Журнал «Золотой Лев» № 153-154- издание русской
консервативной мысли
Ю.Ю. Болдырев
Анализ
текущих событий
Борьба с коррупцией:
есть предыстория
Продолжаем наш разговор о коррупции и предстоящей всей
стране борьбе с ней. Разговор не чисто академический, а сугубо прикладной: ведь
во времена массовых кампаний участниками борьбы, так или иначе, на той или иной
стороне, приходится быть практически всем – даже тем, кто изначально
соответствующим видом борьбы и вовсе даже не интересовался.
Сразу замечу, что не могу пройти мимо одного события,
казалось бы, мало связанного с кампанией по борьбе с коррупцией, – выборов членов
Российской Академии наук.
Казалось бы, вертикаль выстроена, отлажена, и мышь не
проскочит. Но вот новость: в действительные члены Академии избран известный
экономист Сергей Юрьевич Глазьев. Могла ли быть на подобное команда или хотя бы
санкция сверху? Разумеется, нет.
Не в упрек власти, а в поддержку ее будущей кампании по
борьбе с коррупцией: конечно, удобно управлять, когда все под личным высочайшим
контролем, но есть сферы, где просто жизненно необходима определенная фронда –
идейная, очевидно, абсолютно не замешанная на коррупции, а, напротив,
противостоящая ей. Это, похоже, тот случай.
Как человек, лично хорошо знающий Сергея Юрьевича, причем
не по бурной молодости, но по совместной не менее бурной борьбе против
насаждения в нашей стране оккупационного режима «соглашений о разделе
продукции», да еще и в самом вульгарном и унизительном из всех возможных
вариантов, искренне рад этому событию. Это не тот случай, когда высокая академическая
наука - отдельно, а жизнь – отдельно; когда интеллект - где-то в одном месте, в
тихих гаванях, а воля и борьба за интересы страны – совсем в другом месте.
Здесь – все воедино.
Поздравляю и Сергея Юрьевича, и Российскую Академию наук.
И надеюсь, что и власть, в условиях все очевиднее
сжимающегося вокруг нашей страны кольца, а также в ситуации постоянно
декларируемого ею «кадрового голода», все-таки перестанет, наконец, разбрасываться
такими кадрами...
Но вернемся к кампании по борьбе с коррупцией.
Дальнейшие рассуждения стоит вести в рамках ранее
введенного принципиального разделения коррупции на два вида: аппаратной и
государственно-политической. И, соответствующего разделения методов борьбы:
сверху по аппаратной линии, или же снизу, в рамках революционных или
эволюционных, но, и в этом случае, с оказанием обществом последовательного и
жесткого давления на власть.
Особенность же нашей ситуации как раз в
том и заключается, что, с одной стороны, налицо вид и масштаб коррупции, никак
не исчерпывающиеся понятием «аппаратная», с другой же стороны, борьба (или декларирование
борьбы) с ней начинается явно сверху, спускаясь вниз по всей нынешней
неформальной вертикали, в которую, в том числе, подпадают и те элементы государственно-политической
системы, которые по Конституции (вне понятий, пусть даже и закрепленных
законом, но имеющих своей первопричиной механизмы именно коррупционные),
казалось бы, вообще не должны иметь отношения к этой вертикали.
И еще одно: в это трудно поверить, но еще совсем недавно в
нашей стране, оказывается, осуществлялись попытки подлинной борьбы с коррупцией
и без всяких инициатив сверху…
Поясню вышесказанное на примере. Так, несколько дней назад
ко мне обратилась одна московская радиостанция с просьбой прокомментировать в
эфире заявления представителей Счетной палаты России о готовности включиться в
кампанию по борьбе с коррупцией, для чего Счетная палата (в соответствии с ее
заявлением), вроде как, намерена покончить с коррупцией в своих же собственных
рядах. И вопрос радиостанции был сформулирован примерно так: должна ли именно
Счетная палата принимать участие в борьбе с коррупцией, и в чем источник и причина
коррупции в самой Счетной палате?
Разумеется, должна, но почему ей для этого нужна инициатива
«сверху» - с вершины «вертикали», к которой по логике этот орган не должен
иметь совершенно никакого отношения?
Что же касается источника и причины, здесь стоит напомнить
предысторию.
