Журнал «Золотой Лев» № 127-128 - издание русской
консервативной мысли
С. Бирюков
Постмодернистская революция
Понятие постмодерна и
общественные трансформации
Эпоха Постмодерна порождает
новизну во всем, включая способы изменения общества, — то есть революции.
Череда «революций» и квазиреволюционных бунтов,
потрясших страны «Старого Света» и «постсоветское пространство» на рубеже
XX–XXI веков, заслуживает специального рассмотрения.
Понятие Постмодерна возникло в
рамках философии, именующей себя «постмодернизмом».
Основные принципы постмодернистской философии попытался
сформулировать в своих работах «Ницше» (1965) и «Логика смысла» (1969) Ж. Делез, а также другие постмодернистские мыслители (в
частности, философ Ж. - Ф. Лиотар в работе
«Состояние Постмодерна»). Они в самом общем и грубом
виде таковы:
1) Реальность, в которой живет современный человек,
образуют события и смыслы (ценности), которые никак не связаны с глубинными
субстанциями и глубокими идеями;
2) Эти идеи расположены на поверхности культуры (которую постмодернисты называют «ризомой»),
и не требуют для своего постижения особых интеллектуальных усилий и абстрагирования;
3) Отрицая существование высших измерений и ценностей, постмодернисты отказываются от употребления таких понятий,
как Бог, душа, Я, внешний мир и т.д.;
4) Ведущая роль в жизни человека и общества постмодернистами признается за случайностью, а наличие
сколько-нибудь масштабных законов действительности ими отвергается;
5) В силу этого приверженцы Постмодерна
утверждают, что разум не имеет права претендовать на знание абсолютных истин
(их вообще нет, либо они являются продуктом человеческого разума) и управление
всей жизнью человека и общества (ибо нормальный и естественный для человека
порядок есть спонтанность).
6) Поэтому основы наших знаний следует искать не в глубинах
метафизики и науки (научно — теоретическом мышлении), а в повседневном общении
и обыденном мышлении.
Таким образом, философы-постмодернисты
выразили мировоззрение, свободное от веры в Бога, науку, истину, человека и его
духовные способности. Параллельно они предложили способ жизни (все более
реализуемый в современном постиндустриальном обществе), где все, начиная от
языка и кончая формами совместного общежития людей, объявляется продуктом
случая и времени. Смысл же интеллектуальной деятельности, таким образом,
состоит в раз-божествлении мира (термин Р. Рорти).
Однако, что качественно нового принес миру Постмодерн в социальном плане? Ибо, как определенный тип
общества, постмодерн логически вытекает из модерна.
Как указывал известный английский социолог, нынешний директор Лондонской школы
экономики Э. Гидденс, современное общество
характеризуют пять основных институтов: капитализм, индустриализм, надзор,
контроль над инструментами насилия и национальное государство. Соответственно,
практически все эти институты подвергаются существенной трансформации (если не
отрицанию) в переходную эпоху.
Именно тогда начинают разрушаться важнейшие принципы
индустриального общества: стандартизация, специализация, синхронизация,
концентрация, максимизация, централизация (Тоффлер
Э. Третья волна. — М., 1999). В итоге структурное многообразие и организационная
гибкость стали характерными чертами человеческого бытия. Общество все чаще и
чаще оказывается в неравновесном состоянии, состоянии внутренних конфликтов и
бифуркации (разветвления путей развития), когда зависимость между прошлым и
будущим ослабевает или вообще прекращается, а случайность, неопределенность,
риск начинают играть в нем если не решающую, то весьма заметную роль (Beck U. The World Risk Society.
— Cambridge: Blackwell,
1999. — P.8).
В соответствии с описанными изменениями меняется образ
социальной и политической власти, что связано с ослаблением начал
централизации, иерархии и дисциплины (Тоффлер
Э. Эра смещения власти // Философия истории. Антология. Под ред. Ю. А. Кимелева. — М., 1995. — С. 332–333).
