С.С. Серебряков

Страсти и символы

Как хорошо известно, любая революция, то есть радикальная ломка привычного образа жизни, сопровождается переодеваниями в одежды какой-нибудь подходящей эпохи прошлого, с которым рождающаяся эстетика, а следовательно и все формы искусства, стремится себя отождествить. Средневековые революции в Германии и Англии поступали именно так. Их гимнами были псалмы.

Если же в прошлом революция не видит ничего подходящего, и социально-политический переворот приобретает характер отречения от всех традиций, новому обществу ничего не остается, как порождать новые символы. По крайне мере именно так было во время Великой французской революции конца XVIII века с ее Марсельезой в качестве гимна и во время Великой русской революции начала XX с ее Интернационалом. И хотя с настоящий исторический период события, происходящие в России, с очевидностью свидетельствуют о своем революционном характере, переодевания нового общества в одежды прошлых эпох не состоялось и новых символов у государства не появилось.

Причина такой неопределенности, как ни странно, объясняется просто. Она заключается в том, что на новой русской революции, начало которой было положено созданием Съезда народных депутатов СССР в 1989 году, при всем ее видимом радикализме, остается налет незавершенности и непоследовательности, а по очевидным социально-экономическим и государственно-политическим последствия – даже депрессивности и упадка. Поэтому в области культуры и искусства, тех видов человеческой деятельности, которые обладают возможностью чувствовать “музыку революции”, мы не видим ни возрождения прежних, ретроспективных художественных форм, как это имело место в пробуждающейся Италии средних веков, ни новых слов и образов, которые могли бы быть произнесены или воспроизведены в литературе, скульптуре, живописи или музыке.

Творческая интеллигенция, от которой русское общество в начале перестройки ожидало нечто из ряда вон выходящего, продемонстрировала ни с чем не сравнимую импотенцию, утрату каких-либо признаков таланта или гениальности. Источник, когда-то питавший русское искусство, оказался подобием смрадного болота. И это в условиях долгожданной свободы самовыражения, падения партийного правления и упразднения государственной цензуры.

По-видимому, в подобных, а не каких-то иных, более изощренных и сложных, обстоятельствах, и заключается основная причина того, почему Россия, не от великого ума назвавшая себя в 1991 году “новой”, выбравшись из неопределенности и постыдности первых лет "перестройки", "реформ", "суверенитетов" и "приватизаций", так и не обрела общепринятых государственных символов – гимна, герба и флага, всего того, что на уровне образа и сознания, намека и чувствования, воображения и мечты отождествляется с такими понятиями, как Нация, Государство, История, Промысел.

В гимне, торжественной песне всех, должна выражаться и изливаться душа народа, но разве находится народ теперь в состоянии подъема, есть ли у него поводы для торжества? Нет, его душа глубоко уязвлена, и он охвачен тяжкими сомнениями, вызванными тем очевидным обстоятельством, что все последние годы политики, известные общественные деятели, ученые и актеры, взявшие на себя роль духовных пастырей, просто-напросто морочили ему сознание, обманывали и разоряли. Гимн исполняется тогда, когда для этого есть подходящий повод, который может и должен воодушевлять. Но разве его мелодия и слова приличествуют банкротству и описи имущества, предназначенного к принудительной распродаже?

Традиционно в гербе символизируется глубина национальной истории и особенности образования государства. Но разве события 1991-93 годов можно уподобить творческому государственному строительству, когда даже в мелочах стремятся соблюсти верность традиции? А ведь тогда речь шла не о сохранении и упрочении государства российского, а о его расчленении на несколько десятков государственных образований, о поощрении откровенного сепаратизма под видом обретения суверенитетов, что не могло не противоречить всем законам истории. Что делать орлам, пусть и двуглавым, на пепелище?

