Журнал «Золотой Лев» № 165-166 - издание русской
консервативной мысли
А.Н. Привалов,
научный редактор журнала «Эксперт»
Обыкновенная
идиллия
О кризисе
профессионализма
Ингодинский районный суд Читы рассмотрел ходатайство
об условно-досрочном освобождении Михаила Ходорковского, бывшего хозяина
ЮКОСа. Заседания суда прошли в атмосфере либерализма, доселе
ни на одном процессе «дела ЮКОСа» не виданном: дошло до того,
что судья отказался выслушивать свидетелей со стороны прокурора!
Но в итоге прокурор, как обычно, оказался победителем: суд отклонил
ходатайство об УДО, Ходорковский продолжит отбывать назначенные ему восемь
лет. Адвокаты экс-олигарха намерены оспаривать это решение в следующих
инстанциях, хотя должны были бы знать, что оспорить его не удастся. Потому
что оно — законное.
Все представители защиты твердили одно и то же.
Как адвокат Шмидт месяц назад при подаче ходатайства заявил, что «для подачи
ходатайства об УДО от заключённого не требуется ни признания
вины, ни раскаяния», так на этом и стояли. Характеристики
Ходорковского, представленные из мест, где он отбывал наказание,
адвокат Терехова упрямо называла положительными: «Те черты личности,
на которые указывает администрация в описательной части характеристики,
они просто замечательные. Дай Бог каждому, чтобы его так охарактеризовали.
А вот вторая, результативная часть состоит из одного только
предложения: не раскаялся в содеянном
и на путь исправления не встал». Если бы адвокаты пели
такие песни одним журналистам, это бы ещё полбеды — те законов не знают
(увы, ни в одном СМИ я не видел критических комментариев).
Но эти же странные мысли они внушили и своему доверителю, чем дело
было загублено уже в самом начале слушания. Потому что характеристику
из тюрьмы ещё можно оспаривать, но если просящий об УДО сам
начинает свою речь такими словами: «Всех наверняка интересует, раскаиваюсь
ли я после без малого пяти лет, проведённых
в заключении. Раскаяние в грешных поступках является нормальным
состоянием человека, но каяться в преступлениях, которых
не было, я не могу», — то дальше можно
не слушать. Держал Ходорковский на прогулке руки за спиной или
не держал, грязная у него была крышка бачка для воды или чистая
— и вообще, есть у него нарушения дисциплины или нет, стало
с этой минуты абсолютно не важно. Потому что УДО уже накрылось.
Дело в том, что порядок обращения с ходатайством
об освобождении от отбывания наказания диктуется статьёй
175 Уголовно-исполнительного кодекса РФ. Цитирую первый же пункт этой
статьи: «В ходатайстве должны содержаться
сведения, свидетельствующие о том, что для дальнейшего исправления
осуждённый не нуждается в полном отбывании назначенного судом наказания,
поскольку в период отбывания наказания он <…> раскаялся
в совершённом деянии, а также могут содержаться иные сведения,
свидетельствующие об исправлении осуждённого» — (курсив, естественно, мой.
— А. П.). То есть рассказы о сколь угодно замечательных
человеческих качествах зэка для УДО по закону факультативны, свидетельство
о его раскаянии — строго обязательно. Поэтому даже если в ходе
слушаний у судьи сложилось твёрдое убеждение в абсолютной
невиновности и кристальной чистоте экс-олигарха, даже если судья очень
хотел освободить Ходорковского, он не имел права удовлетворить
ходатайство нераскаянного осуждённого. Точно такое же решение при данных
обстоятельствах неизбежно примут и во всех вышестоящих
инстанциях. Для юриста всё это — азы.
