Журнал «Золотой Лев» № 173-174 - издание русской
консервативной мысли
А.Н. Савельев
Спартанцы: загадки и заветы
Спарта учит нас и необходимости
лидерства по отношению к соседним народам, если мы не хотим, чтобы архаика рано
или поздно утащила наш народ в небытие.
Откуда взялись
спартанцы
Кто такие спартанцы? Почему их место в древнегреческой
истории выделено по сравнению с другими народами Эллады? Как выглядели
спартанцы, можно ли понять, чьи родовые черты они наследовали?
Последний вопрос кажется очевидным только на первый взгляд.
Очень просто считать, что греческая скульптура, представляющая образы афинян и
жителей других греческих полисов, в равной мере представляет и образы
спартанцев. Но где же тогда изваяния спартанских царей и полководцев, которые
на протяжении веков оказывались успешнее, чем вожди других греческих
городов-государств? Где спартанские олимпийские герои, имена которых известны,
но их облик не отразился в искусстве?
Что произошло в Греции между «гомеровским периодом» и
началом становления новой культуры, чье зарождение отмечено геометрическим
стилем – примитивными росписями ваз, больше похожими на петрогрифы? Как могло столь примитивное искусство,
датируемое 8 в. до н.э. превратиться в великолепные образцы росписи по
керамики, бронзового литья, скульптуры, архитектуры к 6-5 вв. до н. э.? Почему Спарта, возвысившись вместе с остальной
Грецией, испытала культурный упадок? Почему этот упадок не помешал Спарте
выстоять в борьбе с Афинами и на короткое время стать гегемоном Эллады? Почему
военная победа не увенчалась созданием общегреческого
государства, а вскоре после победы Спарты греческая государственность была
разрушена внутренними распрями и внешними завоеваниями?
На многие вопросы ответ следует искать, вернувшись к
вопросу о том, кто жил в Древней Греции, кто жил в Спарте: какие народы, каковы
были их государственные, хозяйственные и культурные устремления?
Согласно Гомеру, спартанские цари организовали и возглавили
поход против Трои. Может быть, герои троянской войны это и есть спартанцы? Нет,
герои этой войны к Спарте не имеют никакого отношения. Их отделяют даже от
архаичной истории Древней Греции «темные века», которые не оставили археологами
никаких материалов и не отразились в греческом эпосе или литературе. Герои
Гомера – это изустная традиция, которая пережила расцвет и забвение народов,
давших автору «Илиады» и «Одиссеи» прообразы известных доныне персонажей.
Троянская война (12-13 вв. до н.э.) прошла задолго до
рождения Спарты (9-8 вв. до н.э.). Но народ, впоследствии
основавший Спарту, вполне мог существовать, а позднее – участвовать в
завоевании Пелопоннеса. Сюжет о похищении Парисом Елены, супруги «спартанского»
царя Менелая, взят из доспартанского эпоса, родившегося
среди народов крито-микенской культуры, предшествовавшей древнегреческой. Он
связан с микенским святилищем Менелайон,
где в архаичный период отправлялся культ Менелая
и Елены.
Будущие спартанцы в дорийской
нашествии – та часть завоевателей Пелопоннеса, которая шла впереди, сметая
микенские города. Это была сама воинственная часть войска, которая продвинулась
дальше всех, преследуя врага и оставляя позади тех, кто удовлетворился достигнутыми
результатами. Быть может, именно поэтому в Спарте была установлена военная
демократия – здесь традиции народа-войска имели самые прочные основания. И
здесь же напор завоевания был исчерпан: армия дорийцев сильно поредела, они составляли
меньшинство населения в самых южных землях Эллады. Именно это обусловило как многонародный состав жителей
Спарты, так и обособленность властвующего этноса спартиатов. Спартиаты властвовали,
а процесс культурного развития продолжали подвластные – свободные жители
периферии спартанского влияния (периеки)
и приписанные к земле илоты. Культурные запросы воинов-спартиатов и торговцев-периеков причудливо
смешались, создав немало загадок для современных исследователей.
Откуда же взялись дорийские
завоеватели? Что это были за народы? И как они пережили три «темных» века?
Положим, что связь будущих спартанцев с Троянской войной, достоверна. Но при
этом роли по сравнению с сюжетом Гомера меняются местами: спартанцы-троянцы
разгромили спартанцев-ахейцев в карательном походе. Да и остались здесь
навсегда. Ахейцы и троянцы после этого жили бок о бок и, возможно, переживая
тяжелые времена «темных веков», смешивая свои культы и героические предания. В
конце концов, поражения были забыты, а победа над Троей стала общим преданием.
Прообраз смешанного сообщества можно рассмотреть в соседней Мессении,
где так и не образовалось государственного центра, дворцов и городов. Мессенцы (и дорийцы, и
завоеванные ими племена) жили в небольших селениях, не обнесенных
оборонительными стенами. Во многом та же картина наблюдается и в архаической
Спарте. Мессения 8-7 вв. до н. э. – слепок более ранней
истории Спарты, возможно, дающий общую картину жизни Пелопоннеса в «темные века».
Так откуда же пришли спартанцы-троянцы? Если из Трои, то
эпос Троянской войны со временем мог быть усвоен на новом месте поселения. В
таком случае возникает вопрос, почему завоеватели не вернулись в свои земли,
как это сделали жестокие ахейцы, разорившие Трою? Или почему они не построили
новый город хотя бы в чем-то приближающийся к прежнему великолепию их столицы?
Ведь микенские города ничуть не уступали Трое в мощности стен и размерах
дворцов! Почему завоеватели предпочли забросить покоренные города-крепости?
Ответы на эти вопросы связаны с загадкой раскопанного Шлиманом города, который с античных
времен был известен как Троя. Но совпадает ли эта «Троя» с гомеровской?
Ведь имена городов переезжали и переезжают с места на место до сего дня.
Пришедший в упадок город может быть забыт, а его тезка может стать широко
известным. Кроме того, Трое может быть приписан сюжет, связанный с другим
городом. Например, в результате преувеличения значимости отдельного эпизода
длительной войны или превознесения малозначительной операции в ее финале.
Можно сказать наверняка, что описанная Гомером Троя – это
не Троя Шлимана. Шлимановский город беден,
незначителен в культурном отношении и в числе жителей. Три «темных» века могли
сыграть злую шутку с бывшими троянцами: они могли забыть, где размещалась их
замечательная столица. Ведь присвоили же они себе победу над этим городом,
поменявшись местами с победителями!
Скорее всего, Троя Шлимана
– промежуточная база троянцев, изгнанных из своей столицы. Они принесли с собой
имя и, возможно, даже завоевали этот город. Но жить в нем не смогли: слишком
агрессивные соседи не позволили им спокойно вести хозяйство. Поэтому троянцы двинулись
дальше, вступив, в союз с дорийскими
племенами, пришедшими из Северного Причерноморья по привычному
транзитному пути всех степных мигрантов.
Вопрос «где настоящая Троя?» на нынешнем уровне знаний
неразрешим. Одна из гипотез состоит в том, что гомеровский эпос был принесен в
Элладу теми, кто вспоминал в изустных преданиях о войнах вокруг Вавилона. Блеск
Вавилона, действительно, может походить на блеск гомеровской Трои. Война
Восточного Средиземноморья с Междуречьем – масштаб, действительно, достойный
эпоса и многовековой памяти. Экспедиция кораблей, которая достигает Трои в три
дня и воюет там десять лет – абсурд!
Как мы увидим далее, связь Греции (прежде всего Спарты) с
древним Востоком была чрезвычайно тесной.
Троянцы не воссоздали свою столицу на новом месте не только
потому, что память о настоящей столице иссякла. Иссякли и силы завоевателей,
которые терзали остатки микенской цивилизации многие десятилетия. Дорийцы,
вероятно в массе своей ничего не хотели искать на Пелопоннесе. Им хватало
других земель. Поэтому спартанцам пришлось одолевать местное сопротивление
также постепенно, десятилетиями и даже столетиями. И держать строгий военный порядок,
чтобы самим не быть завоеванными.
Почему троянцы не построили города? Хотя бы на месте микенских? Потому что с ними не было строителей. В походе
было только войско, которое не смогло вернуться. Потому что некуда было
возвращаться. Троя пришла в упадок, завоевана, население рассеяно. На
Пелопоннесе оказались остатки троянцев – войско и те,
кто покинул разоренный город.
Будущие спартанцы удовлетворились бытом сельских жителей,
которым более всего угрожали ближайшие соседи, а не новые нашествия. А
троянские предания остались: они были единственным предметом гордости и
воспоминанием о былой славе, духовной основой культа героев, которому суждено
было восстановиться – выйти из мифа в реальность в сражениях Мессенских, греко-персидских и
Пелопонесских войн.
Если наша гипотеза верна, то население Спарты было
разнообразным – более разнообразным, чем в Афинах и других греческих
государствах.