Для тех, кто более или менее знаком с нашей Конституцией и
испытывает хотя бы минимальное доверие к печатному слову (разумеется, не
всякому, но конституционному!), ответ напрашивается сам собой – исходя из
прописанной в основном законе процедуры формирования этого государственного
контрольного органа. Напомню: по Конституции Счетная палата формируется
совершенно независимо от всей прочей системы органов государственной власти двумя
палатами нашего парламента. Дума назначает председателя и половину состава
аудиторов; Совет Федерации назначает заместителя председателя и другую половину
состава аудиторов. Соответственно и логично, и это было
затем закреплено в законе, чтобы палаты парламента затем и освобождали этих
должностных лиц от занимаемых должностей, а значит, в обеспечение информированности
для принятия решения, чтобы Счетная палата была подотчетна палатам парламента.
В рамках такой схемы (сразу замечу, что
ныне уже не действующей, практически отмененной), предусмотренной для
обеспечения максимально возможной (в реальном мире) независимости контролеров
от контролируемых, понятно, что источник коррупции (к сожалению, так или иначе,
но всегда возможной в любом государственном органе) следует искать в органе,
формирующем Счетную палату – в парламенте. Причем, источник этот может быть как прямым –
целенаправленное проталкивание на должность конкретных людей с изначально
криминальными целями, так и косвенным – как элементарная халатность и
безответственность народных представителей (не каждого отдельно, но их
совокупности), не озадачивающих себя полнотой ответственности за деятельность
своих назначенцев (искушаемых криминалом ежечасно и ежеминутно), а значит и не
занимающихся всерьез отслеживанием всех нюансов их деятельности, своевременно
не отстраняющих от должностей недобросовестных.
И здесь стоит заметить, что по большому счету в
деятельности Счетной палаты, которой в нашей стране всего-то тринадцать лет,
можно выделить всего два основных периода функционирования. Первый – с начала
формирования (1995 год) и по начало двухтысячных. Второй – с начала двухтысячных
и по настоящее время.
В первый период Счетная палата не сотрясалась внутренними
коррупционными скандалами, хотя внутренних конфликтов, в том числе,
выносившихся на суд палат парламента, было множество. В этот период Палата
выявила множество самых масштабных и громких преступлений, совершенных
подконтрольной ей исполнительной властью страны. И тогда понятно, что не зря
эта власть ранее так сопротивлялась созданию Палаты.
Ведь особенностью периода, в который
готовился закон о Счетной палаты, было то, что в течение года после
государственного переворота осени 1993 года страна жила без какого-либо независимого
контроля за властью, в том числе, финансового контроля. В течение всего 1994 года, когда Счетной палаты еще не
было, на любые попытки продолжавшего свою работу Контрольно-бюджетного комитета
(действовавшего ранее при Верховном Совете РСФСР, а после вступления в действие
новой Конституции - при Государственной Думе) получить какую-либо информацию,
Правительство отвечало, что никакую информацию представлять этому органу не
обязано.
После принятия закона о Счетной палате Думой и его
одобрения Советом Федерации Президент Б.Н. Ельцин незамедлительно наложил на
этот закон вето. Причем, в обосновании несоответствия (с
точки зрения Президента) закона Конституции значились как раз именно те ключевые
положения, которые и были предметом дискуссии и даже конфликта на стадии
разработки закона, и благодаря которым Счетной палате затем и удалось сыграть
свою важную историческую роль – зафиксировать документально процесс разграбления
страны и ее экономики своей же властью.
Тем не менее, преодолевать вето не
пришлось: политическая ситуация в конце 1994 - начале 1995 гг. была такова, что
в решимости обеих палат Парламента преодолеть вето Президента по этому закону
не приходилось сомневаться, и потому, узнав о намерении абсолютного большинства
тогдашних депутатов настоять на своем, Президент Б.Н. Ельцин вынужден был свое
вето отозвать и закон подписать.
Но сопротивление независимому контролю на этом не
прекратилось. Достаточно сказать, что в первые три
года работы Счетной палаты она не имела вообще никакого собственного здания, в
первые годы Правительство финансировало свою собственную деятельность более чем
на сто процентов по сравнению с планом и, в то же время, финансировало Счетную
палату лишь примерно на треть от плана и потребностей. Ситуация
очевидного препятствования подконтрольного органа работе контролеров столь
накалилась тогда и стала столь очевидной, что Парламент вынужден был пойти на
беспрецедентные меры и на протяжении целого ряда лет затем включать в законы о
бюджете специальные нормы о праве Счетной палаты самостоятельно списывать
предусмотренные ей по закону деньги со счетов федерального казначейства.