Тогда спросим себя, за каким чёртом адвокаты
Ходорковского так жёстко усадили своего доверителя в лужу. Мне
не приходит в голову никакого ответа, кроме одного:
непрофессионализм. Конечно, Ходорковский — не обычный зэк и дело
ЮКОСа — никак не рядовое дело, а потому и защита, по всей
видимости, должна работать не вполне стандартно. Но шансы использовать
в интересах клиента «особость» ситуации следует, очевидно, искать лишь
там, где у суда есть хоть какое-то пространство для манёвра,
а в законе — хоть тень диспозитивности. Рассчитывать, что
в громком деле суд пойдёт против императивной нормы закона,
— не знаю, как это и назвать. Даже если сам доверитель, строя
какую-то длинную комбинацию, настаивал на этой безумной тактике
ходатайства, профессиональный долг защитников состоял в том, чтобы разъяснить
клиенту неизбежные — ещё раз: не вероятные, а неизбежные
— последствия. Трудно поверить, что это было сделано, иначе Ходорковский
не допустил бы на заведомо проигранном суде прочувствованного
выступления матери. Но если такого качества защита у самого Ходорковского,
на какой уровень профессионализма могут с уверенностью рассчитывать
клиенты менее обеспеченные и не столь именитые?
Для полноты картины прикинем, в какие «длинные
комбинации» мог бы вписаться этот сданный без боя процесс. Одну гипотезу
я нашёл у правозащитницы Алексеевой: «Дело Ходорковского уже
в Страсбурге. Может быть, Европейский суд поторопится в связи с решением,
которое принял сегодня суд в Чите». Может, и поторопится. Только ведь
он не является высшей инстанцией для российских судов и на свободу никого
выпустить не сумеет. Ну, постановит он заплатить МБХ за моральный
вред — и что? Басманному суду станет очень стыдно? Так весь стыд,
на который он способен, он уже испытал в 2005 году.
Другую гипотезу мы с коллегами придумали сами: защита хочет, проиграв
по УДО во всех инстанциях, обратиться в Конституционный суд
за признанием антиконституционности самого требования о раскаянии (имея
в виду статью 51, разрешающую не свидетельствовать против самого
себя). Но судьба такого требования крайне сомнительна, да и МБХ
в таком случае оказывается не более чем жертвуемой пешкой… Нет, ничего, кроме непрофессионализма, с наблюдаемой
реальностью не согласуется.
Он ведь теперь в моде. Одно это слово описывает массу
явлений — и электрика, мрачно говорящего: «Хозяйка, за такие
деньги лучше нельзя»; и учителя математики, пасующего перед задачкой
из ЕГЭ; и ничего ещё не умеющего выпускника института,
требующего — и по кадровой безысходности получающего — «полторы-две
штуки». А наши пропагандисты? Первые кадры, дающие хоть какое-то представление
о трагедии в Цхинвали, стали появляться на наших каналах только
на третий день, а связного и внятного ролика нету,
кажется, и до сих пор.
Впрочем, мы все, конечно же, верим, что могут быть
указаны и примеры обратного.
О точке
бифуркации и выходе из неё
На календаре 29 августа. На столе передо мной лежат две
столичные газеты, датированные нынешним днём. У обеих на первой полосе
отчёт о прошедшем накануне в Душанбе саммите Шанхайской организации
сотрудничества. Название одной публикации — «ШОС поддержал Медведева»;
вводка начинается так: «Саммит ШОС принял вчера декларацию, в которой, в частности,
высказывается одобрение действиям России в Закавказье». Другая публикация
озаглавлена «Смежники подвели», и вводка начинается обратным утверждением:
«России не удалось добиться поддержки своих действий на Кавказе
со стороны участников вчерашнего саммита ШОС». Дальше обе газеты развивают
высказанные тезисы, каждая — свой. Первая прямо заявляет,
что «в нарастающем противостоянии с Западом Россия фактически
осталась одна», а вторая, не демонстрируя, правда, столь
же твёрдой убеждённости, склоняется всё-таки к противоположному выводу. Прелесть
ситуации умножается тем, что факты, приводимые в упомянутых заметках,
ни разу не впадают в прямые противоречия.
Конечно же, я это не к тому, что одна
из этих газет хороша, а другая плоха. И не к тому, что
какая-то из них (или обе) подгоняет факты под заранее заданный вывод.
