Усиление сторонников
евразийства в патриотическом движении характеризует противоборство с
либеральными западническими идеями негодными методами, которые легко присваивала
себе постсоветская номенклатура. Рупором неоевразийских идей становились такие
политические персонажи, как Шумейко, Шахрай, Абдулатипов, Назарбаев.
Интеллектуальное
евразийство, претендующая не роль некоей «интегральной идеологии», уводило
патриотическое движение от насущных проблем - собственно русских, от православной
русской идеи, от восстановления национальной традиции. Оно снимало Русскую Идею
в качестве цивилизационной альтернативы «атлантизму» и «пантюркизму», оставляя
территорию России в качестве полигона для разрешения спора между ними.
В патриотическом движении
евразиец – это такой русский, которому все время хочется переписаться в татары.
И при этом говорить на европейских языках и ссылаться на русских философов.
Получается именно «ни то, ни се» - «россиянцы» - свалка интеллектуальных отходов.
Их с удовольствием приглашают в Сорбонну - послушать «русский бред», который к
русской истории и русской мысли имеет самое малое отношение.
Выступив с инициативой создания движения
«Евразия», А. Дугин опубликовал манифест («Завтра» №5, 2001), в котором попытался
найти свои «три источника и три составные части» собственного учения. Таковыми,
на взгляд автора Дугина, стали русское евразийство 20-30 годов ХХ века,
старообрядчество, социальная критика русских народников, философия
традиционализма и консервативной революции, учения западных «новых левых». Весь
этот коктейль якобы сварился и стал научной школой и даже уникальным молодежным
стилем. Надо думать, что единственным представителем этой школы и вдохновителем
«нового стиля» является сам г-н Дугин.
Вслед за старыми евразийцами
Дугин вполне положительно оценивает геополитическую доктрину СССР, в рамках
который русской земли не существовало, а ее большие и малые территории
жертвовались удельным этническим номенклатурам. Дугин совершенно не желает
видеть, что СССР отказался воспользоваться итогами Второй мировой войны именно
в области геополитики – не были взяты под контроль ключевые проливы, не были
созданы военные базы в Маньчжурии, обеспечивающие выходы к теплым морям. В
угоду непрочным идеологическим основаниям дружбы с «красным» Китаем и «левым» в
Восточной Европе Россия лишилась реального контроля и за собственными
пространствами. Ослабление страны привело к разрушению непрочной
геополитической конструкции и отбрасыванию нашей страны на северо-восток.
Вслед за теми же евразийцами
Дугин повторяет историческую фальшь о том, что Россия почерпнула
имперо-строительную стратегию от татар. В рамках той же фальшивой схемы
оказывается, что Россия будто бы всегда была «многонациональной», и только
евразийцы это обстоятельство оценили положительно. Вероятно, Дугин забыл
прибавить к этому и позитивную оценку «много-конфессиональности». По крайней
мере, он присоединил на равных основаниях к трем действительно традиционным
российских конфессиям - православию, исламу и буддизму- еще и иудаизм.
Русский народ
рассматривается в Манифесте как сырье для изготовления евразийского проекта,
объявленного «великой целью». Как это будет выглядеть, видно из того, что Дугин
на месте принципов политической нации и государственного суверенитета видит
некий «евразийский федерализм» со свободой всяческих этно-культурных автономий
и местной многоукладности при централизме непонятно какого типа. Во всяком
случае, имеется в виду не Россия, а некий Евроазиатский Союз – аналог СССР.
Именно СССР будто бы похоронил «архаическое национальное содержание и
преемственность геополитическому призванию России». В действительности Дугин
остается в рамках биполярного мышления, в котором антизападничество в любом
случае оправдывается. Запад объявляется «худшим из зол» и ему предпочитается марксистский
режим.
Так, развернувшись от
«худшего из зол», Дугин с компанией своих почитателей оказывается в плену «не
худшего из зол», но зла хитрого и изворотливого, противостоящего Русской
национальной идее не менее энергично, чем либеральное западничество. Его
представление о «цивилизационном плане», в который включается Россия, далеко от
русских национальных интересов, которые приносятся в жертву евразийской утопии.
Дугин утверждает (НГ, 5 июня 2001), что «евразийская философия выражает основные константы русской истории» – нечто неизменное, неподверженное влиянию тех впечатляющих взлетов и падений, которые выпали на долю нашей страны. Оказывается, что именно евразийская философия охватывает и развивает «единство нашего культурного типа», а наше государство «изначально основано на евразийских ценностях».
Что же это за культурный тип и что это за ценности?