Это неизбежно ведет к плюрализму (многообразию) во власти,
усложнению властных отношений, их дифференциации и неустойчивости, когда даже
слабые воздействия могут дать непропорционально сильные эффекты. Власть
приобретает значительную подвижность, гибкость, изменчивость, становится
многокомпонентной, осуществляется ее субъектами в условиях уплотнения, дефицита
или даже цейтнота времени. В массовом сознании укрепляется идея о том, что
власть может служить источником как порядка и стабильности, так хаоса и
неустойчивости (Гомеров И. Н. Структура и свойства власти. — Новосибирск,
2000. — С. 48). Все это изменяет традиционную концепцию государства.
Так, прежняя теория государства была связана с теорией
модерна. Государство эпохи модерна понималось как властный агент,
преимущественно базировавшийся на демократической концепции, которая постепенно
включает все большую часть взрослого населения. Оно обладало мощным
бюрократическим аппаратом, который являлся зеркалом рационализации общества (Burdeau G. L`Etat. — Paris, Editions de Seuil, 1970. — P. 157–158).
Бюрократическе кадры во все более широком масштабе
получали образование в высшей школе.
Поскольку бюрократический централизм в качестве инструмента
модернизации оказался в итоге банкротом, все более актуальной становится
проблема, сформулированная американским социологом Д. Беллом:
государство слишком велико для решения незначительных проблем и слишком мало
для решения больших (Bell D. The cultural contradictions
of capitalism. — New York: Basic
Books, 1976). Это порождает рост претензий к
государству со стороны гражданского общества, провоцируя «хроническую
революционную» ситуацию.
Обобщая суть связанных с новой постмодернистской эпохой
изменений датский политолог, профессор публичного администрирования в
Университете Роскильда Петер Богесон
при различении современного общества (модерна) и постмодерна
сравнивает их основные черты, выделяя следующие основные пары
противоположностей:
«глобальный взгляд» — «частные интересы»,
«производство» — «потребление»,
«базовые потребности» — «качество жизни»,
«условия труда» — «свободное время»,
«массовое производство» — «гибкая специализация»,
«промышленное общество» — «информационное общество»,
«классовое общество» — «плюралистическое общество»,
«интеграция» — «дифференциация»,
«национальная культура» — «интернациональные образы»,
«национальное государство» — «интернациональные режимы»,
«партийная политика» — «личностная политика»,
«политика консенсуса» — «политика убеждения»,
«планирование» — «спонтанность»,
«разум» — «воображение»,
«заинтересованные группы» — «социальные движения»,
«централизация» — «децентрализация»,
«целостности» — «фрагменты» (Bogason
P. Public policy and local governance:
Institutions in Postmodern Society. Cheltenham UK. — Northampton, MA,
USA, 2000. — Р. 24).
В постмодернистском обществе смысловой акцент падает на
второй элемент указанных противопоставлений.
Одновременно постмодернисты
пересмотрели и традиционную концепцию политики. Они полагают, что главными ее
субъектами отныне являются не общности (классы, группы интересов и др.), а
отдельные обособленные индивиды. Переосмысливая концепцию демократии, постмодернисты приходят к выводу, что демократическая
политика представляет собой такую область, в которой постоянно меняются
отношения отдельных личностей и групп людей, взаимодействующих друг с другом.
Поэтому современная демократия представляет собой не что иное, как процесс
соперничества требований, не имеющих обоснования ни в одном из коллективных
субъектов. Радикальную демократическую политику следует понимать как
содействие объединению разнообразных общественных движений в гражданское
общество с целью углубления демократии на практике — как в государстве, так и в
обществе.
Постмодернистские идеи чрезвычайно важны для обновления
современного понимания «политического», т.е. их развитие опережает развитие
традиционного консервативного мышления людей, рассуждающих о политике. Основные
идеи и понятия постмодернистского дискурса
развиваются и уточняются в рамках большого числа теоретических концепций,
некоторые из которых мы рассмотрим далее.
