Журнал «Золотой Лев» № 159-160 - издание русской
консервативной мысли
М.В. Малютин
Левые и социализм
ХХI века: итог и остаток[1]
Текст подготовлен в рамках работы клуба "Образ
будущего".
Это не монография и даже еще не статья – а развернутая
версия доклада, который я начал готовить месяц назад как своего рода
«апрельские тезисы» для первого заседания клуба «Образ будущего». Поэтому
строгой логики изложения в тексте нет, он и так «распух» намного больше того,
что планировалось в апреле. Каждый тезис нуждается в «шлифовке» и «доводке до
рабочего состояния». Однако для первоначального ознакомления дюжины думающих
людей, с которыми я знаком и общаюсь второй десяток лет, материал готов «в первом
приближении». Тут прежде всего предпринята попытка самокритики, или как
говорили «основоположники», сведения счетов «со своей марксистко-ленинской
совестью» Поэтому просьба ко всем читателям отнестись к данной версии
«левосоциалистической автохирургии» - по сути. А не по форме, еще явно несовершенной.
Дело в том, что в середине 90-х годов я опубликовал в журнале «Альтернативы»
большую статью «ХХ век: опыт стратегического поражения левых в России и мире».
Там уже делался вывод, что адаптироваться к ситуации реального и теоретического
краха «учения об исторической миссии рабочего класса» в конце прошлого столетия
не смогли не только коммунисты (и другие революционные левые марксистского толка),
но и все пытавшиеся 150 лет конкурировать с ними «другие социалисты» и «другие
левые». Никакой реакции «по сути сказанного» не было ни тогда, ни после моей
публикации в «Крахе доллара», где кризис мирового рынка и распад «единого
центра принятия решений» мировым капиталом - рассматривались как необходимая
предпосылка для возрождения успешных левых и национально-освободительных
движений в России и мире. Может быть, «ситуация дозрела» и эта попытка
публичного изложения «русской новой левой версии» - впервые вызовет хоть
какой-то микрорезонанс среди левых интеллектуалов!?
За минувшие с тех пор 12 лет в некоторых отношениях старый
тезис о «крахе исторической миссии» надо доразвить и усилить: эпоха бурного
роста глобального капитализма «вширь» (за счет включения ресурсов СССР +
восточной Европы и превращения Китая в «мастерскую мирового ширпотреба») и
«вглубь» (так называемая «новая виртуальная экономика») - сменилась очевидным
системным кризисом. Более того, возникшее противоречие можно сформулировать еще
более жестко: объективные условия для ликвидации модели реально достигнувшего
(в классической терминологии К.Маркса) стадии «всемирности + универсальности»
глобального капитализма впервые можно считать «в общем и целом» созревшими.
«Вширь» еще по мелочам (в некоторых секторах и странах) еще развиваться по
инерции можно, «вглубь» - уже некуда! Однако в мире сегодня полностью
отсутствует «субъективный фактор» создания более прогрессивного «пост-капиталистического
общества». В результате чего становится вполне возможен «глобальный откат» от в
целом «сытого и мирного» позднего капитализма последних 60 лет – к эпохе самых
свирепых новых империалистических войн за «предел мира», только в «декорациях
ХХI века», для которого характерна пресловутая ситуация «столкновения
цивилизаций». «Стабилизецкая» Россия времен медвепутина опять оказывается в
этой ситуации начала глобального кризиса одним из наиболее «слабых звеньев»
мировой системы, как бы не хорохорилась правящая верхушка.
«Виртуальная экономика» (в ее электронных, технотронных и
т.п. формах), до поры снимавшая с конца 70-х годов ХХ века многочисленные
противоречия перенакопления мирового капитала - «сдувается» с начала ХХI века
как глобальный мыльный пузырь. В России она сегодня развивается по инерции, в
силу очень большого исходного отставания от мирового уровня, но «нанотехнологии
по-русски» смотрятся смехотворно, как жалкий пиар эпохи «лилиПутина»... Пришел
черед (прежде всего в США и ЕЭС) для «сдувания» и других «финансовых пирамид» -
кредитной, недвижимости... Однако, самое главное, пожалуй, заключается в том,
что не только с точки зрения логики капиталистического самовозврастания прибыли
– нет смысла в запуске нового «большого технологического цикла» обновления
основного капитала. Просто больше НЕ ВИДНО НИКАКИХ ВНЯТНЫХ ЦЕЛЕЙ ДАЛЬНЕЙШЕГО
НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА КАК ТАКОВОГО. Если не рассматривать разного рода
«глобальные потепления» и прочую экзотику, на которые современное человечество
вряд ли может всерьез влиять. Разумеется, научно-техническому прогрессу есть
еще много куда развиваться, однако для этого нужна новая система стимулов –
которая, возможно, возникнет в посткризисную эпоху - ХХI (иначе неизбежен
демонтаж всей модели, как она сложилась со второй половины ХIХ века).
С другой стороны, еще раз хотел бы подчеркнуть, что в мире
ПОЛНОСТЬЮ ОТСУТСТВУЮТ ЛЮБЫЕ СУБЪЕКТЫ, ПРЕДЛАГАЮЩИЕ ПОЗИТИВНУЮ АЛЬТЕРНАТИВУ
либеральному глобальному «капитализму эпохи массового потребления».
Альтерглобализм (как и «новые левые» 40 лет назад), при всем моем личном
уважении ко многим из них как оригинальным теоретикам и успешным практикам
«малых дел», на роль сколько-нибудь «серьезной альтернативы» капитализму как
«миросистеме» просто «не тянут». С крахом СССР (и большинства мировых
компартий), стагнацией социал-демократии (и превращением ее в форму
социал-либерализма, полностью оказавшуюся реально от самого слова «социализм» с
собственным Образом Будущего) и интеграцией Китая в мировой рынок (тамошний
«социализм», очевидно, является эксплуататорским обществом, не являющимся позитивной
альтернативой капитализму даже «тайваньского и сингапурского разлива»)
альтерглобализм как феномен кризиса «позднего капитализма» оказался в роли
героя частушки: «Первый парень на деревне – а в деревне один дом!». Мне уже
приходилось говорить, что это глобальное протестное движение очень напоминает
«неформалов» 80-х годов (времен ранней перестройки). Пока она еще не стала
реальной Катастройкой сначала для СССР, а потом и России.
Мы тогда делали что могли, занимаясь самореализацией
(индивидуальной и групповой), а потом «тектонический сдвиг» Истории прошел мимо
нас. Сегодня мне представляется (во всяком случае, с точки зрения тех примерно
полутора миллиардов людей, которые после 1945 года два-три поколения подряд
нормально живут в условиях городского индустриального общества - и уже
привыкли, что «завтра будет немного лучше, чем было вчера»), что
альтерглобализм – забава для небольших «активных меньшинств», не имеющих серьезного
отношения к актуальным проблемам жизни большинства наемных работников мира.
Которым сегодня кажется (как нам в СССР 80-х), что голод, массовые репрессии и
большая война в собственной стране – это участь других, менее счастливых стран
и народов (или нашего «необратимо ушедшего прошлого»). Последнее «большое
пополнение» современного Мирового индустриального города, работающего на мировой
рынок произошло после 1976 года – примерно 300 миллионов китайцев, около 150
млн. индийцев, 30 млн. бразильцев и т.п. Современный город с соответствующими
стандартами образа жизни и потребления во всех этих странах (а также в менее
крупных, но структурно сходных по уровню развития) Пакистане, Мексике, Иране,
Турции, Корее, Таиланде, Тайване стал расширенно воспроизводящейся новой
реальностью с тех же 70-х годов прошлого века. Другое дело, что индустриальный
город там, кроме Кореи, Тайваня и Сингапура - меньшинство населения. В отличие
от России, где деревня исчезла как демографическая реальность: кроме «островков»
на юге (преимущественно нерусских по населению).
«Исламскую альтернативу» - в контексте возможной ПОЗИТИВНОЙ
АЛЬТЕРНАТИВЫ либеральному глобальному «капитализму эпохи массового потребления»
- для русского и любого другого современного горожанина Европы и мира,
разумеется, всерьез рассматривать в здравом уме, твердой памяти и трезвом виде
невозможно. Хотя исламская революция в Иране 70-х - действительно, была одной
из наиболее массовых по степени участия простого народа (и потому кровавых)
революций ХХ века, а возникший режим стал ничуть не менее прочным, чем сталинский
СССР или маоистский Китай. Хотя реально современный Иран никогда не «заигрывал»
с социализмом и Образом Будущего, а возврат к «идеалам раннего ислама» реально
больше похож (по степени национально-религиозной консолидации «богоизбранного
народа») на третий Райх. Только «вничью» закончивший свою региональную Большую
Войну - и прошедший свою успешную «либерализацию» после смерти
фюрера-основателя. Однако почти 20 лет «холодного мира» страна «победившей
исламской революции» живет в условиях непрерывной и вполне реальной угрозы
внешней агрессии США и Израиля. В отличие от СССР, для которого с середины 20-х
до второй половины 30-х (и окончательно с середины 60-х) - «нападение врага»
было полностью мифическим. Для КНР же «внешняя угроза» мифической была всегда,
а служившая руководством к действию почти 20 лет программа Мао «не бояться
трудностей, не бояться смерти, готовиться к голоду и большой термоядерной войне
была, по сути, местной великодержавной карикатурой на сталинизм, которая в
условиях «мира» угробила больше народу, чем СССР в Отечественную войну...
