Н.А. Нарочницкая

 

Кавказский узел мировой политики

 

Чудовищный террористический акт в Москве и, увы, неизбежная гибель людей при освобождении, похоже, стали решающим испытанием национального и гражданского сознания России, отвыкшего от спасительного проявления государственной воли. “Намерено ли руководство окончательно подавить уголовный террор без оглядки на морально изолгавшихся правозащитников и “мировую закулису”? - спрашивают одни. “Прекратить преступную войну против собственных граждан или даже героических горцев, сражающихся за свою независимость” – требуют другие. Ряды последних в течение последних лет заметно поредели. Но некоторые готовы бросить вызов даже общему возмущению варварским терактом.

В первой половине 90-х только они формировали общественное мнение, осуществляя, пожалуй, беспримерную кампанию по шельмованию собственного государства и его армии. Еще губительнее оказалась десятилетняя проповедь ложной интерпретации гражданского общества - важной неполитической сферы реализации частных интересов. В качестве мерила цивилизованности был провозглашен тезис “ubi bene – ibi patria” (где хорошо, там и отечество”), а в качестве образцового демократа - “гражданин мира”, который в Совете Европы демонстрировал “как сладостно Отчизну ненавидеть” и участвовать в “поражении собственного правительства”. Когда главной ценностью стало право на несопричастность к судьбе своего Отечества, переставшее быть нацией “народонаселение” стало выгодной мишенью террористов.

Однако рассмотрим чеченскую проблему по существу. Был ли чеченский уголовный ренессанс изначально явлением национального и религиозного характера? Социально-психологический портрет Дудаева, позировавшего не в национальном платье, а исключительно в парадном генеральском мундире Советской армии, его риторика демонстрируют скорее образ латиноамериканского диктатора, а не выразителя национальных и религиозных чаяний. Дудаевский переворот отражал властно-экономические мафиозные мотивации, и ничто не угрожало всекавказским сопротивлением при своевременном подавлении. Но присутствовавшие на Съездах народных депутатов 1990-1993 годов помнят яростные обличения “рецидива имперского мышления” из уст духовных гуру постсоветских либералов-западников в ответ на требования немедленного возвращения Чечни в правовое поле.

В 1995-1996 годах запоздалые и нерешительные силовые меры по восстановлению суверенитета России оказались преступным образом не доведенными до конца. И дело не в военной бесперспективности или серьезнейших проблемах армии (хотя для ее намеренного разложения и уничтожения в общественном мнении было сделано все мыслимое и немыслимое). Трагедия - в отсутствии национально-государственной воли, последние остатки которой рассыпались в Буденновске. Армия была парализована самим правительством, которое вместо ликвидации бандитских очагов перешло к переговорам с террористами под вездесущим контролем ОБСЕ. Басаев и его убийцы остались безнаказанными, уголовники превратились в легитимную сторону переговоров по вопросам целостности и суверенного права России размещать свои вооруженные силы на всей территории. Такое “миротворчество” предало жертвы армии, обессмыслило достигнутые успехи, и выдало на растерзание террористам русский и другие народы Кавказа, а также лояльную часть самих чеченцев.

Вместо разоружения бандитских отрядов началась вооруженная охота на русских солдат. Террористические акции перекинулись в Дагестан. И хотя дагестанцы преподали московским “общечеловекам” урок подлинного гражданского самосознания, налицо был крах российской государственности, которая не способна защитить ни русских, ни народы, связавшие свои судьбы с Россией и осознанно сохраняющие ей верность. Попустительство чеченскому уголовному мятежу и его ложная интерпретация позволили ему обрести такие внутренние и международные параметры, которые сделали его инструментом международного терроризма.

Анализ этого явления вскрывает много измерений, совсем не связанных с внутренними проблемами России, хотя имеющих отношение к утрате ею роли держателя равновесия в Евразии. Здесь и кризис международного права, запрещающего войны, но разрешающего гуманитарные интервенции, и общее возрастание фактора силы в мире, используемой во все большей степени против гражданского населения, а не армий. Это - предмет отдельного обсуждения.

Но фактом является то, что после Дудаева новые чеченские авторитеты и их боевики, профессионально подготовленные в международных лагерях, уже были поставлены не внутренними силами, а извне и нацелены на терроризм. Эти лица получали финансы и оружие не для того, чтобы пасти овец в независимой и изолированной нищей Ичкерии. Их цель - втянуть весь Кавказ в войну против России, отторгнуть его, Ставрополье и Краснодарский край, выйти к Черному морю.