Просто эти парные заметки показались мне на диво уместной иллюстрацией
к мысли, одолевающей меня чуть не с самого начала кавказских событий. Мысль вот какая: за эти дни
наговорено, наснято, написано столько всего, что уже любое не вполне безумное
утверждение (имеется в виду, из числа относящихся к конфликту), может
быть подтверждено — и подтверждено с приемлемой правдоподобностью
— некоторой подборкой из этих груд наснятого и написанного. Всё, что
для этого нужно, — десяток-другой часов шатаний по интернету, цепкая
память и некоторый навык к построению силлогизмов. Людей, всё это
имеющих, в рунете хватает, и наблюдать за их бесконечными дебатами есть
занятие хоть и бесполезное, но поучительное: переубедить оппонента, разумеется,
ни один из них не может, но разветвлённость аргументации — впечатляет.
Ведь как всё было? Почти сразу, как только началась
настоящая пальба, произошло предсказанное известной
поговоркой: первой пала правда. Потом явилась первая разоблачённая ложь — для
меня ею стали «якобы трупы» у горийской пятиэтажки, постановочные
фотографии агентства Reuters. Потом разоблачения и опровержения перестали
поспевать друг за другом. Ну а потом количество перешло в качество. Информации,
пусть не слишком изобилующей различимыми фактами, но чрезвычайно
шумной, хлынуло столько, что наступил описанный мной эффект: аргументов стало
хватать на всё, что угодно. Условный пример. Утверждать, что танки
58−й армии были в Южной Осетии с прошлого года, всё-таки,
вероятно, нельзя. Но если кто-нибудь заявляет, что они прошли Рокский
тоннель за час до того, как Саакашвили начал обстрел Цхинвали,
— одновременно с началом ударов — через час — через два
часа — и так далее, — то для любого такого случая откуда
ни возьмись является знаток, готовый высыпать
кучу ссылок, многосторонне доказывающих именно эту версию.
И ты веришь, что знаток честен: он явно убеждён в том, что
пишет, и знать не знает, где в его силлогизме дыры, — да и со стороны
его рассуждения порой кажутся здравыми. Но если всё можно доказывать
— и, в некотором смысле, доказать, — значит, лжи вообще нет. Значит, всё,
что угодно, — опять-таки в некотором смысле — есть правда.
В математике точки, вокруг которых творятся именно такие
чудеса, называют точками бифуркации. Случаются они исключительно
в разрывах непрерывности, что дополняет аналогию. Ведь у нас сейчас
— разрыв на разрыве. Окончательно ушло на слом всё, что
оставалось, например, от ялтинского мироустройства. Канул в прошлое
способ нашего существования в мире, начавшийся семнадцать лет назад
в Беловежье. Безвозвратно обанкротился добрый Фукуяма со своим
ложнопрославленным «концом истории»: бомбёжкой Цхинвали завершился недолгий,
но весёлый период, когда большие державы даже и не рычали почти
друг на друга, не говоря уже о вооружённом противостоянии.
Словом, бифуркация — ни черта не поймёшь; этакий
локальный конец света.
Но такие сумасшедшие периоды не тянутся долго.
Мы ещё не осознали, но наша точка бифуркации уже пройдена. Под
ногами уже новые непрерывные поверхности, но их ещё надо разглядеть.
Сейчас наблюдатели гадают, каким именно образом Запад решит наказывать Россию,
да только гадают они по старым картам, которых с восьмого
августа, почитай, что нет. Впрочем, возможно, и Запад выбирает путь
по тому же старью — они тоже ещё не приспособились.
Но им будет проще: мир гораздо резче изменился для нас, чем для них.
Поэтому хорошо бы нам поскорее начать разбираться,
куда мы попали. А для этого следует немедленно сбросить только что
описанный морок: всё доказывается всем, всё ложь и всё правда — и так
далее. Бифуркация кончилась, теперь надо будет отделять их друг
от друга.