Подавляющее же большинство исламских стран начала ХХI века, в отличие от Ирана
и Ирака - «рубежа индустриального города» как доминирующего жизненного уклада
большинства своего населения так и не взяли. А потому в контексте данного материала
«о перспективах посткапиталистического общества» не могут рассматриваться
вообще.
Так или иначе, научно-технической прогресс, гонимый
принципом максимального возрастания прибыли (в полном соответствии с моделью,
впервые сформулированной Марксом еще в 1857-58 годах), «догнал» систему
мирового капитала уже не до логически возможного, а до фактически достижимого
ого предела. Однако внутри «буржуазной модели» прогреса никаких серьезных антикапиталистических
сил давно нет – поскольку наемный труд в его развитых формах «интегрирован в
систему» (это стало ясно еще с рубежа 50-60 годов), а никаких иных «сил
освобождения» так и не возникло. Г.Маркузе, Ч.Миллс, А. Горц сформулировали
данную «проблему новых левых» в ситуации «прощай, пролетариат!» еще полвека назад.
Сегодня стало ОКОНЧАТЕЛЬНО ясно, что левая интеллигенция самого разного толка
давно представляет исключительно саму себя, а у любых «социалистических
преобразований» в развитых странах отсутствует заинтересованный в них МАССОВЫЙ
субъект (если речь не идет об общинах разного толка или «сетевых общностях»,
обреченных на локальность). Вполне вероятный сегодня крах либерального
глобального капитализма резко усиливает угрозу отката к агрессивному империализму
первой половины ХХ века, а также к различным формам докапиталистического
варварства даже в самых развитых странах мира. Впрочем, Маркузе (и другие «старшие
франкфуртцы»), бежавшие в свое время от Гитлера в США, неоднократно писали о
перспективе подобной глобальной угрозы в последние годы своей жизни...
Если рабочий класс в развитых странах мира во второй
половине ХIХ века и самом начале ХХ века был небольшим пассионарным
меньшинством и «поднимающейся силой» в Европе, США и России, то в первой трети
ХХ века он успешно «встраивается» как стержневой элемент в различные формы
возникающего «социального государства». Причем успешное руководство этим
процессом со стороны социал-демократии было редким исключением (Австрия как
«обломок империи», Швеция и несколько еще более мелких стран Скандинавии). А
диапазон проводимых социальных реформ простирался от Нового курса до Третьего
Райха (в СССР социальное государство возникло как побочный продукт
«индустриальной революции сверху» в 30-50 годы). В Великобритании лейбористы
впервые начали учиться управлять «социальным государством» только после второй
мировой войны, СДПГ на 12 лет пришла (в коалиции социал-либералами) к власти на
12 лет в 1970 году, во Франции социалисты вообще победили только в
В бурной биографии великого революционера Троцкого мне
непонятнее всего его странная пассивность в период летнего похода на Варшаву в
1920 году (на фоне бестолковой суеты Ленина и К, войсками никогда не
командовавшими). Стоило «свернуть» сразу на Кенигсберг (вместо марша к Данцигу
вдоль границы Германии, который привел эту группу войск Красной Армии в лучшем
случае в польский плен), как оказаться в Берлине можно было через неделю -
просто сев на поезд, причем во главе колонн немецких добровольцев, ненавидящих
Версаль. Однако ни зимой 1918-1919 годов, ни летом 1920 года руководство
советской России палец о палец не ударило реально, чтобы пробить в Германию
«красный коридор» (как и почему это произошло, вопреки позднейшей мифологии о
«разжигании мировой революции» – отдельная и сложная тема). Сталин осени 1923
года, действительно, похоже - просто не хотел оказаться во главе «отсталой в
советском и социалистическом смысле стране» после победы красных в Германии (о
чем Ленин писал в «Пролетарской революции и ренегате Каутском» еще осенью 1918
года). Пусть тогда уже – «революции», явно «импортированной» из Москвы
Коминтерном, поскольку немецкий рабочий класс за 5 лет устал и был все более
пассивен. Сталин тогда явно боялся утратить свой еще минимальный контроль над
РКП и Красной Армией. Однако Ленину-Троцкому (особенно после гибели
Либкнехта-Люксембург в январе 1919 года) утрата гегемонии в мировой революции
не грозила никак...
Похоже, они оба - были прежде всего свято уверены, что
мировой капитализм уже надолго не может стабилизироваться, а потому любые
национальные разгромы революций и военные неудачи Красной Армии обратимы (как
действительно раз за разом получалась в России в ходе гражданской войны). На
деле эта непобедимость Красного Октября имела совсем другую природу (Ленин
прикоснулся к пониманию сути этой проблемы, когда в 1919 году прямо говорил,
что если бы нам кто в Смольном сказал, что «даю прогноз на 2 года» -
продержимся без мировой революции, победим интервенцию и всю внутреннюю
контрреволюцию, то мы бы в ответ такому предсказателю сказали: «Надо же в
фантазиях и меру знать!»). Ленин прямо тогда сказал, что случившееся Чудо (с
точки зрения классической теории социализма) – к марксисткому социализму
действительно не имело никакого отношения. Красные победили белых и «прочих»
претендентов на власть благодаря исторической привычке к «централизации,
дисциплине и неслыханному самопожертвованию» русского народа центра России – то
есть крестьянства, поддержавшего русскую рабочую революцию (в отличие от
западного рабочего, которому это «полагалось по теории») по совсем иным
мотивам. Выяснилось, что «вообще без власти» в России ХХ века никому долго не
прожить, а красная власть в общегосударственных масштабах все-таки оказалась
сильнее всех прочих, пойдя крестьянину на временные уступки...
Ключевая проблема для классического марксизма (и ленинизма)
заключалась в том, что хотя в ситуации военного поражения в Германии (Австрии с
Венгрией) 1918-19 годов власть действительно «сама свалилась» в руки рабочего
класса и различных группировок социал-демократии, стихийно создавших Советы по
образцу России, строить новое социалистическое общество рабочий класс этих
стран не захотел сам. Именно в этом, а не в пресловутом предательстве «правой
социал-демократии» или интервенции Антанты (как в Венгрии) была глубинная
причина поражения революции в центральной Европе. У себя САМИМ «сделать как в
России» (а потом как в сталинском СССР) большинство германского рабочего класса
реально не захотело НИ РАЗУ – без штыков Красной Армии, как после 1945 года. А
вот Третий Райх и национал-социализм как немецкую версию «социального
государства» до 1944 года большинство германского рабочего класса пассивно (а
рабочая молодежь, в среде которой тоже «воспитывали нового человека» - даже
активно) поддержало национал-социалистов, отчаянно сражаясь в войне до конца; в
плен сами сдавались в большинстве люди с опытом поражения 1918 года. Впрочем,
строить новое общество остатки рабочего класса России тоже не имели к концу
гражданской войны ни хотения, ни малейшего творческого потенциала, но
большевики уже об этом никого не спрашивали. В 1921 году Ленин и Троцкий
прекрасно понимали, как проголосуют уцелевшие рабочие Питера и Москвы в случае
реализации лозунга Кронштадта о «свободных перевыборах Советов» (не говоря уж о
крестьянах России), так что свой личный горький конец они и «старые большевики»,
коллективно решившие – «умрем, но власти никому не отладим!», по большому счету
заслужили подобным выбором. Причем большинство РОССИЙСКИХ пролетарских
революционеров в позорных муках вынужденных признаний в мифических «преступлениях»
погибло от рук той самой Красной Мегамашины в лице «единой фабрики», которую
они ценой таких жертв пытались «строить по научной теории»...
В Финляндии-1917 и в Венгрии-1919 рабочие на короткий срок
смогли взять власть только потому, что попытались реализовать на свой лад
многовековую мечту мелких угро-финских народов Европы о национальной
независимости; другое дело, что даже без интервенции взрыв внутренней
гражданской войны делал сохранение левых социал-демократов у власти без прямой
поддержки из советской России крайне проблематичным. Вполне очевидным является
то обстоятельство, что большевики победили «белых» и «розовых» в силу ненависти
основной массы крестьян в шинелях к дворянско-буржуазному «европеизированному
городу» как к враждебной и чуждой им со времен Петра цивилизации и культуре. А
также - выступив в парадоксальной для интернационалистов роли Силы, отстоявшей
национальную независимость (и даже Империю), что понял уже в 1921 году
национально мыслящий имперец В.Шульгин. Так или иначе, с глобального кризиса
1917-23 гг. рабочий класс нигде в мире не только не пытался «брать власть»
(тогда она кое-где на него свалилась в ситуации «краха империй»), но и вообще
не выступал в роли самостоятельного исторического субъекта глобального
масштаба. В национальных масштабах он боролся только за «свою долю» в социальном
государстве, его мифическая «революционность», «историческая миссия», тезис
«пролетарии не имеют отечества» - находились во все более вопиющем противоречии
с реальностью (особенно капитализма развитых стран с середины 50-х годов
прошлого века).