Кавказские войны – средство геополитики История Кавказских войн XIX века и тема захватнической колониальной России является чуть ли не нормативным клише исторического мышления отечественного либерала-западника, неутомимо воспроизводящего не что иное как ленинскую большевистскую нигилистическую интерпретацию русской истории. Она же имеет за собой почтенную историческую давность, восходя к Салтыкову-Щедрину, Белинскому и Чаадаеву и всем поколениям вечно ненавидящей и презирающей “образованной интеллигенции”.

Раскаяние в губительном равнодушии к Отечеству ощутили русские только в эмиграции ХХ века. Полные горечи суждения о сознании российского общества оставил Е.В. Спекторский, бывший ректор Киевского Свято-Владимирского Университета. Если в Европе внешняя политика всегда в гармонии с общественным мнением, “которое при всем расхождении в оценке внутренних проблем по вопросам национальных интересов едино, различаясь лишь в методах, то “у нас же… интеллигенция под мощной сенью двуглавого орла позволяла себе роскошь равнодушия или брезгливости… злорадно принимала злостные легенды о русской внешней политике. Особенный успех имело утверждение, что наше государство было ненасытным захватчиком и европейским жандармом”.

Но постсоветский либерал, еще более чем во времена Пушкина “ленивый и нелюбопытный” в отношении собственной истории, повторяет лишь русофобские штампы Энгельса из его “Внешней политики русского царизма”, суждения К. Маркса о русской политике везде и на Кавказе, заимствованные, как показывает анализ его источников, исключительно из британской публицистики времен Крымской войны, авторами которых, как правило, были капитаны британских кораблей, осаждавших Севастополь. Созданный борзописцами образ России - угнетательницы кавказских народов, приправленный злодеяниями сталинского режима, выселившего невинных чеченцев, не выдерживает никакой исторической проверки.

Кавказская война XIX века началась вовсе не в связи с попыткой России “завоевать” Кавказ. Кавказ вошел в состав России много раньше с добровольного согласия. Посольства от адыгов, кабардинцев, аварцев, народов Дагестана и осетин, с челобитными, чтобы “их государь пожаловал, вступился за них, а их с землями взял к себе в холопи, а от крымского хана оборонил”, поступают с XVI века. Первые русские крепости на Северном Кавказе, в частности, Терский городок были построены в начале второй половины XVI века по просьбе влиятельных северокавказских владетелей, которые искали защиту от турок и персов, постоянно грабивших их и угонявших в рабство.

Медленное течение этого процесса, растянувшегося на два века, объясняется тем, что Россия искала не земли, а осторожно создавала позиции перед Оттоманской империей. Другой причиной были устойчивые междоусобицы между кавказскими князьями, которые сами стремились войти под эгиду России, но резко возражали, когда это же делали их соседи-соперники. Это типичное историческое формирование государств и наций. Не имеет аналогов в европейской истории другое. Терский городок был не имперским устрашением, а защитой. К концу XVII века к его стенам прилепились “слободы великие” – “Черкасская”, “Окоцкая”, “Татарская” с населением, в три раза превосходившим русское. Если в британской Индии мальчишка-англичанин, войдя в вагон. мог вытолкать взашей раджу, то дочь кабардинского князя Темрюка Идарова княжна Кученей, во святом крещении Мария, в 1561 году стала русской царицей – женой Иоанна Грозного.

Литература по кавказоведению неизменно указывает на особую разобщенность общин именно у горных чеченцев и ингушей и наибольшую сложность их взаимоотношений с другими кавказскими общинами и князьями. Однако чеченцы и ингуши также добровольно вошли в состав России. Именно с началом русско-турецкой войны Чечня и Ингушетия вновь подняли вопрос о принятии их в российское подданство. В 1768 году “со своими детьми и народом” повторно присягнул Али-Султан Казбулатов. В 1770 году 24 ингушских старейшины во главе с Гарси Чопановым и Сурховом Мирзахановым явились в Кизляр к коменданту генералу И. Немичу с “доношением” как “присланные от всего народа их общества”, в котором говорилось, что они имеют “усердное желание поступить в вечное е.и.в. подданство”.