Эпоха Постмодерна соответственно
меняет и образ революции. Наиболее распространенный традиционный образ
революции, согласно Ш. Эйзенштадту, создан
отчасти революционерами, а отчасти современными интеллектуалами и социологами,
и имеет несколько основных составляющих: насилие, новизну и всеобщность
перемен. Эти признаки применяются в равной степени к революционному процессу, к
его причинам и следствиям (Эйзенштадт Ш.
Революция и изменение обществ. — М, 1999. — С. 44).
При этом традиционная концепция революции предполагает и
многосторонние перемены:
— Во-первых, это насильственное изменение существующего
политического режима, основ его легитимности и символики;
— Во-вторых, замена неспособной политической элиты или
правящего класса другими;
— В-третьих, далеко идущие изменения во всех важнейших
институциональных сферах, в первую очередь в экономике и классовых отношениях,
— изменения, которые направлены на модернизацию большинства аспектов социальной
жизни, на экономическое развитие и индустриализацию, централизацию и расширение
круга участвующих в политическом процессе;
— В-четвертых, радикальный разрыв с прошлым;
— В-пятых, внесение радикальных перемен в нравственность и
воспитание, порождающее новый тип человека;
В то же время, как считают многие современные политологи и
социологи (С. Хантингтон, Ч. Тилли,
Р. Саква и др.), в постиндустриальном обществе, где не существует классов
(пролетариата и буржуазии) в их обычном понимании, укрепляются гражданская
солидарность людей и демократические механизмы, революции по марксистской и
«якобинской» схеме (т.е. предполагающие слом прежнего государственного
механизма и системы экономических отношений при установлении диктатуры «народа»
либо «передового класса») уже невозможны.
На смену им приходят массовые социальные движения,
стремящиеся осуществить радикальные социально — экономические и политические
цели (расширение свобод, повышение благосостояния широких масс, и др.) преимущественно
мирными средствами. Куда ведут и кем в действительности направляются эти «новые
движения», мы попробуем ответить, опираясь на предшествующие теории
и учитывая современный революционный опыт.
Постмодернистская революция имеет свою предысторию. П.
Дж. Бъюкенен, один из ключевых идеологов
американских «неоконсерваторов», называет в числе
предшествующих этапов «постмодернистской революции», сокрушающей современный
мир и его ценности («Смерть Запада»): становление массовой потребительской
культуры и индустрии развлечений, деятельность контркультурных
движений и леворадикалов, стремящихся сокрушить
моральные и политические устои цивилизации Модерна, «новое великое переселение»
(активизация инонациональных и инокультурных
элементов в странах Западной Европы и Северной Америки), «новую реконкисту»
(политический и моральный реванш в отношении иудео-христианской цивилизации со
стороны покоренных ею народов), а также «войну против прошлого» (пересмотр
национальной истории с разоблачением периодов «насилия и произвола» в отношении
покоренных и колонизированных народов в странах Северной Америки и Западной
Европы) (Бъюкенен П. Дж. Смерть Запада. —
М.- СПб, 2003).
Однако для логического завершения заявленных процессов и
«перехода количества в качество» нужен был революционный рывок, ускоряющий
переход стран и обществ в новую эру. Им и стала, по нашему мнению, цепь
революционных потрясений, охвативших многие сообщества и страны на рубеже
XX–XXI веков, которые на удивление легко и без организованного насилия
сокрушали «старый порядок» — серия «цветных» революций в пределах
постсоветского пространства, выступления студенческой молодежи и
арабо-африканских мигрантов во Франции.
На наш взгляд, технологию «постмодернистской революции»
применительно к современной эпохе гениально разработал итальянский предтеча постмарксизма А. Грамши, социально-политическое
содержание концептуально оформил Г. Маркузе в концепции «Великого
Отказа», социально — политические последствия — в концепции «Торгового строя» Ж.