Можно предположить существование следующих групп:
а) спартиаты – люди с восточными («ассирийскими») чертами,
родственные населению Междуречья (их образы мы видим преимущественно на
вазописи);
б) дорийцы - люди с
нордическими чертами, представители северного потока арийских миграций (из
черты воплотились в основном в скульптурных изваяниях богов и героев классического
периода греческого искусства);
в) ахейцы, микенцы
– потомки коренного населения, в незапамятные времена переселившегося сюда с
севера, частично представленные также уплощенными лицами далеких степных народов
(например, знаменитые микенские маски из «дворца Агамемнона» представляют два
типа лиц – «узкоглазые» и «лупоглазые»);
г) семиты, минойцы
– представители ближневосточных племен, распространившие свое влияние по побережью
и островам Эгейского моря.
Все эти типы можно наблюдать в изобразительном искусстве
спартанской архаики.
В соответствии с привычной картиной, которое дают школьные
учебники, хочется видеть Древнюю Грецию однородной – заселенной греками. Но это
неоправданное упрощение. Кроме родственных племен, которые в разное время
заселяли Элладу и получили название «греки», здесь было множество других
племен. Например, остров Крит населялся автохтонами, находящимися под властью
дорийцев, Пелопоннес также был заселен в основном автохтонным населением.
Наверняка илоты и периеки к
дорийским племенам имели
очень отдаленное отношение. Поэтому можно говорить лишь об относительном
родстве греческих племен и об их различии, зафиксированном различными
наречиями, иногда крайне сложными для понимания жителями крупных торговых
центров, где формировался общегреческий язык.
Тип спартанского
государства
О состоянии государства в Спарте можно судить только по
свидетельствам сохранившихся античных письменных источников, либо по
археологическим раскопкам. Письменные источники касаются преимущественно
классического периода Греции или имеют явно проафинский характер (Геродот, Фукидид). Именно в
этот период Спарта заметно отличалась от других греческих государств.
Археология может показать, было ли сословное деление, что представляли собой
административные центры, какие отношения и взаимные влияния были между Спартой
и другими государствами? Здесь отчасти можно получить представления об
архаической Греции.
В троянский период Пелопоннес – центр микенской культуры с
множеством городов с мощными укреплениями, огромными многоэтажными дворцами. В
последующие «темные века» все это богатство заросло бурьяном и никого не
интересовало. Это было время, не оставившее археологам ничего и не отраженное даже
в легендах. Также как и огромные промежутки времени истории народов в самые
разные периоды. Более чем скромные сельские общины влачили тяжкое существование
в небольших сельских поселениях. Невыносимо медленно складывались первые
признаки государственности – выделялись племенные вожди, «цари» незначительных
поселений – городов, больше похожих на группы слившихся деревень.
Спарта возвысилась только потому, что несколько обогнала в
этом процессе соседнюю Мессению. И когда дело дошло до войны, сумела
организовать войско и победить. Война и победа создали из разрозненных
поселений спартиатов государство. Возможно, тому способствовало и сохранение
троянского эпоса – памяти о героях, живших в этих местах.
Спарта так и осталась государством, не отмеченным каким-то
главным культурно-административным центром. Уже в классические времена
спартанцы гордо говорили, что им не нужны крепостные стены, потому что граждане
Спарты лучше стен защищают свою родину. Спарта не имела собственно городского населения,
скудность ее существования не позволяла содержать праздный
охлос, как это было в
других греческих городах-государствах. В Мегарах
и Коринфе уже в VIII в. полис превратился в центр притяжения прилежащих
территорий. Спарта не могла позволить себе праздности.
Это многое объясняет в спартанской истории вообще. В ней
государство и культура выражались в большей степени в отношениях людей, а не в
предметах искусства. Всё достояние археологии – это преимущественно работа
мастерских подчиненных и подконтрольных спартиатам других племен. Этого никак
не могут понять те, кто пытается реконструировать политический строй Спарты,
совершая одну и ту же ошибку: представляя Лаконию как страну, подобную многим прочим, где один
и тот же народ занимает все ступени социальной лестницы.
Спарта, возможно, так и осталась бы нищей греческой
провинцией, если бы не победа над Мессенией.
Мессения, несмотря на условия
хозяйствования, почти аналогичные спартанским, не
сформировалась как политическое единство. Это было рыхлое объединение сельских
общин и крошечных полисов. И, тем не менее, за Мессенией до 736 года числились семь побед на
Олимпийских играх. Это был непростой противник. Мессений правили дорийцы. В результате крайне
тяжелой 1-й Мессенской
войны (вторая половина 8 в. до н.э.) спартанцам не
удалось покорить всю Мессению,
довольствовавшись только ее восточной частью и побережьем. Только через
столетие в результате 2-й Мессенской
войны соседи полностью были подчинены Спарте.
В результате приобретения «донора», Спарта получила
возможность содержать постоянное войско, а победа пробудила культ героев и
почитание воинов. Позднее этот культ серьезным образом преобразовался военным
порядком. Фаланге нужны были не только герои, сколько солдаты. А фаланга была
залогом победы. Плотный строй создавал решающее преимущество перед слабоорганизованной массой
воинов, даже если в ней многие хотели выделиться как герои. Спарта от культа
героев перешла к культу службы – прообразу гражданского самосознания, который
имеет ценность до сегодняшнего дня.
Возникновение фаланги относится, скорее всего, к началу 7 в. до н.э. О значимости сословия гоплитов говорит огромное
количество свинцовых фигурок-отливок гоплитов в вотивных отложениях храма Афины Орфии. В 6 в. дисциплина военного характера
пронизала все спартанское общество, воплотившись в институте эфората. Эта дисциплина как раз и
привлекает как лаконофилов,
так и лаконофобов.
Как только не оскорбляют спартанскую государственную
систему современные исследователи! Они клеймят ее как тоталитарную, как
тупиковую, не способную к развитию, как основанную на жесточайшем угнетении и
бесправии зависимого населения. Они говорят о «полуэмбриональном» состоянии полисного самоуправления,
о «реликтовости» соправления двух царских
династий, о жестокой муштре, о казарменном образе жизни, о подавлении личности…
Борьба с роскошью и распущенностью, будто бы, не имела других целей, кроме как
подавить инстинкт собственника и индивидуальный выбор. Даже аскетическая жизнь
властных слоев Спарты определяется как средство сплочения против восстаний
рабов. Аскетизм спартанского общества вызывает раздражение историков уже тем,
что по этой причине Спарта не оставила им достаточного числа черепков или
изящных предметов искусства.
Споры вокруг законодательства, основателем которого
считается Ликург, уходят за пределы государственно-правовой системы. Ликурговы законы не стали писаным
правом, что ставится Спарте в упрек. Как будто лучше законы, которые положены
на бумагу, но не исполняются! «Деспотия закона» (Геродот) современным
исследователям спартанского общества кажется кощунством. И они возмущаются
«нивелировкой человеческой личности», «бесцеремонным вмешательством в частную
жизнь», «возведенной в ранг политической доктрины ксенофобией», «беспросветной
реакцией и страшной культурной отсталостью». Все эти квалификации крайне далеки
от реальности и антиисторичны
– лишены представлений о времени и месте, к котором
относятся, а также об уместности моральных оценок с позиций современного
человека.
Ликурга современные исследователи считают
чуть ли не погубителем Спарты. Поскольку его реформы, якобы, отбросили
спартанское общество в немыслимую архаику и привели к тотальной уравниловке. Привычка
жить в условиях, когда право и обычай разошлись кардинально, а законы не
исполняются, потому что это требует просто прекратить всякую деятельность, сыграло
с современными критиками Спарты дурную шутку. Они не заметили, что нынешние представления
об идеале государственно-правового устройства в корне абсурдны и существуют не
более половины столетия. А законы Спарты создали такие общество и государство,
которые смогли устоять в самых неблагоприятных условиях в течение многих веков.
И следовали не случайным прихотям, а заветам предков, чьи подвиги чтились
наравне с деяниями богов. В сравнении с таким обществом, современное
может выглядеть только отвратительно!
Фигура Ликурга вызывает много вопросов. Прежде всего, о
том, было ли это имя божества ли это или реального исторического персонажа?
Исследователей ставит в тупик наличие в фигуре Ликурга как очевидно
божественных признаков, так и фактов биографии реального лица. Если Геродот
цитирует оракул, где Ликург называется богом, а в его честь воздвигнут храм,
где ему поклонялись не как герою или государственному деятелю, а именно как
богу, то все признаки божественного налицо. Но если
источники сохранили данные о родстве Ликурга со спартанскими царями, если
Плутарх и другие сообщают факты его биографии (поездки, обстоятельства жизни и
смерти), то речь идет о реальном человеке.
Проще всего считать, что Ликург – просто выдуман, а потому
и соединяет в себе разные качества: божественного и человеческого. Мол,
выдумка, миф должны быть заведомо нелогичными. В подтверждение этой догадке
исследователи указывают на то, что к Ликургу никто в Спарте не возводил свое
происхождение. Зато два Ликурга упоминаются в «Илиаде» (герой и царь), еще один
Ликург был царем Немеи
(полис южнее Коринфа). Но все они не имеют отношения к Спарте. Но разве наличие
легендарных Ликургов опровергает реальность еще одного Ликурга? Почему
реальность одних легендарных персонажей признается, хотя о них в истории
практически не сохранилось сведений, а реальность спартанского Ликурга
отбрасывается? И лишь потому, что он либо не оставил потомства, либо мы об этом
потомстве ничего не знаем.