Кавказ принадлежит к таким геополитическим точкам, которые определяют соотношение сил в Евразии. Европа и Турция не волновались освоением русскими Ленской губы, но выход России к Черному морю сделал кавказские проблемы предметом заинтересованного участия всей Европы. После присоединения Крыма и вхождения Грузии стало ясно, что невозможно удержаться на Черном море, не имея в тылу Кавказ. И с этого момента подрыв российских южных рубежей становится константой стратегии владычицы морей – Британии. До сих пор закрыты архивы с британским следом за убийством в Персии А. Грибоедова, заключившего в 1829 г. Туркманчайский договор с Ираном, утвердивший там русское влияние. А после Ункиар-Искелесийского договора России с Турцией о совместном контроле проливов Британия в 1835 году направляет оружие для черкесов. Вот геополитический фон, на котором надо рассматривать Кавказскую войну.

Деятельность имама Шамиля имела, конечно, взлеты. Однако и ему приходилось не менее жестоко, чем генералу Ермолову, вырезать целые аулы и кланы, не желавшие присоединяться. После первого периода войны с его успехами и итоговым поражением Шамиль бежал в горную Чечню. Горные чеченцы никого не любили и торговали одинаково как русскими невольниками, так и кавказскими рабами. Именно о них, и только о них, а не о других кавказских народах и не о равнинных - “плоскостных” чеченцах, занимавшихся хозяйственной деятельностью, Ермолов писал как о разбойниках, укрывавших у себя всякого, кто бежал от правосудия – прежде всего не царского, но кавказского.

Шамиль сжег в Дженгутае дворец Ахмед-хана Мехтулинского, угрожал Темир-Хан-Шуре, уничтожил в ряде селений “греховодную знать”. В Гидатле были истреблены “16 почтеннейших людей”, истреблена также знать Андаляля, Кадиба, Соситля и многих других селений. На Кавказе не было ни общекавказского национального самосознания, ни основ для объединения общин под знаменем мюридизма. А именно за победой российской власти последовал самый длительный мирный период в самом регионе, что весьма не понравилось цивилизованной Европе, как и сегодня, столь неравнодушной к проблемам России.

Закат дела Шамиля и приближавшаяся русская победа примечательно совпадает с началом неудачной для России Крымской войны. Лорд Пальмерстон открыто ставил цель отторжения от России Крыма и Кавказа и создания марионеточного государства “Черкессия”. “Таймс” писала, что “граница России на Кавказе должна проходить к северу от Терека и Кубани”. Предполагалось отторгнуть от России все Закавказье – Грузию, Армению Мингрелию, Имеретию, возвратить Ирану и Турции все части, что были присоединены Гюлистанским и Андрианопольском договорами. В “совете союзных держав” было решено с помощью Османской империи и Шамиля комбинированным ударом – с фронта и тыла – разгромить русские войска на Кавказе и отбросить их за Кубань и Терек. К горцам были отправлены тысячи османских и английских эмиссаров с воззваниями, призывавшими к “священной войне” против России. Однако придать импульс горскому движению уже не удалось. К тому же Шамиль не спешил выполнять призывы к совместным действиям и сразу заслужил откровенное суждение английского посла в Константинополе как о “фанатике и варваре, с которым не только нам, но и Порте будет трудно установить какие-либо достойные уважения отношения”.

Примечательно, что именно после падения Севастополя – русской военно-морской твердыни английские уполномоченные по переговорам немедленно заговорили об отторжении от России Закавказья и Северного Кавказа. Вопрос о “независимой Черкессии” англичане даже пытались ставить на международном форуме - Парижском конгрессе (Совета Европы еще не было). Дипломат граф А.Ф. Орлов сумел отклонить все притязания, опираясь на трактаты, заключенные Россией. Поражение английской дипломатии по северокавказскому вопросу на Парижском конгрессе по итогам проигранной Россией Крымской войны вызвало бурю негодования в Англии. В парламенте обвиняли внешнеполитическое ведомство Британии (совсем как в датском парламенте из-за А. Закаева) , а некоторые ораторы не желали ратификации Парижского мира и настаивали на продолжении войны, потому что северокавказские проблемы (которые не были формальной причиной и поводом к войне, но стояли за ней) не были решены в пользу Британии.

Кавказская война закончилась победой России, но дипломатическое давление усилилось. Роль османских и английских эмиссаров на Кавказе резко активизировалась после пленения в 1859 году Шамиля. В Лондоне и Константинополе были созданы “черкесские комитеты” под флагом защиты “независимой” Черкессии. Они были тесно связаны с парижским центром польской эмиграции, яростно интриговавшей против России. Не стоит удивляться сегодняшним комитетам в защиту Чечни и симпатиям поляков-католиков к бандитам, режущим на пороге Третьего тысячелетия Христа головы христиан. Ведь и польский кумир Адам Мицкевич “угас”, по выражению Герцена, “где-то по дороге в Константинополь, куда он отправился устраивать польский легион”, чтобы воевать на стороне цивилизованной Оттоманской империи против варварской России.