Аттали.
А. Грамши как разработчик технологии «постмодернистской
революции»
Антонио Грамши (1891 – 1937) — основатель Коммунистической
партии Италии, теоретик и пропагандист марксизма. За революционную деятельность
был приговорен фашистским судом к 20 годам тюремного заключения (1928 г.).
Из-за своей неизлечимой болезни он был освобожден по амнистии в 1934 г. и умер
в 1937 г. В 1929 г., еще в тюрьме, ему разрешили писать, и он начал писать свой
огромный труд «Тюремные тетради». По своим воззрениям Грамши был убежденным
критиком ревизионизма, распространившегося в ряде компартий европейских стран в
1920-е гг. Главные темы политического учения Грамши — взаимоотношения базиса и
надстройки, пролетариата и интеллигенции, роль идеологии в обществе.
Основные идеи Грамши изложены в «Тюремных тетрадях». Судьба
этого произведения весьма драматична. Оно было впервые опубликовано в Италии в
1948 — 1951 гг., а в 1975 г. вышло четырехтомное научно-критическое издание с
комментариями. На русском языке вышла примерно четверть «Тюремных тетрадей», а
в 1970-е гг. идеологи КПСС наложили на его имя полный запрет (якобы из-за его
расхождений с Лениным). Хотя эта книга заслуживает безусловного внимания,
поскольку Грамши внес огромный вклад практически во все области гуманитарного
знания — философию и политологию, антропологию, культурологию
и педагогику.
Философ опирается на глубокий анализ исторического и
политического процессов. Осмыслив опыт протестантской Реформации, буржуазных
революций 18 — 19 вв., русской революции 1917 г., коммунизма и фашизма, он
создал новую марксистскую теорию государства и революции, приспособленную для
формирующегося постиндустриального общества (поскольку Ленин создавал свою
теорию для крестьянской России). Это и позволяет считать Грамши
основоположником постмарксизма — т.е. учения,
пытающегося адаптировать марксизм к реалиям современной цивилизации.
В основе политического учения Грамши — учение о
гегемонии, рассматривающее средства господства буржуазии и механизмы власти
буржуазного государства. Его доктрина содержит в себе следующие основные
положения:
1) Власть господствующего класса держится не только на
насилии, но и на согласии. Это означает, что власть опирается не только на принуждение,
но и на убеждение эксплуатируемых;
2) Государство, вне зависимости от господствующего класса,
всегда опирается на силу и согласие. Положение, при котором достигнут
необходимый уровень согласия управляемых, называется гегемонией («государство
является гегемонией, облеченной в броню принуждения»);
3) Гегемония представляет собой не застывшее и однажды
достигнутое состояние, а тонкий и динамичный непрерывный процесс. Она
опирается не просто на согласие, а на благожелательное (активное) согласие, при
котором эксплуатируемые сами желают того, что требуется господствующему классу
(следуя этому подходу, Грамши формулирует суть государственной власти так: «Государство
— это вся совокупность практической и теоретической деятельности, посредством
которой господствующий класс оправдывает и удерживает свое господство,
добиваясь при этом активного согласия руководимых»);
4) Гегемония опирается на «культурное ядро» общества — т.е.