Флаг является символом незыблемости государственности и власти. Но именно их на протяжении полутора десятилетий со сладострастием дискредитировали и вываливали в грязи все, кому не лень, включая и государственную бюрократию, и средства массовой информации, и публицистов всех мастей и оттенков? Не проходит дня, чтобы с экранов общенациональных телеканалов и выпусков популярной прессы не изливались потоки клеветы, инсинуаций и издевательств относительно прошлого, настоящего и будущего российской государственности, властных институтов и государственных деятелей. Этот поток словесной грязи по своей изощренности, ненависти и гнусности превосходит во много крат фальсификации, которые заполняли средства массовой информации, школьные учебники и научные издания деятели так называемой "школы Покровского" в 20-е и первой половине 30-х годов. Достаточно нажать кнопку телевизора, чтобы все стало ясным.

Словом, факт многолетнего отсутствия общенациональных и общегосударственных символов – это не упущение власти и не признак ее некомпетентности или равнодушия, а результат глубокой национальной смуты, сумеречных мыслей и хаотических действий масс.

Было бы лицемерием не признавать, что в современном обществе нет, да и не может быть единства взглядов на государственную символику. Одни, считающие себя наследниками "защитников белого дома" образца 1991 года, признают двуглавого орла, торговый русский флаг и "патриотическую песню" Глинки. Другие, считающие себя наследниками "защитников Дома Советов России" образца 1993 года, насколько известно, не имеют относительно символов единого мнения, поскольку не принадлежат к одной идеологической доктрине. На "советскую символику" ориентируются "левые", а националисты предпочитают придерживаться русской традиций. Поэтому в этой части политического спектра присутствуют самые полярные сочетания символов и идеалов.

Во всяком случае, ни одна из политических фракций, так или иначе присутствующая на политической арене, если бы вопрос о флаге, гербе или гимне был поставлен на референдум, не имела бы очевидного количественного большинства. Идеологический раскол приобрел бы количественное выражение.

Но почему оказалась возможной эта своеобразная патовая ситуация? С политологической точки зрения причина заключается в том, что революционные изменения, которые коснулись всех сторон жизни общества, государства и каждого человека, не выявили пока что ни решительного победителя, ни окончательно побежденного. Ни одна партия, ни один класс, ни одна доктрина или идеология не чувствуют своего доминирования и поэтому многие проблемы, стоящие перед Россией, не находят удовлетворительного решения. На многих решениях, принимаемых во власти, лежит печать компромиссов, когда приходится, чтобы остановиться на чем-то определенном, учитывать различные, прямо противоположные позиции. И каждая общественная фракция мечтает о реванше и победе.

Поэтому, рассматривая процесс оформления государственной символики, стимулированный президентом и поддержанный думским большинством, нет оснований для того, чтобы критиковать государственные институты. Они лишь учитывают реальное положение дел и осуществляют такую политику, которая не только не будоражит общество, но, если верить социологическим опросам, даже соответствует настроениям существенного его большинства. Тот факт, что Президент в качестве символов государства предложил воспользоваться разными периодами русской истории – очевидное следствие того, что хотя современное общество и оказалось в состоянии глубокой депрессии, но все-таки без государственной символики, утвержденной в порядке, установленной Конституцией, далее существовать невозможно. Надежды на то, что кто-либо одержит верх в этом перетягивании "символического каната", не сбылись, и паллиатив стал реальностью. Оттого гербом избран двуглавый орел – наиболее древняя традиция России, относящаяся к эпохе обретения ею своей независимости при Иване III и осознания преемственности, восходящей в Восточно-римскому государству, в флагом - триколор, установленный Петром Великим как торговый флаг, а в качестве мелодии гимна - музыка гимна Советской России, которая появилась лишь в 1944 году, когда стала очевидной величайшая победа России над вторгшимися европейскими ордами и когда страна обретала свои национальные символы вместо прежних интернациональных.

