А.Н. Савельев,

доктор политических наук

Вопрос “Будет ли война?” является для общества насущным, и ответ на него формирует отношение к армии и воинской службе, мотивирует парламентариев на утверждение тех или иных сумм военного бюджета, утверждает молодых людей в решении посвятить себя воинской службе или найти иные сферы применения.

Для будущего России и всего русского мира важно понимание того, что война не просто будет – война уже идет. Точнее, война не прекращалась никогда. Просто мы иногда не знали о ней, иногда старались ее не замечать. И в этом нашем неведении – причина резкого ослабления жизнеспособности русского общества. Оно и теперь слабо представляет себе возможность не только масштабной войны, но и малых войн, ведущихся на земле беспрерывно.

Перспектива выживания русского мира, русско-православной цивилизации связана с воссоединительным процессом, который не может идти безболезненно. В “спор славян между собою” непременно постараются вмешаться (и вмешиваются) те интернациональные силы, которые уже поставили под свой контроль большую часть советского наследства и стремится теперь окончательно закрепить за собой права на ресурсный потенциал России. Они готовы загребать жар чужими руками, провоцируя внутренний конфликты на русских землях – этнические, религиозные, внутриэлитные, экономические и т.д. Это значит, что опасность войн, подобных Чеченской, ждет нас на каждом шагу воссоединения русского мира.

Вторая опасность войны связана с агрессивными “пантюркистскими” планами, уже в значительной степени затронувшими весь Северный Кавказ, Татарию, Башкирию и другие “внутренние республики” России. Здесь сверхмобилизация даже очень небольшой части населения, обеспеченная рецидивами варварского самосознания и деньгами из Саудовской Аравии и Турции, может привести к ужасным последствиям. Если в ответ не возникнет сверхмобилизация русского населения как государствообразующего ядра, нас ждет затяжная война на собственной территории.

Третья опасность – проблема жизненного пространства Китая, который нависает над русскими Зауральем и русским "Казахстаном". Китайское просачивание в вымирающую Россию очень скоро приведет к этническому конфликту и резкому обострению отношений с миллиардной страной. Если к этому времени русский восток не будет готов к сверхмобилизации, а центральное руководство – к широкому применению оружия массового уничтожения, на Дальнем Востоке мы получим самостийную буферную территорию, ведущую против нас беспрерывную войну на уничтожение.

В течение многих лет "борьба за мир" сформировала в СССР такой тип гражданского самосознания, которое отказывалось признавать реальность войны. “Лишь бы не было войны” – вот лозунг, воспитавший поколения второй половины ХХ века. Даже возможность ядерной войны рассматривалось как безумие, которого не допустят правительства, понимающие, что в такой войне не выживет никто. В результате воинский дух настолько ослаб, что политические колебания конца 80-х годов вызвали к жизни яростную антиармейскую пропаганду, поддержанную наиболее активной частью общества. И отчасти критика была справедливой, потому что пацифистский дух проник в советскую армию и разложил ее, превратив в дивизии строителей, картофельные батальоны и взводы садовников во главе с армейскими “хозяйственниками”, заместившими военных вождей.

В ХХ веке дважды принципиально менялась модель войны. В самом начале века были образованы массовые армии, а мировая война потребовала тотальной мобилизации всех сил воюющих стран, ибо затрагивала буквально все стороны жизни и каждого подданного воюющих держав. Отсидеться в медвежьих углах в европейской войне было невозможно. Вторично модель войны сменилась во второй половине ХХ века, когда была прочувствована мобилизующая мощь пропаганды. Почерпнув эту технологию у гитлеровской Германии, западные державы в период “холодной войны” и позднее применяли ее против СССР. И как только государственная стабильность в нашей стране была подорвана, в нее хлынул поток информационных провокаций, были созданы центры рекрутирования провокаторов – прежде всего в среде журналистов и партийной номенклатуры. И информационная война быстро обернулась локальными войнами на окраинах державы и ее разрушением.