Трудно сказать, почему ученые не приходят к простому
пониманию, что имя божества может быть заимствовано жрецом, а потом передано по
родству? Даже если речь идет о древнейших обычаях и древнедорийском «волчьем» культе (кстати, оставившем
следы и в Этрурии), к которому относят божественного Ликурга, то факты
биографии Ликурга-жреца никак не могут ни опровергнуть реальность этого культа,
ни быть опровергнуты этим культом. Слава Ликурга-законодателя в том, что он
восстановил действие прежних обычаев, превратив их в законы. Отступление от
обычая угрожало гибелью и тяжко отозвалось на жизни спартанцев. Поэтому Ликург
выступил в роли спасителя Спарты. Он выступил в роли посредника с миром горним,
откуда Ликург получил оракул, соединявший божественное
и земное. Забытый обычай стал священным заветом. Только таким образом и может
быть создана устойчивая правовая система. Наша современность ничего подобного
не знает, а потому правовые системы рушатся, как карточные домики, на месте
которых вновь возводят шаткие умозрительные конструкции. Ликург-жрец как
человек вернул спартанцам культ закона, почерпнутый из культа Ликурга-божества.
Вот и вся разгадка.
Греческие мыслители видели в Спарте идеал
государственности, пренебрегая очевидным преимуществом Афин в изготовлении
предметов искусства, которые столь дороги современным археологам. Платон увидел
в Спарте баланс аристократии и демократии (политии). Полная реализация каждого из принципов
организации государства вела к вырождению. Спарта сочетала преимущества двух
типов организации государства и пресекала перерождение его как в олигархию, так
и в охлократию. Именно это и привлекало Платона.
Ученик Платона, Аристотель расценивал Спарту несколько
иначе. В эфорате он видел
приближение к тирании. Но в его классификации тирания должна была воплощаться
во власти конкретных лиц, действующих исключительно ради своей пользы. Эфорат действовал на пользу
общества в целом, хотя порой и жестокими методами. В то же время эфорат – институт демократический,
избираемый. Поэтому Аристотель предпочитал относить Спарту к аристократическим
государствам, а не к тираниям.
Спарта удовлетворяла критерию формирования власти из
благородных граждан вне зависимости от их достояния. Перерождение в олигархию,
напротив, выдвигало богатство на первый план. При выделении имущественной
верхушки в поздней Спарте, у власти все же оказывались граждане благородного
происхождения. Кроме того, гражданство было сопряжено с отказом от
производительной деятельности, а должностные лица не получали за отправление
государственных функций никакого вознаграждения. Это также побуждало мудрецов
древности считать Спарту все же аристократией.
Римский философ Полибий сравнивал организацию общества в Риме и в
Спарте, и, следуя Аристотелю, также видел преимущества смешанной формы
правления: монархии (в Спарте – две совместно правящие царские династии, в Риме
– два консула), аристократии (в Спарте – герусия, в Риме – сенат) и демократии
(в Спарте – эфоры, в Риме – комиции и народные трибуны).
Доверяя древним, надо видеть в спартанских законах, в
спартанском образе жизни урок и пример в противовес современным
государственно-правовым системам, лишенным устойчивости и связей с традицией.
Был ли культурный
упадок?
Идеология всегда была соблазном историков. Применение
концепций современности к прошлому приводит к заблуждениям. Так произошло с
принятием многими учеными концепции «культурного переворота», который будто бы
превратил Спарту в закрытое милитаристское общество, враждебное всем
прогрессивным влияниям. Подтверждение этому обстоятельству находят в
исчезновении или упрощении образцов изобразительного искусства, найденных в
Спарте. И сравнение их с афинским изобилием, наполнившим нынешние музеи.
Для подобной концепции все основания замкнуты на музейные
экспозиции. В то же время, перемещение культурных ценностей и во времена
Античности имело место не в меньшей мере, чем в войнах ХХ века. Если
представить себе, что наши отдаленные потомки станут раскапывать остатки
нынешней цивилизации, то им придется определить центрами античного искусства не
только Афины и Рим, но и Нью-Йорк, Лондон, Париж, Санкт-Петербург.
Если сравнивать искусство Афин и Спарты периода архаики, то
невозможно выделить лидера. Между тем, такое сравнение как раз вполне
правомерно, поскольку сравнивается то, что уже не имело смысла перемещать:
изменились культурные стандарты и вкусы, и материал архаики был оставлен
современным археологам. Значит, именно в предметах повседневного быта мы только
и можем видеть правду истории. Вовсе не в предметах роскоши.
Тут нас подстерегает другая проблема. Архаичное искусство
трудно датировать, но еще труднее понять его истоки. Датировки кажутся
исследователям настолько необходимыми, что они теряют чувство реальности и
доходят до указания времени создания предметов материальной культуры с
точностью до десятилетия. Но ведь минуло две с половиной тысячи лет! Можно наверняка
сказать, что в добыче археологов слишком много того, что можно по произволу перемещать
по временной шкале как минимум на сотню лет. Поэтому крайне затруднительно говорить
о том, кто в рамках столетия был основателем того или иного культурного стиля
или новатором в применении каких-то новых изобразительных приемов.
Еще одна проблема: более примитивные образцы можно выдать
за праформы, а можно – за периферийные поделки неумелых мастеров. Одни образцы
могут быть созданы придворными мастерами с привлечением иностранных учителей,
другие – инородным провинциальным населением для местных нужд. Это также
создает возможность для произвольных суждений, которые противопоставляют
«развитые» Афины «неразвитой» Спарте. В Спарте, где влияние иностранцев было
минимально, правда истории более очевидна, чем в
Афинах, где перекрещивались торговые пути всего Средиземноморья.
Архаичная Спарта погребена под пластами иных культур и
предоставляет немного возможностей, чтобы судить о том, кто и как создавал
предметы искусства, которые теперь собираются по крохам. Спарта к тому же
значительно меньше изучена, чем Аттика. Земля Лаконии таит в себе еще немало открытий. Мы можем
делать лишь некоторые предположения, которые предстоит подтвердить или
опровергнуть новыми научными исследованиями.
В сравнении с крито-микенской культурой, все изображения греческих
мастеров 8 в. примитивнее и безыскуснее. В то же время они родственны в
неумелом изображении человека в миниатюрных произведениях. Микенцы и минойцы
создавали реалистичные росписи в своих погребениях и, возможно, во дворцах (в
последнем случае они сохранялись с меньшей вероятностью), но вазопись была
символической. Также и у греков роспись керамической посуды в раннюю архаику
ограничивалась геометрическими бордюрами и самыми примитивными попытками
отобразить сюжет с участием человека.
В 7-6 вв. до н.э. в Спарте и во всей Греции наблюдается
стремительный культурный подъем, оставляющий «гомеровский период» далеко позади. И снова загадка. Если вазопись и архитектора
испытывают подъем, то резьба по кости и скульптура остаются архаическими. Как
будто автохтонные жители упорно придерживаются своих стандартов. Удивительно,
но после 6 в. резьба по кости в Спарте вообще исчезает из археологических
находок, а скульптура отражается преимущественно в бронзе, хотя керамические и
каменные изваяния могли бы быть распространены не менее в силу их
традиционности и более доступной технологии. Но затем уровень бронзовых изделий
также резко снижается, возвращаясь к стандартам ранней архаики.
Казалось бы, все это – обоснование культурного упадка. Но
само отсутствие каменных изваяний при достоверно установленном факте бурного
развития архитектуры в Спарте говорит о том, что перемещение культурных
ценностей имело место – после государственного упадка Спарты. Архитектуру
переместить можно только в наше время. А скульптура, не говоря уже о более
«легковесных» произведениях, во все века разносились по белу свету торговцами и
завоевателями.
В 6 в. до
н. э. по свидетельству Павсания
были построены самые известные архитектурные памятники Спарты – храм «Афины Меднодомной», портик Скиада близ агоры, «трон Аполлона»
в Амиклах. Когда Спарта и
весь Греческий мир пал в жестоких междоусобицах и оказался подчиненным Риму,
Афины еще остались культурным центром, а Спарта превратилась в глухую
провинцию, которой богатство было уже не по карману. Здесь сохранилась лишь
местная экзотика, имитирующая прежние спартанские обычаи. Духовная архитектура
для истории оказывается более хрупкой, чем каменная. Ну а богатства Греции
стали услаждать Рим.