Ближайшие недели могут что-то поменять, но пока
представляется очевидным, что в новых условиях станут невозможными весьма привычные нам вещи. Так, до августа мы могли себе
позволить, подобно нынешним интернетовским пикейным жилетам, одной стопкой
аргументов оправдывать необходимость противодействия увеличению военного
присутствия США вблизи наших границ, другой стопкой аргументов
— разумность и выгодность размещения десятков казённых миллиардов
в американских бумагах. Впредь такое скорее всего
не пройдёт. Раньше мы позволяли себе одними доводами объяснять срочную
необходимость модернизации промышленности и армии, а другими
— всемерную откачку денег из экономики и из страны: часть
дефицита инвестиций восполнял приток иностранного капитала. Далее
и с этим двоемыслием, по-видимому, придётся кончать. До сих пор
мы как-то ухитрялись параллельно оправдывать как жёсткую налоговую
и кредитную политику, так и обоснованность надежд на быстрое развитие
инновационной экономики. С этим, боюсь, тоже придётся завязывать.
Разумеется, никто не поручится, что решения
по всем такого рода альтернативам будут приняты по моему — или
по вашему вкусу. Но одно можно сказать наверняка: решения придётся
принять внятные — и никаким двум газетам не удастся одновременно
истолковать их полярным образом.
О трактовках
понятия «рейдерство»
Премьер Путин проводил в Астрахани совещание
по подготовке к празднованию 450−летия города. Рассказывая
о ходе модернизации местного аэропорта, министр транспорта
Левитин сказал, что есть проблемы с акционерами: «Сорока девятью
процентами владеет никому не понятный миноритарий».
Премьер переспросил: «Как никому не понятный?
У нас, что, нет структур, которые могут с ним разобраться?»
В беседу вступил губернатор Жилкин: «С ним уже разобрались,
он находится в местах лишения свободы», — и прибавил, что
в течение 10–15 дней будет завершён процесс передачи 49% акций аэропорта
другому инвестору, но требуется согласие сидящего миноритария продать
пакет. «Что, нужно ждать, пока он выйдет?» — спросил премьер. Губернатор
ответил, что миноритарий «уже согласился продать». Разговор попал на ленты
информагентств, в передачи федеральных телеканалов, в газеты. И,
насколько мне известно, ни одна из пресс-служб даже
и не попыталась что-то разъяснить, уточнить — как-то
смикшировать явную скандальность сказанного.
Не знаю, впрочем, в какой степени её можно было
смикшировать. Раскопанного, например, «Ведомостями» (неведомый миноритарий
— бывший председатель совета директоров аэропорта, с 2004 года
находится под следствием: по версии прокуратуры, мошеннически захватил
часть имущества аэропорта) для этого недостаточно. В новостях федеральных
телеканалов страна увидела, как спокойно губернатор — при министре,
курирующем отрасль! при премьере! — рассказывает об использовании
одного из самых жёстких рейдерских приёмов: человека посадили
— человек согласился продать свои активы. Будь этот человек хоть
мошенником столетия, приём не становится законнее. Тут надо или спешно
«досказывать» историю до минимальной удобоваримости (ну, не знаю,
— что-нибудь вроде того, что обвинённый стремится смягчить свою участь
возмещением ущерба и для этого продаёт пакет…
хотя — кому? за сколько?), или уж прямо говорить, что при чиновничьем
капитализме так можно и даже нужно. Что-де рейдерство перестаёт быть
таковым, если совершается «представителями народа, по воле народа
и для народа»; что сами понимаете, какие нынче времена, — и так
далее. А что при этом бизнес чуток кошмарится — тут
уж ничего не попишешь. Придётся потерпеть…
Очевидно, что власть должна исключить из своего
арсенала рейдерские приёмы, но этого мало — она должна высказаться
и по рейдерским подвигам отдельных своих слуг. Ей нужно высказываться
о рейдерстве как можно быстрее и разборчивее, потому что это слово
стало неподвижной идеей для огромного количества людей. Обратите
внимание, за последнее время не было ни одной громкой
новости из жизни русского бизнеса, про которую люди тут
же не сказали бы с уверенностью: как всегда, рейдерство!