Вместе с моделью войны оба раза менялся тип военного формирования, необходимый для эффективного ведения боевых операций. Массовая мобилизация Первой мировой войны поделила армию на аристократическую кадровую элиту и “серую скотинку” плохо обученных новобранцев. Речи о воинском братстве и общем понимании целей войны в таких условиях быть не могло. Во второй мировой войне этот внутренний раскол армий первой удалось преодолеть Германии, объединившей в воинское сословие огромные массы людей, униженных Версальским миром. Ни одна европейская страна не смогла противопоставить немецкой тотальной мобилизации ровным счетом ничего. Советскому государству пришлось создавать такое единство уже в процессе войны, расплатившись за нерасторопность миллионами военнопленных в 1941. В столкновении двух тотально мобилизованных обществ был решен исход мировой войны, оставив иные общества на периферии событий.

Второй поворот истории, связанный с достижением политических целей непрямыми действиями, потребовал армейских структур, умеющих быстро побеждать в ожесточенных локальных войнах и подкрепленных общественной поддержкой.

Россия оказалась к локальным и идеологическим войнам совершенно не готовой. Приспособленные к локальным войнам воздушно-десантные войска были поэтапно изничтожены, а элитные части спецназа рассеяны по десяткам военных и правоохранительных департаментов. СМИ, включая государственные, были превращены в рупор разнузданной антиармейской и антирусской пропаганды. Результат – унизительное поражение в Первой чеченской войне, в которой остаткам разложившейся советской армии противостояла сверхмобилизованная общность чеченских банд, возглавляемая советскими офицерами.

Затянувшаяся ликвидация остатков этих банд после Второй чеченской войны связана именно с этим различием в уровне мобилизации. Значительная часть чеченцев готова воевать до последнего представителя своего народа – отсюда и массовое пособничество бандитам со стороны “мирного” населения. Российская армия и российское общество в Чечне, напротив, не ведут тотальной войны, исходя из политической установки на защиту “общечеловеческих ценностей” и соблюдение гражданских правах лиц, почти открыто сотрудничающих с бандами (то есть, фактически отказавшимися от собственных гражданских обязанностей в пользу родовых мифов).

И все же проблема создания русского воинского сословия как костяка массовой армии, упирается не столько в политические решения по поводу характера локальных войн, сколько в государственную политику, которая должна предполагать воспитание полноценного гражданина. Речь должна идти о наверстывании упущенного в области военно-спортивной и военно-технической подготовки молодежи и ясной мировоззренческой доктрины для военной аристократии. Без готового к сверхмобилизации гражданина и готовой к бою иерархии военных вождей никакая техническая оснащенность не обеспечит победы в грядущей войне.

Только последовательная реализация всеобщей воинской обязанности, а не наемничество, выведет армию из сегодняшнего жалкого положения. Только когда общество снизу доверху будет пронизано идеей воинского служения, защиты Отечества, в армии будут изжиты уголовные нравы, будет воссоздано воинское братство древнерусских дружин и офицерская аристократическая этика.

Разумеется, столь масштабную задачу не решить, если не преодолеть антиобщественный характер подавляющего большинства средств массовой информации и отказа от дурного толкования принципа свободы слова, давно превратившегося в принцип свободы сквернословия. Такие порнографические издания, как “Аргументы и факты”, “Комсомольская правда”, “Московский комсомолец”, “Спид-инфо” должны быть либо запрещены, либо жестко ограничены в тиражах и средствах распространения и придавлены налогами. Взамен должны возникнуть и патронироваться государством патриотические издания, популярные газеты для юношества, массовые военные и военно-спортивные журналы, должна возникнуть профессиональная военная журналистика, военные передачи на радио и в телеэфире. Прообразы тому есть – например, газета “Спецназ России”, Независимое военное обозрение, телепередача и журнал “Русский дом”, видео-продукция Воен-ТВ. Стать массовыми и более профессиональными этим и другим средствам информации не позволяет вовсе не отсутствие к ним интереса, а последовательная информационная политика власти и десятилетнее развращение читателя безнравственностью, пропагандируемой “демократическими” СМИ. Наша беда, что в эпоху Ельцина воспитание гражданина стало частным делом, в реальности – делом владельцев медиа-холдингов, чьи интересы не имеют ничего общего со стратегическими интересами России. Кардинально изменить это положение – вопрос жизни и смерти для русского мира.