Растаскиванием наследия Спарта можно объяснить и тот факт,
что лучшие лаконские росписи
по керамике и лучшие произведения из бронзы найдены не на территории Лаконии. Традиционно это
объясняют тем, что вазопись и бронзовое литье предназначались для экспорта. Но
разве не могла Спарта обеднеть по причине вывоза из нее всего, что скупщики
сочли заслуживающим внимания? Это не умаляет заслуг мастеров, творивших в
Аттике. Как раз там не было никакой нужды в лаконских бронзах и киликах. Потому они там и не появились. Зато
появились в других местах, где и обнаружены были в нашу эпоху археологами. В
самой же Спарте остались в основном более примитивные и архаичные изделия.
Нечто подобное произошло и с Афинами, которые продали все свои ценности,
пытаясь добиться военной победы и строить новые корабли в замен
потопленных врагом. Все золото Парфенона было отдано ради победы, которая все
же не досталась афинянам.
Откуда взялось утверждение, что в Спарте прекратилась
резьба по кости? Всего лишь из того, что в раскопанном святилище Артемиды Орфии в более поздних слоях этот
вид изделий полностью отсутствует. Но почему же вывод делается в отношении
Спарты целиком? Если завтра будет раскопано другое святилище, то выводы,
возможно, придется пересмотреть. А пока имеет право на жизнь альтернативная
гипотеза: о смене принадлежности храма или статуса приношений. Скажем,
первоначально храм мог быть невзрачными руинами микенского периода, куда местные
жители приносили те изделия, которые было принято жертвовать богине – резные
изделия из кости. Позднее храм был взят под патронаж семьями гоплитов. И они
предпочли другие приношения – небольшие свинцовые отливки, изображающие
преимущественно богиню или воина со щитом. Уменьшение приношений было связано с
вступлением Спарты в беспрерывные войны, начиная с 5 в.
до н. э.
Еще одна версия, которую стоит рассмотреть, связана с
функцией денег, которую в товарном обмене сначала выполняли достаточно простые
костяные изделия. Потом они были заменены унифицированными свинцовыми
отливками, которые были проще в изготовлении. Такая смена целесообразна, ибо избавила
от необходимости ввозить в Спарту слоновую кость, из которой изготовлялись
костяные «деньги». Кроме того, свинцовые отливки унифицируются формой. В
святилище Артемиды Орфии их
найдено более сотни тысяч. Эти отливки своей многочисленностью и малым числом
вариаций фигурок очень подходят на роль денег.
Костяные изделия, обнаруженные в святилище, говорят о том,
что в 7 в. до н. э. в общине,
жертвовавшей в храм, преобладали изделия ориентализирующего
стиля – попытки подражания восточным образцам. И в то же время, налицо попытки
собственного переосмысления чужих образцов. Мастера, ориентированные на военное
сословие, пытались модифицировать заимствованные образцы на новый лад и сделать
их более привлекательными.
Примером дорисовывания
сюжета по своему произволу могут служить плакетки из слоновой кости. Фигуры
всадников на них явно вставные, а лошади – взятые с образцов. Конские пропорции
выглядят вполне приемлемо, а всадник явно втиснут в пространство плакетки. Ему
явно не хватает места.
Привнесенная фигура воина – от местного колорита, фигура
лошади – от заимствованных или ранее освоенных образцов. Здесь мы видим
воинскую доминанту, которой пытались дополнить некий прежний стандарт предметов
искусства. Лошадь без воина уже не устраивала спартанских резчиков по кости.
Второй метод составного формирования изображения –
совмещение деталей двух фигур. «Дедалическое
лицо» (мрачный архаический анфас, изготовленный древним мастером, который мог
быть учеником легендарного Дедала) и пристроенная к нему фигура грифона или
сфинкса – относятся к разным культурным стандартам.
Очевидно, что центральным в изображении сфинкса с женским
лицом является заимствованный «дедалический»
образ так называемой Артемиды Орфии.
Он размещается по центральной оси изображения, а к нему достраивается фигура
сфинкса, заимствованная из восточных сюжетов. Соединение двух изображений
требует от мастера придать шее сфинкса странную форму натужной вывернутости, чтобы заменить его
профиль лицом в анфас.
Слева для примера приведено «классическое» изображение «дедалической» фигуры. Справа
снова мы видим осевое расположение головы в профиль, вполне возможно,
заменяющей анфас сфинкса. Неискушенность мастера заставила его оставить сфинкса
лысым – волосы и корону негде было разместить, голова химеры уперлась в край
плакетки.
Для сравнения представим изображение монументального
сфинкса из Аттики, относящееся к середине 6 в. до н.э., на котором разворот
головы в анфас решен вполне органично. Также органично
выглядит коринфский сфинкс того же периода. Здесь же можно заметить, что форма
крыльев повторена как на множестве прочих изображений, включая бронзовые
миниатюры. А у изготовителя плакетки явно не хватило места: крылья сфинкса
пришлось сузить, превратив их в рудиментарный отросток и доведя образ до карикатурного.
Представленные закономерности говорят не только о сложности
освоения миниатюрной резьбы по кости, но и о том, что спартанские мастера
пытались соединять архаичные «дедалические»
образы с образами, почерпнутыми, скорее всего, из восточных источников, где
сфинксы и грифоны воспроизводились на высоком уровне.
Резьба по кости вышла из употребления не по причине
культурного упадка, а по причине смены представлений о том, что нужно приносить
в храм богини. Сложность работ по кости не позволяла часто навещать Орфию, поэтому с появлением
свинцовых отливок и простых в изготовлении керамических масок (применявшихся,
вероятно, в каких-то мистериях), надобность в костяных миниатюрах отпала.
Развитие резьбы по кости не состоялось в
силу двух причин: 1) это ремесло имело потребителя не в «верхах» спартанского
общества, а в простонародье (соответственно, не было необходимости прикладывать
дополнительные усилия, когда появились свинцовые отливки), 2) приношение богине
требовали сохранения канона, а не изобретения новых приемов, что исключало из
приношений предметы искусства. Таким
образом, в данном случае нет никаких оснований говорить о каком-то упадке.
Просто это направление изобразительного искусства не получило развития за его
ненадобностью в спартанском обществе.
Вазопись
Во времена архаики (7 в. до н. э.)
в греческой вазописи в целом господствовал так называемый «ориентализнрующий» (то есть подражающий) стиль.
Восточные мотивы появились в украшающих керамику рисунках, прежде всего, в
торговых центрах – в малоазийских греческих городах, на островах и в Коринфе.
На восточное влияние указывают сходные мотивы и принципы росписи. Человек и
животные в равной мере служили в качестве элементов орнамента или
схематизировались под орнамент. Композиция избегала пустот. Вся промежутки
между крупными элементами заполнялись более мелкими. Этот стиль искусствоведы
называют «ковровым». Вазы с островов Мелоса, Родоса и из Коринфа отличались
нарядностью росписи, носившей в основном декоративный характер. Росписи эти
выполнялись коричневой краской нескольких тонов, от почти красного до буровато-коричневого.
В 6 в. до н. э. ориентализирующий стиль был
вытеснен чернофигурной вазописью на светлом фоне. Спарта в этом процессе никак
не отставала от остальной Греции, доминируя, например, в росписи мелкой
керамики. Вместе с тем, для внутренних нужд применялся упрощенный метод:
силуэтный рисунок черной краской с последующей прорисовкой деталей резцом.
Более совершенные композиции предполагали предварительное нанесение рисунка
резцом, а потом заливку черной краской, что давало более четкие силуэты и более
точные пропорции фигур человека и животных. Наибольший расцвет чернофигурной
живописи наблюдался в Аттике, откуда и происходит название «керамика» - по
имени города мастеров гончарного дела.
Спартанская
чернофигурная керамика
Представление об упадке лаконской вазописи происходит от недоразумения –
сопоставления образцов разного качества. Более поздние образцы кажутся менее
совершенными. В действительности, если считать, что датировки не могут быть
точными, мы видим просто одновременное присутствие разных по уровню мастеров.
Конечно, при общем сокращении производства расписной керамики в конце 6 в.
должны были исчезнуть, прежде всего, образцы более высокого качества. Таким
образом, речь можно вести не о кризисе, а о прекращении производства. Может
быть, даже о распродаже иностранным скупщикам наиболее достойных произведений.
Последнее и обусловило известное археологам распространение качественной лаконской вазописи преимущественно
за пределами Спарты.
Стоит ли предполагать запрет роскоши, которую приписывают
законам Ликурга, и обуславливают им «культурный кризис» Спарты? Такой запрет
вполне мог иметь место как разовое решение или как последовательность
нескольких решений, постепенно ужесточавших контроль за
производством в условиях постоянных войн. Но о таких запретах письменные
источники не сообщают. Что позволяет предположить: прекращение производства
было связано не с запретом, а с прекращением спроса. Спарта как военный лагерь
удовлетворялась простыми и надежными вещами. Использовать
предметы роскоши было не принято. Да и частная жизнь в период войн
прерывалась: воин всегда на виду и подчиняется неписанным законам воинского
братства.