До поры можно было всерьез еще думать, что новый мировой
кризис, мировая война и мировая революция «встряхнут пролетариат» развитых
стран и вернут ему «революционность» с «исторической миссией». Когда на рубеже
60-70 годов я впервые в жизни сам прочитал Маркса, Энгельса и Ленина, то после
1968 года во Франции можно было еще на что-то надеяться. Однако 50 лет
несбывшихся пророчеств «основоположников» после 1917 года и 120 лет после 1848
года наводили думающего русского мальчишку на мысль, что «а может, в
консерватории что-то не то и не так?», говоря известными словами Жванецкого. Лукач
на самом деле еще в «Истории и классовом сознании» в начале 20-х годов ХХ века
исчерпывающе показал на уровне мировой классической философии, что существуют
как минимум три уровня бытия и сознания рабочего класса: профессиональное
(частичное и специализированное как у «придатка машины» - в сфере производительных
сил), тред-юнионистское (в сфере производственных отношений) – и «подлинно
революционное», возникающее при капитализме только «по ту сторону» всего материального
производства, в сфере классовой борьбы - только и создающее возможность для
взятия власти и «построения общества без отчуждения». Маркс в 40-50 годах ХIХ
века мог всерьез еще надеяться, что машинное производство (полностью разрушив
старую, ручную квалификацию ремесленника и работника мануфактуры) – частичного
квалифицированного рабочего на собственной машинной основе не создаст. Тем
более, что уже на базе паровой техники, без всякого электричества тогда
возникли первые примеры автоматизированной фабрики (причем не только по
производству муки или цемента, но и даже ткацких) как адекватной для развитого
капитала технологической основы. «Мираж автоматизации» потом еще возникал
неоднократно в ХХ веке...
С открытием «товара рабочая сила» в принципе было уже ясно,
что «обратное отношение» необходимого и прибавочного труда, зарплаты и прибыли
– действительно на рынке только применительно к простому неквалифицированному
труду (как и «закон абсолютного обнищания рабочего класса»). В рукописном наследии
Маркса рубежа 50-60 годов вывод, что применительно к квалифицированному труду
вполне возможен одновременный рост доли необходимого и прибавочного труда,
зарплаты и прибыли, уже был сделан. Однако без всяких серьезных исследований
производительных сил ХIХ в. предполагалось, что это исключение из общей тенденции
развития научно-технического прогресса при капитализме. Вообще вывод об «исторической
миссии» рабочего класса был первоначально (в 1844-45 годах) сделан чисто
общефилософским путем: Маркс и Энгельс нашли в самой Истории то массовое Ничто
(человека, неизбежно сводимого рынком и научно-техническим прогрессом к
абстракции «простой рабочей силы»), которое может стать Всем - универсальной и
всесторонне развитой личностью в рамках коммунистической ассоциации. Капитализм
своим саморазвитием создает бесконечно много прибавочного продукта и свободного
времени, однако в силу стихийности развития это порождает с неизбежностью
кризисы перепроизводства, безработицу и революции: поэтому его гибель и победа
мировой революции пролетариата одинаково неизбежны (как говорилось в «Манифесте
коммунистической партии»).
Вообще очень похоже, что своего рукописного наследия («Парижских
рукописей» 1844 года, «Святого семейства» и «Немецкой идеологии»), где прямо
говорилось не только об уничтожении «отчужденного труда», но и об уничтожении
труда как такового – в принципе неизбежно отчужденной формы деятельности, даже
с ликвидацией капитализма и рынка, Маркс и Энгельс чем дальше, тем больше
стеснялись. Для них лично эти идеи по-прежнему обладали достоинством
«внутреннего совершенства» (и интуитивной достоверности с точки зрения «ядра»
их общей концепции революционного переустройства мира «отчуждения»). Однако о
«внешним оправдании» подобных прогнозов при тогдашнем уровне развития
производительных сил всерьез не могло быть и речи. Говорить о превращении в
ближайшем будущем пролетариата, неизбежно сводимого тогдашним «диким рынком» и
ранним научно-техническим прогрессом к абстракции «простой рабочей силы», в
массу универсально и всесторонне развитых личностей – действительно означало бы
считать «пролетариев Богами», как ехидно ответил кто-то «основоположникам» в
самых первых спорах 40-х про «историческую миссию рабочего класса». Самое
главное – подобный мессианский подход вызывал сильное раздражение и непонимание
у реальных рабочих лидеров той эпохи. Поэтому его пришлось заметно
«приглушить», в то же время не отказываясь от явно не оправдавшийся выводов
«общего порядка» - в работах великих теоретиков (и неудачливых практиков)
научного коммунизма зрелого и позднего периода их деятельности.
В 70-е годы, всерьез изучая рукописное наследие Маркса и
Энгельса, я был потрясен тем, что не то что ни одной работы, но и ни одной
страницы, посвященной серьезному изучению «противоречия Лукача» применительно к
пролетариату – там не обнаружил. Так или и иначе, в разных работах
основоположников фиксировались три уровня бытия и сознания рабочего класса:
профессиональное (частичное и специализированное как у «придатка машины» - в
сфере производительных сил), тред-юнионистское (в сфере производственных отношений)
– и «подлинно революционное», возникающее при капитализме только «по ту
сторону» всего материального производства, в сфере классовой борьбы за власть.
Когда в 1859 году был сформулирован «план 6 книг», где «Капитал» был первой
четвертью первой книги - Марксом планировалось еще написание книги «Наемный
труд», где, видимо, и предполагалось разобраться всерьез с самодвижением профессионального
бытия и сознания пролетариата, а также его экономической борьбы - как
относительно независимой от самодвижения капитала «переменной». Предполагалось
одновременно и написание тома «Мировой рынок и кризисы», где неизбежно пришлось
бы дать более научную и реалистическую версию капитализма (строя, который
создает бесконечно много прибавочного продукта и свободного времени, однако в
силу стихийности развития это порождает с неизбежностью кризисы
перепроизводства, безработицу и революции поэтому его гибель и победа мировой
революции пролетариата одинаково неизбежны), чем это было сделано в «Манифесте
коммунистической партии».
Не видеть и не чувствовать всего этого комплекса проблем –
Маркс, на мой взгляд, просто не мог (особенно как ученый). Однако вместо
сосредоточения основного внимания на этих «трудных вопросах» теории и практики
подлинно научного обоснования «исторической миссии пролетариата» - он занялся
весь последний период своих теоретических усилий логическим и лексическим
«сведением концов с концами» в «Капитале» на базе «товара как клеточки». Гениальные
по прогнозной силе лондонские рукописи 1857-58 года заканчиваются ключевой для
будущего трагикомического развития марксизма фразой: «подлинный предмет
исследования - не стоимость и прибавочная стоимость, а товар». Лично для меня
научное развитие учения как целого на этом и закончилось: на базе моделей
1857-58 годов удалось дать и гениальную структурную модель «форм,
предшествующих капиталистическому производству» - и предсказать последствия
развития научно-технического прогресса при капитализме на 100-150 лет вперед,
однако фактически работа над этими темами была прекращена. А вот пресловутый
«товар рабочая сила», которому поздний Маркс отдал столько квазинаучных усилий,
никаких новых выводов для понимания любого из уровней сознания и бытия рабочего
класса не привнес (в сравнении с 40-50 годами, когда продавался на рынке
«отчужденный труд», а не новооткрытый «товар рабочая сила»). Том «Наемный
труд», на мой взгляд, не был написан потому (и вообще подробное изучение
проблем бытия и сознания рабочего класса оказались в «слепом пятне» учения научного
социализма зрелого и позднего периода), что любая серьезная научная работа над
данной темой неизбежно и быстро разрушала миф об «исторической миссии
пролетариата». В самом лучшем случае зрелость материальных предпосылок
капитализма для создания основ коммунистического производства и распределения
отодвигалась в отдаленное будущее. В «Анти-Дюринге», реально последней
совместной работе Маркса-Энгельса, «концы с концами» по проблеме зрелости
капитализма для революции и «исторической миссии пролетариата» сведены очень
слабо (почему в СССР даже на комментирование третьей части работы про
«социализм» было наложено негласное «табу»). Уж как-то совсем это было «не
похоже» на наш реальный социализм...
