С. Пыхтин

Мощнейший и всесторонний расцвет страны, пусть и заключенной в нелепые, несвойственные ей государственные формы, завершившийся ныне стремительной катастрофой - вот чем запомнится XX столетие в русской истории.

Являемся ли мы свидетелями и соучастниками конца существования нашей цивилизации? Можем ли, подобно поэту М. Волошину, сказать, повторяя его настроение 1919 года - "с Россией кончено"? Кто рискнет упрекнуть добровольного затворника из Коктебеля, стихотворный приговор которого оказался более чем преувеличенным, как и поспешные свидетельства И. Бунина, писавшего в эмиграции, назвавшего русскую революцию начала столетия - "окаянными днями". Недаром сказано: большое видится на расстоянии.

Вместе с тем то, что происходило после этих "дней", более чем убедительно опровергает и нашего последнего литературного классика, и последнего литературного романтика? Ни культурной революции, ни индустриализации, ни победоносной войны, в которой России пришлось отражать нашествие всей континентальной Европы, ни послевоенной космической эпопеи, ни сверхдержавы, в которую выросла Россия (вопреки всем апокалептическим пророчествам), ничего подобного после "окаянных дней" получиться не могло. По сравнению со своими товарищами по литературному цеху (литература в России не беллетристика, а художественная социология) Блок, Брюсов, Маяковский оказались проницательнее. Им было дано сквозь визг и лязг социального переворота услышать “музыку революции”, понять подлинный дух новой эпохи.

В эпоху, когда “национальной идеей страны” стала социальная справедливость, нашим дедам удалось избежать главной опасности, которая подстерегала Россию на этом пути - "пролетарской революции". И не потому, что России противопоказаны революции (они-то всегда происходят, когда у общества объективно нет иного выхода, и носят созидательный, творческий характер), а потому что она приобрела "пролетарские" свойства.

Именно это ее качество и не могло не стоить многих жертв, иногда бессмысленных и ненужных, включая и те потери войск и населения, которые были принесены на алтарь победы в первый год Великой отечественной войны. Но, слава Богу, обществу удалось в 30-е годы свести счеты с пролетариями, у которых, как хорошо известно, главным признаком является не то, что у них нет ни кола, ни двора, а то, что у них нет и не может быть отечества. Именно после того как граждане Советской России и его поумневшее руководство вновь обрели чувство отечества, после того как благодаря этому была восстановлена связь настоящего с прошедшим, а доктрина "мировой революции" навсегда оставлена для "грызущей критики мышей", настала эпоха выдающихся достижений - везде, где в них была необходимость.

Однако то, что деды сумели сохранить, защитить, приумножить и оставить к 60-м годам уже прошлого столетия потомкам в качестве наследства, все это было бездарно, равнодушно и легкомысленно промотано отцами в течение его последних двадцати лет.

Список потерь охватывает практически все сферы жизни. Распавшаяся на несколько десятков нежизнеспособных и потому зависимых от внешних сил государственных образований страна, перегороженная теперь противоестественными политическими границами и экономическими таможнями. Межэтническая неприязнь, переходящая зачастую в варварский трайбализм африканского типа. Деградирующие отрасли хозяйства, общий потенциал которых не составляет теперь и половины того, что было вполне работоспособным еще совсем недавно. Дегенеративные экономические отношения, главным критерием выживания которых является ныне разорительный иностранный кредит. Утратившая какую-либо дееспособность армия, бессильная даже перед кучкой мятежников, как показали события на Кавказе и в ряде других регионов. Тени некогда мощных научных учреждений, в которых, словно в богадельнях, остались одни лишь пенсионеры, доживающие век и ни на что уже не способные. Чиновничество, у которого нет ни грана государственного образа мыслей и которое озабочено не задачей национального возрождения и державного строительства, а дальнейшей распродажей "советской империи", горький вывод, следующий из ряда официальных заявлений последнего времени. Глубочайшая бедность девяти человек из десяти, доходящая до нищенства и голода, соединенная с проистекающим из этой бедности баснословным богатством ничтожного меньшинства, состоящего из нескольких сотен инородных семей. Список можно продолжить, но и этого достаточно, чтобы понять трагизм положения.