Форма лаконских
чернофигурных ваз отличается от коринфских и аттических, напоминая технику мастеров
из малоазийских греческих городов, находящихся под влиянием Востока. Размещение
основной росписи на внутренней поверхности сосуда говорит как о восточном влиянии,
так и о небытовом
предназначении. Такая продукция может служить либо для ритуала, либо для
товарного обмена.
Для лаконских
вазописцев характерна
архаичная форма передачи анатомических пропорций человека. Отсутствие прогресса
в изображении человека говорит о том, что изготавливался не предмет искусства.
Действительно, уникально архаичным является большинство сюжетов лаконских ваз. В них практически
отсутствуют война и атлетика. Напротив, подобные сюжеты обычны для бронзового и
свинцового литья и рельефной керамики. Тем самым подтверждается предположение,
что вазопись не относилась к предметам искусства. Мастерство состояло не в
приближении к реальности, а в воспроизводстве архаики.
Раскопки в святилище Артемиды Орфии показали, что приношения керамики ограничивалось
по набору сюжетов. Здесь наличествует только керамика с изображением животных,
птиц, мифических существ и растительного орнамента. Мифологические сюжеты
отсутствуют. Что свидетельствует о том, что аттическая мифология (можно назвать
ее афинским синкретическим мифом) для спартанцев не была священной. Она не
совмещалась с культом Орфии.
Значит, приходится отбросить ритуальный характер лучших лаконских росписей.
Постепенность деградации изобразительного искусства в
Спарте объясняют неповсеместностью
и неодновременностью
введения запрета на роскошь. Он не сразу был реализован в периекских городах, где трудилось большинство
мастеров. Их продукция, лишившись внутреннего рынка, продолжала поступать на
внешние рынки. Пока спартанцы не закрыли свои порты для захода в них
иностранных судов. Именно этим объясняют обнаружение лучших образцов лаконской
вазописи вне переделов Лаконии. Но если бы все дело было в изоляционистской
политике Спарты, то работа мастерских не могла закончиться внезапно, и они накопили
бы значительные запасы, которые не могли реализовать ни иностранным купцам, ни
на внутреннем рынке. Подтверждения этому отсутствует, что делает
изоляционистскую гипотезу сомнительной, а с ней – и гипотезу о запрете роскоши.
Другая причина, которой объясняют упадок лаконской вазописи, - конкуренция
с более массовой и более качественной аттической продукцией. Тогда следовало бы
ожидать массового завоза аттической продукции, подобно тому, как это произошло
в Коринфе. Там местные мастера все же занимали какую-то нишу на рынке расписной
керамики, который был наполнен более совершенной продукцией Аттики. В Спарте
практически не обнаруживается иностранной керамики, что вновь требует
предположить какую-то форму изоляционизма. Ритуальный запрет не позволял нести
в святилище керамику с чужеродными мифологическими сюжетами. Культурный запрет
– использовать расписную посуду в повседневной жизни. При этом в 7 в. иноземное
стекло, янтарь, слоновая кость импортировались и жертвовались в святилища.
Относительное спокойствие жизни не создавало культурного запрета. Священные
мотивы еще не затрагивались афинскими вазописцами, но у местных жителей
хватало своей продукции не худшего качества.
Все запреты, существование которых предполагается, могли
играть свою роль. Тем не менее, мы видим, что все они не отражают какого-то
системного решения. Ритуальный и культурный запреты вводились обычаем, а не
административным решением. Важно, что вазопись для спартанцев не была предметом
искусства (не отображала важных текущих событий), но не была и предметом
ритуала (в святилищах нет сюжетной вазописи). Для повседневного пользования она
также не могла быть широко распространена. Какую же функцию исполняла лаконская расписная керамика в
7-6 вв.?
Можно предположить, что главная причина прекращения
производства вазописи связана с исполнением мелкой расписной керамикой функции
денег. Морская монополия Афин, массовое производство аттической керамики резко
снизили необходимость в местном производстве керамической «валюты». Для
внутренних нужд Спарта тут же ввела железные деньги. Другие греческие города
начали систематично чеканить свою монету заметно позднее – в 4-3 вв. до н.э.
Хотя первые чеканы (эгинский,
коринфский и афинский) относятся к 6 в., но они были скорее произведениями
искусства и не могли использоваться в повседневных сделках.
Спартанская вазопись наследовала и сохраняла архаический
стиль 7 в.: элементы орнаментальности, требовавшие заполнения всего доступного
пространства «ковровой» живописью; статичность фигур в «канонических» позах,
пришедших из других видов искусства. В этом состояла привлекательность
спартанского стиля: он был более знаком потребителям греческих городов, а его
строгость принималась во всем греческом мире как всеобщий стандарт.
В конце 6 в. аттические мастера стали переходить к
краснофигурной росписи: светлым фигурам на черном фоне. Этот новый стиль
отмежевал новый стандарт от архаичного. Фактически
была введена новая «валюта», обесценившая прежнюю,
производимую во многих греческих городах – чернофигурные килики. Повсюду произошел упадок производства и
завоз аттической керамики. Лишь Спарта не допустила на свою территорию
иностранную керамическую «валюту», предпочитая оградить внутренний рынок
применением своей железной валюты. Поэтому упадок вазописи здесь связан с
сохранением суверенитета, а в других государствах, где наблюдался такой же
процесс деградации вазописи (Коринф, Родос и Самос, Хиос,
Этрурия, Южная Италия, а еще ранее – Аргос и Крит), он был обусловлен прямо
противоположной причиной – подрывом суверенитета, присутствием аттической
керамической «валюты».
Одновременно с доминированием аттических технологий
изготовления керамики в вазописи реализм прорвал плотину прежних запретов.
Вместе с традиционными сюжетами как общепринятый мотив появился откровенный
эротизм. Вместо своеобразных памятников божествам и героям мифов пришло
«очеловечивание» мифологических сюжетов и срисовывание их с натуры. Этот взлет
изобразительного мастерства, очевидно, был связан с глубоким общественным кризисом,
который, в конце концов, уничтожил Древнюю Грецию. Наиболее стойкими в этом кризисе
оказались спартанцы.
Богини и воины
В отличие от вазописи, греческая скульптура пережила только
одну «технологическую» революцию. До середины 6 в. до н. э. в Греции скульптура была элементом культа, а не
свободного творчества камнерезов. Поэтому здесь дольше сохранился жесткий канон
– строго фронтальные, столпообразные фигуры.
В архаической Спарте, скорее всего, религиозный культ не
предполагал явного многобожия. Верховная
богиня, так называемая Орфия
(настоящее имя крылатой богини мы вряд ли когда-нибудь узнаем), - единственное
изваяние культового типа. Мифологические сюжеты вазописи отражают предания,
распространенные в Греции. Формирование пантеона греческих богов – следствие
все той же культурной революции, которая объединила в Афинах множество племенных
легенд, приписав истории схожих персонажей одному из богов или богинь. Торговая
ориентация Афин позволила не только собрать эти легенды, но и превратить их в
товар – множество знакомых во всех уголках Греции сюжетов появилось в продукции
аттических гончаров, скульпторов, литейщиков. Оборотной стороной этого процесса
стало развенчание мифологических персонажей. Спарту этот культурный переворот
затронул в меньшей мере, позволив дольше сохранить гражданскую общину и
воинский дух.
В письменных источниках присутствует описание одного из
самых масштабных творений спартанской монументальной скульптуры - статуя
Аполлона в Амиклах (6 в. до н. э.); известная по описаниям и изображениям на
монетах. Её высота достигала
Статуэтка, Афины,
8 в. до н.э.
Статуэтка,
Олимпия, 7-8 в. до н.э.
«Артемида»,
острова Делос, 7 в. до н. э.
«Гера», остров Самос, первая половина 6 в. до н. э.
Кора из афинского
акрополя, середина 6 в. до н.э.
Известны также другие столь же строгие фигуры – каменные
изваяния сидящих правителей-архонтов, размещенные вдоль дороги к храму Аполлона
(Дидимейону) близ
ионийского города Милета
(середина 6 в.). Восточное влияние здесь было самым
непосредственным ввиду географической близости Персии. Но подобные сидящие в
застывших позах фигуры известны и в спартанской вазописи, а особенно в довольно
примитивных костяных изделиях. Наверняка это «восточное влияние» было не
столько подражанием, сколько выражением древней традиции, которая,
действительно, связывала Спарту с Востоком. Статуи далеки от реализма и вряд ли
при их изготовлении были попытки придать лицам портретное сходство. Тем не
менее, на одной из милетских статуй сохранилось имя Харес. Вазопись также иногда предусматривала
подписи, поясняющие личность той или иной фигуры.
Стоячие столпообразные фигуры божеств позднее
трансформировались в традицию куросов
– обнаженных фигур в статической позе, с лицами с архаической улыбкой. Это
была, возможно, первая «идеологическая» революция. И произошла она в 7 в. до н.э. В результате, помимо культа богини, в Спарте
возник «гражданский» культ воина.
Первоначально куросы
играли роль памятников, а позднее стали надгробиями (индивидуальными или
групповыми, связанными с воинами, погибшими в одной битве, или героями состязаний).