Вообще абсолютно несерьезные истерики Маркса-Энгельса
против Прудона и Дюринга (и рыночного социализма в целом) как будто написаны
совсем другими людьми, чем «Капитал» или «Происхождение семьи, частной
собственности и государства». Очень трудная теоретическая и практическая
проблема «социализм и рынок» по сути «отвергалась с порога» даже на уровне ее
серьезной постановки. Какое-то внутреннее «табу», полное нежелание по сути изучать
тему квалифицированного рабочего при капитализме (как с
ремесленно-мануфактурным «прошлым», так и квалифицированного фабричного
рабочего), на мой взгляд, тоже свидетельствует о сознательной несамокритичности
и полной ненаучности классического марксизма по теме «исторической миссии
пролетариата». Его философских и идеологических «родимых пятнах» - тут (в
отличие от значительной части политэкономии капитализма) никакого «перехода
научного социализма от утопии к науке» явно не произошло. Явно не оправдался и
другой фундаментальный мировоззренческий прогноз этого же последнего периода –
о «самоликвидации философии» как самостоятельной формы общественного сознания
(от нее оставались бы в научном статусе только диалектика и формальная логика).
Замены философии качественно новым «синтетическим мировоззрением» научного
социализма (материалистическое понимание истории было для Маркса и Энгельса
новой«наукой среди других наук») – не произошло, как фактически показал своей
дальнейшей философской работой уже Плеханов. А за ним и Ленин в «Материализме и
эмпириокритицизме»: он и Плеханов четко показали связь общефилософского материализма
– с историческим (по крайней мере, у поздних Маркса и Энгельса, в рукописном наследии
много было иначе)... В итоге «советский марксизм» 30-50 годов, с блеском
проанализированный Маркузе, стал синтезом метафизики и идеализма в «теории», а
на практике – «служанкой красного богословия» (в лице очередного постановления
ЦК или Политбюро).
Как продемонстрировал в своих работах А.Шубин, реально
только квалифицированный рабочий с ремесленно-мануфактурным «прошлым» («по
жизни» ориентировавшийся на Прудона, а потом Бакунина) был революционен и
склонен к самоуправлению и на производстве, и по месту жительства; такой
рабочий преобладал тогда во Франции и концентрировался в Париже до разгрома
Коммуны. Тред-юнионистски настроенный реформист Великобритании, который опирался
в своей успешной борьбе на квалифицированного фабричного рабочего, был объявлен
в зрелых и поздних работах «исключением из правила» (поскольку подкупался
буржуазией за счет монополии Англии на мировом рынке ). Отсюда и выросло
нежелание «классиков» всерьез и принципиально рассматривать «тенденцию
Бернштейна» применительно к «исторической миссии пролетариата» - выросшую
именно на примере анализа ситуации в Англии, которая с конца ХIХ века стала
доминирующей для рабочего класса развитых стран мира. Истерическая полемика
против Лассаля и его концепции «социального государства» (тут тот был гениален
как практик в своем прогнозе) тоже принадлежит к числу «больных» тем.
Возможности «государственного социализма» еще при капитализме тоже
полусознательно оказались в «слепом пятне» учения научного социализма о рабочем
классе. Маркс и Энгельс при этом блестяще разоблачали чужие глупости (попытки
Прудона создать рыночный социализм без необходимого предварительного
революционного разрушения буржуазного государства и реально сложившейся монополии
капиталистической собственности на средства производства в индустриальном
обществе; «железный закон заработной платы» Лассаля и его же «неурезанный
трудовой доход» рабочих; парализующий любую успешную политику анархизм
Бакунина-Прудона и в ходе революции, и после ее победы). Однако одновременно
или городили собственные глупости (наброски теории социализма Энгельсом в
«Анти-Дюринге», попытки «типа ответа» на убийственную критику Бакуниным
«диктатуры пролетариата»), или впрямую отказывались осуждать «неудобные вопросы»
- предоставляя их решение будущему...
В ситуации, когда мировой рабочий класс был небольшим
«пассионарным меньшинством» везде (кроме Англии), а соединение социализма с
рабочим движением с 80-х годов ХIХ века реально произошло во всех развитых
странах мира (за исключением США и Великобритании, где социалистические
настроения не проникли широко в сознание изначально тред-юнионистски
настроенной основной массы класса), подобный «заем у будущего», как говорил
М.Лифшиц, имел полное право на существование. Реально (сначала в Германии, а
потом и в других странах) идеология Второго Интернационала, как показал
А.Шубин, оказалась «склейкой» марксизма в теории-идеологии и социального
государства лассальянства на практике. Однако в целом это был действительно
период, когда мировой рабочий класс существовал как международная социально-политическая
реальность, а идеи «исторической миссии» по созданию социалистического общества
и интернациональной солидарности пролетариата играли роль практически полезных
иллюзий для его интеллектуального и культурного «возвышения». Крах Второго Интернационала
с началом первой мировой войны стал началом конца не только всех этих иллюзий,
но и мирового рабочего класса как реальной исторической общности. Ее агония
продолжалась еще примерно 25 лет, когда СССР выступал как самозваный
заместитель «мирового революционного пролетариата» до пакта Молотов-Риббентроп.
А обломки Второго Интернационала никак не могли успешно адаптироваться в новую
реальность «социального государства» (даже если власть сама валилась им в
руки). Национальные рабочие классы развитых стран уже в 1914 году встали на
позиции «защиты своего отечества» и не проявляли сами ни малейшего желания
«брать власть и строить социализм» (в любой из его версий). Зато активно
интегрировались в ходе «больших катастроф» в самые разные версии социального
государства - от «нового курса» до фашизма и нацизма. В примерно тридцатилетний
период после второй мировой войны, когда (до начла кризиса второй половины 70-х
годов ХХ века) «социальное государство» достигает своей зрелости и расцвета в
обществе массового потребления - мировой рабочий класс окончательно исчезает
как реальный фактор мирового развития.
В начале нового тысячелетия, когда сотни миллионов наемных
работников физического труда в мире фактически превратились в пассивную
инертную массу, их адекватно можно характеризовать именно как «наемный труд», а
даже не «класс в себе». Пожалуй, только в Бразилии и ряде других развитых стран
Латинской Америки (с долгой левой и революционной традицией, дожившей в
«мутировавшем виде» до наших дней) где социальное государство стало реальностью,
причем еще далеко не для всех - только в жизни последнего поколения, можно
всерьез говорить о рабочем классе в общенациональных масштабах, причем
«авангардной роли» он не играет нигде. Может ли рабочий класс
«регенерироваться» в ситуации «большого глобального кризиса» как международная
(или хотя бы национальная) социально-политическая реальность в странах, реально
влияющих на ход мирового развития? Судя по опыту СССР-России – скорее всего,
нет: хотя, разумеется, будут массовые забастовки в момент обрушения «старого
порядка», пока по инерции «есть от кого требовать благ» - в лице кризисно
разваливающегося социального государства. Потом – у нас произошло не формирование
«классового сознания пролетариата» при «диком капитализме», пусть даже
тред-юнионистского, что в принципе допускалось мной и О.Григорьевым в
совместной работе про перспективы Партии Труда в 1991 году, начатой еще до
краха СССР. А превращение «советского рабочего класса» в жалкую толпу одиночек
(П.Сорокин удачно придумал термин «безличностный индивидуализм» еще в России
начла ХХ века), занятых преимущественно индивидуальным самовыживанием (с
возможными исключениями на уровне отдельных предприятий и регионов).
Впрочем, в развитых капиталистических странах
тред-юнионистское сознание в большинстве из них так никогда и не исчезало
(практически полностью «депролетаризировались» только США, причем уже времена
написания Г.Маркузе «Одномерного человека» в 50-е годы ХХ века). В цитадели
мирового капитализма ХХ века некое подобие общенационального рабочего движения
существовало только в «красные тридцатые» (и во вторую мировую войну оно полностью
«рассосалось», как рассосался в первую мировую первый подъем левых в США, связанный
с Индустриальными рабочими мира и 3 местом Юджина Дебса на президентских
выборах 1912 года). Так или иначе, у наемного труда и развитых
капиталистических стран (ныне живущих третье поколение в «обществе массового
потребления»), и большинства новых индустриальных стран – все-таки был и есть
опыт самоорганизации и самозащиты, который в СССР сознательно жестко подавлялся
с самого начала гражданской войны самозваным государством «диктатуры
пролетариата». Бессилие любых попыток самоорганизации трудящихся в РФ – вызвано
«наложением» этого советского прошлого (сочетание патернализма и репрессий) на
описанную Г.Маркузе систему «репрессивной терпимости» в новой модификации
потребительского общества. Связанной в наш последний период с прямым выходом
страны на мировой рынок (в ситуации крайней слабости государства). Поскольку
внутренний рынок в такой «россии» в очередной раз не возник как
саморазвивающаяся целостность в силу ряда обстоятельств исторического и экономгеографического
порядка (и в империи, и в СССР развитие рынка раз за разом обрушило «старый порядок»),
работающий в сфере материального производства социальный слой не просто сильно
сократился количественно и «постарел». Выживший российский работник сферы материального
производства - по-прежнему очень условно может быть охарактеризован как
«наемный рабочий» в классических марксистких понятиях, о чем я впервые писал
еще в своих работах на рубеже 80-90 годов ХХ века.