Подчеркну, все вышеописанное, начиная с борьбы за принятие
нормального, полноценного закона о независимом органе контроля
за властью – и было этапом совершенно реальной, а не декларативной, именно
БОРЬБЫ С КОРРУПЦИЕЙ. Кто на чьей стороне в этой борьбе был тогда – каждый может
сделать вывод сам.
А чтобы вывод мог быть более аргументированным, напомню,
что именно в этот первый период работы Счетной палаты РФ ею были выявлены и
преданы огласке самые грубые и беспрецедентные по масштабам нарушения в
деятельности исполнительной власти, в управлении федеральными финансовыми
средствами и госсобственностью, а также подготовлены принципиально важные
заключения на законопроекты. Приведу лишь несколько примеров, и в это стоит
вчитаться:
- отрицательное заключение на закон «О соглашениях
о разделе продукции» (1995 г.); закон был отклонен Советом Федерации и
переработан в согласительной комиссии, что не позволило перевести все наши
недра под зарубежный контроль на режим, аналогичным тому, в рамках которого, до
перехода под контроль Газпрома, реализовывался проект «Сахалин-2», и в рамках
полной аналогии которому сейчас осваиваются нефтяные месторождения в
оккупированном Ираке;
- отрицательное заключение на законопроект «О перечне
участков недр, переводимых на режим соглашений о разделе продукции» (1996 г.);
законопроект был отклонен Государственной Думой, что не позволило перевести 40%
разведанных запасов нефти на выше упомянутый колониальный режим;
- проверка реализации соглашений «Сахалин
1» и «Сахалин-2» (1999 и 2000 г.г.), в рамках которой было доказано, что
расчетный ущерб от соглашений по сравнению с разработкой на основе
лицензионного режима, при условии выполнения сторонами соглашений и в ценах
1999 года за период их реализации составит для бюджетной системы России более
60 млрд. долларов (в нынешних ценах, по моей оценке – не менее чем в пять раз больше);
- отрицательное заключение на проект
закона о ратификации Энергетической хартии – той самой, что должна была
предоставить европейцам доступ к нашим природным ресурсам как к своим;
- выявление противозаконного изъятия из федерального
бюджета 1995 года его целой трети (!) - девяти миллиардов долларов – на
противозаконные «компенсации» в связи с отменой льгот по ввозу спиртного и
сигарет;
- вскрытие противозаконности и притворной
сущности «кредитно-залоговых аукционов», в ходе которых ключевые стратегические
объекты госсобственности России, включая «ЮКОС», «Сибнефть», «Норильский
никель», «Тюменская нефтяная компания» и др. оценивавшиеся каждый от нескольких
миллиардов до нескольких десятков миллиардов долларов, были противозаконно
переданы новым владельцам за суммы всего несколько сотен миллионов долларов, да
еще и предварительно положенные Правительством на депозиты в коммерческие
банки;
- выявление фактов потери контроля над собственниками ряда
стратегических объектов, включая морские порты и крупнейшие
аэропорты;
- выявление фактов передачи практически под контроль НАТО
ряда стратегических с оборонной точки зрения предприятий страны;
- выявление фактов и механизма перевода в руки частных лиц
средств кредитов международных организаций;
- выявление факта и механизма разбазаривания Центральным
банком основной доли кредита МВФ объемом в 4,8 млрд долл. летом 1998 года - переданной Центробанку
части объемом 3,5 млрд. долл.
- выявление грубейших нарушений закона в Государственном
Эрмитаже в части хранения и учета, а также вывоза за рубеж ценнейших объектов
нашего культурного достояния.
Большинство соответствующих отчетов и заключений
опубликованы в Бюллетене Счетной палаты РФ и доступны общественности,
исследователям, историкам, с помощью сайта Счетной палаты.
Стоит ли напоминать, что весь этот первый период Счетная
палата – орган независимого контроля за властью -
подавалась в большинстве массовых средств массовой информации как нечто
заведомо вредоносное, излишне политизированное, ортодоксальное, препятствующее
реформированию нашей экономики и успешному развитию страны…
В чем принципиальное отличие второго периода – практически,
нынешнего времени – об этом в следующей статье. А сейчас – лишь вопрос: уместно
ли браться сейчас всерьез за какую-либо борьбу с коррупцией, не учитывая опыт
прежней борьбы и не делая естественно проистекающие из этого опыта выводы, в
том числе, в кадровой сфере?