на всю совокупность представлений о правильном и неправильном, о добре и зле и
др., которые поддерживаются правящим классом и навязываются угнетенному классу;
5) Пока «культурное ядро» стабильно, в обществе существует
«коллективная воля» (т.е. общественное мнение), поддерживающая существующий
строй (даже самый плохой);
6) Поэтому для победы революции недостаточно захватить одну
только собственность либо политическую власть — но необходимо сломать сам
механизм гегемонии правящего класса, разрушив «культурное ядро» и коллективную
волю;
7) Разрушение гегемонии может произойти не в результате
столкновения больших классовых сил (как при обычной революции), а в результате
«молекулярной агрессии» (т.е. постепенного изменения мнений и настроений членов
общества), которая осуществляется средствами культурной пропаганды (это
«огромное количество книг, брошюр, журнальных и газетных статей, разговоров и
споров, которые без конца повторяются»);
8) Главное, что надлежит сломать в «культурном ядре» — это
не официальная идеология, а связанные с ней представления среднего человека («Массы
как таковые не могут усваивать философию иначе, как веру»);
9) За обыденное сознание ведут борьбу как революционеры,
так и господствующие классы, имеющие равные шансы на успех. В конечном итоге
все будет зависеть от того, кто эффективнее ведет пропаганду;
10) Главную роль как в поддержании, так и в подрыве
гегемонии играет интеллигенция, которая поддерживает либо власть
(«традиционная») либо революционеров («революционная»). Она создает идеологию,
необходимую для защиты гегемонии либо для ее подрыва («Интеллигенты служат
«приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций,
подчиненных задачам социальной гегемонии и политического управления»).
То есть многое зависит от того, с кем пребывают «мастера
культуры».
Теория Грамши получила сегодня широкое признание и
применение на Западе. С ее помощью изучается весьма широкий диапазон социально
— политических явлений. В их числе: процесс разжигания и ход национальных
конфликтов, влияние американского спорта на массовое сознание, и эффективность
современной рекламы и политического пиара.
Она неоднократно подтверждала свою эффективность и в
качестве политической технологии. Самые известные примеры — ликвидация
колониальной зависимости Индии через «ненасильственное сопротивление», вдохновленное
идеологами Индийского национального конгресса (сторонники которого убедили
народ мирно бойкотировать англичан, лишив их согласия подданных), а также
перестройка в СССР (либеральная интеллигенция убедила советских людей, что
социализм это всегда плохо, а капитализм — хорошо, и они безоговорочно приняли
власть радикальных реформаторов, хотя это объективно било по интересам
большинства).
На наш взгляд, именно разработанная Грамши «стратегия
революции» представляет собой технологию разрушения государства эпохи Модерна
и поддерживающей его идеологии, открывая путь к торжеству постмодернистской
стихии. Во второй части статьи мы рассмотрим концепции Г. Маркузе и Ж. Аттали и попытаемся вскрыть подлинный смысл постмодернистской
революции.
Г. Маркузе и социальное содержание «постмодернистской
революции»
Основные тезисы, которые после второй мировой войны
развивал Герберт Маркузе, один из ведущих представителей Франкфуртской
школы, можно сформулировать следующим образом:
1) Развивающаяся цивилизация все активнее подавляет
естественные наклонности человека, реализуя принцип «прибавочной репрессии»
(механизмами которой являются обязательный труд, контроль посредством «совести
и морали», навязывание членам общества генитальной сексуальности и подавление
более архаичных форм либидо, торжество научного разума и превращение науки в
средство «тотальной мобилизации» масс);
2) В силу этого, в современном мире не существует
принципиальных различий между социализмом и капитализмом;
3) Оба этих строя представляют собой разновидности
технократического и бюрократизированного (или «тотального») общества,
ассимилировавшего рабочий класс путем навязывания ему через массовую культуру и
пропаганду ложных (т.е. потребительских) потребностей (ибо общество, основанное
на принципах технической рациональности, неизбежно превращает человека в винтик
— причем подчиненным оказывается не только тело, но и сознание человека).