Лукач, на мой взгляд, прав в своей классической работе 20-х
годов в том, что мировые кризисы и вырастающие из них «большие революции» с
неизбежностью порождают революционное антикапиталистическое сознание –
претендующее на «тотальность и адекватность» сознание коллективов
революционеров, «изменяющих мир и себя в революционной практике». Оно действительно
«овладевает» на какое-то время частью работников наемного труда (но отнюдь не
большей частью фабрично-заводского пролетариата). Не только фетишистское
тред-юнионистское сознание пролетариата как «продавца рабочей силы», но и его
реальное бытие в индустриальном производстве как «отчужденного частичного
работника» - препятствует реальному формированию послекапиталистических
производственных отношений. Как будет реально разрешено историей это
противоречие «отчужденного бытия» индустриального рабочего класса и его
революционного «тотального сознания» – в 1922-23 годах об этом можно было
только гадать. Экзистенциально вставший на сторону мировой революции Лукач -
написал, на мой взгляд, блестяще и плодотворно ошибочную для мировой левой
традиции книгу. Поскольку реально победило Отчужденное Бытие (Маркс его точно
обозвал как-то «старая мерзость»), то в СССР про Лукача постарались забыть,
кратко восполню этот пробел для тех левых, кто мало что о нем слышал – или не
слышал вообще. Реально его жизнь напоминала «роман приключений», прчием далеко
не только интеллектуальных. Мне в руки его великая книга попала в Софии в 1975
году на английском, уже после смерти ее автора...
Лукач (Георг при Империи и СССР, Дьердь при "венгерском
социализме") - сын будапештского еврея-банкира, выслужившего баронство.
Оригинальный философ их "серебряного века" пред войной (Германия,
Вена, Будапешт, Прага - были одним идейным и культурным пространством). В 1918
"ушел в революцию", был народным комиссаром образования и культуры
133 дня советской Венгрии, еле бежал в Вену. Там написал серию статей, которые
издал в 1922 году сначала на немецком, а потом в 1923 году на русском как книгу
"История и классовое сознание". Лукач ПОПЫТАЛСЯ ОСМЫСЛИТЬ ОПЫТ ТОГО
"ВЕЛИКОГО ПОРАЖЕНИЯ" - надеясь извлечь теоретические уроки перед
"красном подъемом-2", который почти всем представлялся тогда
абсолютно неизбежным. Вопрос был только в сроках, только о них и шли споры
левых. Реально тогда начался (как мы сегодня знаем) конец пролетариата как
мировой силы – причем не только как субъекта революции, чего Лукач не признавал
до конца жизни, в отличие от выросшей на той же проблематике Франкфуртской
школы (и других новых левых). Лукач для меня - первая и последняя попытка
всерьез ТЕОРЕТИЧЕСКИ И ПРАКТИЧЕСКИ разобраться с пресловутой темой "исторической
миссии", о которой я написал в своем тексте. В 1992 году там он еще
"переоткрыл" категорию отчуждения в классическом марксизме (еще до
публикации "Рукописей 1844 года"). На него резко "цыкнули"
в Коминтерне за абстрактность и пессимизм (Ленину его попытки философски
осмыслить ленинизм тоже пред смертью не понравились). С 1932 года Лукач в
Москве (в основном из антифашистских соображений, к тому же он всегда оставался
членом компартии Венгрии, в отличие от большинства "западных
марксистов").
Плодотворно сотрудничал Лукач все 30-е годы с Михаилом
Лифшицем, в конце 30-х Лукача ненадолго посадили, но не шлепнули, он быв в
ссоре с Белой Куном и почти всем прочим эмигрантским руководством компартии
Венгрии (при Берии выпустили). В 1948 году разрешили вернуться в Венгрию (где
был в полуопале при Ракоши, сочиняя все новые абстрактные книги, разоблачающие
империализм и фашизм - но как "номенклатуру Москвы" Лукача не
трогали, сажали учеников). В 1956 году принял участие в революции, был "на
бумаге" министром просвещения в коалиционном правительстве Надя (опять
потом Лукача ненадолго посадили). Умер в 1974, писал в конце пухлые книги про
"Эстетику" (4 тома) и незавершенные 4 тома "Онтологии
общественного бытия" (где пытался синтезировать Маркса, Гегеля и Николая
Гартмана). Вынужден был неоднократно выступать с самокритикой про нашумевшую
"Историю и классовое сознание" за ее действительно недостаточную
"материалистичность". Там действительно, как и у ранних
Маркса-Энгельса, жесткой принципиальной разницы между материальным овеществлением
продукта и его отчуждением рынком-капиталом не проводилось - как, кстати, и у
Гегеля (Лукач в 30-е, после чтения рукописей-1844, написал по этому поводу книгу
"Молодой Гегель и проблемы отчуждения"). ПОСЛЕ ВЫЯСНЕНИЯ в диалоге с
Лифшицем ЭТОЙ "ФИЛОСОФСКОЙ ТОНКОСТИ" Лукачу тематика "Истории и
классового сознания" реально стала чужда (как Марксу - всегда были чужды
проблемы изучения САМОДВИЖЕНИЯ наемного труда после пресловутого "открытия
товара рабочая сила"). Именно поэтому, на мой взгляд, "средний и
поздний" Лукач серьезным мировым влиянием не пользовался: при всей
эрудиции и мировом уровне мышления и изложения его книги больше ни разу не
попадали в «фокус эпохи», а прогноз 20-х оказался ошибочен...
Тем не менее, для меня книга про «Историю и классовое
сознание» пролетариата была прорывной и глубокой, ни до, ни после по теме
ничего сопоставимого сказано никем не было (даже ее ошибки, на мой взгляд, были
"блестящими и плодотворными"). Тогда еще можно было верить, что Новая
Пролетарская Волна Революции придет, лично Лукач до конца жизни в этом не усомнился
(как и в своем жизненном выборе 1918 года). Я его лично ЗА НЕНАУЧНОСТЬ ЭТОЙ
ВЕРЫ ОСУЖДАТЬ НЕ МОГУ, ее разделяло и разделяет по сей день 90% марксистов (и
100% ленинцев и троцкистов). К тому же Лукач был философ (а не социолог как
Маркузе или Ч.Р.Миллс) - и не экономист. Как философ истории он правильно
поставил проблему, думая при этом, что ЕЕ РЕШИЛ, ПРИЧЕМ ПОЛОЖИТЕЛЬНО, как и сам
Маркс – А ВОТ ИСТОРИЯ ЕЕ РЕШИЛА В ОТРИЦАТЕЛЬНОМ СМЫСЛЕ. ПОКА, по крайней мере.
Только на Западе большинство левых (больше не разделяющий на своем эмпирическом
опыте веры в пролетариат как революционный класс и строитель социализма-коммунизма)
решили, что Лукач смирился со сталинизмом и начал интеллектуальное
"приспособленчество к подлости"; а у нас до посмертных публикаций
конца 70-х его книги лежали в спецхранах. Михаил Лифшиц показал, что "все
это было не так" - но кого в мире и СССР волновало мнение отдельных
"шибко грамотных в Марксе евреев", чудом тогда выживших (и
сохранивших "в себе" и для нас традицию классического марксизма в
теории и философии ХХ века - ценой полного отказа от участия в практической
политике). В общем, великих людей надо ценить по тому, что они сделали и
успели, хотя надо и знать, где и почему они "свернули не туда"...
Так или иначе, с 20-х годов ХХ века мировой революционный
процесс явно пошел вспять в мировых масштабах: Грамши очень точно назвал
Октябрь «революцией против «Капитала». Значительная часть наиболее развитого и
квалифицированного рабочего класса только в России 1917-18 годов оказалась на
стороне «пролетарской революции» в явно неадекватной для ее победы стране.
Далее (при помощи сталинского СССР) начались «революции против Ленина», если,
конечно, не учитывать его последнюю «зачатую в скорби» после провала похода на
Варшаву и Берлин прагматическую поправку-1921 к марксизму: «пролетарии всех
стран и угнетенные народы, соединяйтесь!» С «пролетариями всех стран» дела шли
все хуже год от года и десятилетие от десятилетия: «социализм родом из СССР»
преимущественно побеждал, когда «партии-авангарду» удавалось оседлать национально-освободительное
движение, в котором рабочий класс никогда не играл доминирующей роли. Уровень
развития капитализма «выше среднего» во всех «странах реального социализма»
существовал только в оккупированных восточной Германии и бывшей имперской
столице Будапеште, а также в Праге и Чехии (тут и в Словакии коммунисты
прорвались к власти как элемент антигитлеровского национально-освободительное
движения).