Почерпнув тезис у К. Леонтьева, Дугин говорит о «цветущей сложности» как об основном принципе евразийства. Чтобы придать вес этому принципу, от утверждает нелепое: «Никогда в истории нашей страны мы не имели моноэтнического государства. Уже на самом раннем этапе русский народ формировался через сочетание славянских и финно-угорских племен. Затем в сложный этнокультурный ансамбль Руси влился мощнейший чингисхановский, татарский импульс». Понимая очевидные возражения, Дугин торопится поставить государствообразующий народ на место: «Русские не являются этнической и расовой общностью, имеющей монополию на государственность. Мы существуем как целое благодаря участию в нашем государственном строительстве многих народов, в том числе мощного тюркского фактора». И тут без всякого напряжения зрения видно противопоставления культуры и географии – русской культуре и русской государственности противопоставляется евразийская география и периферийные для русской жизни факторы.
Мысленно лишив русских их исторического статуса, Дугин подводит теоретическую базу под особую форму «центризма» в международных отношениях: «принцип "цветущей сложности" является точным аналогом многополярности, о которой говорится в доктрине национальной безопасности Российской Федерации». То есть, Россия должна повторить в самой себе многополюсный мир. Это значит, что и разделенность мира на государства Россия также может повторить. Такая опасность Дугиным не рассматривается.
Старое евразийство близко Дугину по следующим причинам идеологического свойства: а) позитивная оценка советского периода, как своеобразного «диалекта евразийства» (отстаивание национальных интересов, идеократичность - пусть и дурная); б)представление о неизбежности краха власти Советов, как противоречивой формы евразийства; в)утверждение об особом пути России, отличном от Западного; утверждение неизбежности противостояния с Западом.
Тут одновременно удовлетворяется ностальгия по советской стабильности, отдается дань постсоветским «демократическим» инновациям и звучит уже почти общепринятый мотив особого пути. От содержания старого евразийства нет и следа – одна лишь перенесенная в современность форма. Зато остался особый «центризм» - с азиатским раскосом глаз.
Что до современного содержания, то в нем есть главное и фундаментально отличие от прежнего – особость России представляется как смешанность рас и культур с приоритетом Востока. Эта особость позиционирована следующим образом: евразийство или атлантизм. То есть, речь о русской природе нашей государственности и культурно-исторического типа не идет. Место России занимает некая Евразия, ее «цветущая сложность».
Интересно, что разрешать межэтнические конфликты Дугин предлагает по рецепту Князя Трубецкого, в котором производится алхимическая смесь национализма с интернационализмом с образованием некоего общеевразийского национализма – «самоутверждение каждого народа и каждой нации в составе России поддерживается Центром». Мы снова видим, что «цветущая сложность» понимается в неоевразийстве как заместитель русского исторического субъекта и раздел оставшегося имущества между «цветущими» народами, оставшимися на освобожденных евразийских пространствах.
Генеральной историософской идеей Дугина в
программном документе «Евразии» (движение учреждено на конференции в апреле
2001) является представление о том, что национальная идея русского народа «становится все более и более универсальной,
всеобъемлющей, масштабной, восходя от племенного уровня к осознанию себя
мировой державой с особой планетарной миссией». Отсюда он делает вывод о
том, что «следующий по логике вещей этап
государственного утверждения России должен стать эпохой создания геополитического
Евразийского Государства планетарного объема». Мы видим всеобъемлющую аналогию
с советским государством, с Интернационалом, в котором русские служили чужим интересам,
забывая про свои.
Евразийство
открывается Дугиным как универсальный признак русской истории: «во все эпохи прослеживается общая линия —
евразийская направленность, евразийская сущность русской истории». «Евразийская
идентичность России составляет сущность нашей исторической миссии». «У России
есть либо евразийское будущее, либо никакого».
Для того чтобы
как-то оправдать превращение русских в лакеев «нашего многомерного своеобразия», новая концепция евразийства
доходит до прямого заимствования западной идеи о «нечистоте» русского народа.
Дугин пишет, что русские – «это
преимущественно славянский индоевропейский народ со значительным элементом
тюркских и угорских этнических и культурных черт». «Русские — и особенно
великороссы — формировались изначально именно как евразийский этнос,
универсально объединяющей в себе черты различных племен, населявших
северо-восточную Евразию». Как доказанный факт он преподносит доктрину о
якобы имевшем место расовом синтезе белой (славяно-индоевропейской) и желтой
расы (тюркско-угорской). Великороссы, как считает Дугин, «возникли как нация в ходе смешения славян с тюрками и уграми». При
этом в дальнейшем его концепция предполагает, «гибкую модель евразийского дифференциализма»: терпимое отношение к
этническому смешению на уровне элит и осторожное на уровне масс. Расшифровка
этого ребуса такова: «…предлагаемая
мондиализмом модель всеобщего смешения народов и рас столь же опасна, как
дискредитировавшая себя националистическая теория “расовой чистоты”. В обоих
случаях такие грубые проекты ведут к этноциду. Евразийское отношение к этносу
является охранительным, исходит из принципа необходимости защиты каждой
этнической группы от перспективы исторического исчезновения».