Вследствие этого искажается природа человека — и в ней вместо конструктивных
стремлений (Эрос) утверждаются разрушительные потребности (в конкуренции,
убийстве, наживе, насилии и т.п.);
4) В итоге государство поглощает личность, и складывается
«мир тотального администрирования» (основой которого является не
«террористически-полицейское управление», но «экономико-техническое управление,
осуществляемое благодаря манипулированию потребностями»), и общество переходит
в «одномерное состояние» с преобладанием «одномерного человека» (что
предполагает «отсутствие противоборства, критики, и реальной оппозиции» —
Маркузе называет это состоянием «репрессивной терпимости»);
5) В этих условиях демократия превращается в фикцию,
общество во всех странах становится контрреволюционным и неотвратимо идет к
фашизму (Германия, как полагает Маркузе — лишь частный его случай; в более же
развитых странах Запада фашизм приобретет более изощренные и гибкие формы);
6) В такой ситуации движущей силой социальных изменений
должны стать радикальная интеллигенция и студенчество, а также т.н. социальные
аутсайдеры (безработные, люмпены, национальные меньшинства и др.);
7) Идеологией этих изменений должен стать т.н. «Великий
отказ» от ценностей индустриальной цивилизации (бунт как проявление «надежды в
отчаянии») — т.е. стихийное выступление маргинальных слоев общества без всякого
партийного руководства («Это будет обращением процесса цивилизации, взрыв
культуры — но после того, как культура сделала свое дело и создала человечество
и мир, которые могут быть свободными»);
8) «Великий отказ» должен перерасти в «культурную» (здесь
Маркузе ссылается на ее китайский аналог и кубинских партизан) и далее — в
«сексуальную революцию», ближайшая цель которой — развитие «новой
чувственности» с помощью авангардистского, главным образом сюрреалистического
искусства. Эта «новая чувственность» заставит консервативного индивида
почувствовать, что он несчастен, и внедрит в его сознание новые («гуманистические»)
идеи и потребности;
9) Реализация этого проекта позволит построить подлинного
«гуманный социализм», в основу которого будет положено изменение «биологической
природы» человека, который сможет реализовать свои нерепрессивные
потребности (в свободе, этике, эстетике) — и будут отвергнуты подавляющие
человека принцип рациональности (и производные от него индустриализм, технократизм, авторитарность), трудовая дисциплина (труд
превратится в «свободную игру человеческих способностей»), институты моногамной
и патриархальной семьи, а также искусственно навязываемые формы сексуальности.
На смену ему придет «принцип удовольствия», и произойдет
символическая победа Орфея над Прометеем: «Орфей протестует против
репрессивного строя детородной сексуальности. Орфеистический
Эрос до конца отрицают этот строй, и это — Великое отрицание. В мире,
символизируемом культурным героем Прометеем, это — отрицание любого порядка; но
в своем отрицании Орфей приоткрывает новую реальность, с собственным порядком,
управляемым иными принципами» (См. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев.
1995).
«Великий Отказ» от достижений Модерна — национального
государства, государственной идеологии, дисциплины труда и идеологии, и др. — и
есть, по нашему мнению, основное содержание «постмодернистской революции». Именно поэтому идеи скандального профессора Маркузе, столь
популярные среди леворадикалов 1960-1970-х годов, не
утратили свою актуальность и для идеологов современного «постмодернистского
проекта». Но каковы же, в таком случае, контуры формирующегося
постмодернистского проекта?
«Мондиалистский проект» Ж. Аттали как предвосхищение итогов «постмодернистской
революции»
Значительный вклад в формированию теории Постмодерна внес и такой видный идеолог и практик мондиализма, как Жак Аттали
— автор большого числа книг, среди которых выделяются: «Шумы» (Париж, 1977),
«Три мира» (1981), «История Времени» (1982), «Влиятельный человек Зигмунд Г. Уорбург (1902-1982)» (1985). Свою собственную теорию
глобализации он изложил в нашумевшей книге «Линии горизонта» (1992). В ней он
выделяет основополагающие социальные, идеологические, культурные и
геополитические особенности грядущего мира ближайших десятилетий.