Еще одна задача, решение которой также чрезвычайно важно – научить все взрослое население пользоваться оружием, а впоследствии ввести право на владение оружием самообороны. Гражданин должен быть вооружен против распоясавшихся уголовников (которые сегодня всегда вооружены против безоружного гражданина), уметь безопасно обращаться с оружием (иметь нравственный запрет стрелять в своих) и личными средствами участвовать в собственном вооружении. На случай внезапного призыва (который в условиях локальных войн всегда будет именно внезапным), гражданин должен в течение нескольких часов встать в строй готовым бойцом, а не безоружным новобранцем.

Государственные мужи должно уже сейчас понять, что общедоступные стрелковые секции и тиры для всех возрастов – не развлечение для праздной публики. Враг должен знать, что огонь по нему может быть открыт из каждого окна, из каждой подворотни. Тогда русские на своей земле будут непобедимы, как непобедим вооруженный народ, ставший нацией.

Довод “они друг друга перестреляют” безоснователен, если владение оружием будет связано с иерархией гражданских прав, равенство которых – один из вреднейших выдумок европейского гуманизма. Общество может быть воспитано самим процессом обретения оружия самообороны, предусматривая сначала приобретение права на оружие за верную службу Отчеству, затем – охранным фирмам, которые должны превратиться из узаконенных бандформирований в формирования “горячего резерва” армии, наконец – для каждого после специальной подготовки, психологического тестирования, с условием участия в регулярных военных сборах и т.д.

Разумеется, оружие не может продаваться в магазине каждому встречному. Разумеется, что вор, даже искупивший свою вину на лагерных нарах, должен быть лишен права на оружие пожизненно. Но также разумеется, что нет никаких оснований лишать офицера личного оружия, которое он должен носить при форме и применять в случае угрозы для своей чести и жизни окружающих граждан. Естественно было бы доверять оружие тем, кому мы доверяем определять судьбы страны на выборах и референдумах. Если не всем можно доверить оружие, то не всем можно доверить и голосование. Отсюда возникает задача приобретения гражданства (а с ним и права на оружие) при определенных условиях, а не по рождению.

Вооруженный гражданин – признак традиционной (нелиберальной) демократии. В традиционной демократии невозможна взаимная площадная брань, потому что на оскорбление отвечают ударом меча, потому что ценят честь выше жизни. Оружие дисциплинирует, а не развращает. Развязные типы быстро отправляются на тот свет. Это часто случается, например, с криминальными авторитетами.

В принципе можно допустить “альтернативную службу”, но только для тех, кто отказался от участия в выборах. Тогда он не будет владеть оружием, но обязан будет несколько лет мыть полы в казармах, чистить места общего пользования, мести плацы и т.д.

Хочешь мира – готовься к войне. Эта древняя формула, из которой нельзя выбросить ни первой, ни второй части. Беззащитное миротворчество столь же гибельно, как и милитаризация ради агрессии. В России миролюбивое отношение к изменникам зашло столь далеко, что уже констатирована неспособность нашей страны вести войну даже на региональном уровне. Мы с большим трудом и крайне неэффективно ведем и единственную пока локальную войну в Чечне. А это значит, что затраты на оборону становятся бессмысленными – финансировать остатки советской армии, не способной к защите страны, просто глупо. Стыдливое прикрывание глаз на предательство военной верхушки СССР в 1991 году (включая некоторых действующих в политике до сего дня командующих округами), на генеральские дачи, построенные на деньги из разворованных военных бюджетов и гонорары за прямое предательство национальных интересов, на паразитический слой ельцинских генералов, вознесенных не за верность Отечеству и профессионализм, а за охрану тела президента, на очевидную нелепость военной реформы может закончится гибелью страны в ближайшие полтора-два десятилетия.