Теперь для внуков, хотят они этого или нет, наступил исторический момент истины. Решается гамлетовский вопрос - быть или не быть русской цивилизации, вопрос, возникший в условиях новой революции, возникшей на русской земле, буржуазно-демократической по всем своим признакам, но, как мы видим, депрессивной по первоначальным, промежуточным результатам. Вместе с тем задача, поставленная перед страной на грани веков, не так безнадежна, как кажется многим на первый взгляд. Разумеется, предпосылками дальнейшего существования России станут, как всегда, с одной стороны, личные качества ее сограждан, политической общности современного типа, которая называется нацией, и с другой - ее способностью соединить свои усилия с объективными законами развития, изначально присущими русской цивилизации.

На вопрос "что делать?" ответ предельно краток – не безвольно подчиняться обстоятельствам, а действовать, действовать и еще раз действовать. Но - соотнося их с общенациональной стратегией, которая должна находится в максимальном соответствии с этими законами. Иначе говоря, если внуки захотят и смогут предотвратить катастрофу, первые раскаты которой уже произвели разрушения, намного превосходящие то, что было утрачено в годы всеевропейского нашествия 1941 года на Россию, тогда "советскую", то им надо самым тщательным образом разобраться в том, какие ошибки были совершены их отцами.

Да, именно отцами, так как они чуть ли не буквально повторили тот путь, который был пройден Россией накануне первой русской революции, и завершившийся точно такими же результатами. Накануне 1905 года, как и накануне 1991, ничто не предвещало катастрофы. Экономика развивалась темпами, которые были неизвестны ни одной из великих держав мира. Общество жило надеждами на грядущие изменения, которые, как предполагалось, обязательно сделают жизнь лучше, благополучнее, свободнее. Его нетерпение было столь велико, что смену политического строя и экономического уклада не могли остановить даже угрозы поражения в мировых войнах, в которых участвовала страна. Тогда - Первая мировая, теперь "Холодная". Если отбросить детали, то разве можно найти существенную разницу в том, что последовало в истории страны за Брест-Литовским и Беловежским договорами?

Следовательно, многое в России делалось не так, как должно было делать - в социально-экономических, общественно-политических, духовно-нравственных отношениях? Что же создавало невыносимые условия существования для большинства, чтобы оно, очертя голову, бросалось в пучину разрушительных катаклизмов, увлекаемое оголтелой антигосударственной пропагандой?

Из первой ошибки вытекает вторая. Она состоит в нарушении сложившегося в России соотношения между статусом, с одной стороны, производителя материальных и духовных благ, с другой, посредника, владеющего денежным капиталом. Поддержание такого соотношения особенно важно в связи с огромными пространствами и специфическими северными условиями хозяйствования. В России, где экономика столь жестко зависит от случая и непреодолимых внешних обстоятельств, главенствующая роль всегда принадлежала производителю. Подавляющая часть ресурсов страны становится доступной для потребителя только после глубокой переработки. Поэтому-то типичный русский - не купец, не процентщик и даже не крестьянин (в европейском понимании), а мастеровой человек - рабочий, инженер, ученый. И преимущества, которые в России законодатель и администратор предоставляют посредничеству по сравнению с производством, угрожают существованию практически каждого. "Делать деньги" в России, а не зарабатывать их, можно только на спекуляциях, а спекуляции могут возникать лишь за счет разрушения государства, ценой обнищания и вымирания народа.

