Журнал «Золотой Лев» № 147-148 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Ф.И. Раззаков

 

Польский след «перестройки», или Либерал-шляхта[1]

Катынь. Зачем нам польско-немецкая акция?

 

В первой половине 50-х в восточноевропейской кинематографии появилась так называемая «польская волна», которая объединила ряд молодых режиссеров, поставивших целью посредством кино найти ответы на некоторые вопросы недавнего «проклятого» прошлого. Наиболее ярким представителем этой «волны» был режиссер Анджей Вайда, который дебютировал в 1954 году фильмом «Поколение», где речь шла о молодых поляках, чья юность пришлась на годы войны. Следом за этим Вайда один за другим снял еще два фильма на эту же тему: «Канал» (1957) и «Пепел и алмаз» (1958). Громче всего из перечисленной трилогии прозвучал последний фильм, где Вайда сделал попытку реабилитировать подпольщиков Армии Крайовой. Кто не знает, что это за армия, поясню: Армия Людова боролась с фашизмом в составе Красной армии, а Армия Крайова поддерживала польское эмигрантское правительство, находившееся в годы войны в Лондоне, и воевала как с фашистами, так и с Красной Армией. Отметим, что сам Вайда одно время был солдатом Армии Крайовой, поэтому его симпатии к ней были вполне объяснимы.

В «Пепле и алмазе» весь сюжет вращался вокруг двух подпольщиков-крайовцев, которые получили задание убить крупного польского коммуниста Щуку. Однако с первой попытки им это сделать не удается: террористы ошибаются и убивают двух ни в чем не повинных поляков. Затем они возвращаются в город, и в гостинице совершенно случайно узнают, что Щука проживает тут же. Естественно, они возобновляют охоту на него. Правда, в ходе нее молодой подпольщик Мацек (его роль играл Збигнев Цыбульский) внезапно влюбляется в официантку гостиничного ресторана и хочет выйти из дела. Но практически сразу он усовестится этому своему сентиментальному порыву и в итоге застрелит Щуку на безлюдной ночной улице. Но и сам не выживет: напоровшись на патруль, он будет смертельно ранен и умрет, корчась в муках на каком-то заброшенном пустыре.

Фильм этот вызвал бурю восторга со стороны тех поляков, которые не симпатизировали коммунистам и русским (а таковых в Польше было предостаточно). Актер Цыбульский мгновенно стал кумиром польской молодежи: чуть ли не поголовно вся она стала внешне «косить»под его героя Мацека – носила спортивные куртки с поднятым воротником и темные очки. Фильм был продан во многие страны мира, однако прокатчикам в СССР его покупать тогда запретили, что было вполне справедливо – апологетика Армии Крайовой в России выглядела бы верхом кощунства, поскольку от рук ее бойцов (а подпольная сеть АК насчитывала от 250 до 400 тысяч человек) погибли тысячи не только немецких, но и русских солдат. Кроме этого, в фильме было много и других антирусских выпадов. Например, все действие фильма происходило в День Победы (в ночь на 9 мая 1945 года) и празднество, которое коммунисты устраивали в гостиничном ресторане по этому поводу, Вайда в своем фильме показал как отвратительную попойку.

Отметим, что польская «новая волна» вызвала прилив радости и у либеральных киноведов СССР, кто имел возможность приобщиться к ее фильмам посредством Госфильмофонда. Правда, выразить свои восторги публично, в СМИ, они не могли, поскольку официальная точка зрения в отношении «польской школы» была однозначная – осуждение. Однако хрущевская «оттепель» все-таки сделала свое дело – на ее закате фильм «Пепел и алмаз» был закуплен и вышел в наш прокат, став с тех пор «настольной книгой» антирусской либерал-шляхты в СССР. Ее симпатии к подобным фильмам, как и к самой Польше, объяснялись просто: среди всех стран соцлагеря именно в ней были особенно сильны самые что ни на есть русофобские настроения, корни которых лежали еще в далеком прошлом. На этой почве они и сошлись. Поэтому с одинаковой ненавистью «советские» и польские либералы относились к официальному польскому кино, вроде сериалов «Ставка больше, чем жизнь» или «Четыре танкиста и собака», где воспевалась дружба польского и «советского» народов, и с одинаковым восторгом поддерживали любую ленту, где эта дружба подвергалась хотя бы малейшему сомнению или критике (в 2007 году «Четыре танкиста…» в Польше были официально запрещены).