Компартии (включая массовые в развитых капиталистических
странах в лице Франции и Италии, также выросшие из Сопротивления) оказывались
сложным конгломератом некоторых отрядов рабочего класса и массовой наемной
интеллигенции. Даже в 70-е годы ХХ века (причем далеко не только у коммунистов
и различных «леваков», но и у активистов «новых соцпартий», выросших в этих
странах на волне массовых молодежных протестов конца 60-х) в этих странах у всех
левых сил доминировала идея «ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО РАЗРЫВА С КАПИТАЛИЗМОМ». Создания
после прихода левой коалиции к власти рыночного и самоуправленческого
социализма - в ситуации начла кризиса сложившегося «социального государства».
Реально не только рабочий класс (включая его самые квалифицированные слои), но
и большинство «новой интеллигенции» эпохи ранней НТР оказались к выдвинутой
программе рыночного и самоуправленческого социализма вполне равнодушны. «Как
свое» ее никто в мире не воспринял всерьез. А возобладал в «ядре» мировой
капиталистической системы в эпоху компьютеризации неолиберализм, породивший
«общество интегрированных двух третей», предсказанное Маркузе «задолго до» его
реального прихода.
Сегодня 40 лет «нарастающих сбоев» социального государства
могут привести в ситуации глобального кризиса к началу его «широкого демонтажа»
для «молчаливого большинства» наемного труда наиболее развитых
капиталистических стран. А к марксовой «практической абстракции простой раб
силы» (рук и желудка), с которой тот начал анализ феномена «отчужденного труда»
в 1844 году – вполне может быть сведен новым мировым кризисом и пресловутый
творческий «когнитариат», а не только индустриальный наемный рабочий.
Постиндустриальное общество (разговоры о приходе которого начались еще в 60
годы ХХ века) так и осталось за срок жизни двух с лишним поколений разросшейся
до поры до времени несамостоятельной «надстройкой» над глобальным
индустриальным капитализмом. Перезрелое «социальное государство» 50-60 годов
родило у нового поколения послевоенного «бэби-бума» движение «новых левых»,
ведущими теоретиками которого стали думающие ветераны поражений левых 20-30 годов.
А неудачливыми «вождями» - горлодеры «студенческих бунтов» конца 60-х. Так или
иначе, реальные перемены вызвали настоящий ренессанс внимания ищущей «ростков
посткапитализма» интеллигенции (далеко не только левой, но явно задумавшейся о
своей новой «исторической миссии» в ситуации «прощай, Пролетариат!») к
парижским рукописям К.Маркса
Начинающийся глобальный кризис «перезрелого»
капиталистического базиса (а не только обвал постиндустриальной надстройки,
ставший фактом с 2001 года), которому дальше некуда «расширяться», не снимает
ключевой для меня проблемы: современный индустриальный рабочий, однако,
по-прежнему потенцией к созданию посткапиталистического общества не обладает.
Сегодня в развитых странах и на развитой фабрике он в лучшем случае «защищает
настоящее» и прошлое, пытаясь «остановить мгновение» (как минимум пару
поколений действительно бывшего «прекрасным» для этого социального слоя). Мои
собственные надежды рубежа 70-80 годов, что новая фаза НТР и волна
автоматизации хоть какую-то часть рабочего класса сделает подобием «всесторонне
развитых работников» и обеспечит реализацию принципа перемены труда на производстве
– оказались иллюзией. Автоматизация так и не началась нигде в мире как массовый
и рентабельный процесс, хотя еще до конца 80-х годов эта технологическая
тенденция не выглядела полностью обреченной на «затухание». Окончательно ее
«закрыло» превращение «социалистического Китая» 90-х в реальную «мастерскую
мира» по производству широпотреба на глобальный рынок (без внутреннего
преобразования страны мировым капиталом – его, кстати, не произошло и в ельцепутинской
России).
Без лавинообразной интеграции Китая в мировой рынок «план
Дэн Сяопина» так бы и остался местной версией НЭП на внутренних ресурсах, а так
он обеспечил «поколение процветания»и этой стране - и последнюю «длинную волну»
роста мирового капитализма. Вообще в Китае в иной последовательности (удачный
НЭОНЭП последних 25 лет - после сделанной при поддержке СССР ранней
индустриализации 50-х и «второго издания» военного коммунизма в последние 17
лет правления Мао) были синтезированы на местной основе все реализовавшиеся в
ХХ веке в СССР и других странах экономические модели «реального социализма».
Кроме, пожалуй, самоуправления-совладения в югославской версии. Весьма
относительные первоначальные успехи Югославии и конечный крах данной версии
социализма тоже, на мой взгляд, были вызваны не экономической эффективностью
данной модели как таковой, а удачной интеграцией в «процветающий глобальный
капитализм» в роли «младшего антисоветского партнера». Можно сделать вывод, что
в одном случае произошла успешная «китаизация марксизма», который стал
эффективным стимулом национал-имперского развития автономной цивилизации. В
другом варианте без созданных Петром «двух наций и культур» большевизм никогда
бы не победил, но находились они в ожесточенном антагонизме, пока индустриальный
город не «сожрал» деревню и традиционный русский народ, живший 1000 лет
соседской общиной. Максимальная степень «русификации марксизма-ленинизма» была
достигнута реально в СССР между осенью 1941 года и 9 мая 1945 года, но для
многонациональной «территориальной империи» русский национальный социализм был
самой страшной из возможных внутренних угроз (особенно в ситуации, когда под
контроль попала восточная Европа и часть восточной Азии). Сталин пытался
«остановить мгновенье», потом устраивать демонстративные «зачистки» сначала
«русской партии» в Ленинграде, затем «космополитов», но борьбы двух этих
тенденций (национальной и территориально-имперской) в конечном счете развалила
СССР. Искусственно созданная после первой мировой балканская «микроимперия»
Югославия нуждалась в своей собственной идеологии модернизации и интеграции, на
какой-то момент вариант самоуправления-совладения в местной версии пытался
сыграть роль «глобальной социалистической альтернативы» и СССР, и КНР...
Кроме Китая, сегодня все эти споры о моделях социализма
(выросших из раннего индустриального капитализма как «параллельный вариант
модернизации) представляют чисто исторический интерес. Для современного
«позднего капитализма» важнее другое: вместо несостоявшейся автоматизации зато
высокорентабельной в ситуации «виртуального мирового рынка» 80-90 годов
оказалась широкая деиндустриализация всех развитых стран (в эпицентре оттого
обвала оказались СССР-Россия!). А волна 30 лет компьютеризации - охватила по
преимуществу сферу «за пределами материального производства». Более того, в
этот период начали возрождаться в массовом виде самые архаичные и жестокие
формы эксплуатации наемного труда, причем и в развитых странах («общество двух
третей» и «новые бедные», включающие широкое деклассирование наемных рабочих и
интеллигентов «старого типа»). Тогда, 20 лет назад, впрочем, я еще надеялся на
очередной «займ у будущего» под новую волну НТР (в том числе и в СССР). А потому
всерьез и не осознавал всех трагических для нашей страны последствий ситуации,
что фабричный рабочий, как показал уже Лукач, в принципе не революционен и не
склонен к самоуправлению «по эту сторону материального производства».
М.Горбачев, судя по всему, искренне надеялся, что Запад пойдет на интеграцию
СССР в мировую экономику (как он позволил это сделать КНР времен Дэна) при
условии «демонтажа сверхдержавы». В СССР предполагался – как вариант-максимум –
реализация некой версии «шведского социализма» в итоге долгого развития по пути
«управляемой демократизации» под эгидой КПСС. Реализовался полностью, однако,
прогноз Л.Троцкого из «Преданной революции». Причем без большой крови – «старый
порядок» просто всерьез ни в СССР, ни в России ни в 1989-91 годах, ни потом
никто не стал защищать. Левой интеллигенции оказалось не к кому апеллировать:
рабочий класс проявил полную пассивность и безразличие, а спецслужбы и армия в
основной массе «сдались без сопротивления» на милость внешнего победителя и его
местных «приказчиков».
Прежде всего, лавинообразное перерождение верхушки
номенклатуры в рвущуюся на мировой рынок компрадорскую псевдобуржуазию -
вступило в успешный резонанс с доминирующей ненавистью верхушки Запада к СССР
по итогам 70 лет глобальной борьбы (итого которой не был предрешен даже в конце
70-х годов). Впрочем, если бы Рейган погиб от покушения в 1981 году, а Андропов
пришел к власти чуть раньше (или протянул чуть дольше), не все было предрешено
даже в начале 80-х. Хотя афганская авантюра, разумеется, сыграла не меньшую
роль в преодолении мирового страха перед «Красной мегамашиной», чем сталинская
авантюра в Финляндии 1939 года, после которой Красную Армию стали справедливо
считать кучей неорганизованного дерьма, которую не спасут никакие накопленные
горы оружия от разгрома. В ситуации проигрыша «холодной войны» внутренняя
неустойчивость СССР-России привела к тому, что образованный обыватель из «общества
домашних животных» - погнался, благодаря промыванию мозгов «либеральными» СМИ,
за массовым потреблением и свободой «как на Западе», а угодил в «дикий
криминальный капитализм». К тому же, в отличие от раннееиндустриального Китая
(пошедшего по пути «восточноазиатских драконов»), нашедшего свою нишу в глобальной
экономике, СССР-Россия на горьком опыте обнаружили отсутствие в мире места для
альтернативной версии постиндустриального общества (параллельно с резкой «маркетизаций»
и «капитализацией» самого Запада последнего этапа развития). А.Шубин первым
поставил проблему краха СССР как возможного прообраза краха «глобального
капитализма» 20 лет спустя - в результате «невзятия постиндустриального
барьера», однако именно поставил, а не решил (особенно применительно к России).