Столетие, 2.06.08
Борьба с
коррупцией: что же у нас с институтами?
Вот что меня умиляет в нашей жизни, так
это то, как подается в наиболее массовых электронных СМИ еще только планируемая
в будущем наша бескомпромиссная борьба с коррупцией – подается так, как будто
она уже идет, как будто уже налицо какие-то масштабные успехи, как будто,
наконец, эта борьба уже стала если не решающим, то важным фактором обеспечения
безусловного успеха начинаний обновленной власти…
Этак можно привыкнуть к мысли, что уже все включено, все идет, причем
процесс развивается чрезвычайно успешно, так тогда и никакого долгожданного
стратегического плана борьбы, может быть, готовить не надо – и так все здорово
получилось, само собой?
В прошлой статье несколькими штрихами я описал новейшую
предысторию – борьбу вокруг создания и первые годы работы действительно
независимого от исполнительной власти высшего органа государственного
финансового контроля – Счетной палаты России. Повторю: орган этот создавался и
формировался вопреки тогдашнему Президенту и всей исполнительной власти.
Конечно, с точки зрения нынешних представлений, в соответствии с которыми все
должно быть выстроено в колонну по одному и включено в единую вертикаль,
наличие такого органа было ярко выраженным проявлением вопиющего непорядка.
Что-то типа: «Почему все мне кланяются, а ты – не кланяешься?».
Но нельзя не признать, что именно наличие
такого особого положения этого органа в системе госуправления,
наличие изначального институционального конфликта между контролируемыми и
контролерами и реальная независимость контролеров от подконтрольных
(максимально возможная из того, что вообще может быть в жизни), это то, что и
позволило органу выполнять свое главное предназначение – представлять на суд
общества ту информацию о деятельности высшей государственной власти, которую эта власть всячески стремилась скрыть.
Была ли Счетная палата в тот период органом борьбы с
коррупцией? Разумеется. Но органом борьбы с какой
коррупцией она была – аппаратной или же государственно-политической? А вот
ответ на этот вопрос требовал постоянной борьбы уже и внутри самой Счетной
палаты.
Люди ведь все хотят нормально жить, а зря
ссориться с сильными мира сего никто не хочет. Соответственно, и независимый орган контроля
за властью и тогда, естественно, постоянно норовил скатиться к выполнению
своих полномочий, пусть даже и добросовестно, но с некоторой почти незаметной
корректировкой акцентов.
Например, проверили крупную полугосударственную корпорацию
и выявили в ней масштабные безобразия – кто виноват, в чей адрес должны идти
представления и предписания? Казалось бы, что проще: кто нарушил, тот и
виноват. Можно написать министру, изложить все факты - чтобы строже взыскал с
подчиненного. Но это – логика внутреннего контроля самого этого министерства
или Правительства. Если же подобное выявил внешний контроль, то его выводы
должны быть совсем другие: как, почему соответствующее министерство и все
Правительство в целом допустили такую бесконтрольность, что стало возможным выявление
подобных фактов внешним контролем?
Или другой пример: выявлено, что на
основании указа Президента и изданного в его развитие постановления
Правительства из федерального бюджета (1995 года) уведена его целая треть –
через механизм «компенсаций» в связи с отменой ранее предоставленных (такими же
указом и постановлением) льгот по беспошлинному ввозу спиртного и сигарет. Что делать – жаловаться Правительству и Президенту на то,
что их решения исполнены «неправильно»? Просить заменить руководство
Национального фонда спорта, чтобы оно больше не злоупотребляло предоставленными
ему возможностями? Но это – аппаратная логика. Этой логике следовали и должны
были следовать многочисленные контрольные органы внутри исполнительной власти –
от Контрольного управления Президента и до Контрольно-ревизионного управления
Минфина, кстати, совокупной численностью несопоставимо большие.
Логика же внешнего контроля – предоставить всю полученную
информацию Парламенту и обществу, да еще и акцентировав внимание, во-первых, на
незаконности изначальных указов Президента и постановлений Правительства;
во-вторых, на необеспечении Президентом и Правительством
надлежащего внутреннего контроля за всем процессом и
невозможности злоупотреблений.