Отсюда без труда
выводится этницизм абдулатиповского толка, очищенный Дугиным от лишних
реверансов по отношению к европейской традиции. Дугин без обиняков замещает
либеральный антропоцентризм этноцентризмом восточного образца: «народы, этносы являются главной ценностью и
субъектами человеческой истории». Культура и вера становятся уделом
свободного творчества этносов – от самых малых и диких до значительных. Причем
последним придется серьезно потрудиться, чтобы заменить правовую концепцию,
основанную на ответственности и прав гражданина, на концепцию ответственности и
прав народа и этнической общины.
Дугин мечтает
радикально порушить все доселе существующие правовые доктрины. Этнический и
региональный контекст он намерен внести и в гражданское право, и в уголовный
кодекс. Таким образом вместо пестрого ковра государств на пространстве Евразии
Дугин замыслил разместить пестрый ковер этнических сообществ.
«Евразийский федерализм предполагает политическое и
административное устройство радикально отличное от модели государства-нации,
которая лежит в основе современных западных держав, – пишет Дугин,
- В государстве-нации существует строгий
политический централизм, языковая и культурная однородность, всеобщая
обязательность единой правовой, конституционной, политической и экономической
системы. Предполагается, что государство-нация представляет собой единый
монокультурный блок, состоящий из атомарных граждан, обладающих равным
гражданским статусом перед лицом унитарной государственной системы». Вместо
этого должна возникнуть евразийская замена государственности как таковой: «…федеральный субъект, играющий
структурообразующую роль в формировании Государства должен воспроизводить
федерально-демократическую модель и на внутреннем уровне, т.е. представлять
собой не ограниченный аналог государства-нации в малом масштабе (как это имеет
место в случае отделившихся от России новообразовавшихся республик, и
национальных и территориально-административных образований, стремящихся сегодня
к повышению своей политической автономии, вплоть до сепаратизма), но
мини-империю с широчайшим спектром внутренних коллективных субъектов,
структурообразующих, в свою очередь, для самого субъекта большой федерации. И
так далее вплоть до самоуправления рабочих коллективов, исполнительных органов
местных общин и Советов».
Здесь трудно не
заметить замечательного совпадения концепции Дугина с выдумкой новых привилегий
для малых этносов России, которые те намерены получить через систему
национально-культурных автономий и средств шантажа государства. Причем эту
систему предполагается внедрить в само государство, поставив перед чиновниками
соответствующие задачи. Что же касается реализации дугинской концепции за
пределами России, то оказывается, что здесь снова предполагается использовать
русский народ в страдательном залоге – именно русские, как и в рамках России,
должны взвалить на себя ношу по созданию сверхплюралистического общества,
альтернативного «мондиалистской модели», но похожей на нее как две капли воды.
Если оценивать дугинское
евразийство по его невысказанным замыслам, то оно предназначено для того, чтобы
убить Россию если не Западом (что уже, вероятно, не получится), то Востоком –
утопить русских в этническом половодье народов и народцев, каждому из которых
именно русские должны обеспечить средства к существованию, защиту и рост численности.
Не случаен лозунг съезда дугинского движения: «Евразия превыше всего». Надо понимать,
что превыше России.
Многоплановость
неоевразийских концепций и их свободная трактовка староеврзийских идей не
устраняют в этом разнообразии главного – подбирания для русской нации такой роли,
которая не только не по плечу ей, но и не в ее интересах. Разочарование в
демократических ценностях и нежелание принять ценности национальные ведет
евразийцев к мысленным экспериментам, стирающим на политической карте
государства и народы, замене их другими государствами и другими народами.
Выдуманная традиция приходит на смену реально существующей, выдуманные народы –
на смену живущим. И этими фантазиями с успехом пользуются этнономенклатуры и
этницисты, расплодившиеся в ельцинской России и на всем постсоветском
пространстве.
Идеи Дугина вкупе с
номенклатурными евразийцами (вроде Р. Аблулатипова), проистекающие от
языческих, неоязыческих и евро-исламских мыслителей, находят себе место и в
левом движении «Россия», и в самим Дугиным созданном движении «Евразия», и в
недавно зарегистрированной Минюстом Евразийской партии России (ЕПР).
В особенности следует обратить внимание на
последнюю организацию, отцом-основателем которой является руководитель движения
«Рефах», недавний член думской фракции «Единство» и бывший глава Союза
мусульман России Абдул-Вахед Ниязов. Учредили партию явно подставные структуры
вроде организаций «Православное единство», «Конгресс буддистских народов»,
«Патриоты Петербурга» и др. (не считая «Рефаха»).