Положа руку на сердце, к такому сочетанию современной государственной символики, несмотря на имеющую место грубую полемику в среде столичной интеллигенции, нет никаких серьезных возражений, за исключением одного, касающегося государственного флага. Даже сейчас мало кому известно, что изображение государственного флага, а не торгового и не династического, Государство Российское обрело лишь накануне начала Первой мировой войны, после издания соответствующего императорского указа. Флаг был трехцветным, как и теперь, но его дополнял золотой квадрат у древка с изображением на нем черного двуглавого орла. Российские народные депутаты, которые в 1990-91 годах ставили в порядке политической демонстрации на свои столы в зале заседания Съезда уменьшенные копии триколора, попросту не разобрались в истории вопроса. Поэтому они невольно попали впросак, когда внесли в действовавшую тогда Конституцию 1978 года изменение, основанное не на традиции, которую, возможно, и хотели продолжить. Затем эту ошибку повторили в тексте Конституции 1993 года. Поэтому было бы правильнее, если угодно - логичнее, раз уж избирается такой подход к становлению государственных символов, использовать не торговый флаг России, а ее государственный флаг. Уместно вспомнить, что именно такой флаг был использован Конгрессом русских общин (КРО) при проведении публичных акций, единственной организацией, вспомнившей об изменении государственной символики Российской империи летом 1914 года.

Однако у проблемы установления государственной символики, которая наверняка будет решена в Государственной думе так, как это предложено Президентом, есть не только внешняя и достаточно прозрачная сторона, описываемая статьей 70 Конституции. Открытое письмо президенту, подписанное либеральной интеллигенцией и письмо патриотической интеллигенции, адресованное Госдуме, содержащие прямо противоположные суждения и оценки, относятся не столько к символам, сколько к сущности русской судьбы. Они показывают, что борьба идей, а значит, и политическая борьба в обществе не прекратились и они будут обязательно продолжены. Ведь стоило появиться серьезному поводу к дискуссии, как он тут же был использован в самых резких, самых непримиримых выражениях. Стало быть, дело не в музыке, как можно было бы понять из текстов писем. Это, конечно же, только повод. Причина демонстрации заключается в иных мотивах.

Когда из стана либералов и сепаратистов слышатся слова о "гебистской эстетике" (Мендель-Коржавин), о "пафосе тоталитаризма", о том, что власть объявила гражданам страны войну, и поэтому они должны перестать ей повиноваться, наконец, что "никакого знамени победы нет и не было" (до этого договорилась Новодворская, человек я явными признаками неустойчивой психики, которой, тем не менее, дают возможность высказать свои эжпатажные суждения все русскоговорящие радиостанции и либеральные телеканалы, вроде НТВ и "Свободы"), становится понятным, что у этой партии вызывают "отвращение и протест" не символы, как таковые, а сама возможность возрождения и восстановления страны, которую они с воодушевлением разрушали, от которой они так фанатично "отреклись", сохранив для себя, правда, все ее вещественные, материальные, корпоративные преимущества и привилегии.

Если же по сути соглашаться с либеральной логикой, которая наделяет мелодию политическим смыслом, то можно дойти до абсурда - к примеру запретить исполнение музыки Вагнера, потому что ее поклонником был германский фюрер, музыки Чайковского, так как она нравилась императору всероссийскому, постановку пьесы Булгакова "Белая гвардия" из-за того только, что ее предпочитал смотреть советский генералиссимус, правда тогда, когда он был всего лишь генеральным секретарем.

Однако полемика относительно утверждение государственных символов не ограничивается кругом историко-эстетических вопросов; у нее есть и социально-политическая сторона, которая, в свою очередь, также имеет несколько граней, не лишенных собственной остроты, поскольку она по новому раскрывает отношение к режиму Путина либералов и "коммунистов".

Что касается либерального лагеря, то совершенно неожиданно под маской идейного союзника президента, каким либералы себя изображали, обнаружились непримиримые идейные разногласия, превращающие бывших единомышленников в злейших противников. И наоборот, в коммунистических рядах, постоянно провозглашавших свое принципиальное несогласие с курсом, проводимым администрацией и правительством, что декларировалось и на недавно состоявшемся съезде КПРФ, появилось очевидное единство взглядов с президентом. Иначе говоря, видимая консолидация либеральной партии и президентской администрации оборачивается непримиримыми идейными разногласиями, подоплека которых достаточно прозрачно обуславливается противоречиями как в политике, так и в экономике, и наоборот, внешние разногласия между “левыми” и властью оказываются на поверку не такими и принципиальными.