Лично мне его позиция сегодня представляется неоправданно оптимистической,
«варваризация» может быстро принять очень грубые формы. Похоронив любые «сети».
И «анклавы будущего»...
В заключение – сформулирую несколько вопросов, на которые у
меня пока нет ответов. Означает ли новая фаза «большого кризиса мирового
капитализма» с неизбежным абсолютным и относительным обнищанием широких слоев
населения возможный возврат к раннему (или «классическому») Марксу – только
«без исторического мифа и миссии» именно пролетариата? То есть возможна ли
регенерация мирового рабочего класса не как научной абстракции, а как реального
исторического субъекта, пусть не создающего «посткапитализм», а хотя бы защищающего
«развитый индустриализм», включая основы социального государства? В проблемах
США, Японии и «старой Европы» я просто профессионально некомпетентен – для
любых прогнозов ситуации. В России, где внутренний рынок так ни разу не возник
как саморазвивающаяся целостность, я склонен допускать позитивный ответ на этот
вопрос «в национальных рамках» (одновременно это означает принципиальную
возможность возникновения русской нации и национального государства в итоге
национально-освободительной революции «неклассического типа» - сохраняющей в
стране городское индустриальное общество, иначе неизбежно гибнущее в ближайшем
будущем). Как будет соотноситься такая русская борьба и возможная новая революция
(неизбежно ведущая при успехе к регенерации российского рабочего класса,
«живущего в национальном и мировом рынке», но вряд ли до конца становящегося
«наемным» при очередной неизбежной гипертрофии роли русского национального
государства при выживании страны и нации) с проблемой «взятия глобального
постиндустриального барьера» наиболее развитыми странами, принципиально
НЕВОЗМОЖНОГО ПРИ КАПИТАЛИЗМЕ – СЕГОДНЯ СУДИТЬ НЕ БЕРУСЬ. Кто может – пусть
выскажется...
Сам Маркс ввел понятие «совокупного работника» (и
«совокупного рабочего» в рукописях 50-60 годов), однако никаких выводов из
этого применительно к старой теории революции не сделал. Говоря о преимущественно
наемном и преимущественно умственном труде, носитель которого действительно
может стать субъектом «перемены труда», классический марксизм не мог
«предъявить» никаких форм реализации этих процессов в фабрично-индустриальном
капитализме, чем сильнее тот развивался на «собственной основе». В итоге
«проблема Лукача» сначала лишила мировой рабочий класс революционного
потенциала в ХХ веке, а потом и «демонтировала» его как реально существующий
класс (сохранившийся только в национальных рамках при благоприятных условиях),
вернув в «состояние отчужденного наемного труда» в системе глобального
потребительского капитализма. Может ли мировой «наемный труд» опять стать рабочим
классом, а какой-то иной новый слой – субъектом создания общества, более
развитого, чем капитализм (хотя, вероятно, имеющего немного общего с моделями и
фантазиями социалистов и коммунистов двух последних столетий)? Первым, как я
понимаю, развернутую попытку дать позитивный ответ на этот вопрос и «завершить
теоретический переход социализма от утопии к науке» предпринял А.Колганов.
Тогда все, что было с конца ХIХ века (сытый стабильный капитализм) – «зигзаг
мировой истории» с точки зрения основ классической марксисткой теории, пусть и
затянувшийся почти на 150 лет. Если ответ на этот вопрос – отрицательный (и теоретически,
и практически), то возникает ситуация анекдота про оживленного Ленина времен
Брежнева: «Феликс! Я в Женеве, придется все начинать сначала...». По крайней
мере, для русских левых и социалистов, к которым принадлежу я сам.
В любом случае, на мой взгляд, Маркс и Энгельс – блестяще и
плодотворно для мировой истории создали ошибочную В СТРОГО НАУЧНОМ СМЫСЛЕ
концепцию про историческую миссию пролетариата, как она была сформулирована в
«Манифесте коммунистической партии». Маленькие и практически бессильные группы
левых политиков вообще (и социалистов с коммунистами в частности) в результате
превратились во влиятельную всемирно-историческую Силу (иначе о Марксе люди бы
знали сегодня не больше, чем о Прудоне, Лассале и Бакунине). В ситуации неудач
Революционного Проекта социал-либералы, начиная с Великобритании (меняясь
местами с социал-демократами и национал-популистами) создали в ХХ веке во всех
развитых странах «социальные государства» – в борьбе не столько с внутренними
коммунистами, сколько с примером СССР (и его реальной глобальной угрозой).
«Коммунизм Хрущева» в одной стране был жалким провинциальным фарсом,
окончательно похоронившим «реальный социализм» в роли серьезного глобального
Проекта. Как сталинский «социализм в одной стране» был всемирно-исторической
трагедией создания общества-«единой фабрики», где в уничтожаемые Машинистом
«колесики и винтики» превратились даже члены Политбюро. Осуществить подобную
модель можно было только в России, с привычкой русского народа к «централизации
– дисциплине - неслыханному самопожертвованию» (так Ленин на второй юбилей
Октября объяснил то Чудо, что большевики удержались, хоть их не поддержал «по
теории» мировой пролетариат, а «почему-то» поддержало русское крестьянство).
Плоды хищнической и бесшабашной эксплуатации этих «исторических русских
ресурсов» на протяжении первых 40 лет «истории СССР» мы пожинаем и по сей день.
Теперь, в заключении, краткие определения – кто такие
социалисты и кто такие левые (это далеко не одно и то же). Возникли (и те, и
другие) почти одновременно с возникновением общеевропейского (в тенденции -
мирового) рынка, который начал разрушать традиционное общество в эпоху
Возрождения и Реформации. Сама по себе идея создания «Справедливого общества» в
результате коллективных человеческих усилий в Европе имела мощные христианские
корни. Дело в том, что сама по себе идея Прогресса (пусть в мифологической
форме) впервые возникает именно в христианстве, отвергающем идею «круговорота»
и Идеала в возврате к «хорошему прошлому». Наивный «утерянный рай» до
капитализма, рыночное грехопадание и «ад эксплуатации», революция как светская
форма «страшного суда», современной «трудовое чистилище социализма» и грядущий
рай коммунизма – все эти религиозные мифы легко прослеживаются за массовым сознанием
любой успешной революцией ХХ века, причем далеко не только христианского
культурного круга (к примеру, «З года упорного труда – 10 тысяч лет счастья» у
Мао). Как сказал Августин (впервые попытавшийся философски осмыслить всю
оригинальность христианской идеи необратимой «стрелы времени»), «по кругу
блуждают нечестивцы»: мир был сотворен, грехопадание совершилось, Христос умер
за людей-грешников и воскрес только один раз. Один раз поэтому будет пришествие
Антихриста, Страшный суд (и тысячелетние царство праведников с «новым небом и
новой землей»). Сам Августин был при этом представителем властной элиты «по
жизни» (в теории - христианским фаталистом), а потому считал, что хотя нынешнее
государство – «царство разбойников», не в воле и во власти грешного человека приближать
«град Божий».
Однако либерально - персоналистскому подходу
(сосредоточенному на индивидуальном спасении души, способствовавшему, по
М.Веберу, «духу капитализма»), для которого «всякая власть от Бога» - в
христианстве изначально противостояла версия «коллективного спасения» и
создания «очагов» царства Божия не «внутри нас», а уже на грешной земле –
прежде всего в лице монастырей и монашеских орденов. А то и христианских
народных революций: первая большая и успешная из них (с общеевропейским
резонансом) была в Чехии начала ХV века. Причем Табор дал первый блестящий по
успешности образец «военного коммунизма», попыток экспорта революции, террора
против своих, термидорианского перерождения «мобилизационного режима»... Причем
все делалось без всякой теории нового общества и «попыток опоры на науку», исключительно
на ресурсах идеи строительства царства Божьего на грешной земле в маленькой
славянской стране. «Чешская модель» оказалась более успешной к отпору интервенции
и внутренней контрреволюции, чем реформация в Германии век спустя и революция в
Англии – в силу своей национально-освободительной природы (как и в
Нидерландах). Только в Голландии полусредневековые города (страны почти без
крестьян) воевали «каждый за себя». А в Чехии исход борьбы «рыночной Праги»
(«зачищенной от немцев» горожанами и сторонниками создания национальной
монархии) с «военно-коммунистическим Табором» (активно помогавшего славянской
«рыночной» деревне громить любых помещиков, включая чехов – и до поры крестьяне
поддерживали именно таборитов!) невероятно много дает для понимания как прообраз
русской истории ХХ века. Анализ Энгельсом «практически никакого» и путаного в
идеологии Томаса Мюнцера (при полном игнорировании успешной для революционеров
Чехии столетней давности) – для меня свидетельство мелкой немецкой национальной
ограниченности и нелюбви к славянам. Впервые эту тему всерьез поднял Каутский,
однако его попытки найти прообразы «теоретического социализма» у таборитов были
явно неудачны: эти радикальные революционеры еще видели идеал в прошлом, когда
«Адам пахал. А Ева пряла» ...