Об особом положении партии Ниязова говорит тот факт, что в Госдуме при его участии создана межфракционная группа «Евразия» из 32 депутатов. Причастность к правительственной партии «Единство» и вхожесть в высшие кабинеты Администрации Президента говорят о том, что эта партия будет пользоваться благосклонностью властей, а также мусульманских лоббистов.
Главной идеей партии становится идея интеграции постсоветского пространства при лидирующем положении мусульман. Занятно, как рекомендует себя лидер партии: «Вот я, допустим, сибирский татарин, мусульманин. Если мы говорим о концептуальном евразийском государстве в России, я себя в нем чувствую неотъемлемой частью своей отчизны». Это называется «гармонией межнациональных и межконфессиональных отношений» - удобство жизни в России прежде всего для нерусских и неправославных людей. При этом «православный славянин сможет идентифицировать себя со своими традиционными ценностями, но при этом его позиция не будет входить в конфликт с рядом живущими кавказцем или татарином» (НГ 31.07.2001).
Мы видим, что русским, согласно проекту ЕПР, предоставляется право приспосабливаться к «межнациональному порядку», устроенному в угоду кавказцам и татарам.
В программе ЕПР говорится о сочетании традиционных
ценностей российских религий - православия, ислама, буддизма. В то же время
лидерство ислама остается в программе бесспорным. Как говорит Ниязов, «настолько значительна роль ислама в
парт-программе, насколько значительна роль ислама в истории России, в
евразийской экумене. Пока в авангарде партии стоят мусульмане, но подключаются
и новые силы, относящиеся с уважением к российскому исламу, как и те мусульманские
силы, которые координируем мы, уважительно относятся к православным и
буддистам. Я не вижу ничего плохого в этом, все-таки мусульманский электорат в
РФ - это 20-25 млн. человек (12-14 млн. избирателей)».
Приведенные Ниязовым цифры (они растут от выступления к выступлению) – укоренившаяся ложь. Все опросы дают оценку числа мусульман не выше 5 млн. человек. Но для обеспечения собственного влияния мусульманские подрывные силы, действующие против русских интересов, многократно завышают численность своих потенциальных сторонников с целью доказать, что русским и российским властям придется с ними считаться. И вот уже СМИ произносят только эту цифру – 20 миллионов мусульман.
Стремление мусульманских активистов примазаться к русской истории и подменить ее историей выдуманной звучит в словах Ниязова, сказанных на парламентских слушаниях законопроекта «Об основах государственной национальной политики РФ» (16 февраля 2001): «в процессе исторически противоречивого движения и взаимопроникновения славянских и тюркских, уральских и кавказских полиэтнических потоков Россия сформировалась как великая евразийская держава. Также верно и то, что генератором движения этих великих этнических потоков выступали в основном православие и традиционный ислам». Его движение «Рефах» «рассматривает возникновение российского государства как результат совместного социально-политического творчества народов северной Евразии».
Конечно, дугинская и ниязовская версии
евразийства различаются. Хотя и та, и другая предполагается как пропрезидентская
и государственническая. Ниязов даже выступил в поддержку идеи укрупнения
российских регионов и ликвидации территориальных образований по национальному
признаку. Взамен национальных республик и округов он надеется создать
национально-культурные автономии в местах компактного проживания малых народов
с квотируемым представительством в законодательных органах власти. Но если
ниязовское евразийство ограничено имитацией «содружества народов и конфессий» в
рамках РФ с приоритетом таких мусульманских лидеров, как Равиль Гайнутдин и
шейх Нафигулла Аширов, то масштабы замыслов Дугина имеют поистине
геополитический размах – здесь мусульманский авторитет Талгат Таджуддин обязан
соседствовать с представителем израильского радикального сионистского движения
"Бэад Арцейну" ("За родину") и благосклонно выслушивать
приветствие съезду от главного раввина России.
Опасность внезапно активизировавшихся неоевразийских политиков и идеологов идеологии состоит в их особенно горячей любви к Путину (Дугин: «Мы поддерживаем президента тотально», «Путин – идеальный правитель нынешнего периода»). Идеологически не определившегося президента евразийские идеологи могут уговорить, доказать ему, что нынешняя деятельность Кремля и есть евразийство – магистральный путь развития России. Самим же евразийцам достаточно того, что Путин сказал: «Россия является евроазиатской страной». Не важно, что речь здесь шла о географии. «Евразийское благочестие» допускает подтасовки такого рода. А Путину, возможно, будет достаточно, к примеру, льстивого предложения Дугина сделать парламент беспартийным «законодательным отделом» при администрации президента. Тогда евразийцы станут уважаемой фракцией этого отдела – своеобразной «палатой национальностей» и новым рассадником сепаратизма.