старясь в вынужденном безделье.

Самая вопиющая нелепость современной России - непотопляемый Чубайс, этот новый Микоян, которого то Горбачев, то Ельцин, то Путин перемещают по ответственным должностям, где он и его подельщики старательно наносят вред обществу и государству. Чубайс и такие как Чубайс не управляют, чтобы умножать капитал, обогащать государство, они ликвидируют, разрушают и распродают, наживаясь на его погибели. Строить, создавать, управлять они не хотят и не умеют. Это не реформаторы, как их почему-то называют, а злобные варвары, в чьих руках все горит, и место которым в тюрьме и на виселице.

Чтобы восстановить хотя бы элементарный порядок, надо вспомнить ту же Петровскую Табель о рангах. Титулярный советник не может занимать пост министра, прапорщик – должность командующего. Примеры Бонапарта или Фрунзе – всего лишь исключения, подтверждающие правила. Известный деятель имперской России Витте, прежде чем стать министром, должен был сделать карьеру в железнодорожном деле, пройдя там чуть ли не все ступени служебной лестницы. Когда возникшая в Империи огромная сеть железных дорог потребовала тарифной системы, Витте создавал ее как ученый экономист. Ему и в голову не могло прийти, что государственная власть не вправе им заниматься, что тарифы определит некий рынок. Но верить в способности «рынка» стихийно регулировать любые экономические проблемы – могут лишь невежды. Для них «рынок» - что-то вроде Предопределения, противостоять которому бесполезно. Ссылки на «рынок» им необходим, чтобы списывать на него все свои ошибки и преступления. Рынок – их иллюзорный мир, где, как они полагают, все совершается по неким железным законам, о которых, впрочем, у них имеется лишь смутное представление. Подобно плохим актерам, «чубайсы» от политики свято верят, что на любой случай у них есть под рукой заранее написанная роль, что если они по какой-то причине не выучат ее, то всегда найдется иностранный «суфлер» в должности советника. Недаром их в теперешних государственных ведомствах – пруд пруди.

Известно, переполненные залы театров не всегда говорят о стремлении людей к чистому искусству. Зачастую театральней ажиотаж является свидетельством скрытой политической активности, формой ее внешнего проявления.

В недавнем прошлом многие театральные события носили политический характер. Подоплека бесконечного множества пьес и сценариев, превращавшиеся в театральные постановки и кинофильмы, вращалась вокруг актуальных политических тем. Когда политика для большей части граждан России была малодоступна, ее недостаток компенсировало искусство. А настоящая политика, недоступная гражданам, сосредотачивалась в аппарате ЦК КПСС, в Политбюро, в Правительстве, где на протяжении многих десятилетий ею занимались единицы.

Целые поколения драматургов и беллетристов, державшие кукиш в кармане, строили на аллюзиях свое имя, положение, состояние. Вспомним Трифонова, чьи повести, где нет ничего, кроме быта, перенасыщены политикой. Такой прием использовали те же Горин в «Мюнхаузене» и «Свифте», или плодовитый Радзинский. Напишите что-то вроде «Театра времен Нерона и Сенеки» или «Бесед с Сократом», когда зрителя интересует не античность, а современность, не Рим или Афины, а Москва, не текст, произносимый актерами, а подтекст, который театральный зал старается предугадать, и можно не сомневаться: аншлаг будет обеспечен. Театр на Таганке, к примеру, годами делал себе имя на инсценировках Трифонова, если не сказать – паразитировал на его популярности.

Нормального человека, для которого политическая жизнь – естественное состояние, всегда тянет к политике. Во всяком случае она всегда его интересует. Где же он может удовлетворить свою потребность? Книги. Но чтение требует огромного интеллектуального напряжения, заинтересованного диалога с автором. Гораздо проще и доступнее театр и кинозал, где происходит не сотворчество, а соучастие. Быть зрителем гораздо легче, чем быть читателем.

Прав был Аристотель: человек – животное политическое. Рано или поздно, но унизительное отчуждение от политики многочисленной нации, состоящей из 290 миллионов, должно было так или иначе закончиться. Монополия Старой площади, Кремля и Барвихи пала, но стала ли политика уделом демоса – не очевидно. Конечно, ныне каждый гражданин России может стать политическим животным. Но насколько это реально? Активным гражданам мешает действовать пассивная часть общества, заинтересованность демоса утонула в равнодушии охлоса. К тому же, как показывает опыт истории, стать политическим животным гораздо труднее, нежели обезьяне слезть с дерева и превратиться в человека.

Быть гражданином надо учиться. Участие в политической жизни предполагает наличие знания и воли. Юридическое гражданство, полученное при рождении, еще не гарантия того, что человек в состоянии быть активным гражданином. Численность демоса постоянно увеличивается, а охлоса уменьшается, если этому способствует собственный опыт. Одного желания быть гражданином мало, нужны усилия и знания.

А если их нет? Если наш гражданин по рождению, подобно грибоедовскому герою, шел в одну комнату, а попал в другую? Хотел участвовать в политике, а оказался участником балаганного лицедейства? Если он не отличает политика от скомороха, собственные мысли от повторения чужих, воплощение политика от актерского перевоплощения. Он думает, что перед ним мудрец, а оказывается, что ему морочит голову наглец с комплексами неполноценности и мизантропии.