После наступления классической эпохи аттический реализм отнял у куросов их сакральную функцию.
Кладбища подверглись разорению, а куросы
стали вторичным строительным материалом.
В позе куросов
в буквальном и переносном смысле сделан первый шаг к реализму – выражению в
скульптуре движения. Шагающая фигура напоминает египетские образцы и, скорее
всего, свидетельствует об определенном заимствовании. Тот факт, что Орфия не изображалась в движении,
указывает на частичное замещение ее культа героическим.
Образцом ранних куросов являются статуи братьев Клеобиса и Битона
(одна из статуй дошла до нас фрагментарно), созданные аргосским мастером Полимедом и найденные современными археологами в Олимпии. Они отражают трагическую судьбу героев – обретение счастья
только после смерти. По переданной Гомером легенде братья получили тихую смерть
во сне в награду от богини Геры, решившей так ответить на просьбы их матери,
вместо волов притащивших ее колесницу на празднества в честь богини. Эта
история как бы характеризует смысл архаической улыбки: соединение в смерти муки
и покоя.
Ранние куросы выполнены достаточно грубо: рельеф тела
прочерчен схематично, подчеркнута только мощь торса. Со временем куросы
приобретают более реалистичные черты, но практически не меняют застывшей позы.
Фигуры куросов 6 в.
до н.э.
Куросы отвечают на вопрос о том, где же изображения героев
спартанской истории? Действительно, герои аттического происхождения, ионийские
греки сохранились в скульптурных образах как реальные персонажи греческой
истории. Где же спартанцы? Например, спартанские олимпийцы? Куросы были памятниками их побед. Ведь и спортивные
состязания исходно были играми в память об умерших или погибших. 46 победителей
Олимпиад из 81 известных – спартанцы. Многие куросы могут быть памятниками их подвигам и даже
иметь портретное сходство с героями состязаний.
Считается, что куросы
не несли индивидуальных черт. В действительности, их лица не схематичны, чем
серьезно отличаются от аттических образов богов и героев классического периода,
выполненных как бы конвейерным методом. Можно считать, что куросы – первый пример портретного реализма. В
какой-то мере лица куросов
отражают антропологические типы, распространенные в архаической Греции, прежде
всего – в Спарте.
Лица куросов, даже потерявшие со
временем носы, демонстрируют различные типы лиц – уплощенные и резко
профилированные, округлые и удлиненные.
Религиозные воззрения Спарты достаточно отражаются в образе
богини и героев. Женский образ обожествлен богиней-матерью, мужской – героем-куросом. Эта религиозная
система серьезно отличается от привычной для нас системы древнегреческих мифов,
которые на самом деле были лишь собранием утративших сакральную составляющую
мифов разных греческих и негреческих народов.
Прорыв к реализму в скульптуре Спарты не состоялся. Период
беспрерывных войн не позволял ставить куросы.
Слишком много было жертв. Общество Спарты не могло позволить уделить внимание
одним и не прославить подвиги других. Подвиг Леонида и 300 спартанцев в Фермопилах
был прославлен лишь лаконичной надписью. Но в честь Леонида проводились
состязания еще в течение шести веков – пока спартанцы помнили, кто их предки.
В Спарте не было упадка культуры. Было лишь сосредоточение
всех сил на войне, на защите Отечества. Блестящий взлет реализма в скульптуре
Аттики, напротив, означала упадок культа, а от этого – и народного единства.
Индивидуализм в скульптуре отразил индивидуализм в повседневной жизни. Расцвет
индивидуализма предопределил поражение Афин и победу коллективистской Спарты,
сохранившей архаическую сплоченность.
Считается, что расцвет искусств и ремесел захватывает в
Спарте 7 век и первую половину 6 века, после чего постепенно начинается упадок.
Однако упадок был характерен для многих греческих полисов. Связано это с двумя
причинами: 1) беспрерывными войнами (греко-персидскими и междоусобными), 2)
морской монополией Афин (а потом и морской блокадой), сделавшей изготовление
предметов искусства на экспорт невыгодными и ограничившей «передачу технологий»
Аттики в другие центры греческой культуры.
В классический период архаические образы, весьма
разнообразные по типу лиц, заменяются унифицированными лицами богов или
портретами стратегов, мудрецов, драматургов, поэтов, философов. Почему среди
портретов исторических персонажей нет спартанцев? Ведь скульптурные мастерские
работали и при полном доминировании Спарты после ее военной победы над Афинами,
а спартанские полководцы были прославлены во всем греческом мире! Мы можем
констатировать, что налицо культурный запрет, который мог также быть закреплен
уничтожением памяти о Спарте в последующий период, когда афиняне под покровительством
Рима мелочно мстили своим победителям. Зато памятник Спарте оставили в своих
сочинениях величайшие греческие философы, которым стоит доверять.
Спартанцы
плосколицые и носатые
Антропологические черты жителей Спарты установить непросто.
Легко впасть в ошибку, не замечая особенностей производства миниатюр, на
которых черты человеческого лица искажаются – преувеличиваются глаза и нос.
Однако имеются явные указания на полиэтничный
состав населения Спарты.
Мужские профили на
спартанских миниатюрах 7 в. до н.э.
Плоские изображения в профиль носаты, но достоверно
отличаются от семитических – чаще всего нос и лоб
образуют одну линию, при этом крылья носа выступают слабо и массивность носа
невелика. Это общая черта спартанских, ассирийских, этрусских изображений.
Логично предположить, что в данном случае мы имеем дело с «троянским» или
«ассирийским» типом – основным для спартиатов и совпадающим с «каноническим»
типом в сюжетах Троянской войны. Но за длительное время жизни бок о бок с
носителями иных антропологических признаков, в различных слоях спартанского
общества антропологические типы должны были смешаться. Это мы можем видеть по
лицам куросов, которые не
принадлежат к одному типу. Тем не менее, восточный тип сохранился в
изобразительном искусстве в основном без изменений (прежде всего, в вазописи).
Среди спартанских изображений имеется тип лица, более
гармоничный, чем почти карикатурный «семитский» и носатый «ассирийский».
Подобные лица несколько скуласты и чем-то напоминают славянский тип. Что мы
имеем дело не с архаичными изображениями, а с произведениями, сделанными с
натуры, указывают различные признаки – фигура бегуньи или усатое лицо
спартанца, явно нарушающее традицию.
Уплощенные лица чаще всего встречаются в дедалическом стиле, который схож
для Спарты и для Этрурии. Можно предположить, что этот тип произошел из одного
источника миграций или принадлежит племенам, соседствующим в микенскую эпоху с
семитскими народами.
Верхний ряд – дедалические изображения Спарты,
нижний – Этрурии.
Спартанские лица этого типа, в сравнении с этрусскими, имеют более узкий подбородок, но в целом столь
же массивны. Массивные очертания лица часто встречаются у спартанских резчиков
по кости, что может свидетельствовать о глубокой древности такого типа.
Спартанская и этрусская
фигурки, 7-6 в. до н.э.,
справа –
«греческая девушка», середина 7 в. до н.э.
Столпообразные изображения из Этрурии и из Греции
демонстрируют один и тот же просительный жест открытой ладонью. Вторая ладонь
сжата в кулаке. Такие совпадения не могут считаться случайными и говорят об
общем культурном (а возможно и религиозном) стереотипе. Мы снова вынуждены
вместе с предположением об экспортном происхождении этого сходства считать
возможным и этническое родство.
Во множестве предметов мы видим теснейшую связь между
Спартой и Этрурией. Добавим еще один пример – очевидно «каноническое» изображение
Медузы Горгоны, повторенное и в других греческих предметах искусства.
Слева –
спартанская костяная плакетка (7 в. до н.э.),
справа – фрагмент
этрусской бронзовой колесницы (6 в. до н.э.).
Заметим на этрусском изображении «ассирийский» нос и бороду
«клином» - стандартизированное изображение, очень часто встречающееся на
греческих миниатюрах, и широко представленное в вазописи. «Нордические» лица,
ставшие стандартом для афинской скульптуры несколько позднее, отражают, скорее
всего, некий общегреческий идеал. Скульпторы,
реагируя на массовый спрос, реализовали запросы заказчиков именно в таких
образах, отстраненных от архаичных изображений божеств и приближенных к чертам
большинства афинян. Возможно, образцом стал дорийский тип лица, невольно противопоставленный «ассирийскому»
типу спартиатов.
Изображения Артемиды Орфии
носят черты явно различных антропологических групп. На представленных образцах
одно лицо очевидно «среднегреческое», другое – с очевидными семитскими чертами.
Заметим здесь же среди атрибутов змею – явный признак восточного культурного
«транзита» с Востока.
Мы можем сравнить очертания лица одной из Орфий и «лысого сфинкса»,
убеждаясь, что имеем дело с устойчивой формой. Семитическое лицо явно отлично
от прочих образов Орфии.
Вероятно, каждая община заказывала мастерам свои изображения или мастера
принадлежали к разным общинам.