Пока у России есть эти несколько лет, мы должны подготовиться к вполне реальной войне. Если мы хотим избежать войны, то должны перестать провоцировать ее своей слабостью. А слабость эта включает также и преследование ложных целей в экономике, которая на сегодня вообще лишена какой-либо возможности военной мобилизации. Власти убеждают нас, что состоявшейся захват собственности произошел по закону и пересмотр приватизации и итогов всякого рода аукционов невозможен. Это значит, что законом же можно будет оправдать и капитуляцию страны, и право на измену (как в целом ряде судебных процессов, выигранных предателями, сдавшими наши оборонные секреты другим странам), и третирование наиболее боеспособных офицеров (как в показательном случае с полковником Будановым)…

Вместо свободы и независимости нашей страны нам всучили свободу предпринимательства, которая предполагает не только свободу авантюрных иностранных инвестиций, но и свободу скупки иностранцами наших оборонных отраслей, захват наших природных богатств, вывоз капиталов, необходимых нам для развития собственной экономики, за рубеж (оценочно он составляет за последние годы 400-500 млрд. долларов).

Мы безусловно потерпим поражение в грядущей войне, если не обеспечим крутого поворота политического курса. В сфере экономики это означает концентрацию в руках государства такого потенциала, который смог бы в несколько лет оснастить армию тем российским вооружением, которое пока единичными образцами изумляет зарубежных экспертов. Возможно это только если отказаться от государственного обслуживания неких неведомо откуда взявшихся собственников, воспользовавшихся смутой для захвата крупнейших российских предприятий и оказавшихся никудышными менеджерами. То есть, без масштабной национализации всего, что составляло мощь советской экономической системы, наша чахлая во всех отношениях армия будет разбита в первом же серьезном сражении. Мы расплатимся за поклонение золотому тельцу и олигархическим кумирам жизнями наших детей (как это уже было в Чечне), территориями, своим благополучием, наконец, которого ни в коем случае не может обеспечить нынешняя экономическая система.

Ложный “гуманизм” не только раскалывает общество, но и лишает армию наиболее эффективных инструментов ведения войны – диверсионных акций. Диверсии – оружие слабых. Зная о слабине “цивилизованного мира”, ценящего жизнь выше чести, мы должны довести диверсионную технику и тактику до совершенства.

Та же Югославия, имея все возможности для победы над США, будучи пораженной вирусом “гуманизма”, не воспользовалась возможностью для нападения на расположенные вблизи ее границ НАТОвские контингенты. Гибель нескольких десятков граждан США, участвовавших в разбойной акции, прекратила бы вторжение, как оно было прекращена в Ираке и Сомали.

Залог победы России в войне – это христолюбивое воинство: сто миллионов обученных военному делу граждан, десятимиллионная национальная гвардия и миллионная мобильная армия. Победа – это готовые к применению в любой момент ядерные вооружения, от тактических до стратегических (и восстановленный потенциал ракет средней дальности, предательски уничтоженных перестройщиками). Победа – это воплощенные в серийном производстве идеи наших ученых и инженеров. Победа – это Русская идея, зажигающая сердца горячей любовью к Родине.

Тенденции мирового развития и состояние России требуют быстрых и жестких мер от тех, кто намеревается сохранить нашу страну и русскую культуру как живое явление истории, а не музейный экспонат. Реальность локальных войн, неотвратимость региональных конфликтов, опасность глобальной войны обязывают нас думать не о правах и свободах, не об удовлетворении “все более растущих потребностей” и социальной справедливости, а о выживании русского мира, его культурного и антропологического своеобразия. Мы должны мысленным взором увидеть уходящую в бесконечность цепь наших русских потомков, живущих на русской земле хозяевами, и понять те политические задачи, которые могут обеспечить такую перспективу. Это значит, что русский мир стоит перед выбором между небытием и глубокой переоценкой ценностей. Последнее предполагает отказ от чуждых русским интересам либеральных принципов (как в советском, так и в “демократическом” вариантах) и обращение к традиционным ценностям православной цивилизации, примененным к задачам сегодняшнего дня.