Сколько отцов «демократии», защитников «свободы» и проповедников «либерализма» неожиданно предстало в конце 80-х. Они выросли, подобно поганкам после дождя. Какие имена, какие могучие фигуры заполнили сначала печатные полосы, теле- и радиоэфир, органы власти. Станкевич, Гдлян, Заславский, Гаер, Старовойтова, Новодворская. Иных уж нет, а те далече. Стыдно вспомнить. Вместо ожидаемых героев на Россию нахлынули невесть откуда взявшиеся в устрашающих количествах Хлестаковы, Чацкие и Чичиковы. Но неопытный и восторженный народ, ни разу прежде не выбиравший, а всего лишь голосовавший, принял их, ничтожных букашек и шелкоперов, за солидных людей. Некоторые так и значатся до сих пор, хотя в их послужном списке не найти ни государственного поступка, ни здравой мысли.

И что же оказалось? Перестав применять аллюзии и иносказания, театр оказался голым низвергнутым королем. Пока под запретом был политический театр, пока политика являлась для граждан «зазеркальем», деятели художественного театра стригли чужие купоны. Но вот стала возможная публичная политика, нет ни одной запретной темы, и театр драмы и комедии сник, искусственно надутый шар сдулся. Прежние кумиры померкли. Трифонов стал никому не интересен. И тут же театральный мир обнаружил в политическом своего конкурента. Оказалось, что «Боливар не выдержит двоих». Люди не в состоянии одновременно и заниматься политикой и быть завсегдатаями театра. Либо одно, либо другое. Отчего почти все деятели культуры, которые фрондировали во времена прежнего строя, так возненавидели только что появившийся парламентаризм? Что их так раззадорило? Ответ прост – их испугала конкуренция, в которой политический театр стал переигрывать и вытеснять театр драматический. Вспомним: в начале 90-х театральные залы опустели. Говорят, теперь они вновь стали заполняться. Не стоит обольщаться. Актеры и режиссеры здесь не при чем. Ибо поскучнела, если не сказать – померкла, публичная политика.

Что касается массового сознания, то оно уже отвергло сначала актерский, затем и политический театр. В политике его разочаровало собственное отражение, которое он видел то на заседаниях Госдумы, то в поведении депутатов. А отторжение искусства, в том числе художественного театра, произошла из-за утраты какого-либо смысла в его произведениях, отсутствие в театре прежде всего художественности, замена его откровенной пошлостью и вызывающей безвкусицей.

Оба театра оказались скопищем безнравственности, продажности, лицемерия и цинизма. Им теперь могут успешно заниматься лишь негодяи, субъекты с нечистой совестью. Именно они сносили в свое время памятник Дзержинскому. Чем не угодил либеральным революционерам революционер социалистический? Ведь памятник Марксу они не тронули? Скорее всего тем, что этот политик-практик, создавший органы госбезопасности, руководивший ведомством путей сообщения и затем высшим экономическим органом страны, требовал от своих подчиненных невозможного: холодной головы, горячего сердца и чистых рук. Вот почему из всех деятелей той революции память о Дзержинском стала самой ненавистной как современным политикам, так и современным актерам. С алчными мозгами, подлыми чувствами и грязными конечностями.

Русский человек оказался неподготовленным к действительности. Даже если действительность становится более или менее понятной, все равно она его не устраивает. Знает ли он, что необходимо делать в фальшивых условиях мнимой демократии и фальшивой «экономической свободы»? Судя по всему, пока что не знает. А потому он перестает интересоваться искусством, способным создавать лишь бесконечный черный квадрат, и политикой, превратившейся в бесконечный обман.

Лишившись зрителя, мир искусства оказался в самоизоляции, являясь единственным потребителем того, что он все еще производит. Фестивали, конкурсы, презентации стали единственными формами его существования, оказавшись в своеобразной резервации. А политика, сделавшая ложь своим единственным инструментом, утратила избирателя. Меньше четверти все еще участвует в голосованиях, но даже и в эту цифру уже приходится докручивать. Что же касается остальных трех четвертей, то для них политика стала стыдным, неприличным делом. Это разочарование не только в политиках, но и в самих себе как гражданах. Они тешат себя иллюзией, что общественная жизнь их не касается. Им приятно оправдывать свою гражданскую демобилизацию тем, что они бессильны якобы влиять на власть и ее формирование.

Зритель в драматическом театре, вмешайся он в сценическое действие, вызовет всеобщее возмущение. Его заставят покинуть зал. Но в политическом театре все наоборот. Там нет ни сюжета, ни сценического действия, ни заранее предрешенного финала. Развитие событий в политике зависит не от автора или режиссера, как в традиционном театре, а от всех, кто в ней участвует, по большому счету - от большинства. В политике возмущает как раз бездействие. К тому же, когда дело касается больших, многомиллионных масс, в конечном счете результат, к которому они рано или поздно придут, зависит от поведения и мнения порядочных людей, которых всегда больше, чем неучей, лентяев и завистников. Лишь бы это большинство не стеснялось себя проявить. Потому что времени уже нет.

17.07.03