К спартанским изображениям семитского типа прибавим аналогичное из этрусских росписей. Оно нетипично в сравнении
с прочими изображенными в настенной живописи лицами, можно сказать, уникально.
Что свидетельствует о присутствии семитского типа в населении Этрурии в малом,
но все же ощутимом количестве.
Проследить происхождение семитического населения Спарты мы
можем, сравнивая более совершенные образцы, отражающие антропологические черты
в объеме.
Вавилон (21-17 в. до н.э.), Спарта (7 в до н.э.),
Этрурия (конец 6 в. до н.э.).
Сходство изображений более чем очевидно – по способу
изображения глаз, широким крыльям носа, архаической улыбке тонких губ.
В Лаконии,
скорее всего, уплощенный и «семитский» тип лица сохранился со времен
крито-микенской культуры. Исследователи отмечали, что золотые микенские маски делятся
на два типа – «узкоглазый» и «лупоглазый». При низком
качестве этих изделий и дополнительных подтверждающих фактов утверждать наверняка,
что это отражает наличие двух общин (или двух династий), не следует. Но такое
предположение имеет право на жизнь в качестве гипотезы.
Из анализа изображений мы можем подтвердить гипотезу о том,
что архаическая Спарта была многообщинным
государством. Мы видим лица уплощенного типа с широкими скулами, лица
ассирийского типа и лица семитического типа. Большинство изображений
воинов и легендарных героев можно отнести к «ассирийцам» или «плосколицым», и
лишь незначительная часть изображений (но с высокой степенью достоверности)
относится к семитскому типу, который вышел из Вавилона и появился в Греции
через минойскую и крито-микенскую культуры. Плосколицый тип, вероятно,
связан с древними мигрантами с севера, от которых сохранился уплощенный
скуластый тип лица. Они могут быть связаны с микенской культурой и условно
названы ахейцами. Ассирийский тип имеет восточное происхождение и присущ
спартиатам – потомкам воинов-троянцев.
Классический период греческого искусства дал огромное
количество изображений, которые демонстрировали умеренно-плоский тип лица с
умеренным выступанием носа – гармонизированное усреднение «ассирийского» и «плосколицего» типов. Вряд ли можно вести
речь о смешении типов. Скорее в данном случае возникает устоявшийся культурный
стандарт красоты, приближенный к дорийскому
типу.
Изображения людей в древней культуре лишь отчасти повторяет
облик населения, породившего соответствующую культуру. Зачастую мастера
пользуются образцами иной культуры и повторяют их в более или менее удачных
копиях. Скорее всего, в Спарте повторялись ассирийские образцы или микенские –
соответственно «носатые» и «плосколицые» (а отчасти – и семитские). Наличие в
Спарте неспартанских
образов обусловлено тем, что мастеровыми в тот период были периеки и илоты – местное население, этнически отличное
от дорийцев и от спартиатов-троянцев. Дорийцы в дальнейшем стали натурой
классического периода - по их подобию создавались скульптуры богов. А вот
вазопись сохранила архаический тип спартиата, поскольку уплощение лица в
миниатюрных образах лишало их выразительности.
Орфия, прилетевшая с
Востока
Если в искусстве Греции так много образов, почерпнутых на
Востоке, то не подтверждает ли это экстравагантную гипотезу о том, что античная
Греция была всего лишь периферией восточных культур? Эта гипотеза может быть
вполне принята для раннего периода, когда искусство Эллады переживало «ориенталистский» период. В
значительной мере «ориенталистские»
мотивы сохранились, особенно в Спарте. Что позволяет проследить их
происхождение.
Подтвердить культурную связь, проходящую по широте от
Вавилона до Италийского полуострова, мы можем рядом сравнений крылатых божеств.
На каменной вавилонской печати над головой божества можно видеть крылатый
венец, который очень напоминает странный элемент орнамента на спартанском килике с всадником. Аналогичный килик (вероятно того же мастра) лишает всадника этого
элемента, зато передает его крылатой богине. Вероятно, здесь мы видим
стилизацию восточного символа, превратившегося в элемент орнамента.
Спартанская
костяная фибула с богиней Артемидой Орфией,
атрибутированной птицами,
которых она держит за горло (7 в. до н.э.).
Спартанские
свинцовые отливки той же богини (7 в. до н.э.)
Вавилонская
каменная печать – божество, арибутированное
крылатыми львами и изображением орла, расправившего крылья.
Вавилонская «Богиня ночи» («Лилит»
со львами и совами (18 в. до н.э.,
тонкая
работа из глины, смешанной с соломой, первоначально окрашенная).
Спартанская
Орфи со львами (6 в. до н.э., бронзовая гидрия). Гидрия с многофигурной
композицией
найдена близ Берна и вполне может относиться к
творчеству этрусских мастеров.
Этрусская
Орфия с единорогами (6 в до н.э., вазопись).
Персидская
Анахита, богиня воды,
повелительница животных, со львами (3 в до н.э.)
Диски в руках вавилонской Богини ночи напоминают
спартанские изображения Орфии,
которая также держит диски. Эти диски неправильно интерпретируют как венки.
Скорее всего, эти диски олицетворяют луну (серебряный) и
солнце (золотой), а символическая передача дисков происходит как ритуал смены
дня и ночи. На одном из изображений из Спарты мы видим этот ритуал, на другом –
посредничество Орфии перед
этим ритуалом. На спартанском килике с всадником крылатая богиня несет за ним,
скорее всего, тоже не венки, а диски.
Другой вариант объяснения – в руках у Лилит - короткие плетки, служащие демонстрацией
власти над животным миром. Со временем могла произойти трансформация атрибутики
или приобщение ее к местным мифам и переосмысление в связи с местными
мифологическими аналогами. Это достаточно несложный процесс, поскольку мифы
всех народов в своей основе идентичны, различаясь в наибольшей степени лишь
именами богов и мелкими нюансами сюжета. В зависимости от того, какой из
народов культурно доминирует, переосмысливаются имена богов, а нюансы сюжета
дополняют основную мифологическую канву.
В этрусской мифологии известно демоница Лаза – обнаженная девица с крыльями,
которая изображалась в любовных сценах, а также считается богиней судьбы
этрусков или демоном смерти. Она вполне может служить аналогом крылатой Лилит.
Богиня
с птицами, Западная Финикия, 6-7 в.
Богиня
с львами, Спарта, 7 в.
Богиня
с птицами и змеями, минойская культура, ок.
17 в до н.э.
Богиня
со змеями, Афганистан, 1 в. до н.э. – 1 в н.э.
Спартанская
фибула, конец.7 в.. до н.э.
Мужские
божества: ассирийский гений (8 в. до н.э.),
спартанское
божество с птицами (7 в. до н.э.),
античное
изображение аримаспа с
единорогами (3 в. до н.э.),
крылатый
бог на этрусском барельефе.
Мифологический «транзит» с Востока очевиден в изображениях
крылатых богов. Ассирийские гении, этрусские «бореады», спартанский и скифский крылатые образы,
иногда дополненные символическим доминированием над животным миром, свидетельствуют
о сходной мифологии и заимствованиях от наиболее древних цивилизаций. Аримасп (представитель легендарного
скифского племени) на наиболее позднем изображении как бы собирает в своем
образе разные признаки: крылья и бороду ассирийского гения, а также
прихватывает единорогов у этрусской Артемиды (развернув их при этом к себе
лицом).
На тесную связь между древней Грецией и Древним Востоком
указывает очень многое. Посмотрим хотя бы на два объемных изображения – две
женские головы. Первое из древней Персии, второе – из древней Спарты. Они
кажутся созданными одним и тем же мастером – форма и размер лица, разрез глаз,
брови, тонкие губы. И даже завитки волос, спадающих на лоб – все идентично.
Древнеиранское изваяние
Фрагмент лаконской скульптуры, Олимпия, 7-6 вв. до н. э.
Возможно в силу подобных совпадений голову от фигуры,
найденной в Олимпии, не всегда относят к спартанскому производству. Даже если
эти сомнения оправданы, это не отменяет факта «культурного транзита» с Востока.
Не может не поражать сходство терракотовых масок Спарты и
значительно более древних образов Вавилона.
Спартанские ритуальные маски, изображающие демонов, очень походят на
представителей бестиария вавилонского культа. Они сходны нарочито глубокими
морщинами по всему лицу и злобным оскалом.
Вверху: Ритуальные маски из святилища Орфии, Спарта 7-6 вв. до н.э.
Внизу: Вавилонское изображение демона Хумбаба, ранее 17 в. до н.э.
Бывают и другие совпадения, показывающие, что на обширной
территории Средиземноморья в искусстве разных жанров присутствовали одни и те
же персонажи.
Этруски позволяют
расшифровать загадку
Этрурия неправомочно выключена из Греческого мира и
рассматривается историками обособленно. Хотя исследователи признают огромное
влияние Эллады на искусство Этрурии и Южной Италии. Тем не менее, присутствие в
Этрурии образцов греческого искусства рассматривается почти всегда как
заимствование. Хронологические оценки и индивидуальные особенности искусства
этрусков говорят о другом: Этрурия была неотъемлемой
частью культурного ареала Восточного Средиземноморья. Скорее всего, не только
играя собственную роль в его становлении и развитии, но также и будучи
населенной народами, очень близкими к тем, которые населяли Элладу.
