Д. Черепанов
Появится ли в России гражданское общество
В Конституции Российской Федерации 1993 года содержится три положения, которые публицистика, наиболее доступный ныне жанр серьезного разговора с обществом, практически никогда не объединяет в нечто цельное, взаимообусловленное. А если и объединяет – то крайне редко. Что имеется в виду? Во-первых, это многопартийность как основа конституционного строя (ст. 13). Во-вторых, – право граждан на участие в управление делами государства непосредственно и через своих представителей (ст. 32). Третье положение – гарантия существования в стране местного самоуправления, чьи органы не входят в систему органов государственной власти (ст. 8)
Кто в
состоянии представлять граждан во власти?
Обычно представителями граждан, которым от их имени поручено управлять государством, считаются депутаты. Их так и называют – «народными представителями». Но делается это преимущественно в силу привычки. Так было принято говорить в стародавние «советские» времена, когда, если опираться на действовавшие тогда основные законы, «вся власть» принадлежала «советам», состоявшим, как известно, из одних только депутатов. Теперь, когда организация институтов государственной власти исходит из принципа их разделения, и наряду с депутатами избираются также главы административной (исполнительной) власти и должны, исходя из этого принципа, избираться и судьи, а также местное самоуправление, то отдавать одним только депутатам звание народных представителей, лишая этой чести чиновников, судей и «гласных» местного самоуправления, было бы элементарной юридической ошибкой. Впрочем, в данном случае ошибка состоит в другом.
Если государственная власть не представляет собой единого целого, а ее полномочия поделены между отдельными установлениями; и если политическая организация общества предполагает существование множества политических партий, чего не было в Советской России на протяжении семидесяти лет, с начала 20-х до конца 80-х годов, когда, как известно, действовала только одна, причем исключительно коммунистическая партия; тогда единственным институтом, обладающим возможностью исполнять функцию представителя граждан, обеспечивающих их участие в управлении делами государства, являются только политические партии. Это не доморощенное «открытие Америка», а универсальный закон, действующий повсеместно, при похожих, разумеется, обстоятельствах.
К сожалению, когда в России в 90-е годы происходила «великая демократическая революция», великая, конечно же, по своим последствиям, поскольку она низвергла все прежние основы, на которые опирались общественный строй, политический режим и экономический уклад, возникшие в результате событий 1917 года, большая часть новых основ не столько реально создавалась, сколько всего лишь провозглашалась. На воплощение лозунгов, воодушевлявших массы в очередной раз разрушать до основания прежние порядки, как правило, никому не хотелось тратить ни собственных сил, ни чужих ресурсов. Все были заняты реформами, от пристрастия к которым многие не могут избавиться до сих пор. Вот только реформами именовали и продолжают называть не преобразования или изменения, разумно преобразующие жизнь страны, а всеобщее расхищение всеми и мошенническое присвоение единицами национального богатства, процесс очередного «первоначального накопления».
А чтобы процесс нового раскулачивания, отличавшийся от всем известных событий в русской деревне конца 20-х годов прошлого века не сущностью и даже не формой, а масштабом, охватив все сферы материальной жизни, чтобы он мог вообще состояться без сопротивления и протестов со стороны тех, кого лишал принадлежащей ему доли в общенациональном имуществе и юридических прав собственности, требовалась, чтобы была дезорганизована социальная среда, чтобы ее не было вообще. Так оно и произошло.
Дело в том, что жертвой «перестройки» оказался не только Советский Союз, расчлененный на множество государственных образований, искусственных и очевидно нежизнеспособных. Вместе с ним перестало существовать и так называемое советское общество; оно разложилось на первоначальные элементы, массу отдельных индивидов, видящих в каждом себе подобном конкурента, противника или врага. Из всех социальных организмов, которые в нем существовали, сохранилось только два вида – организованные криминальные группировки и чиновничьи корпорации. Те и другие были в одинаковой мере заинтересованы в процессе разложения, в осуществлении «реформ», на первом месте среди которых, конечно же, стояла приватизация двух видов – государственных полномочий и общенационального имущества. Одни стремились их заполучить, другие – как можно скорее раздать или распродать.
Противостоять реализации этих одинаково своекорыстных вожделений могли бы органы государственной власти, прежде всего армия и государственная безопасность. Но одни из них находились в состоянии самоликвидации, другие, создававшиеся из «национальных кадров» коммунистами-интернационалистами, были насквозь пропитаны синдромом этно-сепаратизма. Процесс распада был бы вряд ли вообще возможен, если бы движущая сила революции имела своим источником позитивную, общенациональную общерусскую программу, а во главе движения стоял прогрессивный класс. Но в наличии не было ни первого, ни второго. Очевидным результатом строительства коммунизма в России явилось деклассированное, денационализированное, деморализованное, так называемое «советское общество».
Но в таком обществе существовал один социальный институт, в котором объединялись все его трудоспособные, деятельные элементы. Ими являлись трудовые коллективы. Однако и этот институт оказался иллюзорным. Стоило поманить членов трудовых коллективов призрачной надеждой заполучить в собственность при раскулачивании предприятий некую долю благ, воплощенных в приватизационном чеке, ваучере, как всякое здравомыслие было отброшено. Массовая гибель заводов и фабрик, научных институтов и сельскохозяйственных предприятий, лишившая население страны стабильных источников жизни, не вызвав ни единого серьезного возмущения, ни одного публичного протеста, сделала очевидным тот факт, что старое общество окончательно погибло.