А меры по результатам такого внешнего контроля кто должен
был принимать? Парламент, включая, при необходимости, механизм импичмента
Президенту. И общество – как минимум, учитывая полученную информацию на
очередных выборах, а, может быть, и оказывая давление на своих представителей в
Парламенте при возбуждении процедуры импичмента.
Использовали ли парламент и общество адекватно полученную
информацию, приняли ли вытекающие из нее решения? Нет, элементарного здравого
смысла, ответственности, решимости, сил, воли – всего этого не хватило.
Таким образом, органом борьбы
против какого вида коррупции была призвана стать Счетная палата, надеюсь,
понятно. Также, как понятно и то, насколько нелегко было выдерживать эту линию,
не скатываясь в такое удобное и уютное положение
«помощника» власти – излишнего дублера уже и без того существующих
многочисленных структур внутреннего контроля.
Но то, что общество и его представители в Парламенте не
сумели использовать полученную информацию для защиты своих же собственных
интересов, как ни парадоксально, в некоторой степени дискредитировало и
независимый контроль. Логика здесь простая: а зачем нам вообще эта информация,
если она ни на что не влияет, если мы с ней ничего сделать не можем? Только
настроение портит…
Период разделения властей и институционального конфликта
между ними в нашей стране, как известно, сменился периодом мира, дружбы и
полного взаимопонимания. Случилось это на рубеже веков и тысячелетий – по
итогам предшествовавшего длительного противостояния, в котором исполнительная
власть существенно потеснила власть представительную. Что ж, такие периоды
бывают и в других демократических странах. Но мы и здесь впереди планеты всей –
успех решительно закрепили. В какой части, прежде всего? Разумеется, в части
ограничения независимого контроля за властью.
Первая некорректность, которая была допущена, это
назначение Думой (разумеется, по настоянию исполнительной власти) еще в
двухтысячном году руководителем высшего органа, контролирующего деятельность
Правительства, буквально совсем недавно освобожденного от должности бывшего
председателя… этого же Правительства. Специально не называю фамилию и обращаю
внимание на то, что дело не в личности. Но можно ли было допускать, чтобы контролем за исполнением Правительством бюджета 1999 года
(основная работа Палаты в 2000-м году) занимался никто иной, как бывший
председатель Правительства в том же 1999 году (пусть даже и не весь год)? Это
уже – театр абсурда. Но парламент согласился (сам принял решение!), общество
промолчало – да и не до того ему было…
А дальше – больше. Спустя несколько лет были внесены
изменения в закон о Счетной палате, в соответствии с которыми Председателя,
заместителя председателя и аудиторов Дума и Совет Федерации назначают не
самостоятельно, а лишь по предложению Президента; и, кроме того, Счетная палата
стала обязана еще и исполнять поручения Президента.
Никто не возражал – ведь Президент же у нас хороший? Вот,
если бы Президент был плохой, тогда другое дело. А раз хороший – пусть все ему
и подчиняются. А что подобная норма – прямое нарушение Конституции, ограничение
исключительных полномочий Парламента, так это же сущая ерунда по сравнению с
тем, что хороший Президент теперь еще и в Счетной палате наведет порядок…
Порядок навели. Счетная палата стала респектабельным
органом, имеющим (в отличие от прежней Счетной палаты) хорошую прессу.
Действительно: кто и ради чего теперь будет проплачивать
негативные публикации? Правда, ничего масштабного в деятельности власти больше
не выявляет, так это легко объяснимо: просто власть теперь у нас хорошая.
Правда, Палата периодически сотрясается коррупционными скандалами, так разве
можно, разве допустимо искать какую-либо связь между новым (подправившим
Конституцию) механизмом ее формирования и функционирования и этими скандалами?
И все бы ничего – вертикаль выстроена, отлажена, к
коррупции привыкли, и никто уже против нее не возражает (кто «встроен» -
доволен, кто не «встроен» – так что же на всякую голытьбу
внимание обращать!), если бы не призыв нового главы государства взяться,
наконец, за коррупцию.
У самых циничных наблюдателей в связи с этим никаких
вопросов не возникает: понятно, пиар, советники
подсказали – тему запустили.
Но мы же – не циники, мы – искренне верим в благие
намерения нашей власти. И тогда задаемся вопросом: почему именно за коррупцию
решили взяться? И почему не сначала взялись, а потом объявили, а сначала
объявили, а затем, вроде как, намерены взяться?