1) В истории последовательно сменяют друг друга Эра
Сакрального, Эра Силы и Эра Денег, порождающие каждая свой соответствующий
порядок («три способа организации насилия»);
2) В современных условиях наступает «Третья эра» — эра
порядка денег, которые приравнивают все человеческие ценности к единому
эквиваленту и позволяют предельно рационально выстроить человеческие отношения
(«Но только строй Денег привносит идею того, что всякая вещь может быть
измерена посредством единой меры, универсального эквивалента»);
3) Демократия представляет собой наилучшую политическую
систему, Торговый Строй выступает как главный двигатель прогресса, власть денег
создает самый справедливый порядок правления, а мондиализм
(глобализация) — является единственным ответом на все запросы завтрашнего дня и
современные проблемы человечества;
4) Тотальное господство (абсолютная победа) единой
либерально- демократической идеологии и рыночной системы вместе с развитием
информационных технологий приводит к тому, что мир становится единым и
однородным, а все геополитические противостояния и расколы сходят на нет («Таково
то, что грядет. Я не хочу этого, я предвижу это»);
5) Поскольку Деньги и Денежный строй неотделимы от рынка и
капитализма, то Власть отныне измеряется количеством контролируемых денег —
вначале посредством Силы, а затем посредством Закона. Лишенный денег социальный
субъект становится изгоем — «козлом отпущения» («Козлом отпущения» при этом
является тот, кто оказывается лишенным при этом денег и угрожает порядку,
оспаривая его способ распределения»);
6) Вместе с установлением глобальной формы Торгового Строя
(т.е. «глобального капитализма») утвердится т.н. «общество кочевников» со
своими «кочевническими объектами» (плейер, кварцевые
часы, видеодиск, персональный компьютер, магнитная карточка, переносный
телефон, автоответчик, телефакс и т.д.), которые не имеют постоянного «места» и
легко перемещаются в пространстве («Человек, как и предмет, будут находиться
в постоянном движении, без адреса или стабильной семьи. Он будет нести на себе,
в самом себе то, в чем найдет свое воплощение его социальная ценность»);
7) Основанием «общества кочевников» станет
космополитическая и аполитичная потребительская культура («ритмом закона
будет эфемерность, высшим истоком желания будет нарциссизм. Стремление быть
нормальным станет двигателем социальной адаптации»), а все кочевники будут
связаны между собой особыми сетями («...оазисами для кочевников, легко
доступными, однородными и интегрированными»; «магнитная карточка станет полным
протезом индивидуальности»). Это обеспечит их «мягкое внедрение» с устранением
традиционных форм идентичности и культуры (ибо каждый номад должен "внести
свой вклад в наследие цивилизации, определяя ее направление через осуществление
собственной свободы, стремясь превратить свою жизнь в произведение искусства
вместо скучного воспроизведения себе подобных");
8) Доминирующим центром Торгового Строя должны будут стать
США, которые могут быть дополнены в этом качестве Объединенной Европой и
Тихоокеанским регионом (Япония, Тайвань, Сингапур). Однако утверждение
подобного порядка будет сопровождаться рядом войн. («Новые объекты,
представляющие собой средства коммуникации, станут одновременно и средствами
войны»).
Таким образом, цель Постмодерна —
торжество «глобального мира» во главе с «глобальной элиты», подчиняющей себе
мир и выстраивающей тонкую сеть манипуляций людьми, ресурсами и общественным
сознанием масс.
Подлинный смысл «постмодернистской революции»
Что же являются «постмодернистские революции» в заявленном
идейно-политическом контексте? Как справедливо отмечает в одном из своих
интервью С.Г. Кара-Мурза,
«оранжевые» (как наиболее распространенная
форма «постмодернистской революции» современной эпохи) революции — явление
краткосрочное. Они вовсе не ставят перед собой задачу дать народу иное
мировоззрение или привязать его к каким-то устойчивым ценностям. Их совершает
толпа, у которой нет абсолютно никакого проекта будущего.
Вести работу по модернизации сознания граждан
Казахстана, Узбекистана или Туркменистана — колоссально затратное предприятие.
В гробу его Соединенные Штаты видели. Выращивать полноценную и равную себе
нацию — да зачем им это надо? Они действует по принципиально иным схемам.