В 1862 году в Лондоне и Париже появился первый “ахмед закаев” - некто Измаил-Баракай-Ина-Дзиаш, представитель “Черкессии”, “присвоивший”, как говорят документы, “исключительную роль дипломата”, и который по возвращению на Кавказ заявил, что “Европа расположена оказывать нам помощь”.

В ХХ веке борьба тоталитаризма и демократии заслонила геополитические реалии, но они от этого не менее постоянны. О планах перекройки Кавказа в начале Первой мировой войны свидетельствуют посулы младотурок, которые они раздавали российским народам в надежде на то, что “на Кавказе восстанут против русских татары, грузины и горцы”. В случае “изгнания русских” младотурки обещали “выделить автономную мусульманскую область в составе Дагестана, Бакинской и части Елизаветпольской губерний”.

В годы Гражданской войны старые русские дипломаты, от имени Деникина имевшие дело с союзниками по Антанте, в частности, предпоследний царский министр иностранных дел С. Сазонов располагали сведениями касательно “грандиозного плана Англии, имевшего целью расчленение России”, о котором практически открыто в парламенте говорил Ллойд Джордж. Балтийские государства должны были окончательно отрезать Россию от Балтийского моря, Кавказ должен быть буфером, совершенно самостоятельным от России, между нею и Турцией и Персией… таким же самостоятельным должен был стать и Туркестан… “независимость” Кавказа, Туркестана и Балтийских государств ограничивалась бы практическим протекторатом Англии над этими областями”.

США декларативно стояли за сохранение единства России. Но в Архиве полковника Хауза, расшифровавшем Программу из 14 пунктов В. Вильсона, Россия трактуется как “чистый лист бумаги, на котором мы начертаем судьбу народов, населявших Российскую империю”. В пункте 6 опять рассматривались переориентация Средней Азии на нового "опекуна" и структурное включение “Кавказа как части проблем Турции”.

А в это время большевики закладывали новые мины в будущее России и межнациональных отношений вроде плана через поощрение всемирной исламской революции сначала сокрушить противников пролетарской революции, а затем подчинить ее нуждам сам ислам. Ленин, Троцкий и даже хитрый Сталин соблазнились идеями М. Султан-Галиева поставить на исламизм в рамках “стремления мусульманских народов к самоопределению”, что станет затем частью всемирной социалистической федерации. Член младотурецкого триумвирата, будущий басмач Энвер-паша через К. Радека предложил подорвать позиции Англии через советизацию мусульманских окраин России. Но Рапорт российского Морского агента в Турции свидетельствует об уверенности английского консула в Кашгаре в обратном: Энвер-паша с планами, совсем не совпадавшими с расчетами большевиков, прямо должен был способствовать укреплению позиций Великобритании. Поэтому вскоре проекты мировой социалистической революции, разработанные в Москве, повернули на 180 градусов и грозили обернуться мировой исламской революцией, угрожавшей отнюдь не Лондону, а именно Москве.

Большевики жестоко расправлялись с враждебным революции Белым Терским казачеством - первым кавказским народом, подвергнутым выселению. Сотни документов советских архивов до сих пор не опубликованы из политических соображений (ЦГА РСО, РЦХИДНИ, ЦГА ЧР). Следующие выдержки из них – лишь малая доля правды.

С начала 1914 года, когда все силы казаков были брошены на фронт, станицы подверглись чудовищному разграблению и убийствам со стороны немедленно спустившихся с гор горных чеченцев и ингушей. Вторая волна грабежа последовала в 1917 году. Сами пострадавшие в прошении о помощи не относили зверства на счет всех горцев, отмечая, что “всех жителей обвинять в этом позорном деле ни в коем случае не приходится, так как среди них есть самые скверные элементы, которые этим и занимаются”. Однако большевики воспользовались услугами именно “скверных элементов”, как в прошлом они пригодились Шамилю для устрашения своих же чеченцев, не хотевших воевать.

Директива ЦК РКП (б) от 24 января 1919 года признала “единственно правильной беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления… Провести массовый террор богатых казаков, истребив их поголовно; провести массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью… Уравнять пришлых “иногородних” к казакам в земельном и во всех других отношениях”.