Вообще, коррупция – это у нас страшный враг, на которого
надо нападать по всем правила военного искусства – неожиданно, заставая
врасплох? Или же это такой милый друг, с которым быть рядом, в тесной связи –
не всегда прилично, но которого надо на всякий случай заблаговременно
предупредить об угрозе?
Тактика власти в этой операции нам заранее не известна, и
потому, тем более, вмешиваться в нее мы не в праве. Но посоветовать же можно?
В качестве приоритетов деятельности наш нынешний Президент
выбрал для себя четыре «и», два из которых – инфраструктура и институты – имеют
самое непосредственное отношение к рассматриваемой теме. В
данном случае я имею в виду всю инфраструктуру не только транспортную и т.п.,
но и финансовую, бюджетную, банковскую…, а также институты социального (внутри
социума), общественного (за властью) и государственного (не только за
гражданами, но и, опять же, за властью) контроля.
Эффективность всей инфраструктуры с точки зрения задач,
стоящих перед обществом и государством, определяется многими факторами. Но далеко
не последний из них – развитость институтов контроля, обеспечивающих постоянное
отслеживание соблюдения интересов государства в их деятельности. В этой связи
возникает вопрос: кратко описанную выше (включая и предыдущую статью) эволюцию
единственного в стране независимого от власти (по своей исходной идее и
Конституции) органа финансового контроля уместно определить скорее как развитие,
или же как деградацию?
И если верно последнее, то не целесообразно ли исправить
ошибку, проистекавшую, надо понимать, из правового нигилизма, и вернуть Счетной
палате ее прежний, предусмотренный Конституцией статус, обеспечивавший ей (и
всему обществу) подлинную независимость контрольного органа от подконтрольных?
Понятно, что процесс зашел далеко, и не все так просто. И
подлинная независимость той, прежней Счетной палаты обеспечивалась еще и
подлинной самостоятельностью Парламента, на который та Счетная палата имела
возможность реально опираться в своей деятельности. Но, с другой стороны, с
чего-то ведь надо начинать. И если в нынешних условиях прямая
формализованная зависимость Счетной палаты от исполнительной власти уже,
очевидно, излишняя предосторожность, ни на что не влияющая (достаточно зависимости
от практически прямо зависимого Парламента), то, может быть, это как раз
удобный (сиюминутно безопасный для власти) момент, чтобы от правового нигилизма
начать постепенно избавляться? И плюс заложить минимальные
институциональные предпосылки к тому, чтобы завтра, когда, может быть, и парламент
станет более самостоятельным, Счетная палата вновь могла стать подлинным
инструментом ограничения высшего и наиболее опасного вида коррупции –
государственно-политической…
…Если, конечно, мы о борьбе с коррупцией всерьез
Столетие, 9.06.08
Не тщетны ли
усилия?
В итоговых за неделю
телепрограммах нам показали нового президента, с трибуны международного форума
требующего от Запада предоставления нам возможности расширения участия в
мировых делах, включая выработку новых правил игры. Рассказали и о намерении
«Газпрома» принять участие в строительстве газопровода от Аляски до Чикаго
через Канаду. Что ж, сердца наши наполняются гордостью. Единственное сомнение:
по адресу ли обращение и верно ли выбрано направление удара?
Если мы рвёмся на Аляску ради содействия развитию, то не
полезнее ли расширить сеть газопроводов в своей стране? Если ради твёрдой
валюты, то от неё у нас и сейчас закрома ломятся. Если же из гуманитарных
соображений, то в Африке и Азии сотни миллионов жителей более нуждаются в
помощи. Да и в своей стране ещё не все миллиардеры…
Для справки: не где-то в глубинке, а в
какой-то полусотне километров от Кремля в Подмосковье деревенской бабушке,
живущей в сельском доме, для которой стоимость газа без счётчика за последние
пару лет выросла в четыре (!) раза, чтобы поставить этот счётчик стоимостью в
тысячу рублей, надо несколько месяцев (!) стоять в очереди и затем заплатить за
элементарную врезку газового счётчика в трубу восемь тысяч (!) рублей – две, а то и три месячные пенсии…
Президент прав: мы стали сильными. Но в чём наша сила? В
объёмах экспорта невозобновляемых природных ресурсов
и в их ныне высокой стоимости. Но это не основание для того, чтобы нас
принимали за «своих». Сырьевой придаток может быть очень большим, но от количественного
роста своего качественного значения он не меняет.