Примером общего применения священной символики служат
свастики на ритуальных и бытовых сосудах. В Трое были
найдены терракотовые шарики со свастиками. Свастика использовалась в равной
мере в Этрурии и Элладе архаичного периода.
Этрусская погребальная урна, 8 в. до н.э
Аттическая ваза 8-9 вв. до
н.э.
Фрагмент росписи аттической вазы, 6 в. до н.э.
На росписях ваз попадается даже такой вариант свастики,
который до сегодняшнего дня распространен в Индии – свастика с точками в каждом
квадранте. Заметим, что тут же присутствует возничий колесницы с теми же
чертами, что и на этрусской бронзовой колеснице. Присутствие в сюжете еще и
головы Медузы говорит о том, что возничий – конкретный персонаж с присущими ему
особенностями. Щит со свастикой, скорее всего, принадлежит троянцу.
Мы приведем еще один пример связи Этрурии и Эллады, важный
для дешифровки одной из загадок Спарты: мифологического сюжета, который
относится к Орфии –
верховной (а, скорее всего, и единственной) богине спартанского пантеона.
Протоаттическая керамика, 7 в до
н.э.
Этрусская фреска «бегущий перс», 6 в. до н.э.
Коринфская алебастровая ваза, изображающая
Бореада, 7-6 вв. до н.э.
Один и тот же персонаж мы видим на живописных работах
греков и этрусков. Этрусская роспись демонстрирует некую фигуру человека. Одни
исследователи называют его «бегущий перс», другие – танцующий «человек в
маске». Но на амфоре архаического периода присутствует тот же «перс», что и на
этрусской фреске, отнесенной учеными к несколько более позднему периоду. Но
теперь эта фигура пристроена к конской «филейной части» и образует вместе с ней
кентавра. Оба изображения подчеркивают один и тот же тип: длинная борода без
усов, мощное телосложение, пританцовывающая поза.
Загадка «персо-кертавра»
раскрывается на коринфской алебастровой вазе, где подобный персонаж определен
как Бореад – один из
сыновей бога северного ветра Борея. Та же длинная борода при отсутствии усов,
то же мощное телосложение, та же динамичная поза. Но добавлены крылья
специфически-архаической формы: закрученные на концах в спираль. Более поздние
аттические изображения Борея и Бореадов
имели уже другую форму крыльев, повторяющую крылья птицы.
Качество все трех изображений не позволяет говорить о
заимствовании. Каждое произведение своеобразно, отмечено собственной динамикой.
Можно сказать, что общий мифологический мотив в равной мере охватывает Элладу и
Этрурию.
Борей связан с силами природы, что говорит об архаическом
происхождении этого божества. Он изображается крылатым, длинноволосым,
бородатым. Возможно, не всегда крылатым. Царство Борея - Фракия, холодная и
темная страна. Миф о Борее повествует о похищении им Орифии, дочери афинского царя Эрехфея. Орифия и Орфия
– можно считать, что речь идет об одном и том же имени, об одном и том же
персонаже, переселившимся из реальности в миф. Завоеватель с севера похитил
царевну, и она вернулась на родину в образе крылатого божества.
Похищение Орифеи, аттическая вазопись, 6 в.
до н.э.
Демон уносит умершую,
этрусская фреска, 7 в. до н.э.
На аттических вазах Борей и Бореады изображается с крыльями не только за спиной,
но и на ногах. Те же признаки мы видим на этрусской настенной живописи, но при
этом Боред превращается в
демона, уносящего тело умершей в загробный мир, его крылья приобретают архаическую
форму, а лицо лишается бороды. Архаическая форма крыльев говорит о том, что
этрусский сюжет имеет более раннее происхождение. Мы вправе видеть в этрусской
фреске одну из версий сюжета о похищении Орифеи.
Орифея-Орфия в греческой мифологии, несмотря на происхождение из Афин,
вовсе не стремится помогать своим единоплеменникам. Ее сыновья также не
способствуют подвигам греческих героев. В мифе об аргонавтах Бореады враждебны
греческому герою Гераклу. За то, что они убедили аргонавтов не ждать Геракла,
тот убил их. По другой версии мифа – за то, что они победили его в состязаниях
в беге. Сыновья северного правителя не могли стать для Афин дружелюбными
божествами. И сама Орифия (Орития) для греков оказалась
недружественной: она вооружила царицу амазонок Пентесилею, которая в Троянской войне пришла на помощь
Приаму. Победив многих врагов, Пентесилея
была убита Ахиллом. Сама Орифия
признавалась греками одной из цариц амазонок, союзницей скифского царя.
Траянский мотив в истории с Бореадами
более чем очевиден. Этот мотив продолжен в творчестве этрусков. Считается, что
на саркофаге и на росписях гробницы изображены сцены убийства троянских пленников.
При сем присутствуют божества. В первом случае –
крылатые Бореады, которые в
этрусской мифологии были связаны с какими-то неизвестными нам сюжетами. Во
втором случае при казни присутствует крылатая богиня Ванф, связанная с загробным миром, которая явно сочувствует
побежденным, и синелицый Харун (Харон), - этрусский демон
смерти – с ярко выраженными семитическими чертами. Такое впечатление, что он
ждет от Ванф сигнала, что
жертву можно добить молотом, прекратив ее страдания, и забрать в царство
мертвых.
На этрусских росписях гробниц присутствует ряд сюжетов, в
которых греки сталкиваются с амазонками. Сочувствие художника скорее на стороне
греков.
Суммируя два мифологических пласта, можем считать Орфию – богиней, отвечающей за переселение
в загробный мир. Если у греков Аид – на крайнем западе (Геродот), то холодное и
темное царство Борея тоже похоже на царство мертвых. Туда же попадает и Орфия. При этом она сочувственна
к троянцам – предкам спартиатов, которым помогает через амазонок. Борей и Бореады также на стороне
троянцев.
Некоторые итоги
Происхождение спартанцев – сложная проблема. Мы можем лишь
высказать гипотезу о том, что они были народом-войском, образовавшимся после
крушения их родного города и присоединившимся к дорийцам, нашедшим для себя в
Элладе новую родину.
Некоторые данные показывают уникальное сходство спартанских
предметов культа с вавилонскими, а религиозных
представлений – с этрусскими. Общий мифологический сюжет восстанавливает
происхождение спартанцев из холодных северных территорий и их участие в войне
на стороне легендарной Трои.
Особенность спартанского государства и спартанского
искусства определяются характером жизни – беспрерывными войнами и крайней
скудостью существования. Выжить в таких условиях можно было, только восстановив
обычаи народа-войска и оградив его от разлагающего влияния внешних сил.
Верования спартанцев отличались от того, что мы сегодня
готовы приписать Древней Греции в целом – мифологического многобожия. Собрание
легенд и мифов – результат развития торговой цивилизации Афин. Другие греческие
города, скорее всего, имели более скромный пантеон собственных божеств. В
Спарте верховной богиней считалась Орфия
– северная прародительница всех спартанских этносов.
Спарта была населена разными народами. Скорее всего, они не
смешивались между собой, занимая собственные социальные ниши. Семиты проживали
в основном в периекских
городах, плосколицые автохтоны-ахейцы составляли большинство илотов и периеков, дорийцы составляли малую
долю спартанского населения (в сравнении с другими дорийскими территориями), а властную элиту
составляли «троянцы» - потомки народа, близкого к ассирийцам. Возможно, троянцы
и дорийцы делили доминирующее положение, опираясь на собственные царские династии,
и этим объясняется соправление
в Спарте двух царей.
Почему Спарта не устояла и не удержала своей гегемонии
после победы над Афинами, объясняется многими причинами. Архаика не позволяла
развить социальные технологии Империи. Рим стал Империей, потому что нес
завоеванным народам не только более эффективное управление, но и совершенные
хозяйственные новации. Спартанцы не были в этом отношении развитее соседних
народов, да и не хотели делиться с ними своими священными законами. Но помимо
этого есть еще одно объяснение. Общий упадок Эллады произошел в связи
серьезными климатическими изменениями. На юге Балканского полуострова стало слишком
жарко. Те же причины заставили исчезнуть скифов – причерноморский кочевой народ,
растворившийся в лесостепи севернее своего привычного ареала. Греки не
сдвинулись с места, но войны и хозяйственные трудности ослабили их до полной
неспособности сопротивляться Риму.
Урок устойчивости спартанского государства учит нас
необходимости сохранения священных традиций и социальных перегородок, включая
учет специфики этнического. Спартанцы учат нас заботиться больше о духе нации,
чем о предметах роскоши, которые через века попадут в музеи. Но Спарта учит нас
и необходимости лидерства по отношению к соседним народам, если мы не хотим,
чтобы архаика рано или поздно утащила наш народ в небытие.
Сайт автора, 27.10.08