Чтобы привлечь “скверные элементы” и “уравнять” их к казакам “Политбюро одобрило постановление Кавказского бюро о наделении горцев землей, не останавливаясь перед выселением станиц…” В русле такой установки Г.К. Орджоникидзе, который был самым ярым разработчиком и исполнителем жестокой и безумной по своим последствиям для государства и для русских политики на Кавказе, быстро и свирепо реагировал в 1920 году по телеграфу на конкретные события: “…Только что узнал из оперативной сводки, что Нестеровская занята белыми бандами при активной поддержке населения. Необходимо обрушительной быстротой выбить их оттуда и выселить всю станицу и передать их горцам”.

В результате целенаправленных действий большевики констатировали новую ситуацию: “В Ингушетии в виду освобождения значительной земельной площади за переселением казаков трех станиц Сунженской линии и земли станицы Фельдмаршальской, земельный голод ингушей в текущем году может быть удовлетворен наличием указанных земель”… И. Сталин с удовлетворением телеграфировал В.И. Ленину из Владикавказа: “…Выселено в военном порядке пять станиц. Недавнее восстание казаков дало подходящий повод и облегчило выселение, земля поступила в распоряжение чеченцев. Положение на Северном Кавказе можно считать устойчивым...”

Казаков выселяли без средств, даже не позволив собрать урожай, обрекая их на голодную смерть. Выдержка из Протокола заседания ЦК Советов Терской области весьма типична: “Постановили: … 1) Не разрешать казакам уборку озимых хлебов; … разработать и представить план использования этого хлеба; … 4) Предложить Чеченскому окружному исполкому немедленно вселить чеченцев во все станицы, откуда выселены казаки и приступить к немедленному посеву на свободных землях этих бывших станиц.

Все это, как сегодня очевидно, дорого обошлось русскому народу, но не только ему, но и самой Советской России и остальным чеченцам в годы Второй мировой войны. Очень вскоре сами большевики попытались остановить выходящую из-под контроля вакханалию насилия “скверных элементов” из чеченцев и ингушей уже не только над “врагами” революции, но и над всеми и вся, над собственным народом. Но в 30-е годы казачество опять подверглось репрессиям и выселению – теперь уж в русле борьбы с кулачеством.

Тем временем фашистская Германия готовилась к новому переделу мира. Докладная записка НКВД СССР “О положении в Турции и Ближнем Востоке” от 5 ноября 1940 года прямо указывала, что “в случае предполагаемого возникновения военных действий между Германией и СССР турки намерены выступить против Советского Союза с целью отторжения Кавказа и образования на его территории Второй Кавказской Федерации”. С началом войны неизбежно вспыхивает бандповстанческое движение все тех же “скверных элементов”, которых большевики натравливали на казаков, отдавая им земли. Обрабатывать землю те вовсе не хотели.

“Обзор материалов о банддвижении на территории бывшей Чечено-ингушской АССР” НКВД от 1943 года, перепечатанный в 1993 году показывает сухие статистические данные о массовом дезертирстве, бандповстанческом движении и его доказанных связях с германскими диверсантами в годы войны. Это и было основанием для депортации чеченцев – способе, столь же неэффективном, сколь и сомнительном в моральном отношении. Однако следует напомнить, что США, воспринимаемые почему-то российскими либералами как правомерный ментор в межнациональных отношениях, не только истребили коренное население Америки, но в годы Второй мировой войны интернировали и держали в концлагерях сотню тысяч японцев, среди которых не было ни одного дезертира или диверсанта.

Вот что такое Кавказский узел мировой политики, к которому добавилась борьба за контроль над нефтересурсами и путями их транспортировки. Сегодня в Чечне на карту поставлены двухсотлетняя державная работа России на Юге, ее позиции на Черном море и Средиземноморско-Малоазийском бассейне, судьба восточно-христианского мира, всех, кто тяготеет к России на Кавказе и за его хребтом. Цели же международных террористических структур и радикальных экспансионистских сект, стремящихся к отторжению огромной территории России, включая Краснодарский край, обозначенный на картах “чеченских арабов” как “Исламская республика Адыгея”, полностью противоположны.

По меньшей мере странно близорукими поэтому представляются предложения переговоров вместо беспощадного уничтожения боевиков, разоружения и неотвратимого уголовного преследования их пособников. С бандитами и террористами возможен лишь один язык - язык твердой государственной воли, жестоко карающей любое посягательство на основы государства и его граждан независимо от национальности. Но одновременно сейчас больше шансов, чем когда-либо на укрепление мирной Чечни, ибо последние события показали, что террористы в первую очередь вырежут всех лояльных чеченцев - наших граждан.


Реклама:
-