Вообще если смотреть из сегодняшнего дня на тот союз «социалистических» стран, который образовался после Второй мировой войны, то можно смело сказать, что он изначально был обречен на распад. Все эти восточноевропейские государства, образовавшие соцлагерь во главе с СССР, изначально были ненадежными партнерами. Ну какой мог получиться союзник для России из русофобской Польши или из недавних сателлитов гитлеровской Германии вроде Венгрии и Чехословакии?[2] Впрочем, эти сомнения приходили в головы русских мыслителей еще за сто лет до подобного объединения. Ф. Достоевский по этому поводу писал:

 

«По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными... Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшей благодарностью... что они племена образованные, способные к самой высочайшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чисто славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации».

 

Но вернемся в «советские годы». После прихода к власти в СССР Л.Брежнева (октябрь 1964) фильмам режиссеров «польской школы» вход в нашу страну оказался заказан. А после того, как летом 1980 года в Польше разразился политический кризис, связанный с деятельностью профобъединения «Солидарность» (а деятельность эта носила откровенно антирусский характер), отношение официальных властей СССР не только к польскому кинематографу, но и вообще ко всему польскому стало еще более критическим. Власти СССР резко сократили контакты с польскими деятелями искусства, а кое-что и вовсе запретили: например, в 1980 году, после 12 лет благополучного существования, была закрыта на ЦТ популярная телепередача «Кабачок 13 стульев» (кстати, одна из любимых передач самого Брежнева), местом действия сюжетов которой была Польша. Единственное, что тогда осталось от польского искусства в СССР – развлекательные кинофильмы, которые продолжали появляться на широком экране и пользовались неизменным успехом у рядовых советских зрителей (вроде фильмов «Знахарь», дилогии «Ва-банк» и др.).

Между тем, если рядовой зритель был не прочь потреблять продукцию массового польского кинематографа, то яйцеголовая аудитория продолжала поклоняться «польской школе», в которую входили режиссеры Анджей Вайда, Ежи Кавалерович, Анджей Мунк и ряд других постановщиков, придерживавшихся либеральных и антирусских взглядов. Знакомясь с их фильмами в запасниках Госфильмофонда, либерал-шляхта втайне лелеяла надежду, что рано или поздно «польская школа» выйдет из подполья и окажется узаконенной в СССР. Эти надежды оправдались в годы горбачевской перестройки. После того как в мае 1986 года к власти в Союзе кинематографистов пришли либерал-перестройщики, они начали активный процесс сближения именно с представителями этого направления в польском кинематографе. И дело здесь было не столько в искусстве, сколько в политике.

Польша не случайно стала плацдармом для западных спецслужб в деле разложения Восточного блока. Как уже говорилось, эта страна всегда занимала первое место в истории среди стран-агрессоров против России и являлась типично западной страной с населением, большинство которого всегда было настроено русофобски (сказывалось влияние католической церкви, которое в Польше имело огромное влияние даже при коммунистах). Как пишет историк О. Платонов:

 

«В начале 80-х директор ЦРУ У. Кейси лично встретился с начальником израильской разведки «Моссад» и договорился о совместной деятельности против России. «Моссад» создала активную шпионскую сеть в Центральной Европе. Опираясь на эмигрантов из Польши, России и Венгрии, «Моссад» организовала каналы, ведущие от Албании к Польше и дальше, в глубь СССР. Эту сеть составляли преимущественно еврейские диссиденты, католические священники и раввины.

В Ватикане состоялись аналогичные переговоры Кейси с представителями папы римского, подкрепленные впоследствии личной встречей Рейгана с Иоанном Павлом II (как известно, последний был поляком – Каролем Войтылой. – Ф.Р.). В результате между ЦРУ и верхушкой католической церкви произошел тайный сговор и значительная часть католических священников стала секретной агентурой американской разведки, поставляя ей информацию из Польши и СССР. Осуществлялось это явочным порядком без подписания каких-либо письменных договоров. Через организации католической церкви ЦРУ стало поставлять в Польшу множительную и другую технику для подрывной антирусской работы, деньги на содержание функционеров «Солидарности», многие из которых одновременно были агентами ЦРУ...».