При радикальном изменении социального строя такой результат сам по себе ожидаем и может быть компенсирован, если одновременно с упразднением прежней системы социальных отношений возникают новые отношения, сравнительно быстро создающие новый социальный организм, новое общество. Именно так и произошло, к примеру, во время предыдущей радикальной русской революции, в начале 20-го столетия. Возможно этому процессу способствовала гражданская война, которая ускоряет процесс самоорганизации, сплачивает борющиеся стороны, выдвигая на руководящие посты энергичных, талантливых, целеустремленных деятелей. Но гражданские войны возникают на почве общественной борьбы идей, носителями которых являются определенные, сложившиеся социальные классы, являясь модификацией средневековых религиозных войн. В обществе, где нет классов, где все стимулы для совершения поступков сведены к одной лишь жажде наживы, они невозможны. В лучшем случае вместо гражданских разгораются криминальные войны, сталкиваются между собой в кровопролитных схватках уголовные сообщества, не поделившие тот или иной объект эксплуатации и грабежа.
Вместе с тем, какая бы смута не ввергала страну в состояние хаоса, объективная потребность в общественном строе, политическом режиме и экономическом укладе не исчезает. Она пробивается сквозь нагромождение случайных событий, поскольку порядок, в отличие от беспорядка, является естественным человеческим состоянием. Что же способствует наведению порядка? Как бы ни показался банальным ответ, задачу оздоровления и, если угодно, – возрождения при сложившихся обстоятельствах в состоянии выполнить лишь два института – общенациональные политические партии и местная самоорганизация населения. Один институт действует в качестве молота, другой - наковальни. Результат их деятельности воплощается в полноценном, жизнеспособном обществе, которому присущи все необходимые качества, прежде всего традиции, идеология и культура.
Серьезность и трагизм современного положения состоит как раз в том, что на протяжении более чем десяти лет с момента общественной дезорганизации ни политических партий, ни местного самоуправления так и не возникло. И дело не в том, что соответствующих инициатив вообще не было. Наоборот, их было более чем достаточно. Но все они оказались задавленными либо криминалом, занявшим господствующие позиции в системе экономических отношений, либо бюрократией, завладевшей институтами государственной власти. Реакция тех и других понятна. Отсутствие нормальных институтов общества и государства обеспечивает существование аномальных, деструктивных институтов, узурпирующих, с одной стороны, естественно право нации быть носителями суверенитета, а с другой – право граждан на управление государством.
Ненормальность происходящего в обеих этих сферах достаточно очевидна. Анализ состояния местного самоуправления показал, что настоящие органы такого рода, которые согласно законодательству должны исчисляться пятизначной цифрой, составляют фактически менее 300. Под видом органов местного самоуправления в лучшем случае созданы административные, сугубо бюрократические учреждения, которые даже не представляют местных сообществ. Но откуда им взяться, если законодательство, регулирующее эти отношения, не замечает и не способствует повсеместному возникновению субъекта местного самоуправления – территориальных общин. Вместе этого оно стимулирует прямо противоположное – создание по городам и весям национально-культурных автономий, которые, вместо консолидации общества, растаскивают его по мельчайшим этническим кланам, сектам и кастам. Беспартийность, доминирующая пока что в массовом сознании, отказ абсолютного большинства граждан от участия в создании и деятельности партий и в голосовании за их кандидатов на выборах глав администраций также является результатом пренебрежения, с каким законодательство относится к партиям.
С одной стороны, лишь в самое последнее время, а не с 1993 года, только партиям, а не всякого рода общественным объединениям, предоставлено право на участие в избирательных компаниях. С другой – законодательство о партиях, принятое сравнительно недавно, вместо того, чтобы создать благоприятные условия для партийного строительства, сосредоточилось на мелочной регламентации их внутренней деятельности, подчинив ее полицейскому и фискальному контролю. К тому же результаты выборов по партийным спискам нисколько не влияют на состав федерального или региональных правительств и, таким образом, успех той или иной партии ни на общероссийском, ни на местном уровне не превращает победителя, поддерживаемого большинством, в правящую партию.
Единственное, на что может претендовать партия, оказавшаяся в законодательном органе в виде фракции, это стать партией власти. Иначе говоря, вместо того чтобы стоять над чиновничеством, партия, добившаяся победы на выборах, оказывается в его власти, вместо того чтобы нести всю меру ответственности за политику, проводимую исполнительной властью по воле парламентского большинства, партия власти вынуждена в законодательном органе вотировать законопроекты, которые ей предписывает принимать исполнительная власть.
Следовательно, когда констатируется отсутствие в современной России полноценных институтов общества, когда все без исключения социологические исследования свидетельствуют об удручающе высоком уровне гражданской апатии населения и его неспособности к политической и общественной деятельности, то, прежде всего, стоит обратиться к тому, что этому деятельно способствует, к существующим федеральным законам. Появление гражданского общества в России, во всяком случае его основных элементов в виде политических партий и местных самоуправляющихся сообществ, состоится лишь в том случае, если правая система, вместо создания искусственных препятствий, создаст для их появления и развития условия наибольшего благоприятствования.