Конечно, полемика вокруг государственных символов позволяет партиям либерального направления консолидироваться, составив некоторое объединение, но очевидно, что расплатой за такую консолидацию будет дальнейшее сокращение их сторонников в самом обществе, которому все менее и менее импонирует оскорбительная дискредитация исторического прошлого страны и ее национальных традиций и идеалов. Ввязавшись в бесперспективную полемику на эстетическом фронте, лидеры либерализма, по сути дела, обрекают свое движение на электоральное вырождение. За партии, во главе которой оказывается пламенная либерал-большевичка Новодворская, мало кому захочется голосовать.

Не менее двусмысленным оказывается положение и на левом фланге. Признав себя сторонником гимна на музыку Александрова, президент обретает в левом электорате, отличающемся склонностью к ностальгии по прошлому и к поиску решительного, внешне привлекательного вождя, определенную симпатию, которая может при известных условиях перерасти в союзнические отношения. У избирателей, традиционно голосующих за КПРФ, не может не появиться ощущения достигнутой победы, и режим уже не будет казаться им таким уж чуждым или враждебным. Президенту, скорее всего, удастся пятью куплетами и одной мелодией удовлетворить духовные запросы почти что 30 процентов электората, что мало кому удавалось в политической истории, разве что в библейской. Нет сомнения, что мелодия будущего гимна - это, прежде всего, мелодия социальных низов. Вот только большой вопрос, что власть будет осуществлять под исполнение этой музыки.

Уже сейчас только слепой не увидит, как власть по собственному разумению или под влиянием обстоятельств, которым она не может противостоять, все более и более прогибается под напором геополитических и экономических интересов Соединенных Штатов, как происходит уступка за уступкой общенациональных русских интересов в рамках СНГ, скорее всего доживающего последние месяцы своего существования, как изощренно саботируется не только слияние, но и сближение с Белоруссией, как во внутренних делах неумолимо реализуется программа, названная именем нынешнего министра экономики и торговли Грефа, конечным результатом которой должно быть окончательное упразднение России, поскольку в нее не будет ни науки, ни образования, ни транспортных и энергетических сетей, ни земледелия, ни промышленности, ни вооруженных сил.

Впрочем, общественное мнение вряд ли догадывается о подобной безрадостной перспективе, потому что интеллигенция, занятая пустяками и демонстрирующая генетическую лень и нелюбопытство ко всем важным государственным проблемам, так и не приобрела привычки читать, изучать и понимать юридические законы или правительственные программы.

И еще один сюжет просматривается в этой истории о государственных символах. Политика, как и шахматы, признает гроссмейстерами лишь тех, кто имеет способность рассчитывать партии на много ходов вперед. Верховная власть, решение которой о государственных символах, конечно же, должно принести ей значительные дивиденды и поднять еще выше рейтинг популярности, предпринимает такие шаги не без собственной дальновидной цели.

В данном случае три обстоятельства позволяют предположить, что Кремль уже определился в собственной стратегии, и что именно должно последовать в его инициативах если и не в самое ближайшее время, то наверняка - в 2001 году. Во-первых, это законопроект о президентских гарантиях, в принятии которого законодателями нет никаких сомнений. Во-вторых, президентский законопроект о трех губернаторских сроках, который имеет такую же перспективу. В-третьих, поспешное появление и столь же поспешное опровержения в прессе слухов и предположений о том, что на Боровицком холме существуют планы узаконения трех сроков избрания в отношении главы государства вместо двух и о продлении каждого срока с четырех до пяти или семи лет, как это было во Франции.

Перетягивание президентом на свою сторону левого электората, союз с которым будет оплачен исполнением угодной ему музыки в качестве гимна, скорее всего потребовался для того, чтобы провести назревший референдум по корректировке Конституции. Что результат референдума не составляет труда предугадать, как это легко было сделать и 12 декабря 1993 года, в этом, конечно же, могут сомневаться лишь наблюдатели, которые любят представлять In patribus infidelium так называемое цивилизованное сообщество.

18.12.2000