Смотрите, как гениально американцы сработали в той же Украине. Толпу разогрели
до такой степени, что на короткое непродолжительное время люди впали в
фанатизм. Все было построено на отрицании, без малейшего представления о
будущем. Симптоматично, что после революции эта толпа не стала политическим субъектом,
а тихо рассыпалась».
Таким образом, «постмодернистские» революции в целом и
«цветные революции» как их разновидность представляют собой некую «бутафорскую
конструкцию», скрывающую подлинные политические мотивы ее организаторов.
Каковы же, в таком случае, промежуточные и долгосрочные
цели постмодернистской революции? На наш взгляд, они таковы:
1) Постмодернистские революции инициируются
космополитическим сегментом политической элиты действующих национальных
государств, представители которого желают интегрироваться в «глобальное
сообщество» в качестве его полноценных субъектов;
2) Постмодернистские революции используют стихийно
организованные (манипулируемые) массы как орудие для
реализации своих планов, используя демократические, популистские,
националистические лозунги, которые никак не соотносятся их вождями с политической
реальностью;
3) Революционная ситуация создается искусственно путем
нагнетания недовольства существующей властью (и защищающей национальный
суверенитет традиционной элитой), которая в итоге сокрушается вследствие
невозможности осуществлять свои функции (в силу задействования
восставшими стратегии «ненасильственного сопротивления» и отказа масс «от
сотрудничества с подданными», как говорит Дж. Шарп);
4) Целями постмодернистской революции является демонтаж
национальных государств и их суверенитета, а также превращение последних в
объект манипуляций со стороны мировой финансовой элиты;
5) Для этого «размыванию» и «разлому» подвергается
идеология «государства-нации», и все традиционные формы национальной идеологии
как «архаичные» и «отжившие», а также лежащие в их основе идеи патриотизма,
политического порядка, верховенства закона;
6) После свершения революции «революционные массы»
превращаются в «манипулируемую квазиреволюционную
массовку» и не играют сколько-нибудь существенной роли.
Главная задача «постмодернистской революции» — достигнуть
«точки невозврата», когда восстановление традиционной
модели национального государства, возвращение на доминирующие позиции
национально ориентированной элиты и восстановление в обществе прежнего «ценностного
ядра» становится невозможным. Поэтому «постмодернистская революция» должна
развиваться «вглубь», до разрушения инерционных механизмов, способных
воспроизвести разрушенное статус-кво. В итоге государственность и нация
послереволюционных государств представляют собой фантом — вследствие разрушения
традиционных структур и механизмов управления, что делает их постоянно
нуждающимися в экономической и военно-политической поддержке извне, что
открывает дорогу для беззастенчивых манипуляций
Примером таких «постмодернистских» по форме и содержанию
революций являются «цветные революции» в Сербии, на Украине, в Грузии и
Киргизии, приведшие их национальную государственность в «транзитное» состояние,
а также выступления французской молодежи против внесения новаций в трудовое
законодательство, вкупе с протестами против «полицейского произвола» молодых
обитателей французских «гарлемов».
В России деятельность «антисистемной»
оппозиции не набрала пока столь мощных оборотов, однако заявка «Другой России»
на радикальные трансформации во властно-политической системе после ее
возможного прихода к власти позволяют, на взгляд автора, проводить подобные
аналогии. В то же время, проблемное состояние российской государственности
(несмотря на официальный патриотический пиар),
«внешняя» ангажированность большей части политической и бизнес-элиты,
отсутствие подлинных начал консолидации в самом российском обществе заставляют
серьезно усомниться в способности современных российских властей и общества
противостоять угрозе «постмодернистской революции». Поскольку противостоять ей
можно не посредством создания бутафорских политических конструкций и
идеологических фантомов, а выдвижение последовательной
национально-консервативной программы, адаптированной к современным потребностям
и условиям России — которая, судя по всему, у власть предержащих на данный
момент отсутствует.
АПН, 25.07.07;
27.07.07.