Неизбежная секуляризация и рационализация жизни в Европе
(по мере развития общего рынка и формирования национальных рынков) неизбежно
означали переход от христианских утопий к социалистическим проектам: общество
«дикого рынка» было для любого серьезного гуманиста и мыслителя-обществоведа очевидно
несправедливым! Идеал «объективной науки», понимание «природы как механизма»
(которой человек может пользоваться без всяких ограничений как ему
заблагорассудится с соизволения самого Бога-творца как «малый творец») и научно-технического
прогресса – тоже мог возникнуть только в христианской Европе. Однако в строгом
смысле этого слова о социализме как Проекте «под практическую реализацию» можно
говорить только с того момента, когда начал на первый план выдвигаться идеал
рационального переустройства общественной жизни на началах «справедливости для
каждого». Разумеется, к «свободному» рынку, научно-техническому прогрессу и
государству-обществу как «созданному людьми по свободному договору Союзу» (а не
Абсолюту, существующему «от Бога» или «по природе») - разные направления
социализма относились очень по-разному. Все они, тем не менее, чем дальше, тем
больше жили в обществе, где все эти тенденции действовали как доминирующие (и
наконец, начались революции, провозгласившие, что «все люди рождаются равными»
- неважно, от бога или по природе). Как показали современные исследования,
нигде (кроме христианской Европы) в мире научный идеал «знать, чтобы
предвидеть, предвидеть, чтобы менять к лучшему» – не возник. Все серьезные
социалистические проекты с позапрошлого века вдохновлялись этой экспансией
«принципа научности» на управление развитием общества. До социального государства
ХХ века они раз за разом терпели неудачи, а то, что получилось реально, явно не
соответствовало идеалам большинства социалистов и коммунистов.
Возникли в итоге рыночного роста, поставившего на службу
себе научно-технический прогресс, и две основные мировые идеологии
«прогрессизма» - либерализм и социализм (а потом и национализм как «прогресс
для своих» - в противовес космополитизму либералов и интернационализму социалистов)
. Первый сделал ставку на стихийный рост, частную собственность и личную
инициативу, второй – на светскую версию «коллективного спасения». Для
большинства социалистов научно-технический прогресс выступал как «инструмент»
(еще Аристотель говорил, что «если бы молоты сами ковали, а плуги сами пахали,
то не нужны были бы рыбы и слуги») строительства Нового Мира – если,
разумеется, его освободить от «подчинения наживе». Далее, для значительной
части социалистов (но уже далеко не для всех) – революция тоже выступала как
инструмент создания нового общества. Сторонники рыночного социализма (и безгосударственного
социализма) были всегда в меньшинстве, большинство социалистов и коммунистов
рассчитывали на создание «после капитализма» бестоварного общества и
использование государственной власти для создания «справедливого общества». В
меньшинстве всегда были и сторонники создания «новых общин» еще в рамках
старого общества. Так или иначе, для большинства социалистов-практиков ключевой
проблемой был поиск субъекта создания нового общества. Марксизм парадоксально
пришел к выводу, что именно гипертрофированное развитие рынка глобальным
капитализмом создает все предпосылки коммунизма (изобилие прибавочного продукта
и свободного времени), а также субъект революционного преобразования = пролетариат...
Левые – все те политические силы, которые считают существующие
порядки несправедливыми и апеллируют при этом не к «элитам», а к «трудовому
народу» (иногда включая в него и прогрессивную буржуазию). Далеко не все левые
думают, что можно полностью уничтожить эксплуатацию (а то и сам труд – как у Маркса-Энгельса)
и создать качественно новое посткапиталистическое общество. Однако, что
улучшить существующее общество возможно, причем в принципе все люди и народы
равны и имеют право на достойное настоящее и лучшее будущие – думают все левые.
Либерализм – реально тоже может быть левым, но реально у него превыше всех прав
и свобод «священное право частной собственности» и возможность ее сохранения.
Наоборот, для любого социалиста и коммуниста – «собственность это кража» (если
она не основана на личном или коллективном труде). А «кто не работает, пусть да
и не ест», как говорил еще апостол Павел. Другое дело, что в Европе и США
привыкли, что «царство божие не от мира сего», а потому возможно идти на те или
иные «тысячелетние сделки с реальностью». На святой Руси же всегда был «не в
силе Бог, а в Правде». Задачи левых в современной РФ – прежде всего
общенациональные (понимаемые как выживание русской нации современных горожан).
Если возникший в СССР современный «российский рабочий класс» не может хоть
минимально самосохраниться и защитить свои рабочие места, то ему прямая дорога
на кладбище (вместе со страной, которая дальше не может и не хочет жить – и
устала «выживать»).
В чем несправедливость созданного в РФ «нового порядка»,
всем вполне понятно: второй в мире научно-индустриальный комплекс, созданный
русским народом и другим народами СССР дорогой (и временами страшной) ценой,
оказался не просто «прихватизирован» коррумпированным чиновничеством и преимущественно
нерусскими по национальности уголовниками - и сегодня работает на экспорт «на
благо новых русских» и Запада. Одновременно большинство населения нашей страны
искусственно поддерживается в ситуации полунищеты и деморализации, происходит
стремительная депопуляция русских - ибо русские «плохой народ» в том смысле,
что не хотят работать на новых хозяев и не считают их власть-собственность законными
(а правление – устойчивым и долгим). Вначале этот «захват» большинство русского
народа пережило спокойно – ибо и раньше русские ни властью, ни собственностью в
СССР не владели (и стихийно надеялись, что эти «перебесятся», как
«перебесились» ранние большевики). К тому же для анестезии ситуации «грабь –
казенное!» была запущена «байка», что каждый в итоге станет собственником. А
каждый желающий - и капиталистом нового, современного типа «как на Западе» (и
жить мы станем в большинстве «как на Западе»). Почему «мы» (русские левые) все
это терпим? Потому что «они», как показал уже октябрь-93, точно будут убивать
за попытку отнять награбленное. К тому же «за ними» в 90-е годы стояла вся мощь
растущего мирового рынка и консолидированная поддержка тогда единого «Запада».
Потому еще «терпим», что все старые левые теории оказались в России последних
20 лет никуда не годными. Потому еще, что возникновение на обломках СССР
общества бессильных и изолированных одиночек (и малых групп), занятых самовыживанием
(это касается и «рабочего класса» России) и не способных пока к минимальной
самоорганизации и самозащите – никакой теорией и практикой не предусматривалось...
Возможно ли «сделать иначе»? Кризис – неизбежен, далее
события можно делить на «более вероятное», менее вероятное - и совсем
невероятное. В СССР и «ельцепутинской» России социального и национального
государства, а также русской нации никогда не было (все были подданные
«Левиафана», а НЕ ГРАЖДАНЕ, пусть СССР-Левиафан и превратился в смешного и
жалкого «Бегемота», если еще продолжить сегодня эту классическую метафору
Гоббса). Могут ли они возникнуть из такого «сырья», как нынешний образованный
городской средний слой и уцелевшая часть «советского рабочего класса» - в
ближайшие годы мы точно узнаем. «Сами по себе» на роль «субъекта истории» (даже
русской, не говоря уже о мировой) в нынешнем виде эти слои явно «не тянут»:
кризис может их как «добить», так и «кристаллизовать» во что-то более жизнеспособное.
Во втором варианте перспективы «Левых сил и социализма ХХI века» - в России
возрождаются, хотя на первом этапе стоят общедемократические задачи
национального выживания и превращения нынешней властной «мерзости» если не в
«свое государство», то по крайней мере – в нечто «минимально эффективное».
Возможно, какую-то роль во всех этих процессах «регенерации» (не мнимой как при
ВВП, а «в натуре») сыграет и какая-то часть нынешних элит, которая тоже «родом
из СССР». А потому к «стабильности и росту» нынешнего смешного и жалкого
«Бегемота» в лице эРэФии – в здравом уме, твердой памяти и трезвом виде всерьез
относиться не могут. Падение в ходе кризиса нынешнего режима «Полный
Стабилизец» неизбежно. Вопрос только в том, Кто приходит и Что Делает (и что остается
при этом от русских и России)? Однако это уже совсем другая история...
29.05.2008
Мировой кризис