 

Поскольку цели «советских» и польских либералов совпадали, поэтому в горбачевскую перестройку их контакты стали наиболее активными. И первыми на этом поприще отметились именно кинематографисты, которые в мае 1988 года провели первую совместную встречу в Москве. Естественно, внешне она выглядела как встреча по восстановлению связей между двумя социалистическими странами, на самом деле это было типичное антирусское мероприятие агентов влияния западных спецслужб. Не случайно поэтому первая встреча проходила под девизом «Историческое кино: от табу к гласности» (а гласность к тому моменту уже прочно оседлали либералы-западники), а вторая (в Варшаве, в сентябре) называлась еще более конкретно – «Кино и десталинизация культуры». В соответствии с декларируемыми целями был подобран и состав участников этих встреч – большинство их составляли евреи. С польской стороны это были: режиссеры Януш Маевский, Тадеуш Хмелевский, Роберт Глинский, Януш Заорский, критик-диссидент Анджей Вернер и др. «Советскую» сторону представляли: режиссеры Геннадий Полока, Александр Аскольдов, Алексей Симонов, кинокритики Мирон Черненко, Андрей Плахов и др.

Несмотря на то, что главной темой этих встреч (они длились по четыре дня) было заявлено кино, однако на самом деле всем руководила большая политика. Обе стороны были кровно заинтересованы в том, чтобы эти встречи дали новый импульс либеральным разоблачениям русского прошлого. Поэтому в своем докладе Анджей Вернер и вытащил на белый свет все те «черные дыры» истории, которые долгие годы были козырными картами в руках русофобов всех мастей: русско-польская война 1920 года, «пакт Молотова – Риббентропа 1939 года», депортация поляков на восток, расстрел польских офицеров в Катыни в 1940 году и т. д. Под польским «соусом» все эти темы и будут подавать своим гражданам «советские» либеральные СМИ, дабы продолжить кампанию по оплевыванию истории России. Как с гордостью пишет участник тех встреч А. Плахов: «Именно московский «круглый стол» в мае 88-го даст первый импульс возобновлению расследования катынской трагедии, из которой советские власти больше не смогут делать «фигуру умолчания»...».

Говоря о пресловутой «фигуре умолчания», Плахов лукавит: все 40 лет после этой трагедии печать СССР неоднократно писала, что польских офицеров в Катыни расстреляли немцы, чтобы потом свалить эту акцию на русских солдат[3]. Это была типичная провокация немецких спецслужб, которые были мастерами на подобного рода операции, которые на их языке назывались «активными мероприятиями». Достаточно вспомнить поджог рейхстага в 1933 году, который помог Гитлеру закрепиться во власти, или нападение на немецкую радиостанцию в Гливице в августе 1939 года, которое дало немцам найти предлог для нападения на Польшу. Последняя акция практически зеркально похожа на ту, что потом будет проведена в Катыни. Сошлюсь на слова заместителя начальника абвера (военная разведка) генерала Лахузена, которые он произнес на Международном трибунале в Нюрнберге:

 

«Дело, о котором я буду давать показания, относится к числу наиболее таинственных, осуществленных разведкой... В середине августа 39-го I-й отдел и мой II-й отдел получили указание раздобыть польские мундиры и экипировку, а также солдатские книжки и другие армейские польские вещи для акции под кодовым названием «Гиммлер». Указание это... Канарис (начальник абвера. – Ф.Р.) получил из штаба вермахта или же из отдела обороны рейха... Канарис сообщил нам, что узники концентрационных лагерей, переодетые в эту форму, должны были совершить нападение на радиостанцию в Гливице... Даже люди из СД, которые принимали в этом участие, были убраны, то есть убиты...».

 

Далее послушаем рассказ русского историка Ф. Сергеева:

 

«Как и замышлялось, в установленное время на рассвете группа нападения заняла радиостанцию, и по аварийному радиопередатчику был передан трех-четырехминутный текст-обращение. После этого, выкрикнув несколько фраз на польском языке и произведя до десятка беспорядочных выстрелов из пистолетов, участники налета ретировались, предварительно расстреляв своих пособников, – их тела затем демонстрировались как трупы «польских военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. Большая пресса обыграла все это как «успешно» отраженное «вооруженное нападение» на радиостанцию в Гливице...».

 

Отметим, что о преступлении в Катыни на том же Нюрнбергском судебном процессе тоже говорилось и оно однозначно трактовалось там как провокация немецких спецслужб. Позже эта акция описывалась во множестве книг, посвященных этой трагедии. Например, в книге поляка Вацлава Кралья «Преступление против Европы» 1969 года издания приводились строчки из дневника министра пропаганды III рейха Йозефа Геббельса, датированные 8 мая 1943 года:

 

«К несчастью, в могилах под Катынью было найдено (сформированной немцами комиссией Красного Креста) немецкое обмундирование... Эти находки надо всегда хранить в строгом секрете. Если об этом узнали бы наши враги, вся афера с Катынью провалилась бы...».