Когда наш бывший президент впервые заявил о нашей стране
как об «энергетической державе», это вызвало разнообразную реакцию, в том числе
критическую. Но в таких делах важны не термины, а смыслы, которые мы в них
вкладываем. Чем же насыщено это понятие?
Варианта по большому счёту было два.
Первый: банальная претензия на всё возрастающий вес на
мировых ресурсных рынках и на получение от этого всё большей прибыли, а может
быть, и на участие таким образом в формировании
мировых цен на ресурсы.
Второй: кооперация с другими поставщиками природных
ресурсов, попытка интегрирования и представления интересов всего этого
сообщества – перед лицом неплохо договаривающихся, объединяющихся и
сплачивающихся потребителей ресурсов.
Сразу стоит отметить, что при выборе первой линии – на всё
возрастающий вес на сырьевых рынках – участие в формировании мировых цен
естественно и возможно. Но только это участие в случае такой гонки за ростом
собственного удельного веса становится уж очень специфическим – противоположным
собственным же долгосрочным интересам.
Действительно, достижение большего удельного веса на рынках
торговли сырьём, в частности энергоносителями, возможно лишь путём
стремительного наращивания предложения (добычи и экспорта), что, естественно,
ведёт к снижению или как минимум ограничению скорости роста стоимости этих
ресурсов на рынке. И это при том, что остальные экспортёры (большинство по весу
на рынке), будучи объединены в специальную организацию ОПЕК, с целью не продешевить
со своими невозобновляемыми ресурсами проводят
согласованную политику ограничения добычи и экспорта… Так
ради чего же идёт борьба за удельный вес на рынке, если в результате этой
борьбы мы получаем денег за свою нефть и свой газ не больше, а меньше, чем
могли бы, если бы координировали свои действия не с потребителями, а с такими
же, как мы, продавцами?
Альтернативное наполнение понятия «энергетическая держава»,
подразумевающее выбор союзников прежде всего среди
таких же поставщиков ресурсов, согласованную с ними политику регулирования
добычи и поставки ресурсов на мировой рынок, а также выстраивание совместно с
ними единой линии защиты от возможных и высоковероятных посягательств на суверенитет
богатых ресурсами стран – вот где на самом деле, тем более после Ирака, нужна
коллективная противоракетная оборона! Это то, что с учётом места постоянного
члена Совета Безопасности ООН и частично сохранившегося научно-технологического
и оборонного потенциала могло бы наполнить указанное понятие подлинным смыслом
и вернуть стране основания для её определения как державы уже без
дополнительных определений.
Но, может быть, возможна и одновременная реализация двух
этих линий: и на повышение своего удельного веса на мировых рынках
энергоресурсов, и на лидерство в сообществе близких по роли в мировой экономике?
К сожалению, есть основания полагать, что это невозможно по
двум причинам.
Первая: лидером не может быть тот, кто действует вопреки
интересам потенциальных союзников, в частности, не координирует с ними разумные
ограничения на добычу и экспорт ресурсов, а напротив, соревнуется (!) в объёмах
экспорта с теми, кто этот экспорт целенаправленно ограничивает.
И вторая: лидером, пусть даже и не самой развитой части
мира, не может быть тот, кто отстаёт в научно-технологическом развитии. И не
просто отстаёт (когда-то отстал, но теперь навёрстывает), а своей экономической
политикой усугубляет отставание; и основные ресурсы, включая природные и
финансовые, расходует не на собственное технологическое развитие, а на поддержание
развития других – и без того развитых.
Таким образом, на двух стульях не усидеть.
Выбирая второй вариант насыщения смыслом понятия
«энергетическая держава», мы могли попытаться стать лидером не по удельному
весу поставок, а именно как организатор сообщества поставщиков энергоносителей
и интегратор их интересов, а львиную долю своих ресурсов, ныне экспортируемых
за рубеж, направить на собственное научно-технологическое развитие. И тогда
понятие «энергетическая держава» предстало бы как переходная ступень к возврату
на позицию уже просто «державы» или даже «сверхдержавы».
Но этот путь мы, похоже, не выбрали.
Нам больше нравится пытаться убеждать Запад, что мы –
совсем такие же, как он, и уговаривать его признать нас за
своих. Не тщетны ли усилия?
ЛГ, 11.06.08