Что же касается "отделения Церкви от государства", то здесь источник ошибки состоит в принципиальном отличии содержании понятия "государство" на Западе и в России. В Европе и Новом Свете, куда европейские переселенцы завезли свои традиции и обычаи, имелись ресурсы и возможности, чтобы наряду с институтами государства развить и гражданское общество, частью которого является церковь. В России и странах, сопредельных с нею, таких возможностей не было. Этому мешали многие объективные обстоятельства, включая и суровые природно-климатические, а значит и социально-экономические условия жизни, и невысокую плотность населения при необходимости отражать бесконечные нашествия, угрожавшие самому существованию России. В результате функции гражданских институтов у нас традиционно выполняют институты государства, и поэтому "государство" - это политически организованное общество, а не политический институт общества и не орудие насилия над ним, как это видится либерализму и марксизму, место рождения которых - Европа. Но если государство в России есть не что иное, как политически организованное общество, то отделение церкви от государства в действительности является его отделением от общества, что само по себе весьма опасно, поскольку только Церковь может являться единственным хранителем духовно-нравственных традиций нации. Если и могло иметь место отделение церковных институтов, то не от государства, как такового, а от институтов политической власти. И политикам, и церковным иерархам видимо еще предстоит осмыслить сложившееся положение, чтобы найти правильные пути для исправления содеянного.

Ошибка пятая, не менее важная, состоит в предположении, что русский, в отличие от членов "цивилизованных сообществ", к которым Россия, разумеется, не принадлежит, представляет собой примитивное существо, и поэтому можно, не опасаясь никаких последствий, грубо попирать его представления о семье. Конечно, он не говорит: “мой дом - моя крепость”, однако в противостоянии с суровой природной средой для него важнее умножение самого себя: я не один; я, моя жена, мои дети, мои домочадцы - семь-я. Но как раз семья и ее интересы отсутствуют даже в базовых законах - гражданских, налоговых, градостроительных. Интересы семьи стараются подменить нарочито эгоистическими, индивидуальными интересами личности. И это в России, где издревле каждая семья, независимо от того, к какому сословию она принадлежит, в какой части страны живет, независимо от того, городская она или сельская, независимо от того, состоятельна она или нет, имела собственный дом - ее естественную среду обитания и воспроизводства.

Демографы гадают, отчего Россия вымирают, чего не было никогда прежде. Денежная философия ищет ответы в "параметрах" уровня жизни, в величине доходов, в степени образованности и культурности и не находит их. Но действительность гораздо прозаичнее. Одна из главных причин вымирания населения и деградации семейных отношений коренится в порочной архитектуре вообще и жилищной политике в особенности. Прежде всего это касается городов, в которых теперь проживает более 70 процентов населения. Если в начале века каждая семья имела дом и подворье, то затем эта возможность была утрачена. Вспомним, что до середины 60-х годов в городах семьи как правило ютились по коммуналкам. А затем их сменили малогабаритные квартиры в железобетонных многоэтажках. Нормальные условия воспроизводства населения прекратились, когда исчезли нормальные, прежде всего для полноценных, многодетных семей условия его жизнедеятельности.

Шестая ошибка - пренебрежение объективными условиями производственной деятельности. Суровость континентального российского климата, несравнимого с климатом всех других стран, предопределяет специфику земледелия. Ведь им можно заниматься не более 3-4 месяцев в году, а остальное время - промыслами, организованными, как правило, в городах. Русский город, как хорошо известно, это не только продолжение деревни, но и сам - большая деревня. Другая причина, вытекающая из первой, - отсутствие антагонизма между городом и деревней, между промышленным и сельскохозяйственным трудом, что предопределяло особенности развития Европы.

Естественные причины, а не отсталость, как предполагают некоторые "ксенофилы", создали в России своеобразную этику трудовой деятельности и качественно иную рабочую силу, чем на Западе, откуда в Россию первоначально ввозились производственные технологии. Однако, абстрагируясь от этих особенностей, при организации российской промышленности, а затем и земледелия, как правило, слепо перенимались европейские и североамериканские образцы, методы и приемы, возникавшие на иной почве, для другого климата, в непохожей социальной среде. Понятно, что ничего хорошего из этого выйти не могло.

Оказалось, прежде всего, что такая практика приводит к деградации сельскохозяйственного населения. Его лишили возможности заниматься производственной деятельность в городах, так называемыми отхожими промыслами, то есть экономически обусловленным совмещением промышленного и сельскохозяйственного видов труда.