Во многих случаях так оно и есть, но если и не так
— поди разубеди. Вот только что прошла новость:
некий знаменитый аэроклуб отбирают за долг в 180 тысяч рублей.
Первый же комментарий: рейдерство! — хотя тут, по-моему, рейдерством
и не пахнет, скорее уж незаконная приватизация. То есть
даже там, где бизнесу (не поручусь, что совсем частному) что-то идёт
в руки, это воспринимается публикой исключительно как отъём, причём
проводимый государством. Сказать, что весь бизнес «как осины лист дрожит», было
бы, пожалуй, преувеличением, но едва ли чрезмерным. А при такой дрожи — какая уж там модернизация.
Привычка к этому страху настолько устоялась, что становится похоже: общество — или, во всяком случае,
известная его часть — уже не станет спорить, если ему серьёзным
голосом скажут, что и по части рейдерства государевым людям позволено
больше, чем прочим. На эту мысль наводит, например, только что появившийся
доклад Национального антикоррупционного комитета «Предложения по повышению
эффективности борьбы с рейдерством». В этом докладе многое сказано
очень правильно. Что «белого рейдерства» не бывает, поскольку квалифицирующим
признаком рейдерства является нарушение закона хотя бы на некоторых
этапах присвоения чужой собственности. Что рейдеры, как правило,
не работают без помощи коррумпированных чиновников. (Напомню, что
мы в «Эксперте» полагаем, что не «как правило», а никогда
— см. «Рассуждение о рейдерстве по методе барона Кювье»
[1], №18 за 2007 год.) Что
расследовать рейдерство чрезвычайно трудно — как из-за сложности и многосоставности
преступного деяния, так и из-за «вероятной коррупционности инстанций, в которые
может обратиться потерпевшая сторона». Словом, масса разумных слов — но посмотрите,
каковы предложения.
Авторы (среди которых есть весьма уважаемые люди)
предлагают пополнить Уголовный кодекс новой статьёй «Рейдерство». Начать
её предлагается так: «1. Рейдерство, то есть действия с целью
придания правомерного вида противоправному (посредством противоправных методов)
переходу в свою пользу или в пользу третьих лиц права собственности»…
Таким образом, рейдерством оказывается, по мысли авторов доклада,
не сам грабёж, а лицемерие вокруг грабежа. Идея очень странная,
но больше удивляет даже не она. Читаем дальше. За рейдерство
(в этой трактовке) пункт 1 сулит от пяти до восьми лет — возможно,
со штрафом. Пункт 2 сулит чуточку большее наказание за «то
же действие, совершённое при содействии лица, занимающего государственную
должность РФ … а равно государственного
или муниципального служащего». Понимаете? Если вы совершите рейд без
помощи чиновника, вас накажут. Если в сговоре с чиновником,
то чуть больше накажут — опять же вас; не чиновника же! Нет,
пункт 3 предлагает карать за рейдерство и чиновника, причём
тяжелее, чем вольного грабителя (8–12 лет), но вспомним за что:
за лицемерие. То есть надо доказать, что чиновник налоговой инспекции,
например, знал, что подпись гендиректора на заявке об изменении
юридического адреса фирмы — фальшивая. Так он же не знал
— как вы смеете сомневаться?
Коротко говоря, даже специалисты НАК, очевидно
не любящие рейдерства и работающие, чтобы повысить эффективность
борьбы с ним, в сущности, готовы согласиться, чтобы
за рейдерство карали наёмников, заведомо находящихся на крючке
у государевых людей (опять-таки см. «Рассуждение…» [2]),
а самих этих людей — не трогали. Ход мысли, на наш взгляд,
нимало неперспективный.
«Эксперт», 25.08.08; 1.09. 2008; 8.09.08