 

Об этом же и слова поэта Станислава Куняева, опубликованные уже в наши дни:

 

«Польские офицеры в Катани были расстреляны из немецких пистолетов немецкими пулями. Это факт, который не смогла скрыть или извратить даже германская сторона во время раскопок 1943 года.

Но для чего наши энкавэдэшники в марте 1940 года всадили в польские затылки именно немецкие пули? Ответ у русофобов один: чтобы свалить это преступление на немцев. Но для этого наши «тупые палачи» должны были за 13 месяцев до начала войны предвидеть, что на ее первом этапе мы будем терпеть жестокое поражение, в панике сдадим Смоленск, немцы оккупируют район Катыни и долгое время будут хозяйничать там, появится прекрасная возможность списать расстрел на них, но для этого их надо будет разгромить под Москвой, Курском и Сталинградом, перейти в окончательное контрнаступление, создать перелом в ходе войны, вышвырнуть фашистов со Смоленской земли и, торжествуя, что наш гениальный план осуществился, вскрыть могилы расстрелянных нами поляков и объявить на весь мир, что в затылках у них немецкие пули!..

Большего абсурда придумать невозможно».

 

Поскольку «катынское дело» было давней козырной картой в руках польских русофобов, их единомышленники в СССР, которые уже вовсю дирижировали перестройкой, не могли не протянуть им руку помощи. В итоге двумя киношными встречами «польская тема» не исчерпается. В ноябре 88-го в Москву на ретроспективу своих фильмов (18 картин) приезжает кумир всех яйцеголовых либералов  СССР кинорежиссер Анджей Вайда (отметим, что его отец погиб в Катыни, что во многом и станет поводом к тому, чтобы режиссер в наши дни снял свою «Катынь», основанную на немецкой версии).

Авторитет Вайды у либералов СССР всегда был высок, а в начале 80-х, когда режиссер стал одним из главных участников кризисных событий в Польше на стороне антирусской и антикомунистической оппозиции, эти симпатии удвоились. Когда в 1981 году Вайда (он тогда занимал пост председателя Союза кинематографистов Польши) провел в Гдыни кинофестиваль запрещенных фильмов и вместе с его участниками публично топтал на сцене газету «Правда», его авторитет в либеральной фронде СССР и вовсе взлетел на недосягаемую высоту. Поэтому приезд режиссера в СССР осенью 88-го был обставлен по высшему разряду.

Начался же он с весьма характерного эпизода: главный редактор журнала «Искусство кино» Константин Щербаков, чуть ли не упав ниц перед гостем, попросил у него прощения за статью семилетней давности, напечатанную в этом же журнале, где ее автор (по одной из версий, это был тогдашний главред «ИК» Евгений Сурков) осуждал взгляды Вайды. Акция эта выглядела вдвойне кощунственно, поскольку всего лишь четыре месяца назад (28 июля) Евгений Сурков покончил с собой, не вынеся издевательств киношных либералов по своему адресу, устроенных в перестроечных СМИ.

Еще одним лучшим другом либерал-перестройщиков СССР станет польский актер Даниэль Ольбрыхский. Он, как и Вайда, в начале 80-х будет ярым сторонником «Солидарности» и на поприще антикоммунизма и русофобии снискает даже большую славу, чем Вайда. За это польские власти (при генерале Ярузельском) сделают его персоной нон грата – актера перестанут приглашать сниматься в кино, о нем будет молчать польская пресса. И первыми, кто прорвет этот заговор молчания вокруг Ольбрыхского, будут именно киношные либералы СССР, которые пригласят его в Москву и распишут этот приезд как торжество справедливости. Ярый антикоммунист и русофоб Ольбрыхский станет в либеральной среде героем, приравненным к Солженицыну, Войновичу, Аксенову и другим (таковым он остается для них и по сию пору).

Двадцать лет минуло с тех событий. Казалось бы, либерал-шляхта должна давно успокоиться. Но ей по-прежнему неймется, поскольку суть всей ее деятельности была не только в ненависти к коммунистической власти. И тогда, и сейчас ею движет еще одно чувство, не менее сильное – русофобия. К сожалению, приходится констатировать, что в годы горбачевской перестройки и ельцинских реформ армия либерал-шляхты только увеличила свои ряды и пустила глубокие корни в русском обществе. Именно поэтому у нас пока невозможны ответные акции в виде фильмов «Жертвы Тухоли», а официальное руководство РФ палец о палец не ударит для того, чтобы ленты вроде «Катыни» не попадали в русский кинопрокат.

 

СР, 3.04.08