Принудительный характер разделения труда, копирующий западный опыт, где он естественен, но не учитывающий национальные особенности, был особенно показателен при создании научных центров, неудачно именуемых ныне наукоградами, в которых кадры ученых стали утрачивать профессиональные качества уже через 15-20 лет после своего создания, а сами центры стали дурным подобием обычных провинциальных городов.

Нас удивляет, что русская деревня вымерла и спилась? Нас страшит, что большая часть населения городов, подобно античному римскому плебсу, жаждет одних лишь "хлеба и трелишь", а проституция, наркомания и безделье стали обыденным явлением? Полноте, господа и товарищи, перед вами последствия рукотворной, вполне осознанной деятельности тех, кто фанатично копировал абсурдные для отечественных условий идеологии и доктрины, кто превращал их в программы, кто писал законы и постановления, утверждал архитектурные проекты и строил, строил, строил по ним - до потери сознания и утраты смысла вещей.

Именно в деградации политического класса, в непримиримых противоречиях его частных интересов и ценностей с интересами России и заключены все начала и истоки нынешнего положения.

В самом деле, кому еще не ясно, кто уничтожал те основы материального и духовного благополучия, которые составляли и мощь страны, и предпосылки жизни каждого человека, в ней проживающего. Разве не генералитет, погрязший в безделье и разложившийся в "борьбе за мир", учинил погром вооруженных сил, расхищая военное имущество и торгуя оборонными секретами? Разве не профессиональные ученые, от м.н.с. до академиков включительно, разрушали науку и высшую школу? Разве не так называемые командиры производства, не директорский корпус, соединившись с алчными теневиками, под видом приватизации разделывал и переделывал предприятия, отхватывая себе куски пожирнее? Разве не государственные мужи расчленяли страну на суверенные уделы, разнуздывая самые темные страсти в толпах, собираемых ими же на площадях? Разве не интеллигенция растлевала своими россказнями массовое сознание, представляя одну шестую часть мира черной дырой человечества, которую можно спасти от небытия лишь при одном условии - если ее удастся пристроить сателлитом к "цивилизованному сообществу"? Как ни печально, но Россию предает и продает ее интеллигенция, своими действиями и бездействием лишь подтверждающая ретирадный диагноз, которой ей некогда вынес В. Ленин. Конечно же, нет правил без исключений, но, как говорится, "исключения только подтверждают правило".

Какие же выводы можно сделать из сказанного? Если Россия не желает повторить в XXI веке судьбу погибших цивилизаций, вроде античного Рима или средневековой Византии, то ей, прежде всего, необходимо как можно скорее и как можно решительнее отказаться от ошибочных стратегий, чреватых катастрофическими последствиями, которые уже неумолимо наступают. Это предполагает разработку и реализацию нового курса развития - соответствующего не абстракциям, а также примерам, с которыми у России нет ничего общего, а ее собственному предназначению и собственной природе - географической, климатической, расово-антропологической, религиозной, исторической, культурной.

Можно возразить: для такого поворота необходим национальный лидер, которого все еще нет. Да, его не было у нации и государства почти что полвека. Не в последнюю очередь отсюда и такой постыдный финал. Но что мешает сделать таким либером государственного деятеля, который быть может появился в России 31 декабря 1999 года?

Дело, таким образом, за инициативой верховной власти, которая не должна останавливается ни перед какими мнимыми преградами. Ни перед Конституцией, поскольку все готовы изменить ее в соответствие со стоящими перед Россией задачами, а если потребуется - и вовсе отменить. Ни перед полностью дискредитировавшими себя партиями, главной целью которых оказывается участие в избирательных турнирах. Ни перед олигархами, чье достояние и влияние создано прямым казнокрадства и воровством - бесстыдным присвоением государственного имущества в результате приватизации. Ни перед злоязычными, русофобствующими, антигосударственными СМИ, ухитрившимися вобрать в себя последнее человеческое отребье, вся энергия которых уходит на интриги, козни и фальшь.